С дедом Василием, 1967 год.
Но и дед, и отец всегда смотрели на вещи глубоко и широко, в их сознании они отражались иначе, чем у большинства окружающих. Вот кто-то и увидел в рассуждениях деда признаки антисоветской пропаганды и агитации. Хотя никогда антисоветчиком или очернителем социалистической, нашей прошлой, действительности он не был.
И дед, и отец читали газеты и журналы, ежедневно смотрели и слушали новости, отмечали все советские и религиозные праздники, разговаривали и спорили о политике, проявляя при этом некоторую, вопреки своему происхождению, интеллигентную критичность по отношению к власти. Возможно, эти черты мне посчастливилось унаследовать от них, особенно в части более пронзительного взгляда на вещи и процессы.
Но это наследство, вне сомнения, было уравновешено в моей личности даром, переданным мне мамой и бабушкой. А именно, терпением и выдержкой, неприемлемостью категоричности в суждениях, неким балансом умения принимать чужое мнение, не отказываясь при этом от своего собственного.
С бабушкой Анастасией связаны и мои первые познания о религии. Моё крещение и первое причастие, прошедшие в уникальной Михайловской церкви города Караганды, основанной впоследствии объявленным поместным святым казахстанского православия, многострадальным отцом Севастианом, прошло при её непосредственном участии.
Абсолютно не навязывая мне христианских представлений, не заставляя молиться и кланяться, именно бабушка привила мне уважение к религии как таковой, причём не только своей, православной, но и других, а также научила основам веры в Бога.
Дед Василий и бабушка Настя свою платиновую свадьбу отметили в конце 70-х годов прошлого века. Они ушли из мира живых практически вместе – в октябре 1981 года, сначала бабушка, а через две недели – дед.
И это очень символично, особенно в том, что несмотря на многие годы разлуки, которая была уготована им не всегда справедливой жизнью, они сохранили верность друг другу. И сейчас они также верно и смиренно лежат рядом друг с другом на новом Михайловском кладбище в Караганде в тени разросшейся черёмухи. Светлая им память!
Мама Лидия и отец Николай встретились в рабочей столовой, где будущая невеста работала поваром, практически с десяти лет, а будущий жених, загадочный, только что вернувшийся из мест заключения 25-летний красавец с золотыми зубами, зашёл туда пообедать. Заведующая столовой, моя родная тётка и будущая Крестная, Клавдия уговорила своих родителей заслать сватов к деду Павлу. Так мои родители поженились.
Кстати, золотые коронки, заменившие моему отцу почти полностью утраченную из-за фронтового осколочного ранения левую сторону верхней челюсти, неожиданно исчезли. Их пришлось снять, когда оставшийся осколок воспалился, и потребовалась операция по его удалению. Мама рассказывала, что эта отцовская драгоценность была надежно спрятана ею в платяном шкафу.
Такими были в то время семейные сейфы, хранившие документы, отложенные на чёрный день деньги, серёжки и кольца. Кто их оттуда взял и зачем, так и осталось тайной. Отец же вставил себе обычные металлические зубы, так и прослужившие ему до самой его кончины.
Оба моих родителя были малограмотными людьми. Мама окончила только три класса начальной школы, умела читать и писать. Вслух она читала почти по слогам, а когда писала письма, то не делала в них ни красных строчек, ни заглавных букв. Её удивительно тёплые и регулярные письма ко мне во время моей службы в армии не содержат никаких знаков препинания.
Но они проникнуты её искренней житейской мудростью и очень точным выбором слов и образных словосочетаний, отражающих её глубокие материнские чувства.
Мама любила писать письма – своим сёстрам и брату, дочерям и мне. Мне особенно нравилось, когда она писала своё очередное послание после тяжёлого рабочего дня, простояв у плиты своей столовой или после домашних хлопот, и вдруг начинала дремать буквально на половине мысли. Рука её механически продолжала писать, строчка уходила вкось, спускалась вниз к краю тетрадного листа, либо наезжала на верхнюю предыдущую строчку.
Потом она вдруг просыпалась и, прочитав написанное, продолжала излагать прерванную дремотой жизненную тему. Такие её письма получал и я, и это было особенно мило, поскольку так я ближе и теплее воспринимал мамины мысли и советы, рассказы и впечатления.
Папе удалось закончить 7 классов, ну а потом был его побег на войну, тюрьма и лагерь, женитьба, дети, нескончаемая работа. Но он читал, смотрел передачи, слушал радио. Он часто любил рассказывать новости, давая их в своей житейской интерпретации. И хотя почти все из них я уже обычно знал, всегда слушал его внимательно, иногда удивлялся и высказывал свои оценки.
Удивительно, но с таким уровнем собственных знаний, мои родители сумели создать в семье буквально культ образования, делали всё возможное, чтобы мы, – две мои сестры и я, – учились. Они не сидели с нами за уроками, не контролировали сделанные домашние задания.
Кстати, так поступали практически во всех рабочих семьях той поры. Поэтому мои сверстники в большинстве учились сами, рано поняв, насколько тяжела жизнь и судьба наших родителей.
Обычным делом был мой самоотчёт о своих оценках перед мамой. Я всегда радостно сообщал, что получил пятерки по таким-то предметам, и она хвалила меня. О четвёрках я уже говорил с некоторой неловкостью, зная, что она непременно скажет: «Ну вот, на четвёрочки скатился!».
Причём даже и не ругала, а просто говорила с такой грустной улыбкой, что мне уже было очень стыдно.
От мамы я получил и урок об истории не только моей семьи, но и нашей большой Советской страны. В середине 70-х годов СССР готовился отмечать очередной юбилей Великого Октября. Для школьников был организован конкурс сочинений «Наша биография».
В работе надо было рассказать о том, как революция и Советская власть преобразили жизнь людей на одной шестой части планеты.
Моё сочинение было признано лучшим в Советском районе города и его отправили на следующий, городской уровень. Классный руководитель, одновременно, учительница русского языка и литературы Валентина Марковна Коробко зачитала его на родительском собрании в присутствии моей мамы, которая была очень горда этим моим достижением.
В сочинении я придумал, что мои дед и бабушка были первопроходцами коллективизации, первыми колхозниками, что они противостояли проискам классовых врагов – кулаков. Сочинил, что кулаки отомстили колхозникам, подожгли их дома и ферму, а в пожаре погибла маленькая сестра моего отца. Но колхозники не сдавались, они продолжали строить своё колхозное счастье вопреки всем проискам ненавидящих их врагов. Этот драматический сюжет был обобщён мною словами, которыми я запомнил на всю мою жизнь: «Вот она, живая биография, живая история нашей страны!»
Когда мама пришла с собрания, то сразу позвала меня на кухню и, посадив напротив себя за стол, сказала, что очень рада моему успеху. Но тут же добавила: «Сынок, только всё было совсем по-другому». Далее она рассказала реальную историю всей нашей семьи.
Правда открылась мне, но совсем меня не шокировала. От многих друзей и сверстников я уже знал их похожие семейные истории. Чьих-то предков выслали из Поволжья и Украины, Прибалтики и Беларуси. Кто-то оказался вдали от родных мест из-за голода и лишений в поисках лучшей доли.
Так я впервые, наверное, столкнулся с раздвоением советской пропаганды и действительности. Но пропаганда в то время была сильней, а правда замалчивалась не то, чтобы только на государственном, но даже семейном и частном уровнях.
Моё сочинение, победившее в юбилейном конкурсе в нашем районе, было обойдено в рейтингах работ на уровне города. И я был этому даже рад, потому что мне не пришлось бы краснеть за этот мой детский вымысел, оказавшийся нечаянной ложью. Наверное, с тех пор в своих работах я стараюсь писать правду или, по крайней мере, только о том, во что искренне верю.
Родители побуждали нас учиться, и все мы, мои сёстры и я, получили хорошее образование. Старшая сестра Вера окончила исторический факультет Калининского государственного университета. Кстати, во всей нашей большой семье, включая двоюродных, троюродных сестёр и братьев, она стала первой, получившей высшее образование.
Вера на 10 лет старше меня и сыграла важную роль в выборе моего образования и профессионального пути. Кстати, она привила мне любовь к книгам, не просто художественной литературе, а специальной и научной. Каждый год, приезжая домой на каникулы она привозила с собой свои отработанные учебники и сборники.
Лет с двенадцати я уже читал вузовские академические издания по истории, статьи научных конференций.
Через Веру я ознакомился с «самиздатом», подпольно издаваемыми, вручную под копирку, книгами фактически запрещённых в СССР авторов. В таком виде, например, я впервые прочитал булгаковский роман «Мастер и Маргарита». Лет в тринадцать моим настольным фолиантом было трёхтомное издание «Борьба идей в современном мире», коллективная монография Института философии Академии наук СССР.
Из неё я впервые узнал о Збигневе Бжезинском и его пророчествах грядущего распада Югославии и СССР, учении Мао Цзэдуна, концепции «общества всеобщего потребления», «пражской весне» в Чехословакии и прочих событиях и идеях, так или иначе противостоящих тогдашней советской идеологии. Шедевром для меня стала публицистическая документальная книга «На скоростной дороге не останавливаются», написанная журналистом В. Большаковым о первом лейбористском правительстве Австралии.
Такое чтение постепенно предопределило мой окончательный выбор – после окончания школы учиться профессии историка, журналиста или дипломата.
Вера, кстати, убедила моих родителей обучить меня второму иностранному языку, причём английскому. В школе я изучал французский язык. Учил его с интересом, познал азы. Много лет спустя, обучаясь уже в свои 33 года в Национальной Школе государственного управления при президенте Казахстана, созданной и организованной по соглашению с Францией, я снова целый год учил этот язык.
Очень удивился, что, не использовав его столько лет, я много знаю и понимаю по-французски. В рейтинге слушателей НВШГУ по французскому языку я, кстати, был первым.
Мама нашла мне репетитора по английскому языку в школе-интернате, где она сама работала поваром. И я трижды в неделю ездил на частные уроки. Английскому языку меня учили Люция Эдгардовна и её мама – Отилия Ивановна, этнические англичанки, дочь и супруга одного из деятелей Компартии Англии, работавшего в Коминтерне и осуждённого в эпоху сталинских репрессий.
Они были высланы из Москвы в Караганду, скорее всего, после отсидки в «Акмолинском лагере жён изменников родины» – АЛЖИРе.
Они рассказывали мне о своей жизни в Индии и Москве, учили меня классическому английскому языку. Наверное, поэтому я с трудом воспринимаю американский английский, сейчас повсеместно распространенный.
Отилия Ивановна, которой в то время было уже около 90 лет, свободно владела также французским, немецким, итальянским и русским языками. Итогами их трёхлетнего репетиторства стала положительная оценка, полученная мною на вступительных экзаменах на истфак Московского университета имени М. В. Ломоносова в 1980 году.
С сестрой Верой на выставке Экспо-2017, Астана
Образовательный опыт старшей сестры Веры направил меня, в конце концов на исторический факультет, тем более что благодаря ей я практически был готов к поступлению.
Окончательную точку в своём выборе я поставил ещё до окончания средней школы, погостив у Веры в Калинине (ныне – город Тверь), окунувшись в атмосферу студенческого общежития, где она проживала, побывав на лекциях вместе с ней.
Закончив университет, Вера работала в Калининской области учителем районной средней школы. Затем она вышла замуж за москвича Сергея, родила двоих детей Ксению и Олега и с тех пор живёт в Москве.
Средняя сестра – Нина, а они с Верой были погодками, соответственно, на 9 и 10 лет старше меня, оказала на меня влияние другого порядка. Она была более строга ко мне, всегда, что называется, мудро «учила жизни».
В этом она заменила мне недостающих братьев: учила бегать и прыгать, перелезать через заборы, плавать. В детстве я порою именно от Нины получал подзатыльники, чего, кстати, почти не делали со мною мои папа и мама.
Нина вышла замуж сравнительно рано, родила четверых детей, мою племянницу Светлану и трёх племянников – Сергея и чудо-двойню – прекрасных мальчишек Матвея и Владимира. Её семья несколько лет жила вместе с нами, и я с огромным удовольствием и любовью возился с детьми Нины: водил их в детский сад, забирал оттуда, играл с ними, делал уроки.
И это был мой первый педагогический опыт, полученный не по каким-то учебникам, а практикой самой жизни.
Когда у Нины уже было двое детей, она решила получить специальное образование, поступила и училась в Карагандинском медицинском техникуме. Мама и все мы, по возможности, помогали ей в этом, взяв на себя часть заботы о её детях. Она стала медицинской сестрой, получив аттестат с отличием.
Нина, наверное, унаследовала генетику к переездам, которых в жизни моих родителей до приезда в Казахстан было множество. В конце концов, её семья уехала в конце 80-х годов в Калининскую (Тверскую) область России, откликнувшись на зов специальной государственной программы подъёма Нечерноземья. Там им дали жильё, землю, работу.
С сестрой Ниной, Москва, 2006 год.
Эти места – северный регион Тверской области с несказанно красивой русской природой. Там выросли Нинины дети, родилась её внучка. Своим трудом они не подняли заброшенную при Советской власти и, упавшую ещё ниже в первые постсоветские годы, эту российскую глубинку. Однако так все мои ближайшие родственники оказались в ближнем зарубежье, а я – в независимом Казахстане.
Подробно рассказываю о своих сёстрах ещё вот почему.
Когда мне было лет пять или шесть, не помню, кто именно это был, меня спросили о том, кто и кем будет в нашей семье. Мне сейчас трудно говорить, почему я ответил именно так, но смысл этого моего прогноза оказался таким.
Я предрёк, что старшая сестра Вера станет «заслуженной учительницей». Интересно, что сейчас она, проработавшая учителем истории более 40 лет и продолжающая трудиться педагогом ныне, имеет звание «Отличника просвещения Российской Федерации».
Мой ответ относительно будущего средней сестры Нины предрек ей будущее «заслуженной доярки». Её мужем стал донской казак, механизатор и тракторист Николай, и первые годы совместной жизни они проживали в сельской местности Ростовской области. И Нина, действительно, работала на ферме дояркой.
Уже проживая в Тверской области, она стала заведующей фермой. Затем её избрали депутатом сельского совета и его председателем. Более 10 лет она работала главой большого сельского округа. Так что я, в свои 5—6 лет, хоть и оказался не совсем точным прогнозистом, но всё же угадал главный тренд жизненного и профессионального пути моей второй сестры.
Когда меня спросили о моём собственном будущем, я гордо заявлял о том, что буду выезжать из Спасских ворот Кремля. В этом месте все взрослые, обычно наши гости или родственники, всегда дружно смеялись и восхищались моими невесть откуда взявшимися непомерными амбициями. И так повторялось много раз.
Конечно, в конце 60-годов ХХ века маленькому карагандинскому мальчику трудно было предвидеть распад СССР, но этот мой прогноз всё же сбылся на все сто. В начале ХХI века я проработал почти 17 лет в главных государственных офисах независимого Казахстана, президентских дворцах сначала Алматы, а затем Астаны. Из Акорды, подобия казахстанского политического Кремля, я и выходил, и выезжал.
В мою бытность на дипломатической службе и, работая в пресс-службе президента Казахстана, я несколько раз бывал на переговорах и встречах в Московском Кремле.
Более того, я, действительно, однажды входил и выходил из Спасских ворот, сопровождая делегацию казахстанских журналистов, освещавших один из саммитов, кажется, Организации договора о коллективной безопасности.
Этот курьёз хорошо известен в нашей семье и среди наших друзей. Удивительно, но, наверное, это был первый самый точный и сбывшийся мой прогноз. Вряд ли он был глубоко продуманным, осознанным и пронзительно аналитическим, но факт остаётся фактом.
Свой жизненный и профессиональный путь я определил для себя, вольно или невольно, сам и, кстати, об этом нисколько не жалею и этим горжусь.
III. Кашландия. Тренинг ума. Начало
Пока проницательный читатель будет, возможно, преодолевать недоумение от неизвестного названия загадочной страны, вынесенного мною в заголовок этой главы, я, честно признаюсь, что сам, впервые в своей жизни, набрал его на клавиатуре моего ноутбука. Что это за мифическая страна, и какое отношение имеет она к содержанию моей книги, я подробно опишу. Пока же предлагаю заострить читательское внимание на тех аспектах, важных для профессионального, будущего или настоящего, аналитика, которые я уже упомянул в своем повествовании.
Итак, о чём таком главном я уже написал, и что важно знать читателю и, прежде всего, человеку, решившемуся научиться творить занимательную, глубокую и точную аналитику?
– Всё, что связано с управлением коллективом, компанией, отраслью, сферой или государством, это, прежде всего, большая и скрупулёзная аналитическая работа.
– Аналитика – это искусство анализа, а любое искусство подразумевает, в первую очередь, творчество.
– Аналитика – это образ жизни, каркас, который держит и развивает всю систему ценностей и поведения конкретной разумной личности, каждого социума, страны, региона и мира, в целом, как живых и мыслящих организмов.
– Аналитик – профессионал пишет только правду и только о том, во что он искренне верит.
Мои воспоминания о детстве чётко определяют время начала моего осознанного интереса к политике.
Это был 1973 год, геополитически бурный и противоречивый.
Под влиянием узнаваемых из газет мировых событий я не просто стал регулярно читать периодику, которую всегда в очень большом количестве выписывали в нашей семье, и регулярно читали дед и отец. Я стал тематически собирать статьи, старательно вырезая их ножницами из газетного полотна. Собирал и складывал их в тематические папки, ранжируя по хронологии.
Первая такая папка была посвящена революции и контрреволюции в Чили, где в сентябре 1973 года произошёл государственный переворот. Свержение законно избранного президента далёкой южноамериканской страны Сальвадора Альенде и приход к власти военной хунты во главе с генералом Аугусто Пиночетом подробно и драматически описывались в советской прессе. Вся эта информация произвела на меня очень глубокое впечатление.
Едва перешагнув порог начальной школы, начав учиться в 4 классе, я тут же стал добиваться, чтобы пионерскому отряду нашего класса присвоили имя Сальвадора Альенде. В те времена все пионерские отряды, обычно назывались именами юных советских героев. Их был целый иконостас: от мученически погибших детей и подростков, например, Павлика Морозова или Зины Портновой, до молодых героев Великой Отечественной войны – Александра Матросова или Маншук Маметовой.
На слёте нашего пионерского отряда я страстно доказывал достойность имени Сальвадора Альенде для всех советских детей и прогрессивных людей мира. И со мной не только согласились мои одноклассники, но и классный руководитель. Меня вдобавок тут же избрали председателем совета отряда, и это фактически была моя первая «должность», полученная в советской общественно-политической иерархии фактически за аналитический труд о событиях в Чили.
Летом 1973 года, когда папка о событиях в Чили росла, а военный переворот в этой стране ещё приближался к своему историческому рубежу, я создал в глубинах своего развивающегося детского разума вымышленную страну – Кашландию.
Это было придуманное мною государство кошек, которых я с детства очень сильно любил.
Уже потом, будучи постарше, я прочитал о том, что кошка – это умное, хитрое, грациозное, свободолюбивое домашнее животное – была любимицей многих исторических деятелей и политиков самых разных стран мира. Если относительно собаки, общепризнанного верного друга человека, говорят, что это было первое приручённое человеком домашнее животное, то сомнения по поводу кошки остаются и по сей день. Иными словами, нельзя однозначно сказать, кто кого приручил: человек кошку или, наоборот, кошка «прилапила» человека.
Я и сейчас люблю кошек. В то время как я пишу эти строки, мой нынешний любимец, серый британец Хиттон сидит рядом. Взобравшись на принтер, стоящий на столе возле моего компьютера, он наблюдает, как я набираю текст, заглядывая в экран и изредка пытаясь поймать массивной серой лапой курсор, движущийся по экрану. Такой у меня первый помощник.
В 1973 году в нашем доме царствовал добротный и вальяжный кот Марсик, беспородный дворняга черно-серо-белого окраса. Он у меня стал президентом Кашландии с аристократическим именем Джордж де Марс Каудес. Согласно придуманной мною легенде, он был первым избранным президентом Кашландии, победившим на выборах ещё в 1970 году, и к тому времени правившим страной уже третий год.
Джордж де Марс Каудес был лидером Объединенной социалистической партии Кашландии, и, вполне естественно для этой своей исторической роли, проводил социальные реформы и постепенно вёл страну к социализму, но без насильственной революции и парламентским путём.
В разуме советского пионера, другого и быть не могло, Кашландия изначально была страной, избравшей социалистический путь развития.
Она сделала свой выбор на всеобщих выборах, также, как и реальная далёкая Республика Чили с её героическим президентом Сальвадором Альенде.
Взяв клетчатую, с красными полями, школьную тетрадь, я написал конституцию придуманной страны – Кашландской народно-буржуазной республики (КНБР). Кажется, именно за этим трудом меня внезапно застал мой друг Серёжа, соседский паренёк, живший неподалёку. Он тоже был младшим братом в своей семье. Наши старшие сёстры учились в одном классе и дружили.
Мы тоже подружились с Сергеем и в составе большой шумной детской компании вместе играли на улице. Я обо всём признался Серёге: о придуманной стране, её президенте, текущем моменте развития и сложной внутренней ситуации. И он заинтересовался и увлёкся этой игрой тоже.
Мою тетрадку с конституцией Кашландии у него нашла его средняя сестра, уже старшеклассница, и возразила, что народно-буржуазных государств в современном мире не бывает. Серёжа высказал свои сомнения мне. На это я, на тот момент ещё и слухом не слыхавший о теории конвергенции двух систем советского академика-диссидента Андрея Сахарова, решительно отстоял свою точку зрения.
