Ехали на поезде несколько суток. Вот и станция, на которой выходить, да еще пришлось ждать автобус, чтобы доехать до поселка, где содержали в лагере Николая. Вагончик для свиданий размещался между колючими заборами, чтобы в него войти, нужно под конвоем пройти вдоль запретной полосы. Если зэк без разрешения выйдет из двери вагончика, то окажется под дулом карабина часового.
На счастье Анны и Лешки в этот день свидание полагалось только Николаю. Внутри было тепло, буржуйка в углу еще дышала жаром. Разложили вещи, выложили продукты, и стали ждать Колю. Лешка, через зарешеченное окно посмотрел в зону, и увидел несколько деревянных бараков. Над трубами вился дымок. Основной лагерный люд находился на работе – объекте, где происходила вырубка леса. Николай в этот день был освобожден от работы.
За дверью послышался скрип снега под ногами и с клубами холодного пара, в вагончик вошел арестант в ватной телогрейке и шапке-ушанке. Аня бросилась к мужу и, обхватив руками шею, прижалась к его груди. Затем слегка отстранилась и стала неистово целовать лицо. Николай ловил ее губы и, блуждая глазами по лицу, не мог наглядеться, затем подошел к сыну, ласково потрепал его по волосам и прижал к себе. Сын ощутил щетину на его небритых щеках, когда холодные губы прижались к его лбу.
– Родной ты наш, похудел, осунулся, – Аня пригласила мужа за стол.
Алешка, еще стесняясь отца, заулыбался и, поддавшись настроению матери, весело сказал:
– Ничего, пап, мы тебя сейчас откормим, смотри, сколько мы тебе еды привезли.
– Ты мой хороший, – произнес ласково Николай, – главное, что вы здесь, – и нежно притягивая сына к себе, добавил, – Алеш, ты так вырос.
Сын взглянул на отца и он, несколько минут назад, казавшийся ему далеким, чужим, смущенным, одиноким, вдруг стал таким родным и близким.
– Пап…
У Лешки не нашлось слов, защипало глаза. Он прижался к отцу и, стыдясь своих слез, зарылся лицом в его куртку. Анна сидела и, утирая глаза платочком, молча, смотрела на мужа и сына. Она жила сейчас временем, отведенным на встречу. За этот момент, когда она видела их вместе, Аня готова была отдать жизнь. У горячо любящей жены и матери, при виде этой сцены, из глубины души поднялась волна избыточных чувств, она присоединилась к любимым и родным, нежно обняв их. Пусть на несколько часов, но они были вместе, этот миг для нее был самым счастливым за последние годы, когда она была разлучена с мужем.
В вагончик ввалился офицер в овчинном полушубке и завязанной под подбородком шапке-ушанке.
– Общаетесь?
Николай встал из-за стола при проверяющем, так было положено.
– Да, гражданин начальник.
– Издалека родные пожаловали?
– Из Москвы.
Офицер взглянул на симпатичную женщину, на пацана и поманил его пальцем. Лешка поднялся с табурета и подошел ближе к офицеру.
– Малой, ты бы оделся. Пойдем, прогуляемся, пусть мамка с папкой пообщаются, а ты пока в караулке побудешь.
Лешка взглянул на смущенных родителей, как бы спрашивая у них совета, но поняв в чем дело, суетливо засобирался.
– Борисов, за порог ни шагу, часовой на посту, если пойдешь без сопровождения по тропе, откроет огонь,– предупредил офицер, – и чтобы никаких перекидов в зону не было, иначе прекращу свидание.
Николай согласно кивнул и офицер с Алешкой вышли из вагончика. Пока шли к караульному помещению по тропе нарядов, Лешка с удивлением разглядывал всю обстановку. Столбы с натянутой колючей проволокой, внутри зоны бараки. Вот проехала через ворота подвода с грязной бочкой, вывозя отходы из столовой. Пожилой мужчина – зэк управлял лошадью. Вечерело. И вдруг к воротам, с противоположной стороны зоны, под конвоем солдат, стали подходить заключенные. Шел съем с работы. Люди выстраивались по пять человек в шеренгу и солдаты обыскивали их. «Пятерка» проходила в превратную зону, за ними закрывали ворота и запускали в зону. Внимание Алешки привлекло несколько зэков, они показывали пальцами на лошадь, проезжавшую мимо, и громко смеялись. Когда возничий натягивал поводья, лошадь обнажала зубы, на которых стояли большие коронки из тонкого металла. Отполированные фиксы блестели желтым отливом. Зэки загоготали и повернули головы на стоящего поодаль офицера. Стало понятно, почему они смеялись: когда офицер, отдавая команды, раскрывал рот, Лешка увидел на его зубах золотые коронки.
– Ах вы твари! – возмутился офицер, – и замахнулся на возничего рукой, – ты что, скот, вздумал надо мной потешаться?!
– Гражданин начальник, я не виноват, это не я поставил фиксы.
Офицер, сопровождавший Лешку, тоже рассмеялся и обратился к коллеге:
– Семеныч! А что похож…
Толпа зэков разразилась смехом.
– Прекратить разговоры и смех, – скомандовал начальник конвоя и крикнул возничему, – улепетывай отсюда быстрее и чтобы за пять минут снял, эти чертовы коронки.
Зэков продолжали заводить в зону, увидев мальчишку, они приветливо помахали ему руками. Вдруг Лешка увидел, как на ворота села огромная ворона и кто-то из заключенных крикнул в зону:
– «Пятак», смотри, твой «Сынок» прилетел.
– Мужики, у кого есть краюха, дайте Сынку, – попросил из зоны Пятак. Один заключенный достал из кармана телогрейки корочку хлеба и кинул на снег. Птица спрыгнула с ворот и, подобрав хлеб, вспорхнула крыльями, и улетела в сторону леса.
– Что, весело у нас? – спросил улыбающийся офицер Лешку.
– Мне поначалу было, как-то страшновато, но конь рассмешил. А что, ворону они выкормили?
– Здесь не то, что ворону, пауков приручают.
– Как это пауков? – удивился пацаненок.
– Летом в изоляторе, пока сидят наказанные заключенные, от безделья мух ловят и пауков подкармливают, вот так и приучают. Постучит зэк пустой кружкой по полу, а паук тут, как тут – на обед прибежал.
– Как в цирке, – восторженно отозвался Леша.
– Еще хлеще, – весело произнес офицер, запуская паренька в караульное помещение.
Закончились сутки, отведенные на свидание, семья прощалась. Мама утирала слезы, а Алешка сидел и смотрел сквозь зарешеченное окно в зону. «Вот ведут на работу людей, а мы с мамой поедем домой, – думал Леша, провожая взглядом заключенных. – Врут люди, ничего подобного в книгах не пишут. Как же они там живут? Без жен, детей. Папка…»
Сын поднялся и подошел к отцу.
– Пап, ты скоро домой приедешь? Когда тебя отпустят?
– Еще долго сынок. Будь опорой матери. Слушайся ее, кроме тебя, ей некому помогать. Будет тяжело, Резак поможет. Передай ему большой привет от меня.
– Пап, но ты же не такой, как Резак, ты же не воруешь, за что тебя посадили?
– За свой язык, за то, что не могу молчать, когда другие ведут себя, словно воды в рот набрали. Понимаешь?
Алешка отрицательно замотал головой.
– Подрастешь, поймешь. Ты только мать не бросай. Пообещай мне.
– Хорошо, пап. Приезжай быстрее.
Николай обнял сына и, отстранив его от себя, поцеловал в щеку. Затем на прощание поцеловал жену и уже на выходе сказал:
– Я люблю вас, не забывайте меня, – и вышел за дверь.
Глава 3
Путешествие к морю
Шло время, Алексей вырос, окреп и превратился в плечистого, жилистого парнишку. Наступила весна, ворвавшись на Черную улицу звонкими капелями и весело журчащими ручейками. Лешка стоял за углом барака и наблюдал за матерью, одетую в старенькую, белую кофту. Она развешивала белье во дворе и, чувствуя, что сын смотрит на нее, спросила:
– Леша, ты собрался куда?
– К Витьке схожу, мы собирались сегодня с пацанами сходить в Горбунова, фильм классный привезли – «Бродяга».
– Сынок, сходи сначала за молоком, я тесто заведу, оладушек пожарю. Деньги на комоде возьми.
– Мам, дашь на кино?
– Отсчитай там же, на комоде.
Лешка, молча, смотрел на мать, его распирала за нее гордость. «Красивая она, молодая, смелая. Тяжело ей без отца, достала такая жизнь. Мама. Добрая, моя родная мама».
Лешка вышел из-за угла и направился домой, и тут же оторопел: на крыльце сидел Серега Резак и, смоля папироской, смотрел на мать.
– Здорово крестник.
– Привет, а ты что с утра на мамку глаза пялишь, – Лешка выразил открытое возмущение, он догадывался уже давно, что Резак неравнодушен к его маме.
– Не волнуйся Леш, не отобью я твою мать у своего друга, – и как бы спохватившись, что ляпнул лишнего, поправился,– не понтуйся крестник, я Аннушку в обиду не дам ни кому. Я что пришел-то, Соколова Толяна с Красной улицы знаешь?
– Крысу? Знаю, конечно.
– Огольцов своих собери к вечеру, я свою братву и мужиков подтяну, надо этих вурдалаков с Красной улицы уму-разуму поучить.
– Махаться будем?
– Вы – молодняк, только поприсутствуете, а мы – да.
– Ладно Серега, заметано. А где «махалово» будет?
– У Москвы – реки, рядом с кафе.
Анна поднялась на крыльцо и услышала последнюю фразу сына.
– Леша, что еще задумали? А ты, Сергей, к чему парня приучаешь?
– Чтобы наших девок оберегал, а то псари с Красной совсем оборзели, уже в наглую девчонок щупают.
– Постыдился бы при мне такие вещи говорить, Сереж, не сбивай с толку парня.
– Ань, все будет хорошо, проучим борзых. Ты сама-то, разве не помнишь, как к тебе эта тварь свататься приходил.
– Соколов?!
– Конечно он, своих молодняков подбивает, чтобы они на нашей улице себя вольготно чувствовали. Ты не переживай, мы по – своему с ними переговорим, Лешку в драку я втягивать не стану.
Пока мама разговаривала с Резаком, Леша пошел в дом за деньгами. Он машинально заглянул в приоткрытую дверцу шифоньера и увидел отцовский пиджак. На правой стороне красовался орден «Красной звезды». В какой раз он смотрел на него и думал: «Интересно, орден у бати не отобрали, оставили».
Из бокового кармана торчал уголок фотографии, и Леша еще раз посмотрел на снимок: на перроне вокзала стояли мать и отец, оба молодые, красивые. «Батя, батя, что же случилось с тобой, кто ты есть на самом деле? На последнем свидании даже не сказал, кто ты? Урка или герой войны. Если герой, то почему тебя не простили за какой-то прогул, а отправили в Сибирь после победы. Я же помню, как ты нам с мамой рассказывал на свидании, как воевал, как тебя ранили, как наградили за подвиги. Почему, бать? За что? Ты же не предал свою страну, так почему тебя не простили, почему не выпускают? Странно, Резак говорил, что уркагану проще освободиться из заключения, чем такому, как мой отец. Нет, это власти предали моего батю, а не он их».
Так уж повелось в стране советов, в любом городе есть свои улицы: Красные, Черные. В Москве, на Филях на одной улице кучковались товарищи, а на другой – кенты. Держали мазу четко, потому местные строго соблюдали порядок и не пускали чужих на свою территорию. Били всех подряд, даже краснопресненских, которые вели себя дерзко в отношении Черноулинских. Собирались сообща и назначали место, где будут отстаивать свои интересы. Лидером Красной улицы считался Толя Соколов, говорят, он не боялся ни Бога, ни Чёрта, потому вел себя так дерзко. И еще… Он не мог простить Резаку девушку, некогда понравившуюся ему, которая впоследствии вышла замуж за какого-то фронтовика – штрафника. Соколов был старшим сыном военного и старая обида на черноулинских пацанов, не утолив жажды мщения, всплывала иногда с такой силой, что из чувства отплаты ему приходилось вылавливать шпану из неблагонадежной улицы.
По праву, вся шпана на улице Черной была под началом Сереги Резака, иногда в страшных драках сталкивались обе стороны, а затем на время тушили свои амбиции.
Семь близких друзей из окружения Лешки Борисова, с утра собрали деньги и послали Витьку Валёного за билетами. Индийский фильм «Бродяга», уже шел на экранах кинотеатров Москвы, и вот, наконец, его привезли во дворец Горбунова. Что там с утра творилось?! Стиляги, одетые по последнему писку моды, выстраивались в ряд, который уже растянулся за пределами кинотеатра. Шпана с разных улиц осаждала двери и лезла без очереди. Тут и там слышались возгласы и просьбы:
– Петруха, возьми на нас пару билетов!
– Аленка, мы здесь, на меня и Маришку бери.
– Ага, щас, проси больше, штук пять,– дразнился кто-то в ответ.
– Витек, не пускай этих козлов, а то билетов на всех не достанется.
Как только была произнесена последняя фраза, очередь вдруг расстроилась, и уже возле дверей собралось большое количество людей. Зал перед кассами был переполнен народом: девчонки в белых туфельках и накрашенными губками, жались к стенке, уступая напору молодой шпане, но уже имевшей на верхних губах тоненькие усики.
С победным видом, взмокший от пота, в измятой рубахе, вывернулся из толпы Витек Валёный, он потрясал сжатыми в руке билетами.
«Борисенок», так пацаны кликали между собой Лешку, объяснил им, что к вечеру всех черноулинских пацанов ожидает крутая разборка с красноулинскими. Сам Резак созывает шпану и парней, он прибудет со своим корешем – Мотей. Сбор состоится на Москве – реке, на пятачке возле кафе, где собирается вся местная шпана, чтобы попить пиво, поесть воблу, да побазарить о жизни. Там же и собиралось все жлобье с Красной. Крыса никогда не ходил в кафе один, всегда его окружала толпа, не дай Бог ему появиться здесь с «малым войском», сразу скулы выворачивали на бок.
Все должно быть тихо, на соседних улицах расставили огольцов, чтобы при подъезде милицейских машин, дали знать остальной братве. Резак и Крыса обсуждали условия драки: кастеты и свинчатки в сторону, хоть один вынет нож, такого сразу без базара в реку. Потому хлестались до крови сначала лидеры, потом толпа бросалась на толпу. Побеждали те, кто погонит противника, то есть пока у кого-то не сдадут нервишки.
Крыса – здоровый парень, он даже старше Резака, но последний прошел жизненную школу в лагерях и тюрьмах, где иногда приходилось отстаивать свое «Я» кулаками, а то и заточками[8 - Заточка – остро заточенный штырь]. Сцепились не на шутку, разбивая лица вдрызг. Крыса кружил, вылавливая удобный момент, чтобы ударить Резака, но Серега, закаленный в уличных боях, мигом раскусил тактику Крысы и ловко маневрируя, приближался к противнику. Крыса отпрыгнул, но не успел сгруппироваться и получил пинок в бок. Пока он ощупывал ребра и отплевывался кровью, Резак с левой, засадил ему такого «винта» в челюсть, что Крыса завертелся юлой. Добавочный удар в печень совсем свалил с ног Крысу, и тогда раздался звериный рев толпы: черноулинские ринулись на красноулинских. Со стороны все смотрелось, как в кино: махали кулаками, пинали ногами, кто-то, рыча, впивался зубами в ногу противника. Где-то трое добивали ногами лежащего. Слышались визги, бешенные вскрики. Все слилось в один монотонный шум, только изредка доносились короткие фразы:
– Черные, отсекай толпу! Пацаны теснее, не давайте себя разобщить! Вон того, рыжего, дайте ему по мусалу, а то он собака здорово машется.
– Толян, помогите, нашим худо, – кто-то просил Крысу о помощи.
Лешка Борисенок и его пацаны сидели в кустах, так было задумано с самого начала и, когда драка вошла в полный накал, молодая шпана высыпала из кустов и остервенело начала крушить красноулинских. Дрогнули разрозненные кучки и, как только Резак, с разбитой в хлам физиономией, добрался до Крысы, последний не выдержал и крикнул:
– Пацаны, отступаем, эти чекнутые нас насмерть забьют!
Да какой там – отступать, вернее будет сказать отползать, так как озверелая от драки шпана, уже не контролировала своих действий. Мигом разобрали на колья штакетник и две стоящие лавочки и с ужасными криками погнали красноулинских прочь. Кого догоняли, забивали, и только когда он переставал шевелиться, бросались в погоню за другими.
Резак кричал своим пацанам вслед:
