Чудище или Одна сплошная рыжая беда
Анна Кувайкова
Золушка золушке рознь. Кто-то убегает в полночь, оставляя за собой след из хрустальных башмачков, и ждёт, что принц её отыщет. А кто-то, ну совсем как я, носит обувь в пору и предпочитает не ждать чудес, а чудить самостоятельно. Принц перешёл в наступление, фея-крёстная достала волшебную палочку и несёт добро в массы, а братья-рокеры пытаются ужиться с новым администратором. Старый автомобиль пострадал ни за что, а вместе с мачехой в жизнь ворвалось ещё одно воспоминание из прошлого. А Золушка… Ну, а что Золушка-то? Она всё ещё в кедах, с верой в сказку и неистощимым желанием творить волшебство. И кому, как не главному Чудищу университета знать, как именно превратить серую, скучную жизнь в фейерверк приключений и событий?
Анна Кувайкова
Чудище или Одна сплошная рыжая беда
ГЛАВА 1.
– Бомжик мой, – сграбастав руку Кирилла, лежащую на широком подлокотнике, я обняла ее, как плюшевого мишку и довольно урчала, то и дело потираясь носом о вкусно пахнущее плечо. – Бомжик мою любименький… Бомжулечка!
– Рыж, ты же в курсе, что сейчас губишь мою репутацию на корню? – сидящий за рулем мужчина в ответ только добродушно посмеивался, внимательно поглядывая на дорогу и изредка на балдеющую от его присутствия меня.
– А ты что, изменил в кой-то веки своим правилам и воткнул в собственного монстра прослушку? – на минуточку отвлеклась я от нежностей, но сильную конечность из своих цепких лапок так и не выпустила. Счаз, размечтались! Это моя прелесть!
– Нет, конечно, – едва не расхохотался Кирилл, на секунду отвлекаясь от управления этой монстрятины, по жуткому недоразумению автомобилем зовущейся.
– Ну а чего тогда? – фыркнула моя светлость и снова прижалась щекой к мягкой ткани, под которой легко угадывались крепкие мышцы. – Бомжулик мой родненький!…
– Вся та же невыносимая язва, – мягко усмехнулся Громов, впрочем, не пытаясь отвоевать свою руку у такой обрадованной его приездом меня. – Рыж, мы так разобьемся.
– Сказал человек, лично преподающий курсы экстремального вождения, – хмыкнула я и снова прильнула к надежному плечу. – Отмазка не канает! Еще варианты?
– Ну, судя по всему, – иронично протянул мужчина, скосив глаза на меня, едва не мурлыкающую от удовольствия. – Никаких! Ты же теперь не отцепишься?
– Шутить изволим? – вскинула я брови. – Я тебя год не видела! Так что нет, ты теперь целиком и полностью в моих алчных лапках! И даже не надейся на эту, как ее…
– Сатисфакцию? – улыбнувшись, подсказал Кирилл, спокойно выруливая одной рукой на загородную трассу.
– Точно! – согласилась я и снова потерлась носом. – Никакой сатисфакции, помилования и даже обжалования! Я соску-у-у-училась…
– Я тоже скучал, Рыж, – улучив момент, Громов поцеловал меня в макушку и снова обратил свое внимание на дорогу.
А я же, прижавшись к его руке, вздохнула, чувствуя себя самым счастливым человеком на этой грешной Земле.
Он рядом. Он не забыл.
– Ки-и-ир, – протянула, задирая голову, припомнив кое-что интересное. – А что за помпезное появление? Ты вроде показушником никогда не был!
– Ну, надо же было показать местному населению, что с тобой лучше не связываться, – хмыкнул мужчина, мельком взглянув в боковое зеркало. – В свете последних событий мне показалось, что тебе лишняя поддержка не помешает. Мелких вредителей это, конечно, не отпугнет, но кого побольше на расстоянии удержит.
– А, так ты последние видео уже имел сомнительное счастье лицезреть, – наморщила я нос, теперь понимая, почему Громов явился к универу сам, а не просто позвонил. – И как оно?
– Обижаешь, Рыж, – насмешливо покосился на меня Кирилл, – Я даже записал на память, а парочку твоих приемов взял на вооружение. Не против?
– Пользуйся! – великодушно разрешила моя светлость и снова уткнулась во вкусно пахнущее предплечье, довольно мурлыкая. – Своим людям двойная скидка! Я так понимаю, рассказывать обо всем произошедшем не имеет смысла… кто сдал? Егор Дмитриевич или его коллега?
– Оба, – не стал отпираться мужчина, искоса следя за моей реакцией. Не увидев вящего возмущения, он усмехнулся. – Как я понял, тебе не пришлось скучать?
– О да! – хохотнула я, ни капли не сомневающаяся, что оба наших физрука так или иначе был связаны с моим любимым бомжиком. – С нехристью не заскучаешь!
– С кем? – поперхнулся воздухом Кир, но быстро справившись с удивлением, потом хохотнул. – Ань, ты окрестила «нехристью» наследника GRT-групп?
Я невинно похлопала ресничками.
– Оторва, – покачал головой Кирилл, впрочем, ласково и мягко улыбаться он не прекратил. Правильно, знал же, с кем связался когда-то дано! – Не зря тебя весь универ так называет. А если серьезно, Рыж, что тебя на самом деле с Исаевым?
– А что с ним? – удивилась непонимающая я. Чего-то я не припоминала, чтобы у меня что-то было с родимой нехристью, окромя парочки поцелуев!
– Ань, он во мне дырку пытался прожечь, – иронично выгнул брови Громов, посматривая то на меня, то на дорогу.
– Чегой? – едва не подпрыгнула я. А потом, пораскинув мозгами, застонала вслух, отлепившись от мужчины и сползая по креслу. – Да екарный ж бабай! После каких-то случайных поцелуев нечестивец себя собственником возомнил? У-у-у… Как все запущено!
– Не буду спрашивать, что именно произошло, – мужчина был как всегда сама тактичность. И заботливость. – Ты-то сама как к нему относишься?
– Ну-у-у, – задумчиво протянула, нашаривая в кармане сигареты. – Тебе кратко или цензурно?
– Понятно! – расхохотался Громов, сворачивая на обочину. Припарковав своего монстра прямо на трассе, мужчина опустил стекла и тоже закурил – было у него такое правило, никогда не курить на ходу. Против моей данной дурной привычки он ничего не имел, просил лишь только быть осторожнее и не дымить за рулем.
– Вот вечно из меня монстра делают! – обиженно насупилась я, пыхтя сигаретой. Наблюдающий за мной Кир улыбнулся и, потянувшись, потрепал меня по волосам… и естественно мгновенно был прощен! Я тут же снова кинулась обниматься, выбросив за окно вредный источник никотина. – Ты надолго приехал?
– Нет, Рыж, – отрицательно качнул головой мужчина, приглаживая широкой ладонью им же взлохмаченные волосы на моей макушке.– Завтра утром опять уеду.
– Гадство, – сморщилась я и уткнулась носом в рубашку, пахнущую таким знакомым, терпким и чуть сладковатым парфюмом.
– Работа, – спокойно поправил меня Кирилл. – К тому же, я итак привлек к тебе достаточно внимания. Больше рисковать не стоит.
– Знаю, знаю, – недовольно буркнула вся расстроенная я, занимая нормальное положение в кресле. Мужчина уже докурил, так что и минуты не прошло, как мы снова мчались по трассе. – Конспирация превыше всего!
– Рыжик, не дуйся, – отозвался Кир, уже не отвлекаясь от дороги, которая, если честно, после очередного поворота превратилась в одно сплошное бездорожье. Благо хромированный монстр, легко переплюнувший по габаритам «Хаммер» моего соседушки, легко и играючи справлялся со всеми выбоинами, колдобинами и прочими мало приятными для подвески вещами. – Я же приехал.
– Мне сегодня так плохо было, – вздохнув, не удержалась я и пожаловалась. – Думала, одной ехать придется.
– Ань, – мужчина припарковал машин в конце старой, запущенной аллеи и, заглушив мотор, повернулся. – С тобой рядом столько народа крутится. Бартеньева, Липницкий, Полонский в конце концов. Почему никому ничего не сказала? Неужели настолько им не доверяешь?
– Не могу, – еще тяжелее вздохнула я. – Ты же знаешь, я приверженец отношений «все или ничего». Я не могу рассказать даже Лександрычу и попросить его съездить со мной, а потом дальше молчать об остальном. Все, кого ты перечислил мои друзья, да. Они заботятся обо мне, каждый по-своему и я благодарна им за это. Но близко подпускать я никого не хочу. Да и не имею права, тебе ли не знать?
– Знаю, Рыж, – вздохнув, Кирилл снова притянул меня к себе. Я обвила его талию и прижалась лицом к груди, совсем как раньше, когда верила, что Кир способен меня защитить и спрятать от остального мира. Защитил. Спрятал. Сижу вот теперь, не зареветь пытаюсь. – Как и знаю, что тебе придется потерпеть еще немного.
– Да я уже привыкла, собственно, – невесело хмыкнула, чувствуя, как меня гладят по голове, совсем как маленькую девочку. Сразу захотелось вернуться на десять лет назад. – Спать только хочется.
– С суток? – видеть не видела, но чувствовала, как Громов улыбается. – Еще и голодная наверняка.
– С тебя ужин, – вскинув голову, расплылась в улыбке моя нахальная физиономия. – Собственноручно приготовленный!
– Идет, – покорно согласился мужчина и щелкнул меня ногтем по кончику носа. – Шантажистка.
– Что делать, что делать, – окончательно намотав на кулак распущенные сопли, моя почти местами скромность изволила отлепиться от Громова и, сунув сигарету в зубы, покинула навороченное авто, едва просто и незатейливо не брякнувшись с него. – Какая есть, такую и любите!
– Цветы не забудь! – донеслось мне насмешливое вслед.
Ага, такой веник забудешь! Интересно, а мог ли сгорающий от ревности Исаев хотя бы на миг подумать о том, что данный букетище предназначался совсем не моей балованной персоне?..
Букет из пятидесяти роз я честно тащила по разбитому асфальту, покрытому опавшей желтой листвой. А вот когда старую аллею сменила узкая тропинка, поросшая жухлой травой, моего энтузиазма хватило ровно на пять минут. Да и не только моего – после пятого спотыкания красивый, но громоздкий веник у меня банально отобрали. Так что по прибытию на место назначения, низкую ажурную калитку я открывала первой. И, сделав шаг, не сдержала грустной улыбки, глядя на такие родные карие глаза:
– Привет, мам…
С невысокого памятника из белого мрамора на меня смотрела, улыбаясь, молодая женщина, которой было не суждено дожить до сегодняшнего дня. Мама умерла именно в этот день, последний день сентября теперь уже как полных десять лет назад…
– Ты посмотри, как вымахала, – отступая вбок, давая Кириллу возможность положить цветы на могилу, я задрала голову, восхищенно рассматривая возвышающуюся надо мной березу, покрытую яркой, желтой листвой. – А ведь думали, не приживется.
– Тогда в это время уже холодно было, – отозвался мужчина, вырывая пробившиеся сквозь мраморные плиты травинки.
– Это-то да, – согласилась, оглядывая буйство красок вокруг. За дорогой мрачные темные ели перемешались с красной и желтой листвой берез и тополей, кустарники между нестройными рядами могил тоже шебуршали яркой и совсем еще не опавшей листвой на теплом осеннем ветру. Солнышко хорошо припекало, сверкая с абсолютно безоблачного неба…
Я едва не вздрогнула, словно наяву увидев промозглый серый день десятилетней давности. Непрерывно моросящий ледяной дождь, иссиня-черные тучи, грязные листья, плавающие в лужах, голые деревья и месиво из грязи и глины на дороге. Тонкое пальтишко не спасало от холода, однако я все так же продолжала сидеть здесь, на свежем холме кладбищенской земли, заставленной дешевыми венками, даже не пытаясь вытирать стекающие по лицу слезы, пока Кирилл, неловко управляясь одной рукой, сажал в углу оградки тонкий березовый росток. Как тонкий прутик оказался валяющимся в проходе, кто его сюда принес и где хотел посадить – никто так и не вспомнил. Тогда мы не думали, что дерево приживется, уж слишком рано наступили холода.
Но сейчас же крепкое высокое дереве приветливо колыхало свое кроной, роняя редкие листочки на сухую, прогретую землю.
– А вы ведь даже не были с ней знакомы, – сунув руки в карманы, зачем-то заметила я, рассматривая овальный портрет на светлом мраморе, пытаясь запомнить каждую черточку родного лица, зная наверняка, что ни скоро сюда вернусь. Так как раньше, больно уже не было. И все-таки… мне ее не хватало. – А ты все равно каждый год сюда приезжаешь.
– Рыж, она воспитала тебя такой, какая ты есть, – вставший позади меня Кирилл обнял меня за плечи, пристраивая подбородок на моей макушке. – Мне этого достаточно. Где был бы я сейчас, если бы не ты?
– А я? – прислоняясь спиной к его груди, коротко хмыкнула я.
Громов не ответил. Да и зачем? Мы прекрасно понимали, что не появись тогда в жизни друг друга, все могло бы повернуться совсем иначе…
Мне было четырнадцать, когда мама попала в больницу. Ей становилось все хуже и хуже, пока, наконец, терпеть не осталось никаких сил. Врачи выдвинули неутешительный диагноз – рак последней стадии и прямо сказали, что жить ей оставалось неделя, максимум две. Не желая портить себе статистику, они хотели выписать ее домой, но… Согласие на это мог подписать только совершеннолетний родственник, а вместо него по безликим серым коридорам ошивалась похожая на приведение, раздавленная свалившемся на нее горем девочка-подросток. И тогда кто-то из «добрых» медиков стуканул об этом в школу.
Когда меня вызвала на ковер директриса, я уже думала, что дальше хуже быть не может. Но, как известно, беда не приходит одна, и мне кратко и равнодушно освятили со всех сторон мое дальнейшее обозримое будущее: если по истечению месяца не появится кто-то из родных, я попаду в детский дом.
Со злости я пообещала, что в установленный срок придет мой дядя… Который на самом деле если когда-то и был, то седьмая вода на киселе и он давно уже куковал немытым отшельником в далеком Сибирском лесу. Неуравновешенного родственника угораздило связаться с сектой любителей природы, так что мнимый родственник давно и надежно свалил в ее лоно, оставив дома все вещи, деньги и документы.
Хотя не, вру – презренный метал он передал братьям «по духу», а о себе оставил лишь смутные воспоминания.
Как бы то ни было, но в тот момент жизнь была мне в тягость, если не сказать хуже. Я сидела на крыше своего дома, на самом краю, глядя вниз, на спешащих по своим делам людей и думала: а почему бы и нет, собственно?..
От тяжелых размышлений и нескончаемых слез меня отвлек тогда надсадный, хриплый кашель. В дальнем углу стояло подобие домика из ДСП, выстроенного местными парнями, и именно в нем я обнаружила тогда Кирилла… Бледного, больного пневмонией, со сломанной рукой, избитого местными гопниками, фактически умирающего.
Я видела его раньше. Молодой неопрятный и вечно хмурый парень, появившийся в нашем дворе вначале лета, трудился разнорабочим в нашем местном павильоне сутки напролет, вторые сутки он мелькал в супермаркете, таская тяжеленные коробки, а третьи отсыпался здесь, на крыше или в детском домике на площадке.
Как мне тогда пришла в голову идея притащить домой самого настоящего бомжа, я до сих пор понять не могу. Я его отмыла, вылечила, поставила на ноги, обеспечила жильем и едой, но при одном условии – он должен был сходить в школу с документами моего дяди, представиться моим родственником и отбить у директрисы всякое желание совать свой нос в мою дальнейшую жизнь.
Кирилл выполнил условия сделки… и остался.
Это потом я узнала его историю. Придя с армии и женившись по залету на девушке, которая вроде как его ждала и дождалась, Кир, носивший тогда другое имя, семейной жизнью наслаждался недолго. Работа простым охранником приносила стабильный, хоть и маленький доход, но взбалмошную супругу такое положение вещей не устраивало. Психанув, парень ушел служить по контракту, а по возвращению через пару лет обнаружил, что у него теперь нет ни квартиры, ни жены, ни ребенка. Баба-дура каким-то образом продала имущество, сдала дочь в детский дом и счастливо кутила на стороне. Как ее не придушил Кирилл, я не знаю. Он же нашел ее тогда, поговорил… А проснувшись поутру в чужой квартире обнаружил вдобавок ко всему кражу последних вещей и всех документов. И отсутствие жены, естественно.
Последнюю он не нашел, друзья помогать отказались, родни у парня не было… Вот так и оказался двадцати четырехлетний парень на улице. Чтобы снять временное жилье, нужны были деньги, а чтобы их заработать, нужны были документы. А их просто так не восстановить, нужно было хотя бы свидетельство о рождении, которого, естественно, тоже не было.
Короче, лето Кир еще продержался. А вот с наступлением холодов возникли проблемы. Болезнь не давала работать, местная гопота заметно подгадила, накинувшись толпой, и парень уже сдался окончательно, но тут на горизонте замаячила тощая девчонка с веснушками и красными от слез глазами, но полная какой-то мрачной решимости.
Заставила я его тогда встать лишь одной фразой, но после долгих, упорных, и напрасных уговоров. И звучала она как «а ты жить хочешь?».
Он согласился. Десять дней мы жили, как чужие. Он отсыпался, отъедался, медленно, но верно шел на поправку, но оставался все таким же хмурым и неразговорчивым. А я… я разрывалась между школой, подработкой и больницей, где в крохотной палате медленно, но верно угасала моя мама.
Конец всему наступил через десять дней. Меня выдернули с уроков, отвели к директрисе, и уже там сообщили шокирующую новость. Я ждала ее, подготавливала себя, боролась с негативными мыслями, пыталась успокоиться… И все равно оказалась не готова.
Домой я тогда ввалилась далеко за полночь, грязная, пьяная, находившаяся на грани истерики. Помню, как упала прямо в прихожей и, не включая свет, хохотала сквозь слезы, то и дело прикладываясь к бутылке дешевого отвратительного портвейна. Никогда не встречающий меня Кирилл тогда первый раз вышел из выделенной ему комнаты. Бледный, уставший, в старой, но чистой футболке и серых спортивных штанах, с загипсованной рукой, он молча смотрел на меня. А потом…
Просто подошел, сел на корточки и обнял. И я, сопротивляясь по началу, тщетно пытаясь его оттолкнуть, вскоре уже судорожно рыдала у него на плече, высказывая всю ту боль, что накопилась. Вот так вот глупо и недальновидно, в объятиях незнакомого мне человека, ставшего безумно родным за непозволительно короткое время.
Наверное, именно тогда мы с Кириллом поняли, что поодиночке нам не выжить. И что за свою жизнь надо бороться – если хотя бы ни ради себя, то ради друг друга.
Как я уже говорила, через месяц Кир сходил в мою школу, и больше вопросов о звонке в органы опеки не возникало. Совсем скоро парень оправился, поднял свои армейские связи, активно взялся за дело, через пару лет открыл свой бизнес и в итоге стал тем, кем был сейчас. Одним из сильнейших мира сего, с нерушимой репутацией, идущей далеко впереди него. Имя моего дяди, Кирилла Громова, он так и не сменил. Вова Олейников, худой нескладный парень, здорово побитый жизнью, умер там, в шалаше на крыше многоэтажки, много лет тому назад. А я же…
