Галина Долгая "Время. Альманах"

Из стихотворения Андрея Вознесенского «Старая фотография».]

Нет, конечно же, нет, – девочки, запечатленные на этом пожелтевшем снимке, ничего такого не замышляли, ни о какой революции думать не думали, а слово «нигилистка» было для них, скорее всего, запретно-неприличным. Прелестные юные создания, светлые радостные наряды, живые цветы среди зимы… Настроение праздника.

А потом их судьбы изменились в одночасье и навсегда.

О двух из девушек, запечатленных на этом фото, известно, что они доживали свою жизнь в Ташкенте.

Ольга Викторовна Мединская, бабушка Т. А. Вавиловой, в замужестве была Шутихина; свою девичью фамилию она боялась упоминать. Впрочем, в 1937-м ее мужа арестовали. И она стала ждать и своего ареста…

Однажды принесенную передачу для мужа не приняли: не нашли его фамилии в списке. Он «потерялся» на целый год. Родные писали везде, искали, но не было его ни в одних списках. И когда пришла Ольге Викторовне повестка уже на ее имя, она собрала узелок и со всеми попрощалась. Пошла на Алексеевскую, где был тогда печально известный «подвал»: именно туда «воронки» везли всех арестованных, а уж потом – в тюрьму возле Алайского базара… Но оказалось, что следователь Петров, который вел дело Шутихина, вызвал его жену, чтобы спросить, почему она не приносит мужу передачи. Укорил: «Муж ваш думает, что вы с дочкой умерли!»…

«Только благодаря этому Петрову, имени которого я так и не узнала, мой дед остался жив, – завершает свой рассказ Т. А. Вавилова. – Так что везде были и есть люди, даже там и в те годы. Свечку ставлю Петрову, как мама делала…»

В Ташкенте ее бабушка преподавала иностранные языки. Номер школы, где работала О. В. Мединская, сейчас уже не узнать, не осталось и ее трудовой книжки. Известно лишь, что свою преподавательскую деятельность Ольга Викторовна начала там, куда не шли другие русскоязычные учителя: ее направили в узбекскую школу в Старом городе. А перед войной и в военные годы она преподавала французский летчикам…

Вторая из девушек на том гимназическом фото – Лидия Сергеевна Беляева, в замужестве Степанова (на снимке она слева, стоит). По дошедшим сведениям, во время войны работала в школе №2, напротив бывшего Окружного Дома офицеров, вела начальные классы…

Да, многие бывшие барышни после революции пришли в школы и училища обучать детей всему, что знали сами. Не озлобились, обнищав, не роптали, выживая в коммуналках, а делали свое прежнее дело добросовестно и с любовью. Кстати, бабушка Т. А. Вавиловой, в страхе перед репрессиями, сожгла свой аттестат с двуглавым орлом, поэтому ей пришлось сдавать экзамены специально созданной в гороно комиссии, чтобы подтвердить его. «Помню, она очень гордилась успешной сдачей и особенно тем, что смогла в солидном возрасте выучить историю партии, – вспоминает Татьяна Александровна. – Этот экзамен ввели вместо Закона Божия…»

Рис. 2

Мои дедушка с бабушкой – Иосиф Захарович Арутюнов и Софья Яковлевна Годиева. 1930-е годы (незадолго до ареста деда). (Фото из архива автора.)

Это – почти слово в слово история и моей бабушки. Родившаяся в 1903 году, она успела всего один год побыть юной классной дамой в женской гимназии Екатеринодара/Краснодара, а когда мужа репрессировали и выслали в Среднюю Азию, выхлопотала разрешение приехать к нему, пересдала экзамены и много лет преподавала в Самарканде, потом в Ташкенте русский язык и литературу. Тогда остро требовались знающие педагоги, а документов у многих не оказалось. Потому и создавались комиссии по приему учителей «из бывших».

Кто же в этих комиссиях проверял знания и, по большому счету, определял судьбу воспитанниц «благородных» институтов?

Ташкентские старожилы с благодарностью помнят имя Евгении Валериановны Рачинской. Именно благодаря этой женщине, получившей образование до революции, а в советское время занимавшей видную должность в системе просвещения, нашли свое место в новой действительности многие бывшие пепиньерки.

«Не могу сказать, что знала Рачинскую, – ведь я была тогда младшеклассницей, – вспоминает Лидия Васильевна Козлова, дочь В. К. Козлова, с 1946 по 1965 годы возглавлявшего Русский драматический театр Узбекистана. – Но я видела Евгению Валериановну. Женщина абсолютно не из нашего времени. Очень интеллигентная, седая, одета и причесана строго. Я думаю, что это благодаря ей старые учительницы школы №44 продержались до 1960-го года. Как только ослабло ее влияние, нашим „первым учительницам“ указали на дверь. На смену же им пришли совсем другие девушки – уже советской формации…».

Знали Евгению Валериановну и мама с бабушкой Т. А. Вавиловой и, по ее воспоминаниям, отзывались о ней очень хорошо. Татьяна Александровна также свидетельствует: многие преподаватели с превосходным дореволюционным, классическим образованием смогли устроиться на работу в советских школах благодаря тому, что в комиссии, выдающей разрешения на преподавание, состояла Е. В. Рачинская.

Но не только эта огромная заслуга перед несколькими поколениями узбекистанцев числится за Евгенией Валериановной Рачинской.

«Активно работавшая в системе образования Узбекистана, бывшая в период сороковых – начала пятидесятых заместителем наркома просвещения, моя бабушка Е. В. Рачинская в годы войны возглавляла работу по приему и устройству эвакуированных детей. В это труднейшее время она вместе с командой таких же энтузиастов занималась не только распределением детей по семьям узбекистанцев, но и организовала целую сеть детских домов для детей-сирот (именно в это время началась подвижническая деятельность А. П. Хлебушкиной)…»

Это пишет внук Евгении Валериановны по материнской линии Андрей Евсеевич Слоним.

Сама же она в своей книге «Народное образование в Узбекистане в годы Великой Отечественной войны» рассказывает об эвакуации 1942 года, когда на территории республики скопилось несколько эшелонов с детьми, вывезенными из России и с Украины. Один из этих эшелонов, направлявшийся в Барнаул, несколько дней стоял в Арыси, другой застрял в Андижане.

«Узнав об этом, Усман Юсупов[2 -

Тогдашний руководитель республики.] срочно вызвал меня и сказал: „Принимайте и устраивайте детей в наши детдома без отказа. Открывайте новые детские дома. Используйте для этого все пригодные помещения: колхозные клубы, красные чайханы, интернаты. Ни один прибывший к нам в республику ребенок не должен остаться неустроенным. Если вы видите, что дети истощены дорогой, оставляйте эшелоны в Ташкенте, даже те, что направлялись в другие республики. Узбекистан примет, устроит, воспитает и обучит всех“»[3 -

Цит. по: Дети военной поры. – М.: Политиздат, 1984.].

Эшелон из Арыси срочно вернули в Ташкент. И 207 его маленьких пассажиров до самого конца войны стали воспитанниками детдома №2…

В огромной степени благодаря усилиям Евгении Валериановны Рачинской были расселены по узбекистанским семьям и детским домам тысячи детей-сирот, эвакуированных в годы войны.

А сама она – и работая на высоких должностях, включая пост заместителя министра просвещения, и после ухода на пенсию, – жила в скромнейшей, темной и малоудобной квартире при Индустриальном техникуме, на улице, называвшейся тогда Пролетарской[4 -

Сейчас проспект Амира Темура.]. Попасть в эту квартиру можно было только через главный вход техникума, пройдя почти через все его здание и выйдя во двор…

…Из чего их делали, этих «барышень с фортепианами», воспитанниц привилегированных институтов, – что они всё это вынесли?

Наверное, так: Воспитание. Образование. Генетика.

В воспоминаниях писателя Муниры Бабаяровой «Не-победители» есть замечательный рассказ о людях прежнего Ташкента:

«…Кто только не жил в нашем дворе на Асакинской, 5! И сосланные, «репрессированные», как теперь принято говорить, и немногословные «бывшие», и те, кто при закрытых дверях ел форшмак, и те, кто из распахнутых дверей горланил «Шумел камыш, дере-е-евья гнулись…».

До революции на этой улице стояли дома инженеров, врачей и других специалистов. Здесь жила интеллигенция. По потолкам в этих домах можно было догадаться, что просторные комнаты прежних хозяев были потом разделены перегородками; сюда плотно заселились «товарищи»…

Из окон одного из домов в нашем дворе часто доносилась прекрасная музыка. Это соседка Елена Вадимовна играла на пианино. Мы, детвора, почтительно-тихо проходили мимо ее окон. Приносили ей воду, ставили алюминиевые бидончики в крохотной кухоньке-прихожей…

Одним взглядом можно было охватить всю небольшую комнатушку, где она жила. Пианино у стены, почти впритык – маленький круглый стол с двумя стульями, за красивой ширмой виднелся край железной кровати. А дальше повсюду книги. В небольшом шкафу, на этажерках, даже на широких подоконниках. Так доживала свой долгий век русская дворянка, дочь врача бухарского эмира. Родившаяся в далеком Петербурге, успевшая присесть в глубоком реверансе перед последним царем, посетившим Смольный институт, где она училась. Если во дворе появлялись древние старушки с палочками, в каких-то необыкновенных туфлях с пряжками и круглыми каблуками, в накидках, шарфиках и обязательно в шляпках, мы уже знали, чьи это гости. Подходили, здоровались, с любопытством оглядывали сумочки на цепочках, зонтики. Старушки отвечали на наши приветствия, мило улыбаясь, и обращались к нам только на «вы»…

Конечно, это потом мы поняли, кто жил с нами рядом. А тогда детвора носилась по старому двору, предаваясь удовольствиям счастливого детства…»

Да, были удовольствия счастливого детства, и нужда послевоенных лет, и полудостаток более позднего времени, но главное – были люди. Такие люди. Воспитание, образование, генетика. Невероятная человеческая порода. Плеяда, благодаря которой поколению, жившему и подраставшему рядом с ними, выпало счастье застать именно такой, а не иной Ташкент. И – тоже сохранять его всеми силами. Как делают это внуки своих бабушек, достойные продолжатели высоких, благороднейших традиций рода. Как, например, тот же Андрей Евсеевич Слоним – заслуженный деятель искусств Узбекистана, режиссер Государственного театра оперы и балета имени Алишера Навои. Тот самый Слоним, чья семья подарила Ташкенту замечательных деятелей науки и культуры, в числе которых его дед Моисей Ильич Слоним – выдающийся врач, один из создателей медицинского факультета САГУ.

Или как правнучка одного из видных деятелей туркестанского периода истории Средней Азии В. Ю. Мединского, врач Татьяна Александровна Вавилова, еще студенткой медицинского института участвовавшая в борьбе с эпидемией холеры, отдавшая много лет самоотверженной работе в сфере здравоохранения и преподаванию в Среднеазиатском (ныне Ташкентском) педиатрическом институте. В последние годы, выйдя на пенсию, она много времени посвящает изучению истории Туркестанского края конца XIX – начала ХХ веков и генеалогии своей семьи. Итог кропотливого исследования родовых корней, поиска документов в архивах Узбекистана, России, Казахстана – книга Т. Вавиловой, повествующая о судьбах ее предков и других европейцев, для которых наш край стал второй родиной.

Рис. 3

Обложка книги Т. А. Вавиловой «Туркестан – судьба». (Фото автора)

«…Двор с номером пять на воротах… От тебя не осталось ничего. Только дорога и спуск к парку. Проходя, я не оглядываюсь на здание банка грязно-красного цвета за прочной решеткой… Для меня по левую сторону улицы до сих пор стоят старые ворота, а за ними – мое детство, наш двор и соседи.

Я знаю, они все уже там, наверху. Поднимаю глаза и вижу над собой целое созвездие… Тех, кто учил нас читать хорошие книги, никогда не брать чужого и вести себя достойно. Ценности, на которых нас воспитали, – не позволившие, как мне казалось когда-то, добиться больших успехов в жизни, – оказались непреходящими»[5 -

М. Бабаярова. Не-победители.].

Наверно, недаром говорят – Бог сохраняет всё. Созвездие… Люди, родившиеся далеко от Узбекистана, но принявшие его однажды и навсегда как свою судьбу. Терпеливо учившие младших современников «читать хорошие книги, никогда не брать чужого и вести себя достойно». Воспитывавшие их «на ценностях, оказавшихся непреходящими»…

Может быть, благодаря именно им – нашим бабушкам и дедушкам, всему их поколению, – Ташкент и теперь, спустя век, проводив в эмиграцию огромный поток людей, созидавших здесь культурное пространство, – в чем-то все еще остается тем Ташкентом. Городом сердечного тепла и высокого духа. Ведь и время тоже, как и Бог, сохраняет всё…

Наталья Белоедова

«постоянство памяти невозможно…»

постоянство памяти невозможно
часы утекают сквозь пальцы
как время

а время?
было – и нет его

вот предположим пейзаж
нарисованный чаем
вот предположим пейзаж
с отрезанным ухом

что тут висит на ветке?
опять часы
в клетке
своего постоянства

не говорите мне пожалуйста ничего такого
я и сама всё знаю

«история недоступна…»

история недоступна
историю стёрло время
холодной волной Арала
или ветром песков Каракумов

что-то задумала стрелка
на часах —
расплывается солнце
масло течёт по холсту

сюрреализм уходящей эпохи
это не плохо не хорошо
было прошло
и ещё будет
если меня разбудят

Шара-бара

Жизнь – это лето, чилля, тутовое дерево, раскалённый асфальт, журчащие арыки, дерево вишня, полное красных ягод, шара-бара, мячик из опилок на резинке и стеклянные бутылки от газированных напитков, которые сдаёшь меняле на шара-баре.