– Но разве ты так сможешь? – У эльфийки дрогнул голос. – Быть в абсолютном одиночестве?
– Я просто хочу умереть! Я просто хочу умереть! Я просто хочу умереть! – вдруг исступлённо закричала Арэйсу, сползая на колени и сотрясаясь в рыданиях.
Её вопль ещё долго звенел в ушах Шиа. Потом, конечно, их отношения постепенно вошли в прежнее русло и Арэйсу вела себя так, будто вообще ничего не произошло. Она любила повторять, что отсутствие розовых иллюзий – вот путь к хладнокровию. Так и теперь, услышав слова графа Круазе, княгиня кивнула и взяла под уздцы привязанного к упряжке коня. После схватки с графиней Вельц-Шарр она полностью перешла на брючные костюмы, в которых было удобно двигаться во время боя, а потому верховая езда не представляла для неё сложности.
Шиа же скользнула в отворённую лакеем карету, и тут же навстречу ей потянулись ладони Аурелия, помогающего усесться поудобнее.
– Как всё прошло? – спросил с волнением император.
– Вельц-Шарр приговорили к двум годам заключения. – Шиа стянула меховую шапку, бросая её на противоположное сиденье. Карета тронулась. – Как же устала! Там было ужасно душно. А на улице, наоборот, холод… как это вы говорите?
– Волчий.
– Вот, волчий холод, бр-р-р! А вообще я удивилась, когда ты прислал записку, что тайно заедешь за мной. Ты же обычно по вечерам или в выходные свободен, – удивлённо заметила Шиа.
– Я решил, что нам нужно отметить окончание судебного процесса. Сейчас приедем, расслабимся, я помогу тебе согреться. – Аурелий шутливо подмигнул ей, но эльфийка запротестовала.
– Нет-нет-нет, я завтра еду в гости, и мне надо выбрать подарок.
– Ну Шиа, – расстроенно протянул Аурелий. – Как же так!
– Предупреждать надо. Я же не сижу в башне, ожидая тебя целыми днями! Вот как я завтра появлюсь с пустыми руками?
– Пусть Арэйсу купит, – предложил Аурелий, но, видя, что возлюбленная не особо рада такому варианту – гонять почём зря княгиню, вдруг улыбнулся. – Ладно, давай на спор? Если мне не удастся поменять твоё мнение до приезда домой, то так тому и быть – настаивать перестану.
Эти слова подействовали магически: зелёные глаза Шиа сощурились, в них вспыхнул огонёк.
– Идёт.
– Я знаю, что ты никогда не откажешься от вызова, – ухмыльнулся Аурелий.
– Вот ты и нашёл моё слабое место, – не удержалась от смеха эльфийка, тогда как император придвинулся, нахально зарываясь в складки её юбки.
Зажимая эльфийку в углу кареты, Аурелий с упоением целовал её ухо, шею, ключицы – миллиметр за миллиметром, – затем рванул меховой кафтан и вместе с ним платье, обнажая плечи. Времени, чтобы выиграть спор, было в обрез, но они уже успели прекрасно выучить все чувствительные места друг друга. Шиа не сопротивлялась, только предупреждающе упёрлась в Аурелия руками, точно сдерживая лавину его страсти, и прикрыла глаза. Само вожделение, с которым тот сжал её, не могло не заронить искры пламени и в её душу. Оно и льстило, и напоминало о её собственном желании обладать этим чудесным мужчиной, в котором робость каким-то образом уживалась с пылким сердцем.
Очень скоро дыхание эльфийки стало неровным. Ладонь императора, наконец-таки разобравшись в лабиринтах ткани, скользнула вверх по обнажённому колену. Полностью отдавшись во власть нежных ласк, Шиа незримо следила, как любимые руки оглаживают её тело. Прикосновения распаляли даже сквозь ткань. Затем – она даже не успела собраться – пальцы, поглаживающие под юбкой кожу бедра, скользнули ниже, оттянув исподнее бельё. Шиа рвано выдохнула, вздрагивая он пронзившей её неги:
– Хитрый, это против правил!
– С тобой все средства хороши, – последовал наглый ответ.
«И от кого только успел набраться? От меня, что ли?» – весело усмехнулась про себя эльфийка, но особо размышлять об этом не хотелось: удовольствие стремительно нарастало. Упершись одной рукой в край сиденья, она чуть приподнялась, чтобы обеспечить возлюбленному больше доступа к своему телу.
– Ладно, за подарком пусть сходит Арэйсу, – сдалась она через некоторое время.
Карета вздрогнула, останавливаясь, и Шиа чуть не упала из-за неудобной позы. Аурелий вовремя подхватил её, прижимая, растрёпанную, к себе.
– Приехали, идём. – Он быстро оправил наряд эльфийки, скрывая следы их вольности, и помог спуститься. – Оставь нас! – бросил он на ходу Арэйсу, которая только-только спрыгнула с лошади.
Та, поняв, кивнула. Прикрывая косами раскрасневшуюся от поцелуев шею, Шиа с заливистым хохотом забежала по крыльцу в дом, Аурелий – за ней. Ещё в прихожей, едва сбросив верхнюю одежду, они накинулись друг на друга. Заведя за спину Шиа ладони, Аурелий нащупал застёжки платья, и оно с шелестом соскользнуло к её щиколоткам. Была ли в доме кухарка, могла ли случайно заглянуть в прихожую горничная – здравый смысл выветрился из их разума за эти краткие минуты.
Много позже, когда первые минуты нежной близости прошли и каждый погрузился в собственные переживания, Шиа снова задумалась о своём поведении с Пьерше. Отчего в его присутствии она загоралась ещё одним чувством, ещё одним желанием? Оно не было дополняющим. Аурелий обладал поразительным сочетанием нежности и темперамента, каждый раз поражая Шиа, и эльфийка про себя искренне полагала, что равных ему нет. Но что же тогда? Точно разные личности жили в ней и одна не исключала другую.
«Возможно, – решила Шиа, вспоминая остроумное замечание Аурелия в карете, – дело в том, что я не могу оставить без ответа брошенный мне вызов». А Пьерше был этим самым вызовом. Демонической, опасной игрой, требующей самообладания. От одной мысли об этом кровь Шиа возбуждённо закипала. Возможно, если бы она разок узнала графа Круазе чуть ближе, это погасило бы её интерес. Если бы она была одна… Шиа обернулась, посмотрев на Аурелия, который дремал рядом на кровати, подложив под голову локоть, – такой кроткий, такой преданный, доверивший ей самые потаённые уголки своего сердца. Нет, она не могла ранить своё сокровище. Единственный, чьи чувства она не могла бы растоптать в этом мире, – это он, ведь Шиа знала, что более нежной и отзывчивой души просто не существует. «Мой, только мой», – с удовольствием подумала она, потягиваясь и обнимая ладонями его лицо, точно желая запомнить эти черты ещё лучше.
Веки Аурелия дрогнули, и он проснулся, улыбаясь.
– Я никогда не сделаю тебе больно, – серьёзно прошептала эльфийка.
– Что? – Император недоумённо приподнялся на локте. – О чём это ты?
– О том, что ты мне дороже всех на свете. – Шиа придвинулась, переплетая свои пальцы с его. – Поэтому верь мне.
Глава 2. Вожделение
Министерство просвещения было одной из тех государственных структур, которая претерпевала за последние десятилетия множество изменений. Ещё по велению императора Келсия был открыт новый отдел по международному сотрудничеству для «…образования подданных Наших, а также распространения культуры нордов за пределами Белой империи», и даже кронпринц принимал участие во встрече студенческих делегаций с эльфийских островов. Однако если новые отделы занимались тем, что им было поручено, с надлежащим рвением, то центральная структура несколько отставала в передовых идеях.
Расположившись в одном из старинных зданий, где некогда находился гостиный двор, позже перестроенный и усовершенствованный под нужды государства, главное управление Министерства долгие годы выполняло формальную работу, довольствуясь тем, что было установлено предыдущим поколением чиновников. Опрятные белые коридоры, скромно украшенные бледными гипсовыми бюстами исторических деятелей, могли бы стать олицетворением чистоты стремлений и помыслов, но ассоциировались скорее с нудностью и бездействием городской больницы.
Назначение баронессы Сепиру Шертхесс на пост руководителя встряхнуло это сонное царство, где поправки опечаток в старых учебниках были пиком ежегодных прений. Не каждый мог выдержать суровые требования дворянки, чья молодость нисколько не умаляла крутого нрава. Баронесса Шертхесс отличалась предприимчивостью, резкостью манер и высокими темпами работы, вынуждая подчинённых поспевать за собой.
Кабинет, который достался ей в личное пользование, служил образцом моды прошлого века: монументальная мебель, отделка из тёмного дерева, тяжёлые багровые портьеры и двухъярусная гроздь люстры из янтаря под высоким потолком. Апогеем был чёрный блестящий стол в два метра длиной, с хрустальным пресс-папье. Всё в этом кабинете казалось чересчур огромным, довлеющим над посетителем бюрократической мощью. Только ширококостный, плотный чиновник, которого всегда много, который гудит густым басом, который лениво вертит в своих толстых, украшенных перстнями пальцах автоматическое перо, прежде чем поставить размашистую подпись на прошении, мог бы органично смотреться в этой обстановке.
И тем не менее в свой первый же день Сепиру Шертхесс – эта среднего роста нордианка, которая могла поместиться в оставленном её предшественником кожаном кресле целых три раза – безо всякой робости разложила личные принадлежности по кабинету, и с тех пор Министерство погрузилось в атмосферу страха. Заурядность внешних данных баронесса Шертхесс с лихвой добирала воинственностью духа. Её сухой, чеканящий слова голос, если она кричала, доносился даже из-за плотно закрытых дверей, её колкость совпадала с угловатостью мебели, а стальной взгляд давил на подчинённого заодно с помпезной обстановкой кабинета.
Не каждый был способен выдержать такой темперамент, что повлекло существенную перестановку кадров. Новые коллеги неукоснительно относились к начальнице с пиететом – в основном из инстинкта самосохранения. И входили, предварительно поплевав через левое плечо и помолившись Близнецам-Создателям.
Сегодня же секретари и вовсе передвигались на цыпочках, остерегаясь повысить голос даже в половину тона – а всё потому, что в кабинете баронессы тоже царила непривычная тишина. «Да уж, когда у тебя репутация трудоголика, создавать иллюзию крайней занятости проще простого», – хмыкнула про себя Сепиру, в очередной раз окидывая взглядом письменный стол, на котором царил строжайший порядок. Никто бы не поверил, что по-военному прямая, читающая черновик новой образовательной программы, чтобы затем беспощадно исполосовать его замечаниями, баронесса Шертхесс на самом деле витает мыслями совсем в иных сферах.
Вчера вечером, возвращаясь поздно с работы, Сепиру обнаружила в своём почтовом ящике конверт с поздравительными открытками. Такого рода письма не удивляли: пользуясь положением и властью, баронесса и прежде то и дело помогала попавшим в затруднительное положение гражданкам, а теперь тем более, и благодарственные посылки стали обычным делом. Усталая Сепиру засунула конверт во внутренний карман пальто и вспомнила о нём только на следующий день в карете.
Письмо пришло от пострадавшей в пожаре швеи, которой Сепиру некогда помогла найти временное жильё. В качестве сувенира прилагалась открытка с чёрно-белыми иллюстрациями, нарисованными тушью. Одна из них привлекла внимание Сепиру больше всего: мужчина и женщина, застывшие в порыве стремительного танца. Причудливые, перетекающие одна в другую линии чувственно обрисовывали тела партнёров, и дело, может быть, было даже не в самом танце, а в каком-то особом интимном переживании, которое смогла передать рука неизвестной художницы.
Эта открытка теперь лежала перед Сепиру, неумолимо увлекая в мир иных размышлений, вовсе не относящихся к образовательным проблемам империи. Уловка «убрать с глаз долой» не работала: спрятанная в ящик стола, картинка жгла воображение ещё сильнее, разрастаясь новыми страстными образами, и в конце концов баронесса не выдержала, вернув её на место. В результате стрелки показывали уже три часа дня, а Сепиру так ничего и не сделала, в который раз уже перечитывая черновик проекта – однако дальше первого абзаца разум ничего не воспринимал.
– Ваше Благородие.
– Ну что ещё? – Сепиру вздрогнула и, с трудом вырываясь из объятий раздирающей её изнутри истомы, подняла взгляд навстречу секретарю с запечатанным конвертом на блюде.
Опомнившись, она незаметным движением отправила открытку под лоток с чистой бумагой. Однако вытянувшийся перед ней секретарь был слишком напуган, услышав недовольный тон начальства, чтобы заметить хоть что-либо необычное.
– Прошение от содружества университетов, в отделе сказали перенаправить вам. И… и вы просили подать обед. Вносить? – неуверенно закончил он.
– Ах да, конечно, спасибо. – Опомнившись, Сепиру забрала письмо, шлёпая поверх целой стопки. – Пусть несут. И если кто ещё придёт сегодня – скажите, что я занята до конца дня. – Она кивнула на лежащий перед собой черновик.
– Будет исполнено, Ваше Благородие.
«Несите скорее обед, и больше туда никому ни ногой! Она работает», – услышала баронесса уже за закрывающейся дверью полуобморочный шёпот подчинённого и вздохнула. Да что они все такие нервные?
Прислуга, аккуратно поставившая дымящиеся тарелки с едой, тоже вышла, растворяясь за пределами её мира. «Бездна, как хочется жарких объятий, раствориться в их головокружительном мареве, – подумала Сепиру, с тоской окидывая взглядом черновик, который по-прежнему оставался перед ней. – Как тяжело! И почему сегодня не выходной?»
Открытка вновь возникла перед её мысленным взором, ещё более реальная, чем прежде, так что на неё даже не понадобилось смотреть. Это были не просто тела – за ними скрывалась какая-то жизнь, предыстория, индивидуальность, замаскированная художником в скоплении однотонных линий. Сепиру нестерпимо хотелось проникнуть в их тайну, и, откинувшись на спинку кресла, она гадала, что связывало этих персонажей. Быть может, этот танец был своеобразной безнадёжной гонкой, где ни один не позволял себе остановиться, опасаясь оказаться проигравшим. И тем не менее без остановки не могло произойти сближения. Вечная пляска. Как ненасытные поцелуи, в которых скользит равнодушие, как осенний листопад, который вспыхивает, но тут же вянет в руках…
– Проклятье!
В черновике осталось дочитать лишь несколько заключительных листов. Две недели она корпела над этим документом, надеясь, что уж сегодня-то поставит жирную точку. И вот – на финишной прямой мозг упорно отказывал в последнем усилии.
Было уже четыре с половиной часа, черновик всё так же лежал перед Сепиру нетронутым, а вникать в пункты и параграфы не находилось никаких душевных сил. Сухие канцелярские рассуждения о комплексном развитии учащихся казались бессмысленными закорючками на бумаге. Чудовищная сила наваждения, которое не признавало ничего, кроме собственного удовольствия, уничтожала любые рациональные доводы. Дома, наедине с собой, Сепиру могла бы справиться со вставшей проблемой, но на работе – без шансов…
Чарующие образы, один откровеннее другого, туманили воображение, сковывая, усыпляя, обессиливая в сладостной неге. Наслаждение это было слишком велико, чтобы не подчиниться ему безраздельно и полностью. Удивительно, как всё то значительное, на чём строилась жизнь Сепиру, бледнело, безропотно уступало дорогу всего лишь одной эмоции. Она была наполнена неистовым вихрем вожделения, сметающим всё на своём пути, и оно же дарило жажду жизни необыкновенной силы, для которой не было ничего невозможного.
«Некромант прокляни этот черновик! Всё, мой рабочий день окончен. В конце концов, я целую неделю возвращалась домой к одиннадцати, и разве я не имею права устроить себе в пятницу небольшой праздник?» – сдалась баронесса и заперла документы в ящике стола.
На улице её настроение сразу улучшилось. Заходящее солнце, несмотря на середину зимы, было очень яркое, словно весеннее. Пушистый рассыпчатый снег белоснежными горами высился на обочинах улиц, сверкал ледяной алмазной пылью на вывесках и фасадах домов, серебрил ветки деревьев. Кое-где во дворах полыхали налившиеся грозди рябины, и бурые стаи воробьёв наперебой чирикали, дерясь из-за сладкой добычи. Лёгкие сжались, вдыхая обжигающе-холодный воздух. Защипало губы, щёки, нос. Пришлось ускорить шаг, сунув руки в карманы, и вот уже внутри разливается тепло – а кругом белизна, и чистое голубое небо, и простор бульвара, и отражающееся в витринах золото солнца, и мелодичный скрип искрящегося наста, перемешанного с песком. Нога ступает на него мягко, не скользит.
Сепиру была счастлива, и радость переполняла её. Ей хотелось смеяться. Ей хотелось заполнить своим смехом весь мир. Невыразимая острота чувств ослепляла, доводя каждый нерв до предельного напряжения. Случись сейчас ураган, баронесса и тут бы нашла повод для ликования. «Я женщина, – с гордостью подумала она, ощущая, как желание пульсирует в глубине, окрашивая город в яркие, соблазнительные тона. – Я женщина. И как хорошо, что я – это я!» Не испытывая никакой охоты томиться в экипаже, она шествовала по заледеневшим улицам столицы. Впереди вдруг мелькнули знакомые рыжие волосы, припорошенные лёгким инеем: Кэрел не спеша шёл, отчего-то поглядывая по сторонам.
– Кэрел!
Князь обернулся, и уголки его глаз приветливо сощурились. Сепиру прибавила шагу, нагоняя друга.
– Что разглядываешь?
– Да вот. – Кэрел махнул, указывая на обрамляющий тротуар кустарник. На антрацитово-чёрных прутиках застыли, сверкая, точно драгоценные, прозрачные бусины льдинок. – Красота, скажи? Нарочно такое не изобретёшь. И вообще сегодня день такой… нарядный.
– Чудесный! – с чувством подхватила Сепиру. Они пошли рядом, каждый выдыхая густые облачка пара. – У нас в детстве с сестрой забава была, – вспомнила с улыбкой баронесса, – мы собирали по всей округе сосульки, а летом доставали их из холодильного погреба и клали дома в горшки с цветами.
– А я дожидался самых больших, чтобы изображать, что это меч или кинжал. Иногда специально для этого пытался подтапливать их своей магией, но меня сильно ругали, – рассмеялся Кэрел.
– Чтобы дом не спалил?
– Верно. У нас ведь очень разрушительные чары. Как твоя сестра?
– Пишет, что уже лучше. Два года прошло… Надеюсь как-нибудь с ней пересечься. Так ты прочёл ту книгу, что я тебе давала?
– Да, мне понравилась мысль, что предрассудки портят жизнь в равной степени всем: как женщинам, так и мужчинам. Нет одной выигравшей стороны – по крайней мере, духовно. Социально – может быть, но при всём материальном благополучии каждый из мужчин этой истории всё равно несчастлив. А если вдуматься в значение этого слова – «несчастлив», – то как много оно на самом деле значит! Ведь без чувства счастья мы не можем понять, зачем живём. Нет, серьёзно. Просто попробуй вообразить: однажды ты просыпаешься и понимаешь, что ничего, ничего из твоей комфортной жизни не приносит тебе удовольствия. Ты как будто зависаешь над зияющей пропастью. И сорваться в неё можешь в любой момент… – Кэрел умолк, о чём-то задумавшись.
– Помнишь все эти поверья, что доброе существо, умерев, упокоится без страданий, а злое будет долго мучиться в Бездне, прежде чем дух его исчезнет? – спросила Сепиру. Князь кивнул. – Когда я читала повесть, то думала, зачем нам, собственно, эта страшилка. Мы и так совершаем много ошибок, о которых потом жалеем… разве мы не расплачиваемся за них уже при жизни, на протяжении многих лет? Это смешно – грозить загробными карами, когда лучше всего мы наказываем себя сами. И понимаем это слишком поздно, когда остаётся пожинать плоды.
– Да, да. А ещё…
И они продолжали болтать о всяком, коротая дорогу до дворца. Брови у обоих покрылись коркой белых снежинок, а губы онемели, но ничто не могло помешать воодушевлённой беседе двух друзей весёлым пятничным вечером. Полчаса пути пролетели как пять минут. Они и сами не заметили, как миновали ограду придворцового парка, пока их не окликнули, заставив очнуться:
– Эй! Вы чего мёрзнете? – Пьерше, высунувшись из обогнавшего их экипажа, приветственно приоткрыл дверцу. – Залезайте ко мне.
Однако Сепиру задорно закричала в ответ:
– Сам иди к нам. Нас больше, давай вылезай!
Очевидно, графу не очень-то хотелось гулять по морозу. Тем не менее он с недовольной гримасой спрыгнул на аллею, велев кучеру продолжать путь без него, и присоединился к радостно улыбающимся друзьям.
– Ты чего это весь день в кабинете сидишь, а потом ещё и в карете прохлаждаешься? Надо в седле, поддерживать спортивную форму! Ишь, какой ленивый стал, – шутливо отругала его Сепиру.
– И вот неймётся вам целых десять минут по аллее топать, – проворчал в ответ Пьерше. – Такой мороз!
– А Кэрел говорит, что сегодня очаровательный день! – назидательно произнесла баронесса. – И я с ним полностью согласна. А ты что такой недовольный? На работе что-то произошло?
– Кэрел? Кэрел у нас лирик, ему можно. На работе всё прекрасно, сегодня с послом Кариэлинем хорошо поговорил, наконец-то дело двигается с места. Только пока тсс!
– Они нас поддержат против дроу?! – сразу же набросились на Пьерше оба друга.
– Да, – процедил тот сквозь зубы, так что даже Сепиру и Кэрел едва расслышали.
– Какой же ты у нас умница! – И баронесса от всей души потрепала друга по загривку.
Тот аж споткнулся.
– Ой, прости!
– А ты-то что такая радостная? – подозрительно сощурился Пьерше. – У тебя что случилось?
– Просто настроение хорошее.
– Влюбилась, что ли?
Сепиру заливисто расхохоталась.
– Пьерше, я знаю, что ты иногда говоришь дурацкие вещи, но чтобы такую глупость!..
– И ничего не глупость, тебе точно свидание назначили, – как будто бы оскорбился граф Круазе. – Обычно ты не настолько безумно-жизнерадостная.
– Ага, ты мне назначаешь. Почти каждую неделю к тебе на кофе заезжаю.
– Да я серьёзно!
– Ну и я тоже.
– Что, правда ничего не случилось? – не унимался Пьерше, с недоумением заглядывая Сепиру в лицо.
– Совсем ничего. Я просто собираюсь отлично отдохнуть сегодня вечером. – И баронесса весело подхватила друзей под локти.
«Налопаюсь дома круассанов, отмокну в горячей ванне, а потом почитаю на ночь какой-нибудь приключенческий роман – вот будет красота! Лучше некуда», – подумала она уже про себя.
