Аля Алиханова "Белый"

Друзья стояли перед городской стеной, у которой расположились ремесленники всех возрастов и обличий, с самыми разными товарами. В глазах рябило от разнообразия предложенного. Бабы с узорчатыми шелковыми платками, расписанными вручную, мальчишки со свистульками, бочкари, корзинщики, плотники, кого здесь только не было… Но привлек внимание Белослава вовсе не рабочий люд, а то, что было разложено перед старым, черным от солнца и ветра, лохматым стариком разбойничьего вида.

Несколько холстов без рам, похожих скорее на обрывки, мусор, чем на произведения искусства, валялись у ног старого пройдохи, но написанное на них не поддавалось ни человеческому языку, ни человеческому сознанию. Яркие, живые краски делали портреты, казалось, более настоящими, чем люди вокруг.

С холстов на молодых людей смотрели богатые горожане, крестьяне с потухшими взглядами, ясноглазые молодицы и румяные парни в ярких рубахах. Мыслимо ли, возможно ли было сотворить такое волшебство обычными старческими руками?.. Между тем продавец, хитро прищурясь, поглядывал то на Ждана, то на Белослава.

– Стари-ии-ик…. – Ждан наклонился над картинами, трогая каждую кончиками пальцев, словно проверяя, настоящая ли. – Сколько хочешь за все?..

Старик промолчал, будто не слышал, обернулся к Белославу:

– Что, понравились ли картиночки, сударь?..

– Понравились, дедушка, понравились, – машинально ответил молодой человек, не сводя глаз с одной.

– Что больше-то по душе, сударь?

– Вот эта. – Белослав указал на портрет молодой цыганки, сидящей на корявом дереве, и перебирающей руками монисто на груди. – Продаете?

– Продам, сударь, отчего ж не продать-то… Я ж, чай, не ради удовольствия по городам лапти топчу, да тут сижу… Один золотой, и портрет ваш, сударь.

Не веря своей удаче, Белослав развязал кошель, вытащил золотой, и протянул его старику. Тот попробовал монету на зуб, демонстративно осмотрел ее, и, завернув в тряпицу, убрал в суму.

– От греха подальше. – Беззубо улыбнулся старик. – А вы портретик-то берите, сударь, да припрячьте. Чай, ваше теперь, никуда не денется, – добавил он совсем уж странно, но Белослав не обратил внимания. И лишь теперь, словно вспомнив, старик обернулся к Ждану.

– А вашего тут, милостивый государь, нету ничего. Не продаются остальные портретики-то. Вы уж не серчайте.

С побелевшим от гнева лицом Ждан дернулся было к старому пройдохе, но Белослав одним движением руки удержал друга, а старик, смекнув ситуацию, сей же моментом собрал свои пожитки, и был таков.

***

Тихий стук в окно разбудил молодую княгиню под утро. Накинув халат, женщина выглянула в окно, и тут же отшатнулась, словно увидев призрак. Она замахала руками, показывая ночному гостю, чтобы тот уходил, но настойчивый стук продолжался, и княгиня нехотя отворила тяжелый ставень, но тут же отшатнулась:

– Зачем пришел? Как нашел меня?

– Так старик меня послал, старик-художник, – заискивающе зашептало из утренней полутьмы. – Я и не знал, когда все случилось, что он к тебе меня отправил… Просто сказал: «Иди, Тришка, в стольный град, княгиню отыщи». Я и пошел… Делать то все равно нечего было, наших переловили многих, кто сам в города подался работу искать, кто в одиночку по большакам пошел… А я вот, сюда… Шел неделю, по кабакам да трактирам побирался, на сеновалах ночевал…

– Подожди, подожди… – Княгиня отошла от окна, взяла с туалетного резного столика туго набитый кошель, и бросила его в окно. Слышно было, что кошель ловко поймали, не дав ему шлепнуться наземь.

– Спасибо, Ра… Госпожа княгиня, благодарствую… – Вновь зашептала темнота. – А как тебя… Как получилось то, что ты… Что вы, матушка… – Окончательно запутавшись, голос смущенно замолк.

– Не части, внятно говори, – привычно-требовательно приказала княгиня, но тут же, словно устыдившись своего тона, склонилась к окну. Город дохнул на нее сыростью раннего утра, но она словно не заметила.

– Тришенька, хороший мой, да что там у вас стряслось-то? Как по большакам, как переловили?

– Так ты ж еще не знаешь ничего… Я ж чего пришел то… Мне ж сказали, дай знать обязательно, он просил… А художник сказал княгиню отыскать, будто это как то связано… Я ж ослушаться не смею, иначе стал бы неделю топать сюда… Пред княжьи очи…

– Да подожди ты! Ничего не пойму, говори толком! Кто просил? Что случилось? – Княгиня зябко запахнула халат из заморской парчи, и наполовину высунулась в окно. – Говори же!

Лица собеседника по- прежнему не было видно, перед домом князя почему-то забыли накануне засветить фонарь, либо тот потух прежде срока. В спальне княгини тоже царила тьма, слышно было, как сопит во сне и причмокивает маленький ребенок. Мимо дома прошел припозднившийся гуляка, шум башмаков еще долго раздавался в повисшей, ставшей какой-то вязкой, тишине…

Тришка молчал, княгиня тоже неожиданно перестала его выпытывать.

– Два месяца назад лихие люди в наши края пришли. Говорили, с каторги сбежали. – Тришка заговорил медленно, как нехотя. – Было несколько стычек на лесной дороге… Наши полегли… Казимир тогда в ярость пришел, сказал, неправильно это, волк волку не враг… Пошел с их вожаком разговаривать… Разговор у них нехороший вышел, в общем. Не вернулся Казимир…

Княгиня застыла в оконном проеме, и лишь по безмолвному ее кивку, умолкший было Тришка нерешительно продолжал:

– Мы его искать пошли, лиходеи к тому времени с места снялись да только их и видели… Зарезали они Казимира… – Тришка всхлипнул. – сынишка остался сиротой… Да, после того, как ты от нас сбежала он же как полоумный был, все искать тебя заставлял. А потом девку привел из деревни с животом, и жить с ней начал… А как несчастье-то приключилось, и девка сбежала от нас, своего мальчонку годовалого бросила… Мальчонка-то рыженький такой, совсем как Казимир наш был, а девка та чернявая, не в ее породу, видать, сынишка-то уродился… Так вот, а Казимир-то возьми нашему Тихону и приснись, и говорит «Раде дайте знать»… А где ж мы ее возьмем-то, Раду эту, когда ни слуху, ни духу не было столько времени… – Тришка уже рыдал во весь голос, не скрываясь. Княгиня по-прежнему стояла, не шевелясь, нимало не заботясь о том, что Тришка перебудит весь терем.

– Тут мимо проходил этот, художник, проныра старая, что тебя тогда еще рисовал… Я его признал сразу. Как узнал про наше несчастье, сказал мне, мол, Княгиню во славном стольном граде отыщи. Найди и ей вашу беду передай. Я к нему с вопросами, а он сказал, и был таков. Нет, мы, конечно, слыхали, что Князь в терем Княгиню привел, но и не думали, чтоб ты… Ты, конечно, молодец, дай-то бы Щедрейший каждому такого, мы-то и не гадали…

– Довольно. – Княгиня резко выпрямилась, и Тришка испуганно замолчал. – Никому и нигде больше ни слова, что ты меня тут видел. Даже нашим. Понял? Кто жив остался, вот это раздай – в руки Тришки полетел еще один увесистый кошель, толще первого.– Не поминайте лихом.

Ставень захлопнулся, и в утреннем сумраке слышались только благодарное бормотание Тришки, да первые утренние птахи…

***

Княжий терем горел лихо. Весело, с тресками и снопами искр, рассыпающимися на фоне ночного неба сотнями фейерверков.

Горожане помогали дворовым заливать, как могли, а бабы, стоя в сторонке, судили да рядили, как могло такое горе приключиться. Из обитателей терема никто не пострадал, кроме княжьей семьи. Князь, молодая жена, и двое детей погибли в огне: спальни их милостей загорелись самыми первыми. Толстая повариха предположила, что кто-то из светлейшего семейства изволил оставить незатушенной свечу около полога кровати. Пламя и занялось.

– Жалко детишек-то… – Причитала повариха, – вот как есть жалко. Все она, змея подколодная, кабы не княгиня, жил бы наш господин припеваючи и ныне.

– Да скряга твой господин, – сплюнул сквозь зубы сапожник, отошедший от пожарища напиться воды. – За новые сапоги второй год мне кровные отдать не может… Скряга и есть!

Мнение толпы, как водится, разделилось. Кто-то говорил, что князь, ныне уже покойный, был широкой души человек, и мог подобрать на улице бродягу и привести к себе в дом. А кто-то усмехался, что княгиня при этом лично ходила на базар, выбирать самые дешевые овощи к обеду. Скуп был старикашка, что и говорить, да и не пара ей, молоденькой. Кто-то в очередной раз вспомнил, что поженились они тайно, и появилась княгиня в городе впервые уже брюхатой, но тут же снова переключился на обсуждение более интересующей всех причины пожара.

Никто не заметил, как от толпы тенью отделилась чумазая, вся в саже, цыганка. В мешке за плечами у нее что-то возилось, и даже слышалось, казалось, тихое гусиное гоготание. Цыганка шикнула на мешок, приладила его поудобнее за плечи, и зашагала прочь.

***

Ведьма поселилась под селом недавно. Все знали, что она хороша собой, молода и дика, как рысь. При случайной встрече на большаке так зыркнет, что невольный прохожий только глаза отводит, да крестится. Но никто не знал, откуда она взялась, кто такая, надолго ли явилась, и зачем. Ходили слухи, что это бывшая жена князя из соседнего княжества, которая уморила своего мужа и его дочь от первого брака и сбежала от правосудия.

Еще говорили что ведьма – бывшая любовница разбойничьего атамана, главаря той самой шайки, которая хозяйничала в этих краях лет десять назад. Все это были слухи, появилась ведьма словно из ниоткуда, просто пришла и поселилась в заброшенной домушке перед лесом. Привела с собой трех гусей, двух серых и одного рыжего, принесла котомку за плечами и вселилась, словно так и надо было.

Как-то само собой повелось, что обращались к ней только при крайней надобности, которая возникала не так уж и редко, и тропу к домику ведьмы протоптали быстро. Кто лаптями, а кто и обувкой побогаче. Говорили, хаживали к ней от самого князя, а зачем – никто не знал…

Ведьма принимала всех сурово, с пришельцами разговаривала коротко и по делу, и выпроваживала не церемонясь. Так все и шло.

ВЕДЬМА И ОХОТНИК

– Однако, здесь гостей не жалуют… – Человек в охотничьем кафтане невнятно и беззлобно поругиваясь себе под нос, продрался сквозь густые заросли бурелома перед выходом на тропинку, и решительно направился к избе, недовольно отряхивая рукава куртки от мелких веток. Калитка открылась, едва гость дотронулся до ручки, и глазам посетителя предстала престранная картина.

Во дворике, относительно чисто прибранном, был собственный колодец, маленький загончик для птицы, баня по черному. Рыжий гусь носился по двору с истошным гоготаньем, норовя то и дело ущипнуть ведьму за ноги, хозяйка дома ругалась на непонятном языке, впрочем, получалось у нее это как-то ласково и сердито одновременно. На мгновение гостю показалось, что веник выпрыгнул у него прямо из под ног, но тряхнув головой и еще раз посмотрев на спокойно стоявший в уголке веник, он едва сдержался, чтобы не сплюнуть на пол.

– Зачем пожаловали? – Ведьма словно выросла из под земли и теперь стояла, сердито нахмурясь. Гуси радостно подскочили к гостю, чтобы тут же обойти его кругом, любопытно тыкаясь в него клювами. Особенно усердствовал рыжий, то пощипывая за штанину, то норовя залезть клювом в сапог. Гость ошарашено молчал, и ведьма резко развернувшись, направилась в дом. Человеку ничего не оставалось, как идти за ней. В доме на очаге кипело какое-то варево, вся комната по виду, не считая развешанных по стенам пучков травок, выглядела, как обычное крестьянское жилье.

– Я…

– Охотник ты. – Резко перебила ведьма. – Это я и так вижу. Явился зачем?

– Собака у меня заболела. Мне бы ее посмотреть…

– Так и смотри. Я при чем? Я собак не пользую.

– Так помрет же… А мне она как ребенок, 5 лет вместе…

– Сказала же, не лечу собак. Если это все – иди, откуда пришел. – Ведьма наклонилась к очагу и бросила в булькающий котел щепоть какой-то смеси . Посидела, молча, словно забыла про гостя.

– Ты все еще здесь? – бросила, не оборачиваясь . – А у тебя, кстати, скоро посерьезнее собаки проблемы будут. Огонь к тебе идет. Как огонь придет – обо всем остальном думать забудешь, и про собаку свою, и про дочку мельника, что намедни тебе от ворот поворот дала. Осторожнее с огнем, он прожорливый гость. Не накормишь. – Обернулась, и расхохоталась в голос.

Охотник подскочил, как ужаленный, развернулся, и вышел, не прощаясь.

***

– Что это?

– Перепелки. Вчера настрелял. Я намедни вечером во двор вышел, как заставило что-то… В общем, у сарая крыша загорелась… Если б не ты… – Охотник переступил с ноги на ногу. – Спасибо тебе, в общем. Я ведь чуть без хаты не остался.

– Не на чем. – Ведьма резким движением взяла подношение, и, не глядя, бросила на печь. – А ты подумал, небось, что ведьма брешет, силу свою показывает да запугивает? Мы не на ярмарке, балаган устраивать не люблю, на носу себе заруби.

– Да понял ужо… – Охотник опустил глаза.

– А дочка мельника замуж выскочила. Да и молодуха, дочка старосты нашего, что к тебе по ночам от мужа своего постылого бегала и тебе в сердце запала, тоже не твое счастье. Ты с другой девкой будешь. Да так люба будет тебе та девка, что все прошедшее – дурным сном покажется. Только счастье твое недолгим и непростым будет, так уж тебе на роду написано. Непростым, да твоим, и никакого другого тебе станет не надобно.

Охотник машинально сдернул с головы шапочку: в жаркой избе ведьмы его вдруг прошиб холодный пот: как есть ведь все сказала! А ведьма задумчиво бросила взгляд на короткий ершик волос, и вздохнула:

– Опять думаешь, сказки сказываю? Скоро сам все увидишь. Кого еще лешаки принесли?

Охотник удивленно обернулся, но в этот момент дверь в избу отворилась, протопали шаги в сенях, и в горницу ввалились двое дюжих молодцов в городской одеже.

– Пошли, ведьма. Князь занемог, видеть тебя желают, да травки свои прихвати.

Ведьма усмехнулась, кивнула охотнику:

– Поди. Свидимся еще.

***

Рыжий гусь почему-то особо приглянулся охотнику. Он, словно собака, ходил за ним по пятам, и все норовил увязаться за ним и вечером, однако на ночь Ведьма неизменно загоняла гусей в сени и запирала дверь. Охотник изредка даже брал его с собой стрелять перепелок, и гусь послушно шлепал по полю, ни разу не потерявшись и не отстав.

На селе, куда они недавно переселились уже никто и не знал охотника по имени, и нареченное при рождении имя почти забылось. Так и звали его все, Охотник. Да оно, может, и к лучшему. Ни к чему им, чтобы нашли их староста со своей неуемной дочерью, которой мужа мало, а еще и Охотника для ночных утех подавай. Хату свою на том селе Охотнику пришлось бросить.

После переселения само собой получилось, что поселились они рядом с ведьмой. И лишь через пару месяцев, разбирая старый мешок с вещами, которых сто лет не доставал с печи, Охотник достал старую, скатанную в трубочку холстину. С портрета на него смотрела цыганка Рада. Юная, в ярких юбках, перебирающая монисто на груди.

Ведьма. Его Ведьма.

Белый. Возвращение

Лебеды нынче неурожай. То ли лето засушливое, то ли просто ей так вздумалось в это лето, не вырасти. Не найти лебеды…  А надо мне в зелье ее, лебеды этой проклятой, надо, и все тут…

Я отошла от избы на пару десятков шагов, оглянулась. Высунув длинную шею из калитки, мне вслед смотрел Мартин, серый, упитанный гусь. Я готова была руку дать на отсечение, что он улыбался.  Из соседской трубы на крыше валил дым, Охотник затопил печь, чтобы приготовить куропаток, которых настрелял рано утром, пока я еще спала.

От домика веяло уютом и теплом. Домом.

Охотник как будто был всегда, хотя поселился рядом совсем недавно, одну зиму назад. Я уже и не помнила, как мы жили без него.

Мы – это я и мои гуси.

Мартин, между тем, опасливо сделал шаг по тропинке, а потом, осмелев, уверенно потопал за мной, смешно переваливая круглое туловище на коротких лапках.

В этот момент лопухи слева от гусака подозрительно зашевелились, и в следующую секунду на него бросилась грязно белая тень.

– Мартин! – Заорала я, а в следующую секунду по земле покатился клубок из гусака, меня и того непонятного, и невесть откуда взявшегося, из кустов. А еще через секунду я уже обнимала тощего, грязного белого волка с человеческими глазами и ревела навзрыд:

– Белый, Белый…

– Бурый уже, а не белый. Видишь, полинял, облез весь…  – Волк убирал морду, на которую щедро лилась соленая вода из моих глаз. – Ишь, сырость развела, я и так мокрый весь! А ты… Дура ты, а не ведьма, –  волк, пару раз лизнув меня в щеку для приличия, наконец, выбрался из моих объятий и отошел в сторонку. – Из-за какого-то паршивого гуся!

Выглядел Белый, и правда, неважно. Шерсть сбилась клочьями, кое-где из нее торчал репей. Морда осунулась, бока ввалились.

– Этот  «паршивый гусь» –  Мартин!

– Да у тебя все… Кто-нибудь… – Белый оскалился, тряхнул головой. – Ладно, гусь пусть Мартин, а там в избе рядом кто?

– Там – Охотник. И мои гуси. Мы живем здесь…  А я думала ведь, убили тебя… И из деревни той потом уйти пришлось, думала все, не свидимся с тобой больше… Как ты нас нашел?

– А… Ранили меня тогда. Дурачье твои деревенские, и староста у них – растяпа. Волка на расстоянии десяти шагов подстрелил, а добить – не смог… Ушел я. А нашел как… – Волк снова тряхнул головой. – Я ж тебя нюхом чую. И как вы уходили оттуда по твоему следу, дождями политому да солнцем высушенному – тоже почуял.

Я содрогнулась, вспомнив ту ночь… Как мы под проливным дождем, по раскисшей дороге, ночью,  даже не уходили, а убегали из деревни. Охотник нес плетеные садки с гусями, а я – наше нехитрое добро в узелках. Мы тогда бросили почти все, пришлось бросить…  Слишком много слухов ходило по земле под Стольным градом. Великая Княгиня… Полюбовница Казимира…