– Не знаю, – пожал плечами щуплый, – не обследовался.
– А надо бы, – глядя на жёлтый фонарь, в свете которого кружились мотыльки, ответил сизый.
– Полагаешь?
– Да.
– Так не хочешь выслушать мою историю? – спросил щуплый.
– Нет.
– Пить ты со мной больше не собираешься, историю слушать не хочешь… Ммм… Так что ж не уходишь?
– Я…
– Да знаю я, – с уже нескрываемой насмешкой сказал щуплый, – ты сам не можешь решиться. С одной стороны – пацанско-правильные понятия, с другой – желание бухнуть. Смотри! – он взял бутылку и поцеловал. – Водочка. Допьём эту и сходим ещё за одной, а потом ещё. Мы возьмём столько, сколько понадобится.
Удар в челюсть снёс щуплого со скамейки. Он упал на пропитанную мочой чёрную утоптанную землю и засмеялся.
Сизый, словно брезгуя прикасаться, остервенело пинал щуплого, вкладывая в каждый удар всю боль и всю ненависть, на которую был способен.
Ненависть к щуплому.
Ненависть к жене, ушедшей два года назад.
Ненависть к П.
Ненависть к Б., которая, сука такая, сегодня даже трубку не взяла и к домофону не подошла.
Ненависть к самому себе.
Ненависть и презрение.
Щуплый затих.
Наклонившись, сизый внимательно всмотрелся в растоптанное, раздавленное и расплющенное лицо с разорванными в клочья губами. Правый глаз выскочил из орбиты и лежал на щеке, насмешливо глядя на своего убийцу.
– Не дышит, что ли?
Стараясь не запачкаться, сизый расстегнул карман куртки, достал кошелёк и присвистнул от удивления.
Заиграла тревожная бандитская музыка.
– ДА! ЧЁ ТРУБКУ НЕ БРАЛА? ЩАС ПРИДУ! В МАГАЗ ТОЛЬКО ЗАСКОЧУ.
Туман был настолько плотным, что в нём, казалось, можно плыть, но, так как это только казалось, то девушка в лёгком плаще просто шла и чему-то улыбалась.
Никто не знает, чему именно она улыбалась и уже никогда не узнает.
Она ушла в туман и растворилась в нём.
Исчезла, словно её никогда и не существовало на этом свете.
А ведь чему-то она улыбалась перед тем, как исчезнуть.
Чёрная маска кицунэ с красными глазами, накидка из белых перьев.
И больше ничего.
Она стояла на вершине двадцатиэтажного дома, в котором прожила всю жизнь.
Стояла, широко раскинув тонкие руки, покрытые тысячами мелких шрамов.
Сегодня был её день.
Да!
Сегодня был её день!
И ничей другой.
Внизу бегали дворовые собаки, на лавочке сидели подростки, какая-то глупая дура всё никак не могла припарковаться, но ей было наплевать на всех этих людей, собак, голубей.
Даже больше – она их просто не замечала.
Их как будто не существовало.
Во всём мире существовала только она одна.
Да и сам этот мир существовал ровно до тех пор, пока она существовала в нём.
Она позволяла ему существовать.
До этого дня.
Почему именно этот день?
Она не знала.
Просто выбрала его, вот и всё.
Такая лёгкая беззаботность – прекратить существование целого мира по собственной прихоти!
Что может быть прекраснее?
Ничего.
Значит, решено!
Всё! Сегодня этот мир прекратит своё существование!
Она улыбнулась под маской и запела тонко и прекрасно.
Высоко-высоко, в закатном небе, кто-то откликнулся на её пение, и теперь они пели вместе. Их голоса перекатывались в лучах уходящего в небытие солнца, сталкивались друг с другом, парили рядом меж облаков и не могли наслушаться друг друга.
Момент истины пришёл с наступлением ночи.
Расправив накидку, как крылья, она стояла над чёрной пропастью, на дне которой горели жёлтые фонари.
Всего одна секунда, одно жалкое мгновение отделяло этот мир, эту вселенную, само пространство и время от исчезновения.
Она вынесла приговор этому миру и привела его в исполнение…
…Ветер разметал грязные перья, маска раскололась.
Мир кончился.
Нет, он не перестал существовать и даже почти не изменился.
Он просто кончился…
А что, если подумать?
Вот крепко так подумать, как выражаются некоторые?
О чём?
Да, собственно, ни о чём и обо всём одновременно.
Ведь думать ни о чём означает не что иное, как думать обо всём сразу.
Просто мыслей настолько много и носятся они с такой невероятно-непостижимой скоростью, что просто не улавливаются несовершенным и недоразвитым мозгом.
Так вот – что, если подумать?
Крепко так, конкретно?
Может, можно до чего-то додуматься?
До чего-то настоящего.
Как всегда, одни вопросы и никаких чётких ответов.
Его это раздражало.
Он сидел в тёмной комнате и смотрел на чёрное пятно на стене, которое, по случайному стечению обстоятельств, появилось в тот самый день, когда мысли снова напали.
Раньше он пытался их упорядочить, проследить за их полётом, но с тех пор, как появилось пятно, больше так не делал и просто позволял им метаться в голове.
И он оказался прав!
Мысли перестали причинять боль, перестали атаковать сознание.
Они просто были.
Мысли были…
– Вы когда-нибудь пробовали телятину, запечённую с пряностями под винно-сливочным соусом? – деликатно осведомился он, отодвигая стул.
– Нет, – кокетливо ответила она и порозовела от смущения.
– Обязательно как-нибудь попробуйте. Превосходнейшая вещь! Наивкуснейшая!
– Обязательно попробую, – прикрыв рот ладошкой, пообещала она.
– Для этого телятину нарезают крупными кусками, где-то по триста граммов каждый, сутки вымачивают в маринаде, рецепт которого я вам дам, нашпиговывают маленькими кусочками нежнейшего свиного сала, оборачивают фольгой и медленно запекают при температуре сто пятьдесят в духовке. Главное, чтобы фольга была плотно обмотана и без дырочек, а то весь сок вытечет и мясо будет суховатым. Но, если всё правильно, то такого нежного мяса вы в жизни не пробовали!
– Вы так вкусно рассказываете, что у меня даже слюнки потекли, – смущённо прошептала она. – Прошу вас, перестаньте!
– О! А винно-сливочный соус! – прижав руки к груди и посмотрев вверх, воскликнул он. – Конечно, этот соус только называется сливочным, хотя там и нет никаких сливок.
– А что же там есть? – спросила она удивлённо.
Сделав небольшую паузу, он вдохнул и выпалил:
– Сливочное масло!
– Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Сливочное масло в винно-сливочном соусе! Как я не догадалась! А вы умеете развеселить девушку!
– Благодарю, – поклонился он. – Так, и что у нас есть?
Мужчина достал из-под деревянного ящика, заменявшего стол, кусок хлебного мякиша, завёрнутый в газету.
Она от восторга захлопала в ладоши.
– Это ещё не всё! – восхищаясь самим собой, сказал он, добавляя к хлебу банку зелёного горошка и бутылку.
– Я вас люблю, – прошептала она.
