Полина Снегирёва "Бумага всё стерпит. Восемнадцать рассказов"

Стемнело, пришёл Гарик. Видимо дверь оставалась открытой. Он не вошёл, испугался, позвал тётю Клаву. Вызвали милицию. Свитер мне дали и джинсы, а трусов не дали, не сообразили. Сначала подумали, что я убила. Я говорить не могла, да и не хотела. Забрали в психушку. Долго спорили куда меня везти, вроде как я уже не ребёнок, но и несовершеннолетняя ещё. Потом всё-таки решили во взрослую психиатрическую.

Там что-то вкололи. Утром пришёл милиционер с допросом. Я не смогла разомкнуть губ. Не получалось. Только головой двигала, но не уверена, что в правильную сторону. Хотя, кажется, он понял. «Ты маму убила?» – я покачала головой. «Я так и думал», – сказал он и просиял гагаринской улыбкой.

Сколько-то дней ко мне никто не приходил. Я всё ждала Гарика, или на худой конец тётю Клаву, но никого не было. И вообще никто со мной не разговаривал, даже врачи и медсёстры. Но я хорошо кушала. Здесь было очень похоже на детский садик… Когда я была в детском садике, мама меня всегда спрашивала, забирая из группы: «Ты сегодня хорошо кушала?». Я старалась запомнить всё, что давали на завтрак, обед, полдник и ужин. И если бы сейчас она меня спросила, я бы ей подробно рассказала, как меня здесь кормят.

Однажды, наверное, недели через две, приехали с милицейской машиной и повезли меня на опознание. Они вычислили дядю Пашу. Меня ввели в комнату, поставили перед несколькими мужчинами и сказали показать на того, кто был у нас в квартире в тот день. Я показала. Меня некому было везти обратно в больницу, поэтому посадили ждать машину на диванчике в комнате у следователя.

Чудн?е дело, когда человек не может говорить, все вокруг думают, что он также ничего и не слышит. Все, кто приходил давать показания здоровались, косились на меня, молоденький следователь устало сообщал: «Она не разговаривает», – и я превращалась для них в мебель. Эдакий безмолвный цветок в кадке, у которого убили маму. Всего-то.

Сначала допрашивали жену дяди Паши. У него, оказывается, полный комплект: жена и две дочки. Обрюзглая некрасивая женщина много плакала и беспрестанно божилась о чём-то.

Директор мебельного комбината, осиротевшего на одного парторга, принёс положительную характеристику, распечатанную в трёх экземплярах.

Секретарь райкома сам не смог приехать, но долго и громко булькал в трубку что-то очень поддерживающее их сотрудника и сожалеющее о недоразумении.

Гарик пришёл с мамой. Она скользнула по мне взглядом, будто холодная змейка проползла бочком и больше не отводила глаз от того, что писал следователь.

…«Мой сын несовершеннолетний, говорить за него буду я»… «Нет, это не он обнаружил тело, он вообще до приезда милиции в квартиру не заходил»… «Его пригласила одноклассница делать вместе уроки»… «Ну и что, пришёл с цветами? Разве это запрещается?»… «Вы что? Какие отношения? Нет, они даже не гуляли никогда вместе»…

Когда молоденький следователь объявил, что допрос окончен, мама Гарика немного расслабилась и заговорила уже нормальными фразами: «Скажите, этот протокол может повлиять на характеристику?»… « Нам в институт поступать, Игорь идёт на золотую медаль»… «А можно не подписывать?»… «Я, знаете ли, в Институте работаю, у меня допуск есть, вы же туда ничего не сообщите?»… – и, уже безнадёжно упавшим, но вполне человеческим голосом, – «Впрочем, они всё равно всё узнают… Накрылась моя командировка в капстрану»…

Гарик смотрел то в пол, то на маму… и ни разу на меня.

Тётю Клаву допрашивали последней. Оказалось, этот дядя Паша её родственник.

«Он был невменяемым, точно вам говорю! Выпил лишнего.»… «Она сама виновата, – это она про маму, – водила его за нос… А он, между прочим, женатый мужчина»… «Он из-за неё даже семью хотел бросить!»… «Она вообще его шантажировала, грозилась с должности снять»… «Может он вообще защищался!»… Последняя мысль, видимо, ей очень понравилась, тётя Клава всем своим существом подалась в сторону этой мысли: «Что?… Какую девочку? …. Эту что-ли?…»… Тётя Клава быстрым движением глаз стрельнула по мне, будто в первый раз меня видела, скривилась в кислую гримассу и отрезала: «Нет, исключено!»… «Ну и что, что нашли голой?»… «Эта, знаете ли ещё та оторва, яблоко от яблони недалеко падает»… «Ей ещё семнадцати нет, а она уже водила к себе кобелей разных. Мы ж соседи, я всё видела»… «А она точно не слышит?», – всколыхнула в себе остатки совести добрая женщина… – «Ах, не говорит, но всё слышит»… Соседка замялась на секунду, новая прекрасная мысль озарила её справедливое лицо и прибавила энергии её обвинительной стратегии: «Ну, я вам, товарищ следователь скажу, она ведь не в себе… «того», то есть… Думаете её просто так в сумасшедший дом определили? Я давно за ней замечала»… «Ах, по протоколу определили, ну…», – и она замолчала, но не от стыда, разумеется, а вконец запутавшись.

Потом пристально посмотрела на меня, поджала губы, наклонилась к следователю и стала с жаром на него шептать, закладывая пальцы, будто училка, перечисляющая спряжения. «Так что, – закончив, она встала королевной, нависая над следователем, – не нужно никаких экспертиз»… И сквозь зубы, словно делая одолжение процедила: «Пожалуйста, товарищ лейтенант, сделайте как надо, это ведь и в ваших интересах».

В больницу меня вернули к ночи.

А наутро все как с цепи сорвались. То пописай им в баночку, то кровь сдавать, то зрачки смотреть, то гинекологу показаться. Несколько раз к главврачу водили. А меня как заклинило, – не могу говорить и всё тут.

Потом, видимо, были выходные, потому что врачей никого не было, только медсёстры и медбратья.

На третий день меня снова привели к главврачу. Приятный, спокойный дядечка, с лысиной и бородкой. Сейчас мало кто носит бороду, только разве что полярники. Но у этого была остренькая, как у врачей на дореволюционных картинах.

Когда он дошёл со своим молоточком до моих коленок, в кабинет влетела тётя Клава. Даже не взглянув на меня, она победно шлёпнула на стол перед «Бородкой» какой-то листок с печатью и размашистой подписью: «Вот ваша очередь на Волгу. Спасибо, товарищ. Суд завтра. Судье тоже пришлось кое-что пообещать, но он сказал, что вашего заключения о временной невменяемости будет вполне достаточно… И, ещё, знаете что…» Голос её сделался мягче и ласковей. Она даже не смотрела в мою сторону. Казалось, на мне надета шапка-невидимка.

Бородка чуть приподнял меня и тихонько подтолкнул: «Иди, сядь пока на кушетку, детка». Кушетка стояла между двумя шкафами. Один был набит картонками с ампулами, а другой до предела забит бумагами, так, что казалось вот-вот эти бумаги, не выдержав внутреннего напряжения выпрыснут и разлетятся по всей комнате. Я села и от греха подальше прислонилась к ампульному шкафу.

Что-то взбудоражило меня. Что? Что-то праздничное и родное одновременно. Несколько секунд мои мысли блуждали в поисках ответа. На-конец я узнала. Мамины французские духи. Соседка взяла их из маминого шкафа. Мразь.

– Знаете, у меня есть личная просьба к вам лично, – продолжала мерзавка. Бородка какбы безразлично перебирал бумаги. Она приподняла пакет с надписью Мальборо и несколько подавшись вперёд, так что её внушительные сиськи легли аж до середины стола, доверительно заворковала:

– Видите ли, мы с мужем, двумя детьми и больной свекровью занимаем двухкомнатную квартиру рядом. Мы первые на очереди на расширение. А девочке ведь всё равно, – тётка презрительно двинула частью плеча в мою сторону, – она ведь теперь ваш пациент…

– Позвольте, – поднял на неё глаза Бородка, – но даже если б я мог, я не могу без решения органов опёки…

– А с опёкой мы договорились, – выпрямившись, уверенно затараторила скотина. Вы только заключение дайте вот такое… и она положила перед эскулапом тетрадный листок в клеточку с тремя написанными на нём словами. А внизу цифры. По-видимому, цена вопроса.

«Сколько у неё ещё листков заготовлено по мою душу?» – равнодушно подумала я. Мне хотелось избавиться уже от ощущения, что именно сейчас мою судьбу перекраивают липкими от нечистот руками, зарыться под одеяло, думать о маме, мысленно разговаривать с ней, как будто она живая.

Бородка прочитал листок: «Но это же неправда. Девочка всего лишь не может говорить из-за шока. Это пройдёт. Вы же навсегда её запрёте здесь с таким диагнозом!» Голос его слегка дрожал неуверенностью. Заветные кругляшки нолей в цифре сулили не только машину Волгу, но и достроенный кирпичный дом под черепичной крышей в дачном посёлке «Урожай», новый цветной телевизор, приличный шерстяной костюм и ручку с золотым пером.

В дверь постучали и не дожидаясь вызова тут же вошли. Это была гинеколог, смотревшая меня в пятницу. Она молча положила перед Бородкой два листа один за другим. Тот взял один. Потом другой.

– Какой срок?

– Четыре недели всего. Надо делать чистку и сообщать об изнасиловании, – гинекологу было плевать на всё происходящее. Она констатировала факт и размашисто вышла из кабинета.

Тётя Клава покачала головой, поджала губы и исправила на клетчатом листочке цифру один на цифру два.

…Я знала! Я чувствовала! Больше всего сейчас, когда я потеряла маму, я хочу ребёнка! Даже если Игорю не разрешат на мне жениться, даже если придётся устроиться на самую позорную и низкооплачиваемую работу, даже несмотря на то, что я осталась совсем одна! Я сразу всё придумала. Экзамены я сдам, через два месяца ещё будет незаметно. Потом устроюсь на работу. Поселюсь в общежитии. А потом как-нибудь…. Вон, Маринка из параллельного класса, вообще после восьмого родила. Скинулись ей на коляску и пелёнок накупили…. У неё, правда, мама была… А у меня уже нет, поэтому я должна действовать!

Я спокойно встала с кушетки, посмотрела Бородке в глаза и чётко произнесла: «Я не буду делать аборт. Это ребёнок не от преступника».

Клетчатый листочек в руке Бородки задрожал мелкой дрожью. Он побледнел. А тётя Клава, напротив, вопреки моим ожиданиям, подбоченилась, откинулась на стул. Её сиськи колыхнулись как холодец, и она сказала: «Видите, товарищ доктор. Теперь, когда она говорит, и вполне связно, теперь и вам на руку подписать очевидный диагноз!»

Бородка долго и виновато смотрел на меня. Он не колебался, решение он уже принял, теперь ему нужно было найти себе оправдание. А это, видимо, как раз получалось плохо. Потом он поднял трубку с бежевого телефона и, не набирая никаких цифр, коротко сказал: «Снегирёву в четвёртую. Аминазин десять. Готовьте операционную в гинекологическом… Что? Нет, местный, конечно… Нет, гинеколог уже здесь… Да какая мне разница?…» В трубке снова вопросительно булькнуло. Доктор ещё раз посмотрел на меня, теперь уже оценивающе, и добавил: «Не нужно. Сама пойдёт.» Бородка подчёркнуто-интеллигентно клацнул об рычажок аппарата, с усталой гадливостью посмотрел на тётю Клаву и с трудом выдавил из себя: «Уходите уж».

Я сказала ей: «Кто тебе разрешил брать мамины духи? Будь ты проклята, мразь». И пошла к двери, которую уже открывал для меня санитар.

    август 2021, Стрельна

КОЛДОВСТВО

__________________________________________________________________

Поначалу у всех немного кружится голова…

– Одно хорошо, – продолжала Королева. – Помнишь при этом и прошлое и будущее!

– У меня память не такая, – сказала Алиса. – Я не могу вспомнить то, что ещё не случилось.

– Значит, у тебя память неважная, – заявила Королева.

    Л. Кэролл

__________________________________________________________________

Вообще-то я ничего такого не имела ввиду…

Я взрослая, серьёзная, успешная женщина, я всего добилась сама, честным путём. Да и меня тоже никто не обманывал. Всё произошло ровно так, как мне обещала выцветшая учительница географии, вынужденная проводить никому не нужный классный час, совмещённый с комсомольским собранием, потому что просто на собрание, без её присмотра, после уроков никто бы не остался: «Будешь хорошо учиться, поступишь в институт, получишь хорошую специальность и будешь приносить пользу Обществу». Так и вышло.

Если отбросить эмоциональные и политические ярлыки, а оставить только голые факты, так и есть. Из школы я вышла с золотой медалью, поэтому в Баумана меня зачислили без экзаменов. Когда на руках у меня был красный диплом, бесполезный в быту муж-учёный и прекрасная годовалая дочурка, оказалось, что «надо ехать».

Заветное приглашение было оформлено только на умного мужа. Как-то лихо повернулось, что «…надо развестись…» и «…вы приедете позже, когда Польза подрастёт, а я встану на ноги…». Пока он вставал на ноги, заодно оформив с милой американкой «фиктивный» брак, от которого почему-то родилось трое вполне реальных детей, я приносила пользу Обществу, таская из Турции многопудовые баулы.

Общество в виде бандитов, крышующих рынок и, как входящее в него подмножество, мою палатку №4—23; а также Общество в виде скандальных покупательниц, желающих за десятую часть своей невнятной зарплаты получить «ровную строчку» и «обмётанные петли», – все они почему-то полагали меня хапугой и аферисткой, наживающейся на этом самом Обществе.

Я не обижалась, не моё амплуа. Но в этом нет моей заслуги, просто в палатке №4—24 Танюша торговала книгами, а я, привыкшая регулярно почитывать несколько более сложные тексты, чем ценники и авиабилеты, стреляла у неё на вечерок-другой попадавшиеся среди бог знает какого бреда, вроде трактатов о нашествии рептилоидов на планету, исповедей наследственных целителей о том как вылечить четвёртую стадию рака простаты настоем коры дуба, хорошие книги. В хороших книгах я прочла здравую мысль, тут же запавшую мне в душу, о том, что никакие ответные меры, ограничения, репрессии и насильственные действия вроде военных кампаний, даже если они преследуют самые благородные цели, ни разу не принесут пользу ни человечеству в целом, ни каждому человеку в отдельности. А спасёт мир, разумеется, красота, но не сама по себе, а как производная от просвещения и хорошего образования.

Книг тогда издавалось много и их производство почти ничего не стоило. Неутомимое в своей лубочной прямолинейности советское государство оставило после себя огромное количество печатных мощностей, обеспечивавших ему толерантность самого читающего населения в мире с помощью мегатонн бездарной полиграфии.

Книги были немыслимо дёшевы ещё и по другой причине. То было чудесное время. В том смысле, что это было время чудес. Бумага, краска, клей, нити, скобы, короба, – все эти дорогостоящие расходники либо воровались, либо приобретались за немыслимый в своей непредсказуемости бартер. А люди! Наши люди не представляли себя без пятидневной рабочей недели. Они с упорством заклинившего газировочного автомата на радость школьникам без устали выдающего одну порцию газировки за другой, безо всякой надежды на зарплату, приходили на рабочее место хотя бы для того, чтобы на очередном собрании выбрать очередного пройдоху своим начальником.

Володя, Танюшкин муж, оказался неплохим предпринимателем. Волшебным образом за несколько тонн бесплатно доставшегося ему картофеля, после десятка невероятных экономических кульбитов, он материализовал себе в собственность небольшую, но исправно работающую типографию и две бутылки Амаретто в довесок.

С благ?й вестью и пойлом он припёрся к нам на рынок. Приняв на троих 1600 грамм дрянной настойки на вишнёвых косточках, мы рванули в «наш» цех. Там поднаторевший на митингах Володя двинул для пролетариев от печатного дела трогательную речь о том, что мы их не бросим и уже назавтра завалим не только работой, но и достойной зарплатой и, широким жестом выпившего добряка, неожиданным экспромтом представил им меня, их нового директора и владельца.

Я улыбалась и кивала головой, которая наутро болела не столько от похмелья, сколько от обязательств перед Обществом этих нехитрых работяг, которым я по пьяни пообещала принести пользу.

Мне повезло с подругой. У неё оказался не только щедрый муж, но и недюжинный организаторский талант, а также редкое для женщин умение бескорыстно дружить даже с теми, с кем работаешь.

В общем, сказочным образом вышло так, что теперь, спустя 16 лет, я – совладелица успешного бизнеса, а Танюша – моя самая лучшая подруга.

**********************************************************

На новый год как всегда вскладчину на несколько семей сняли коттедж в Финке. Затейница Танюша, чтобы разбавить каникулярное чревоугодие хоть каким-то подобием интеллектуальной деятельности, прикупила к святкам карты таро.

Утро первого января – самое волшебное время в году. Во-первых потому, что все на свете не спят ночью и утро для всех начинается сильно после полудня, это избавляет хронических сов вроде меня от чувства вины и ощущения, что ты проспала пол-дня и тем самым пропустила пол-жизни.

Я вышла на крепкий морозец серого финского утра, кошкой потянулась навстречу свежести и вернулась в гостиную к хорошей кофеварке и остаткам новогоднего стола. Это был редчайший случай, когда я встала раньше всех. С достоинством ранней пташки, которой бог подаёт, я села на табуретку, воплощающую в себе дух финского минимализма и принялась читать сопроводительную брошюру к картам таро.

Я не поняла ничего. Арканы, символы, знаки, цифры, аспекты толкования в зависимости от окружения и прочие закидоны мутно-мистического путеводителя по тайнам карт единственно навели меня на мысль о том, что писал его человек очень неуверенный в себе и совершенно незнакомый с предметом.

Чудо случилось, когда я в шутку предложила Наташке, второй спустившейся к завтраку, погадать. После того, как Наташка «позолотила мне ручку» обёрткой от «Мишки на Севере», меня накрыло. Дешёвые принты цыганских карт, бездарно стилизованные под средневековые гравюры, заговорили. Кудрявые мальчики с мечами и кубками, надменные королевы, суровые маги и безапелляционные отшельники принялись мне подмигивать, кивать друг на друга и рассказывать прямо в мой мозг вполне современными понятийными шаблонами всё что было, что будет и на чём сердце успокоится. Я едва успевала транслировать вслух их болтовню. Но хуже того, когда ошалевшая Наташка слабо пискнула: «Что же мне теперь делать?», я, не моргнув глазом, не дрогнув ни одним членом, послюнявив пальцы, вытянула из колоды и хлопнула перед Наташкой карту «Правосудие». «Вот, – победным тоном сообщила я, – надо разобраться с документами». «Причём, – неизвестно откуда всплыло у меня в голове, – на той бумаге что тебе нужна сверху стоит красный логотип, а подписал его человек на букву «С»….

Покидала я родину безвестным рядовым издателем, а въезжала назад – широко известным в узких кругах медиумом. Но меня это не устраивало.

Я – патологическая отличница. Мне нужно знать «как и почему ЭТО работает», желательно ещё изучить разделы «Warning» и то, что обычно пишут мелким шрифтом. Только после того я смогу «этим» пользоваться. Со свалившимся на меня даром надо было что-то делать и я принялась искать.

Первое, что меня неприятно поразило: нормальные школы чародейства и волшебства существовали только в фантазиях английских писательниц и были лишь средством обеспечивавшим работу издательствам.

Ведьмы и потомственные целители, коих я нашла немало благодаря своим знакомствам на телевидении и в администрации президента, оказывались самозванцами. Я вовсе не хочу сказать, что они не обладали способностями, некоторые из них очень даже обладали и о-го-го какими! Просто они даже примерно не понимали, КАК это работает, они были просто пользователями своего дара.

Некоторые спокойно мне об этом сообщали, после чего мы мило беседовали у них на кухнях или за столиком кафе, по тому, где была встреча и развлекались угадыванием картинок, чтением писем в запечатанных конвертах, постановкой диагнозов на расстоянии и двиганием предметов, в зависимости от того, к чему у моего визави была склонность.

Другие же, напротив, вели себя как перепуганные дети, застуканные за поеданием шестого килограмма шоколадных конфет – кто-то враждебно, кто-то агрессивно. Одна даже пыталась меня убить, чем вызвала во мне нездоровое веселье. Смеялась я зря. Хорошо, что неделей раньше один милый дядечка научил меня «ставить зеркало» или, как он это называл «проваливать магическую атаку», – через три дня после моего визита неудачливая мстительница за моё любопытство и свою самонадеянность поплатилась летальным сердечным приступом.

Тогда я поехала на Восток. Обхождение Анапурны не принесло мне никакой информации. Поход был плохо организован, все опаздывали и путали время, договорённости не соблюдались, а выше двух с половиной километров вверх пропала и связь, равно как и без того невеликая способность людей слышать друг друга. В общем, всё это сильно смахивало на студенческий альпинистский кружок на выезде в Крым, только горы покруче и воздух пореже.

Катманду, особенно после трипа вокруг Анапурны, оказался шумным вонючим и интуитивно опасным городком, с высокой концентрацией шарлатанов.

И вообще, этот город обидел меня: прямо с порога он подсунул мне ушлого тощенького мальчишку лет пятнадцати, который на неплохом по индийским меркам английском скороговоркой сообщил какие достопримечательности города я обязана посмотреть в его компании, а затем сладким голоском болливудского ангелочка пропел: «Would you buy me for a night, mum?»[1 - «Вы купите меня на ночь, мамуля?» (англ.)]. Сначала коротко по-русски, а затем развёрнуто по-английски я объяснила нахалёнку в какое место ему следует идти наперевес со своим недоразвитым членом, предварительно отмыв его. За свою первую реакцию мне стало стыдно, поскольку уже к концу тирады я начала понимать, что обидел меня не предполагаемый равный интеллекту размер приборчика, а то, что непальский беспризорник по умолчанию поместил меня в разряд старух, покупающих себе мальчиков. Я взяла себя в руки и заплатила придурку пять долларов за то, что он меня проводит в хороший книжный магазин.

Мальчик отработал свои пять баксов сполна. Книжная лавка «Пилигрим» вне всякого сомнения была особенным местом, хотя бы потому, что там я услышала Музыку… Не так. Я её не услышала, а стала ею, как струна становится звуком. Заворожённая, я шагнула внутрь.

Несколько часов я кружила между причудливо расставленных полок, вынимала книжки, ставила их обратно, будто искала что-то определённое. Я не знала, что именно мне нужно, но всякий раз понимала, что ищу «не это». Дурацкое ощущение.

Наконец я нашла её. Как птица точным броском вытаскивает из коры зазевавшегося червяка, так и я мгновенно определила эту книжку, стоило мне только сфокусировать взгляд в нужном месте: «Наследие ведьм», издание 1963 года, название Университета, США. Тираж 300 штук.

Заклинания всех времён и народов, сваленные в одну кучу безо всякой системы. Сумасшедший профессор безвестного американского универа положил свою жизнь и все свои сбережения, чтобы напечатать в небольшой институтской типографии минимальное количество экземпляров лишь для того, чтобы один из них нашёл меня на кривой улочке Катманду.

– Привет. Вот и я. – сказала я чёрной обложке, изъеденной жуками, – Похоже, ты натерпелась пока меня ждала.

Книжка числилась в антикварном разделе и продавалась за 500 долларов, у меня в сумочке лежало 380 и обратный билет назавтра. Продавец, неприятный тип с угрями на лице торговался до умопомрачения, пока не убедился, что вытряс из меня всю наличность. Уставшая от торга, но с заветной книжкой, переступая из магазина в улочку, я со всей злостью на обобравших меня до нитки непальцев в сердцах по-русски бросила: «гори здесь всё синим пламенем»… Уже в Дубаи я узнала о страшном пожаре, выжегшем легендарный «Пилигрим» дотла.

Через пару недель после моего возвращения из Непала, моя дочь Польза закатилась ко мне в гости со сметанным тортиком, бутылкой de’Castle и новостью о своей влюблённости. Мы долго и задушевно говорили с дочкой о «настоящем», но, похоже, так и не поняли друг друга.

– Мам, ну как ты не понимаешь, – говорила мне моя прогрессивная дочь, – на физическом плане это ничего не значит. Есть друзья, а есть любимый. С другом я могу целоваться, обниматься, даже спать в одной постели, а любимый – он особенный!

Я не понимала. После моего студенческого замужества у меня было несколько романов. Все они были похожи на болезни и заканчивались успешным выздоровлением. Одни протекали бурно и с высокой температурой, другие спокойно, размеренно, но глубоко въедаясь до костей. Почти не было таких, что заканчивались полным разрывом, практически про всех своих любовников я могу сказать пошлое «мы расстались друзьями».

Я думаю, немалую роль играла моя «особенность», – я чувствую наперёд что будет. Разумеется, не до последней фразы, некоторая интрига в отношениях есть всегда, но она небольшая и касается в основном диалогов и деталей. Когда я впервые встречаюсь взглядом с тем, с кем мне предстоит оказаться в одной постели, я будто читаю анонс фильма, на который мне достался билет. Увлекательное будет кино или скучное, какие бы монологи не произносил главный герой, какие бы планы не строил, чтобы не пытался из себя изобразить, когда дело доходит до титров, фильм всё равно оставляет после себя ровно то ощущение, которое обещали анонс, жанр и сценарий. Основная печалька в том, что я не могу отказаться от просмотра.

– Ну ладно, мам, мне пора, – заполировала нашу зашедшую в тупик беседу Полинка, и уже в дверях: – Ты куда теперь поедешь? В Москву? Когда обратно? А, отлично, ну мы тут у тебя потусуем с Лёшей? Траву покосим заодно.

Моего согласия не требовалось, это было утверждение, плохо замаскированное под просьбу. «…Интересно, какую траву они собрались косить в ноябре?»

Я проводила дочь и вернулась в ещё звенящую от её убедительного голоска комнату. Мне хотелось «настоящего». Не того, что пляшет, играет и страдает на экране моих воображаемых «фильмов про отношения», а того, кого я найду «дома», после кино. Я так сильно этого захотела, что от усилия внутри меня родился звук, будто кошка прошла мимо гитары и кончиком напряжённого вертикального хвоста задела струны.

Я узнала этот звук и сняла с полки «Наследие ведьм». Мне хотелось просто подержать книгу в руках. Изъеденный древоедом лаз начинался чуть ниже буквы «i». «Интересно, – подумала я, – закончится ли он вот здесь…», – и распахнула наугад книжку. На меня смотрело заклинание. Воздух в комнате стал живым, он завихрялся и уплотнялся всё больше и больше вокруг меня. Если я сейчас не разгоню этот воздух, то он раздавит меня как консервную банку на дне мариинской впадины. Единственный выход из удушья был для меня очевиден, – я громко и внятно три раза прочла:

Dhat kann ec it seytianda,
At mic mun seint firraz
It mannvinga man

…Всё закончилось, как и не было. «Наваждение какое-то, – подумала я, – с ума уже схожу от одиночества». И поставила книгу на полку.

**********************************************************

На следующий день на выставке в Москве ко мне подошёл ОН. Он искал издателя для своей книги. Я сразу его узнала, почувствовала. Он был «настоящим». Но что мне оставалось делать кроме как дать свою визитку и молиться чтобы он позвонил?

Он позвонил: «Здравствуйте. Это Роман. Я насчёт книжки». Собственно, он мог просто помолчать в трубку, я бы узнала.