Эллисон Майклс "Не верь глазам своим"

Я опешила от такого вопроса.

– Твой брат вернулся домой после пятнадцати лет, когда его считали пропавшим и… – «Мёртвым», чуть не сказала она, но поджала губы. – А ты ведёшь себя так, словно не рада.

Я открыла было рот, чтобы с обидой возразить, но тут же закрыла. В каком-то смысле мама была права и заставила меня саму себя возненавидеть. Я не могла порадоваться возвращению Джонатана так же сильно, как отец и мать. Потому что я не знала человека, который вернулся.

– Я попрошу Оливию. – Вместо едкого слова сказала я. – И подберу тебе самое шикарное платье. – Я поцеловала маму в щёку и растопила её сердце. Решив, что это идеальный момент, я как бы невзначай взяла с фарфорового блюдца клубнику в белом шоколаде и откусила кусочек. – Мам, ты не пыталась связаться с родителями Марии?

– Какой Марии? – Безучастно переспросила мама, вернувшись к своим приглашениям. Ручка продолжала себе выписывать округлые буквы и завитки.

– Марии Веракрус. Моей няни. – С нажимом ответила я, удручаясь безразличию матери ко всем, кто не входил в ряды её приближённых. То есть, почти ко всем.

– С чего вдруг мне с ними связываться?

Чёрствый хлеб и тот мягче, чем моя мать.

В такие моменты меня посещали едкие мысли о том, как вообще эта женщина стала моей матерью? Между нами общего – только цвет глаз, да изящная линия шеи. Даже вихор каштановых волос достался мне от родных по отцовской линии – мама же свои тонкие волосы красила в медно-золотистый и укладывала в стильный боб. Я же любила раскинуть свои по плечам непокорным водопадом, отчего мама всегда впадала в неистовое недовольство. На выпускной вечер она заставила меня сходить к своему парикмахеру и соорудить «что-то более приличное» по её словам. Но как только я выпорхнула из семейного гнёздышка Лодердейлов – которое больше походило на целую голубятню по размерам – я получила право самостоятельно распоряжаться своими деньгами, стилем в одежде и причёской.

– Мария много лет присматривала за нами с Джонатаном. – Напомнила я на случай, если маму посетила преждевременная старческая деменция. Хотя скорее, наглое безразличие. – Я думала, ты выразишь им своё сочувствие. Твой сын нашёлся. Их дочь – нет.

Ручка наконец перестала скрипеть по картонке. Глаза, что при тёплом освещении обратились в жидкий мёд, одарили меня жалостью.

– Я не подумала об этом. Мы столько лет не поддерживали связь и… думаешь, заметка в газете может их расстроить?

– А тебя бы расстроила? Мам, – я коснулась её руки, отрывая от писанины. – Что для одних чудо, для других огромное горе. У тебя не осталось телефона миссис Веракрус? Я пыталась связаться с ними сегодня, но они переехали и очень давно. Ты знала об этом?

– Нет, дорогая. Я оборвала все связи с родными Марии. – Печально ответила мама, доказав, что ещё не окончательно очерствела внутри.

– Но почему?

– Знаешь, милая… – Попыталась улыбнуться она, мягко и нежно, как та женщина, которая улыбалась мне до того, как деньги и влияние заморозили её улыбку. – Горе – дело одинокое. Как могла я переживать ещё и за Марию, когда мой сын… Мне проще было отказаться от неё, чем отдать часть сердца для чужого дитя. Ты можешь не понять меня, но в нём осталось место лишь для скорби по Джонатану.

Как ни странно, понять я её могла. И даже найти в своём сердце место не только для осуждения поступков матери, но и для сочувствия.

– А теперь… – Сказала она, похлопав мою руку в ответ. – В нём есть место только для радости от его возвращения. Не хочу заполнять его тревогой за Марию и её родителей.

Зато я могла, потому спросила:

– Так ты не знаешь, как я могу связаться с ними?

– Связаться с кем? – Вдруг раздался голос отца.

За звуками пианино и собственными голосами мы и не услышали, как входная дверь открылась и впустила в дом папу и Джонатана. Тот всё ещё со скромностью гостя следовал за отцом, несмело разглядывая стены родного дома. Я тоже порой ощущала себя подброшенным кукушонком в чужом гнезде.

– О, дорогие мои! Вы вернулись!

Мама позабыла и о разговоре, и о семье Веракрус, и даже о своих приглашениях. Она резво поднялась и поцеловала отца в щёку, после чего двинулась к сыну с куда большей радостью от встречи.

Гостиная наполнилась голосами и рассказами о том, как сотрудники «Лодердейл Корп» встретили «королевского сына». Я потеряла всякую надежду добиться ответов. Если и искать их, то уж точно не в этом доме. Пока родные обменивались новостями, я задумчиво уставилась на приглашения на столе. На самом верху незаполненной стопочки красовалась недописанная карточка.

Дорогой Ричард!

Приглашаем вас на праздничный фуршет по случаю возвращения нашего любимого сына Джонатана…

Ричард будет здесь на этой нелепой вечеринке. От этой мысли на душе посветлело, но едва я подняла глаза и встретилась взглядом с братом, меня снова заволокло мраком. Он улыбался, но в уголках губ застыло присущее маме выражение холодности, от которого по спине пробежали мурашки.

Мой брат никогда так не улыбался.

Глава 10

– Прошу минуточку внимания!

Громогласный голос отца обратил всё внимание гостей на себя. Он мог даже не повышать тональность и не постукивать десертной вилкой о край бокала – люди всё равно бы обратили все взоры на него. Он пленял окружающих своим могуществом и грандиозностью, не терялся в толпе приглашённых, возвышался над ними своей спокойной уверенностью, хотя был на полголовы ниже большинства мужчин. И в половину не так привлекателен.

Отец уделял внимание своей внешности ровно столько, сколько должен уделять ей внимание уверенный в себе мужчина с бездонными карманами. Не успело ему стукнуть сорок, как на лбу объявились два ореола залысин, а к пятидесяти они отвоевали себе большую часть его головы. Но Роджер Лодердейл не помчался в самую лучшую клинику и не бросил все свои сбережения сотрудникам в лицо, лишь бы они вернули ему волосы на законное место любыми волшебными способами, как сделал один из членов совета директоров «Лодердейл Корп» Стивен Дрезден. В один прекрасный день тот вернулся в офис с кустящейся шевелюрой на месте утраченного вихра и так гордился своими ненастоящими волосами, словно это была его личная заслуга.

Роджер Лодердейл ни разу не ложился под нож и не скупал абонементы в спортзал с личным тренером, чтобы убрать намечающийся живот, как делали Джерри Брайт и Ларри МакКлинток, его советники. И даже не пытался скрыть свою раздающуюся фигуру плотной тканью костюмов, как глава отдела финансовых рисков Алан Поуп. Не молодился в постели с нью-йоркскими моделями, как семидесятилетний акционер Гидберт Боуден и не менял жён чаще, чем блестящие автомобили, как Джереми Кольер.

Все они присутствовали в гостевой зале Лодердейлов, но терялись на фоне живущего в ладах с собой отца. Все они и ещё сорок «самых близких», по мнению матушки. Из праздника в честь своего сына она закатила настоящий пир на весь мир, чтобы покрасоваться перед соседями и деловыми партнёрами. Нередко в наших кругах это партнёрство и соседство перерастали в соперничество.

Мама стояла позади отца в изысканном, благородном платье цвета бордо, которое я всё же сумела ей подобрать после двадцати «фи» в адрес не менее изысканных и благородных. Она отыгралась на мне по полной, заставив притащить половину бутика «Нюаж», заказать пятнадцать цветочных композиций и гирлянд для украшения зала, убедить Оливию взяться за съёмку торжества и даже переманить инструментальный квартет из балтиморской филармонии, которые в этот вечер должны были играть на открытии арт-галереи в Шипли Хилл. Деньги могут многое, как и капризы моей матери.

Гости стекались кто к назначенному часу, кто со свойственным важным персонам опозданием. В элегантных нарядах и дорогих машинах. Водители высаживали их на подъездной аллее и отъезжали прочь, готовые примчаться по первому зову обратно. Наверняка они собирались в какой-нибудь забегаловке в соседнем квартале и подшучивали над обнаглевшими, зазнавшимися боссами. Деньги и правда могут многое. В том числе, изменить человека до неузнаваемости.

В какой-то момент мне захотелось присоединиться к этой весёлой шайке водителей и посмеяться вместе с ними за чизбургером и картошкой-фри. Я бы многое могла поведать им о жизни городской верхушки, показать им скелетов, спрятанных в дубовых шкафах с позолоченными ручками. Но мне пришлось мило улыбаться каждому входящему, справляться об их делах и провожать в банкетную залу, где они примутся давиться дорогим шампанским, выдержанным виски и изысканными угощениями. И никаких тебе чизбургеров или пива.

Целый час я фланировала между приглашёнными и поддерживала лёгкую беседу, как учила меня мама ещё в детстве. Но взгляд мой сновал меду ними, выискивая особенного гостя, который бы подарил мне покой. С ним бы я поболтала с радостью, но Ричард Клейтон, кажется, не желал удостаивать нас своим присутствием. Зато мой Марк чувствовал себя рыбкой в воде. Вернее, в заполненном другими рыбами и акулами аквариуме. Ему не привыкать. Он с мастерством ублажал дам комплиментами по поводу причёсок и платьев, давал советы джентльменам о бизнесе и выдавал шутки с искромётностью тамады на весёлой свадьбе. Воистину любимый зять Вирджинии Лодердейл.

Я чувствовала себя Джейн Остин на балу, ей богу. И мне претило находиться здесь. Мне даже не представилось возможности поболтать с Оливией, потому что мама вовсю гоняла её по залу, заставляя щёлкать мистеров и миссис, чтобы завтра каждый мог ещё раз полюбоваться своей персоной и похвастаться перед друзьями богатством своего одеяния. Лишь раз мне удалось споймать взгляд Ливви. Подавленный, загнанный в угол, полный мольбы помочь ей сбежать. Словом, я чувствовала то же самое и ждала того, кто спасёт из этой клоаки меня саму.

Джонатан не чувствовал себя так раскрепощённо, как Марк. Для него все эти знакомства и светские манеры были в диковинку, как для обезьянки, которую выловили в джунглях и засунули в вольер на усладу зрителям. Каждый раз, как мама или отец подводили его к парочке гостей, отличающихся от предыдущих лишь размером бриллиантов на шее у «неё» и размеров эго у «него», Джонатан выдавливал из себя противоестественную улыбку и уступал отцу право раскручивать нить бесполезной беседы.

Родители позволили гостям обменяться хвастливыми замечаниями, прикрытыми любезностями, дойти до нужного градуса подпития, после чего отец постучал вилкой по бокалу, призывая к полному вниманию. Даже музыканты опустили смычки и прислушались к торжественной тишине.

– В первую очередь, – провозгласил отец, оглядывая собравшихся. – Мы с Вирджинией хотели бы поблагодарить вас за то, что вы выкроили время, чтобы прийти!

Послышался одобрительный гул.

– Нам приятно видеть каждого из вас и поделиться своей радостью с близкими друзьями.

Я изо всех сил схватилась за бокал, словно он мог удержать меня от взрывного смеха. Близкие друзья, как же. В прошлом году Ларри Макклинток так подставил отца, что тот всерьёз раздумывал о том, чтобы вышвырнуть этого наглого смутьяна из компании, но дал ему второй шанс. Летиция Ларсен трижды баллотировалась на пост главы фонда «Белые ангелы», пытаясь сместить маму и занять её место, а теперь сладострастно улыбалась искусственно выгравированной улыбкой в ореоле красных губ.

После стихнувших аплодисментов, отец снова заговорил, приправив радостную обстановку привкусом печали.

– Мой сын Джонатан пропал пятнадцать лет назад. – Из чувства приличия кто-то опустил голову, кто-то сокрушённо покачал головой. – Трагедия для нашей семьи и всего города. Пятнадцать лет мы с Вирджинией и моей прекрасной дочерью Сарой не знали, что с ним. Нам оставалось лишь гадать, уповать на работу нашей уважаемой полиции и надеяться. Но… как известно, надежда никогда не проходит даром.

В этом был весь отец. Мог оживить любое мероприятие и приковать к себе взгляды толпы. Счастливая улыбка, несвойственная деловому амплуа волка, сверкнула на постаревшем лице и омолодило его на десятки лет. Запустилась цепная реакция – и десятки улыбок засияли в ответ.

– Вчера. – Отец сделал акцент на этом слове и повысил тон. – В наш дом снова вернулась надежда. И мой сын. Джонатан постучал в двери и вернулся в семью!

Гости зарукоплескали, а отец вытянул руку, подзывая Джонатана к себе. Тот несмело вышел вперёд под восторженные хлопки незнакомцев и обожающий взгляд матери. Теперь это его мир. Славу, власть и богатство отняли у моего брата пятнадцать лет назад необъяснимые обстоятельства. И ещё более необъяснимые – вернули ему сто крат.

Я похлопывала правой рукой по ребру левой ладони, в которой сжимала шипучий бокал. Внутри всё так же пузырилось, хотя за весь вечер мои губы коснулись бурлящего напитка лишь дважды. Я чувствовала себя не в своей тарелке, словно сморщенный анчоус положили к благородным креветкам, зато мама так и царила во всеобщем внимании. Если я не любила выносить сор из избы, то она смахивала его на обозрение всем, особенно, если этот сор переливался золотом.

Папа вновь принялся что-то говорить со своей импровизированной трибуны, но я не расслышала ни звука из-за голоса, зазвучавшего справа:

– Почему вы не стоите там, вместе с семьёй?

Я увлечённо засмотрелась на фигуру в чёрном костюме, возникшую рядом тенью.

– Ричард! – Слишком обрадованно отозвалась я. Неужели в этом сборище снобов у меня появился союзник? – Вы всё-таки пришли.

– Задержался немного. – Хмыкнул он, обращая взгляд на вещающего отца. – Никак не мог подобрать костюм. Боялся, что не впишусь… – Ричард с издёвкой оглядел стоящих рядом разряженных во фраки мужчин, словно те нацепили павлиньи перья. – В здешний дресс-код.

Я скрыла улыбку бокалом, иначе рисковала попасться маме на глаза своим неподобающим – в её понимании – поведением.

– Вы прекрасно выглядите. – Сказала я.

– Это всего лишь костюм… Зато вы…

Яркий свет залы угрожал раскрыть румянец, что тронул мои щёки от взгляда Ричарда. Тот скользнул по моему платью в пол бирюзового оттенка с декольте и вырезом по правой ноге. Мама настояла, чтобы я надела что-то «пошикарнее» первого варианта, что я подобрала вчера вечером – строгого платья-футляра цвета беж, в котором бы я не выделялась так настойчиво. Но после споров об Оливии, цветах, музыкантах и прочем я слишком утомилась вести борьбу ещё и за платье.

– Вы просто сногсшибательны. – Кашлянул Ричард и отвёл глаза, поспешив вернуться к своему первому вопросу: – Так почему вы не там? – Он указал бокалом шампанского на отца, приобнимающего Джонатана за плечо, мать, что гордо стояла чуть поодаль, и даже Марка, что примкнул к их бравому отряду в своём смокинге от «Армани» и чёрной бабочке. – Даже ваш жених получает свою минуту славы, а вы… здесь.

– Не люблю быть в центре внимания. – Ответила я откровением. Делиться искренностью своей натуры с Ричардом Клейтоном казалось таким естественным. – Это вечер Джонатана. Не мой.

– Это вечер вашей семьи…

Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела, потому что слова отца долетели до моих ушей и сбили с мысли.

– …рад объявить, что с этого дня, – торжественно подводил он к чему-то очень важному, что требовало и моего внимания. – Мой сын стал не только полноправным членом нашей семьи, но и сотрудником «Лодердейл Корп».

Я чуть не расплескала шампанское, дёрнувшись от такой новости. Новости, которую мне сообщили наравне с едва знакомыми людьми, не в тихом семейном кругу. Поставили перед фактом, не удосужившись спросить моего мнения, словно оно значило для отца не больше лепета несмышлёного младенца. Боковым зрением я заметила, как Ричард покосился на меня.

– Отныне! – Повысил голос папа, чтобы перебить рокот восьмидесяти ладоней, отбивающих чечётку. – Он займёт место в совете директоров, так что прошу любить и жаловать, а также прислушиваться к его мнению, как и к моему!

Речь окончилась бурными аплодисментами. Одна я стояла в смятении, зеленея в тон своему платью. Джонатану вручили «Оскар», а я оказалась той завистливой номинанткой, кому пророчили победу, но прокатили у самого финиша. Гости врассыпную стали подходить к отцу и брату, поздравляя их с замечательным решением, а я хватала ртом воздух, пытаясь высосать из него драгоценный кислород.

– Сара… – Тронул меня за руку Ричард, но я бросила ему через плечо извинения и двинулась сквозь цепочку паломников, осторожно расталкивая их на пути к цели.

– Папа. – Позвала я, стараясь натянуть на себя хоть треть тех эмоций, что украшали гостей не хуже бриллиантовых украшений. – Папа! – Я извинилась перед Жизель Роше, третьей женой Брендана Макинтоша, которую тот притащил из Франции и которая пожимала руку отцу, и оттащила его в сторону.

– Как это понимать? – Шёпотом спросила я, но тот прозвучал как шипение змеи.

– Что именно, дорогая? – Улыбнулся отец кому-то, даже не глядя в мою сторону.

– Ты вот так сразу принял Джонатана в компанию? Усадил его за стол совета? Не слишком ли ты торопишься?

Папа наконец обратил своё внимание на меня и тоже понизил голос.

– Не понимаю, чему ты удивлена? – И по его лицо было видно, что он действительно не понимал. – Он мой сын. И я хочу, чтобы он продолжил дело.

– Сын, который появился здесь только вчера…

– И предоставил нам немало доказательств. – Голос его был спокоен, но я чувствовала, как внутри него поднималась волна негодования. – Целая папка от майора Гувера лежит в моём кабинете. Ты ведь видела её…

– Видела, но…

– Тогда для твоих тревог нет никаких оснований, Сара. – Строго уведомил меня отец. – Ты ведь сама отказалась работать в «Лодердейл Корп». Захотела идти своим путём и я всячески тебя в этом поддерживал. Кому-то же надо всем заправлять после моего ухода на пенсию. Если это будешь не ты, тогда я полностью вверяю эту задачу своему сыну.

– Он хоть смыслит что-либо в финансах? – Не унималась я, пытаясь вразумить отца, но тот оставался непреклонен. Вздохнув, он сказал:

– Джонатан целый день провёл в компании и проявил себя более чем превосходно. У него экономическое образование, он три года проработал финансовым аналитиком в Форт-Уэрте, он умён и собран. Даже потеряв память он, будто… не потерял стержень Лодердейлов и пошёл по моим стопам, даже не подозревая, кто он. Лучшего кандидата я и представить себе не мог. Я ведь не усаживаю его за свой стол, лишь прокладываю ему дорожку к этому столу.

– Слишком уж складно всё получается…

– Слишком уж ты придираешься к собственному брату. – Устыдил меня отец. – А теперь извини, мне нужно к гостям.

И на этой минорной ноте отец оставил меня в углу залы, а сам отправился получать свои лавры. Гости вешались на него, пожимали руки и по-свойски хлопали по спине, а меня отставили в сторону, как одну из колонн. Элемент декора, не более.

Брякнув бокалом шампанского о поднос, я покинула зал. Лишь бы быть подальше от всей этой мишуры дружелюбия и хвальбы. Хотелось вырваться на свежий воздух заднего двора и просто подышать, но я услышала мужские голоса. Они доносились из кухни и не изменили бы моих намерений, если бы я не узнала их.

Марк и… Джонатан. Они затерялись в стенах кухни и о чём-то премило беседовали. Я притормозила у приоткрытой двери и прислушалась, как ребёнок, подслушивающий беседу взрослых.

– Не думал, что это будет так сложно. – Вздохнул Джонатан. – Я не привык к такой гуще событий… Все эти люди…

– Понимаю тебя. – Когда это мой жених успел сдружиться с новоиспечённым почти-шурином? Марка сложно назвать внимательным и понимающим, а тут он устроил целую группу поддержки для едва знакомого парня. Всегда приятно открывать новые, светлые стороны человека. – Порой и мне хочется всё бросить и сбежать… Но если чего-то хочешь добиться в жизни, приходится терпеть званые обеды и лицемерных снобов.

– Не знаю, получится ли у меня…

– Сара, вот вы где!

Я всегда рада Ричарду, но ни когда он подлавливает меня на месте преступления за подслушиванием чужих разговоров. Я тут же отпрянула от двери, сделав вид, что поправляю платье, потому и затормозила посреди коридора.

– А я вас везде ищу.

Ричард нагнал меня как раз в тот момент, как из кухни вышли мой жених и брат с напряжёнными лицами, словно после многочасового заседания. Как бы предвзято я ни относилась к Джонатану и его внезапному появлению на нашем пороге, я была бы рада, если бы они с Марком действительно подружились. Нет ничего прекраснее, если члены семьи ладят между собой. К тому же, в детстве Джонатан дружил с братом Марка, Яном. Может, их мгновенное взаимопонимание – проекция тех детских отношений с человеком, который уехал из города и не мог предложить свою дружбу.

– О, добрый вечер. – Поздоровался Ричард и приподнял бровь в мою сторону, но смолчал о моих происках. Не нужно быть детективом с пятнадцатилетним стажем, чтобы догадаться, чем я тут занималась.

– Ричард, это мой жених Марк, – представила я чуть запнувшись. – А это… мой брат Джонатан.

Так странно произносить эти слова. Они оставили сладость на языке после пятнадцати лет молчания.

– Ну, меня сложно не узнать после такой исчерпывающей речи отца. – Пошутил Джонатан, протягивая руку и разряжая обстановку. Он и в детстве умел примирить двух драчунов, развеселить всплакнувшую девчонку или заставить взрослых смеяться над своими шутками.