5 сентября 2007 г.
Звоню Гранину на дачу.
Начинаем разговор с погоды. Вот, говорит Гранин, радуюсь солнышку, теплым осенним денькам, а как ты поживаешь? Пишу, говорю, радуюсь, что ушел от административной работы, денег пока мало, но свободы много. Рассказываю о питерском вкладыше в «Литературную газету», который мне предложил выпускать Юрий Поляков. Он прочит этому проекту успех. Это хорошо, говорит Гранин, нужное дело. Назовите его «Невский проспект»[2 - Так и назвали вкладыш в «Литературную газету» – «Невский проспект».].
Напоминаю Гранину, что мы должны встретиться на конференции по блокаде. Рассказываю, как я поздно узнал об этой конференции и сделал заявку через историка Никиту Ломагина. Хочу, дескать, сделать доклад, показать фильм о «коридоре смерти». Гранин говорит, что он организовал эту конференцию и на ней все будет очень строго, – улавливаю легкое недовольство, что его обошли. Хотя приглашение, которое мне прислал по факсу Ломагин, подписано Граниным. Я даю задний ход – дескать, против воли организаторов идти не буду: дадите слово – выступлю, не дадите – послушаю. «Я организовал эту конференцию потому, что мне кое-что было непонятно в блокаде Ленинграда, – рассуждает Гранин, – как фронтовику, как писателю. Почему, например, немцы не сделали того или иного. Почему наши сплоховали в сентябре… Конечно, о блокаде можно говорить долго и всего не скажешь, а вот конкретные явления мне очень интересны…»
Потом Гранин говорил о том, что моя десятилетняя деятельность на посту директора ЦСЛК не должна остаться без благодарности – писатели имели приют, место для встреч и всё такое прочее. Вспоминает, сколько сил он сам отдал Союзу писателей, когда был председателем и секретарем парткома, и голос у него начинает дрожать…
8 сентября 2007 г.
Был на конференции по блокаде. Шикарный отель недалеко от Сенной площади. Прозрачные лифты, запах свежего кофе, на лицах швейцаров читается скрытая ненависть к посетителям и тоска по прежней милицейской работе: дубинка, пистолет, наручники…
Канадский и американский профессора делали доклады. В переводе звучит гладко, но вскоре приходишь в недоумение и бешенство – общие слова, риторика, такое ощущение, что сами не понимают, о чем говорят. «Эта информация требует изучения». Эти ребята знают о блокаде из учебников и научной литературы – для них она, как изучение Луны или Марса. Они ее не чувствуют.
Канадский ученый наехал на финна – дескать, вы не забывайте, что Финляндия была союзницей Германии! А то некоторые, понимаешь, забывают, что участвовали в блокаде Ленинграда. (Напишу, быть может, отдельно.)
Как Гранина на все хватает? Организовать такую конференцию! Он выступал сжато, но панорамно. В сентябре был момент взаимной растерянности оборонявших город и наступавших. Немцы словно испугались войти с южного направления в Ленинград. Или боялись подвоха и ждали ценных указаний из Берлина. Гранин сказал, что этот вопрос требует особого изучения.
30 декабря 2008 г.
На афишных тумбах – портреты почетного гражданина Санкт-Петербурга Даниила Гранина, ему исполняется 90 лет. Фото очень красивое, благородное. Гранин под стать Петербургу, он с ним единое целое.
…Каждая встреча с Граниным начиналась с его вопросов: «Ну, что нового? Как работается? Что натворил?» Иногда для затравки разговора Даниил Александрович рассказывал анекдот. У меня хранится небольшая, но сочная подборка его анекдотов. Надо ли говорить, что они сильно отличаются от подборок на соответствующих сайтах и репертуара записных юмористов?
Мы ехали на острова, сиживали в кафе, где Даниил Александрович чудесным образом заставлял рассказывать о себе официанток и барменов. Его узнавали, вспоминали прочитанные книги, благодарили, долго не отпускали, приглашали заходить еще…
Гранин объяснил:
– Ты понимаешь, работа официанта – это сплошное одиночество. Принес заказ, и посетителю ты больше не нужен. А многие идут работать в надежде на общение, интересные встречи… Чаевые – не самое главное. Им хочется поговорить, пообщаться, высказаться…
Обладая статусом Почетного гражданина Санкт-Петербурга и соответствующим удостоверением, Гранин имел моральное право на некоторые преференции, которые я от его имени пытался конвертировать в нужные нам проезды и стоянки.
Мы подъезжали к шлагбауму, я выходил к охраннику, называл фамилию своего пассажира, скороговоркой добавляя почетные звания, и просил разрешения проехать поближе к природе или архитектурным ценностям. Иногда открывали без звука, и выходили посмотреть-поклониться, сказать что-то похвальное, вроде: «Вашего «Зубра» читал с удовольствием. А моя мама была в вас влюблена!» Иногда морщили лоб и переспрашивали фамилию, потом звонили начальству: «Тут просят писателя какого-то пропустить. Говорят, почетный гражданин… Гаранин, кажется…» Я брал трубку, и обычно не отказывали, лишь интересовались, с какой целью известный писатель решил посетить их яхт-клуб или музейный комплекс.
– Говорит, много слышал о вашей организации от губернатора и президента. Решил посмотреть…
– Милости просим, милости просим… Я сейчас подойду.
– Не обязательно. Он не в настроении. Хочет тишины и покоя…
– Пожалуйста, пожалуйста. Как скажете. Дайте трубочку охраннику.
Вернувшись в машину, я объяснял некоторую задержку смущением, которое охватило охрану от его незапланированного визита.
– Чуть в обморок не упали, услышав вашу фамилию.
– Смеешься над стариком… – улыбался Даниил Александрович, делая ручкой стоящему навытяжку охраннику. – Те, кто младше тридцати, почти не читают… Им надо деньги зарабатывать, а литература этому не учит… Поганое время – кругом одни деньги. Спортивная передача – о доходах футболистов, экономика – курсы валют, театр – сколько стоила постановка, и кто спонсировал, музыка – сколько стоила виолончель Растроповича. Все к деньгам пытаются свести…
Расположившись на парковой скамейке или на мостках возле плавающих по зеркалу пруда лебедей, мы продолжали неспешный разговор о литературе и жизни.
И что характерно, я никогда не слышал от него худого слова в адрес коллег-писателей! Что в писательской среде встречается чрезвычайно редко. Вру! Однажды он брезгливо махнул рукой в адрес одного московского литературного начальника и бросил подобающее ситуации слово. Всё!
Гранин прекрасно понимал, что такое наш брат писатель и писательский труд. Однажды, сетуя на собственную бестолковость (долго раскачивался, хотя начал печататься в двадцать лет, мало написал, много времени провел в занятиях пустяками и т. п.), я прочитал стихотворение Наума Коржавина:
Ни трудом и ни доблестью
Не дорос я до всех.
Я работал в той области,
Где успех – не успех.
Где тоскуют неделями,
Коль теряется нить,
Где труды от безделия
Нелегко отличить…
Но куда же я сунулся?
Оглядеться пора!
Я в годах, а как в юности —
Ни кола, ни двора,
Ни защиты от подлости, —
Лишь одно, как на грех:
Стаж работы в той области,
Где успех – не успех…
Гранин кивнул: «Правильное стихотворение. Коржавин – умница, хороший поэт…»
Помолчал, вздохнул: «Человек должен состояться… Это его обязанность. Я много думал об этом. Почему один при скромных талантах находит себя, а другой – хорошо одаренный, разносторонний – и дело кончается пшиком?
Я пожал плечами, не зная ответа.
– За талантом надо приглядывать, – раздумчиво произнес Гранин. – А на себя не наговаривай. Ты и написал много, и сделал многое. Самоуничижение паче гордыни… Никто не знает, что будут читать через пять или пятьдесят лет. Вот, Коржавин! Пока есть пишущие люди, его стихотворение будут цитировать…
Даниил Гранин много делал для коллег-писателей. Сейчас кое-что забылось, обросло пустыми разговорами, досужими рассуждениями. Но вот простой факт. Он дал сто двадцать рублей моему любимому Виктору Конецкому на покупку пишущей машинки. Виктор Викторович находился тогда в начале своего литературного пути, и без поддержки молодое дарование с флотской выправкой могло пойти совсем иным путем. Кланяюсь Гранину за этот поступок еще и потому, что В. В. Конецкий дал мне потом рекомендацию в Союз Писателей.
Мы говорили о разном. О литературе, политике, женщинах, детях, собаках, птицах, деревьях…
Деревья – их весеннее пробуждение и осеннее угасание – особенно притягивали Даниила Александровича. Мы ездили по Крестовскому острову, и Гранин просил: «Давай к тому дереву подъедем!»
Останавливались, выходили.
– Ты смотри, каждое дерево знает, когда ему пробуждаться, когда соки к веточкам гнать, когда почкам лопаться, когда листочки разворачивать!
По осени мы шуршали листвой, и Гранин улыбался: «Красота! Какая роскошь! Какая красота!»
Однажды, видя мое смурное настроение, Гранин позволил себе нравоучительные рассуждения. В том смысле, что надо радоваться каждому прожитому дню. Радоваться тому, что просто живешь! Нас окружают тысячи опасностей, не совместимых с жизнью. Начиная со смертельных вирусов, несчастных случаев, катастроф, войн, и кончая тяжелейшими болезнями, которые замучаешься лечить. Житейские невзгоды – это пустяки. Каждый прожитый день должен быть самым счастливым, надо быть благодарным за то, что живешь.
Спасибо, Даниил Александрович! Часто вспоминаю Ваш монолог.
Даниил Александрович был несуетливым человеком. Он критиковал перекосы нашей жизни без въедливого азарта, любил порассуждать, привести исторические примеры, вспомнить для сравнения заграницу, былые времена. Лишь однажды я услышал от него: «В какое бесстыжее время мы живем!»
Отдельные суждения я записывал на диктофон и с согласия Даниила Александровича публиковал:
Фрагменты интервью газете «Невское время» (11. 09.2008 г. и 30.12.2008). в рубрике «Писательский Клуб в доме Набокова»
Святые на Руси есть – не хватает честных
Даниил Гранин: …Сколько ни увеличивай оклад современному чиновнику – он всё равно будет брать взятки. Я когда-то в романе о Петре привел историю с новгородским губернатором. Петр назначил на эту должность честного и порядочного человека. Но вскоре посыпались жалобы, что он ведет себя корыстно. Царь его вызвал: «В чем дело?» – «Вот, государь, мне приходится приемы устраивать, дом содержать соответственно, красиво одеваться – жалованья не хватает, приходится брать». – «А сколько тебе надо?» Он назвал сумму втрое большую, чем получает. Петр дал ему такое содержание. Через полтора года опять появились жалобы, Петр его вызвал. Губернатор говорит: «Виноват, государь, не могу удержаться…» Петр его казнил. Взяточничество не может быть побеждено увеличением окладов, раздачей квартир и прочих благ… <…>
…Мы не в состоянии привести в пример нашу сегодняшнюю жизнь. Святые на Руси есть, не хватает честных людей, которых можно приводить в пример. И при этом каждый из нас считает себя порядочным человеком…
…Вот башня Газпрома. Никто не выступил, не объяснил, почему нужна высота четыреста метров, а не восемьдесят. Почему нужно возвести ее обязательно рядом с историческим центром? Почему нельзя отнести на окраину? Никто не разговаривает с нами. Я больше того скажу, наступил экономический кризис. И кто с нами разговаривает? Мы лишь подслушиваем по телевизору, о чем Путин или президент говорят с министрами. Словно стоим за дверью и слушаем чужие разговоры. Это разве дело? Когда в Америке был великий кризис, президент Рузвельт раз в неделю обращался к нации. Почему передо мной не выступают служащие, которым я плачу деньги? Я как налогоплательщик плачу и Путину, и Медведеву, чтобы они хорошо работали. Почему они не рассказывают мне ясно и понятно, что происходит в стране, которой они от моего имени управляют? Об этом даже никто вслух не хочет говорить.
Д. К.: Как вы считаете, должна современная литература оказывать духовное сопротивление? Или ее удел – развлечение читателя?
Д. Г.: Литература должна оказывать духовное сопротивление этому растленному, преступному, бесчестному и немилосердному обществу! И иногда она это делает. Литература – вещь штучная, антикварная, раритетная. Достойные вещи встречаются не так часто. <…>
Дмитрий Каралис: Вам приходилось отступать от принципа, который завещал отец: «Поступай всегда так, как будто от тебя зависит судьба России»? Или приходилось идти на компромиссы?
Даниил Гранин: Прожить жизнь без компромиссов невозможно. Приходится кому-то уступать, даже переступать закон, потому что есть такое понятие – справедливость, которое выше закона.
Вот на войне. В 1942 году в нашу часть прислали ребят-новобранцев. Они пришли в ужас от увиденного в первом бою и занялись самострелами. Их приговорили к расстрелу – по закону. Но этого никак нельзя было делать. Мы ходили, хлопотали за них, двоих удалось отстоять – они потом стали хорошими солдатами… <…>
…Тема войн – прошедших и будущих – не раз вставала в наших беседах. Гранин называл меня милитаристом и охлаждал мои страхи перед ядерным кошмаром ссылками на знакомых ученых.
– Я разговаривал с ребятами-ядерщиками, оборонщиками. Допустим, Америка начинает войну, летят ракеты. И через семь минут у ее берегов всплывают наши подводные лодки. Ответный удар, и планета тонет во мраке. И все это понимают. Кому нужна такая война?.. Кто в ней победит?
Даниил Александрович прочитал мой сценарий художественного фильма «Коридор бессмертия», согласился быть военно-историческим консультантом картины. Он приезжал на зимние съемки возле Ростральных колонн, делал замечания по черновому монтажу фильма. Дал последнее в своей жизни интервью для документально-исторической ленты «Блокадная кровь» по моему сценарию.
Замечания делал точные и бесценные!
– Почему такие артистки румяные? – строго вопрошал у режиссера. – Это же блокада, сорок третий год! А они у вас как с танцулек идут.
Режиссер Федор Попов соглашался с промахом, обещал «подбледнить» персонажей.
Гранин внимательно смотрел эпизод с неразорвавшимся снарядом, угодившим в железнодорожное полотно, как его извлекают, как на свет фонарика прискакал заяц…
– Все правильно. Но не страшно. Обыденно как-то… И затянуто.
В самую точку!
Позволю предложить вниманию читателей два интервью Даниила Гранина, данные «Литературной газете». Мне кажется, эти материалы дадут ясное представление о широте и глубине узора его мысли. Пусть прямая речь классика прозвучит без интерпретаций…
Даниил Гранин: Отступать некуда!
(Интервью «Литературной газете», 6 июня 2011 г.)
Дмитрий Каралис (Д.К.): Даниил Александрович, мы беседуем с Вами накануне 70-летия начала Великой отечественной войны. Вы писали в своих воспоминаниях, что когда началась война, в индустриальном центре страны Ленинграде не хватало оружия, и народное ополчение, в которое вы вступили, выменивало на продукты и табак у отступавших красноармейцев винтовки и патроны – нечем было воевать. Нет ли у вас ощущения, что случись беда, мы вновь окажемся не готовы?
Даниил Гранин (Д.Г.): Думаю, у нас сейчас другая, более серьезная неготовность. Вооружение можно сделать, купить, и этим вроде занимаются. У нас моральная неготовность к войне – армия разложилась. Почему? Во-первых, дедовщина не прошла даром. И все злоупотребления офицерского и генеральского, подчеркиваю – генеральского! – состава. Мы постоянно слышим о злоупотреблениях, но, думаю, это лишь небольшая часть того, что творится в армии. Культ рубля разложил армию. Мало этого, офицеры были лишены жилья, они понимали, что в отставке им жить будет негде… Ощущение невостребованности унизительно для военного человека, оно деморализует. И второе. Понятие патриотизма обмельчало, истощилось. За что воевать? За олигархов? Я неслучайно упомянул олигархов. Как ни парадоксально, сегодня они – самые почетные люди. Они и чиновники-пираньи – вот так называемая элита нашего народа. А мы – планктон. Понимаете, раньше был его величество рабочий класс. И в этой метафоре была какая-то часть правды – люди, занятые физическим созидательным трудом, пользовались почетом и уважением. Было крестьянство, худо-бедно кормившее страну. И была прослойка – интеллигенция. Сейчас нет рабочего класса, нет крестьянства. А есть олигархи и чиновники – вот два сословия, которые забрали себе все блага жизни, и позволяют себе всё, что угодно. Армия перестала быть частью народа. За что она будет воевать?..
Д.К.: В недавно вышедшей книге воспоминаний «Всё было не совсем так…» вы поднимаете тему военнопленных. Оказывается, в США бывших военнопленных награждают орденами, есть специальная медаль военнопленным. И во Франции плен засчитывается как время, “проведенное в условиях войны”. Бывшие военнопленные окружены почетом и заботой, имеют массу льгот. Нечто подобное было и в царской армии. Воинские чины, вернувшись из плена, получали жалованье за все время нахождения в плену, а их семейства – половину того содержания, какое их главы получали на службе в день взятия в плен…
«У нас же семьи военнопленных становились бесправными, – пишете вы. – Я уж не говорю о том моральном терроре, которому они подвергались. В этом смысле ужасна наша неблагодарность по отношению к сотням тысяч безвинно попавших в плен солдат, неблагодарность, которая длится до сих пор. Мы никак не можем отдать должное им, участникам Великой Отечественной войны, даже спустя столько лет отказываем им в праве на это звание…»
Почему так?
Д.Г.: Сталину казалось, что, ужесточая судьбу пленных и их семей, мы не разрешим бойцам попадать в плен. Это рассуждения невоенного человека. Пленные – обязательная часть войны. У нас отношение к людям, попавшим в плен, было безжалостное, несправедливое, и после войны, спустя десятилетия, мы все равно не изменили своего отношения к пленным, они оставались людьми второго сорта, виноватыми перед страной, хотя они не были виноваты…
Д.К.: Сейчас много говорят о десталинизации страны, почему бы президенту хотя бы через семьдесят лет после начала Великой Отечественной войны не поставить точку в вопросе с пленными? Реабилитировать их, перевести из разряда людей второго сорта в равноправных участников великой войны?
Д.Г.: Это было бы справедливо. Возможно, в самые последние годы что-то было сделано, какие-то реабилитации происходили, я не знаю. Но если нет, то будет совершенно справедливо восстановить человеческое отношение к своим пленным, которое было и в царской России, и есть в других армиях. Уважительное отношение к людям, которые не виноваты. Пленные – это неизбежность войны, так же, как убитые и раненые. Немцы попадали к нам, мы попадали в плен к немцам…Особенно в первый период войны, попадали в плен массово, пока не очухались и не научились воевать. Я помню, мы лежали в кустах и видели, как наших пленных гнали на Запад, в Германию…
Д.К.: В своей книге вы говорите, что в Петербурге до сих пор нет памятника Победе над фашизмом. И вспоминаете, как обратились к губернатору города Валентине Матвиенко с предложением воссоздать триумфальные ворота, через которые наши солдаты входили в город в 1945 году. Почему именно ворота? И есть ли перспективы у памятника Победе через 66 лет после окончания войны?
Д.Г.: Триумфальные арки – старинная традиция. Например, сохранилась триумфальная арка при входе в Петропавловскую крепость. Она до сих пор красуется. Есть Московско-Нарвские ворота в честь победы в войне 1812 года, есть Московские ворота… Петербург – город столичный, с европейскими традициями, и в 1945 году, несмотря на блокадную разруху городские власти соорудили несколько триумфальных арок для возвращающихся с фронтов воинов-победителей. Их делали наспех, из фанеры, но они были красивые и величественные – это хорошо видно на фотографиях. Я предложил нашей мэрии соорудить триумфальную арку в честь Победы в мае 1945 года. Выбрали хорошее место в конце проспекта Стачек, при въезде в город, архитектор Владимир Попов сделал проект, и город уже выделил деньги на эту арку, но зачем-то вмешался городской Общественный совет и пошли разговоры, что деньги надо беречь, лучше отдадим их на строительство квартир для ветеранов. Ни Петр I, ни наши правители в последующие годы не рассуждали таким образом. Они действовали по принципу: Кесарю – кесарево, и строили триумфальные арки как символы победы. А тут вдруг через шестьдесят лет проявили заботу о ветеранах! В общем, задробили этот проект, губернатор не захотела конфликтовать с общественностью. Ведь у нас в Петербурге, как не странно, нет памятника Победе. Есть памятник Аникушина блокадникам, а памятника Победе нет. Огорчительная история для нашего города, не нашедшего денег на триумфальную арку. Чем дальше мы уходим от мая сорок пятого, тем меньше шансов на монумент…[3 - Благодаря стараниям Д. А. Гранина, к 70-летию в честь Победы в Великой Отечественной Войне город воздвиг Триумфальную Арку Победы в Красном Селе. Деньги на строительство собирали всем миром.]
ДК.: В ваших записках вы размышляете: «Я знал Россию, ту, что поднялась на Великую Отечественную войну, спасая свои народы от фашизма, а за ними и Европу. Знал ее и после войны, когда оголодавшая, разутая, бездомная, стала она восстанавливаться. Я хорошо знал эти две России, потому как сам и воевал, и восстанавливал разруху.
То были два прекрасных народа. Трагические испытания подняли их дух как никогда раньше. Другой России мне не надо. А мне сообщают, что России осталось жить не больше 50 лет, дальше она станет мусульманской страной, русский язык исчезнет, русские разбредутся по всему миру подобно евреям и все ее прошлое обернется мифом».
И далее никак не комментируете эти высказывания. Не могли бы поделиться своими представлениями о будущем России с читателями «ЛГ»?
Д.Г.: Конечно, пессимизм – вещь безошибочная, тем более прогнозы на пятьдесят и более лет проверить трудно. Но такие пессимистические настроения в обществе не случайны, потому что в нашей жизни отсутствует идея. В советской жизни было много показухи, но был и подлинный энтузиазм. Вспомните освоение целины, бригады коммунистического труда. Как рождался энтузиазм, на чем основывался? Была цель! Мы хотели превратить свою страну в благополучную, справедливую, в страну, где царит уважение к труду, соблюдается равноправие граждан. Сейчас мы совершили тяжелую ошибку – перечеркнули советскую жизнь. Семьдесят пять лет жизни страны! Была создана великолепная культура – музыка, театр, кино, песни, литература, поэзия – всё осуждено. «Нет-нет-нет, мы начинаем всё заново!» Это вдвойне обидно, потому что вновь наступаем на грабли 1917-го года, когда перечеркнули всё, что было при царизме. До основания. Это несправедливо по отношению к своей собственной истории, к своим родителям, предкам, да и потомкам. Несправедливо! И в то же время новая жизнь не сумела ни заместить прежней культуры, ни продолжить ее. Мы не можем перечислить таких достижений, которые создавали бы новую идею жизни. Куда мы идем, чего хотим? Ведь мы хотим всё того же – справедливого устройства общества, счастья. Если б можно было измерять количество счастья в стране, количество счастливых людей, я думаю, показатели явились бы довольно любопытные. По сравнению с Европой, которую мы всегда называли гнилой, у нас количество счастливых регионов, сословий, отдельных людей, весьма невелико. Из чего слагается счастье? Семья, работа, жилье, здоровье, возможность получить образование, уверенность в завтрашнем дне… Мы все попортили. Образование – господин Фурсенко! Что характерно – общество возмущено, критикует реформы в области образования, учителя в панике, стали напрямую говорить об отставке Фурсенко, но он безразличен к мнению общественности.
У нас все нравственные показатели сильно попорчены. Семья испорчена – наркомания, пьянство, разрыв между поколениями – порвалась цепь времён… Богатство оказалось ловушкой. С одной стороны дворцы, виллы… Поезжайте в наше Ильичёво, где Ленин перед революцией скрывался – что там за высокими заборами? Там теннисные корты, бассейны, жизнь роскошная, под стать жизни американских миллионеров. И наряду с этим – коммуналки, которые растянулись на восемьдесят лет, и кривые домишки. Таких чудовищных контрастов никогда не было! Ну, были обкомовские пайки? – давали какую-нибудь красную рыбу к празднику, были госдачи, служебный транспорт… Но такие контрасты, как Куршевель, как заработки жен наших министров (министр получает двадцать миллионов, а жена его – сто двадцать миллионов!) мы и вообразить не могли. Откуда, почему? Никаких объяснений. Если жена такая успешная труженица, может быть, ей и работать министром на благо страны?
Будущее народов России зависит от морального климата в стране, от народного духа.
Но хочу сказать и о наших СМИ. Они в течение нескольких лет очень критично рассказывают о нашей жизни. Имеют на это право. Но от этого негатива в душах людей накапливается тяжелый металл, всё покрывается свинцовым налетом равнодушия, пеплом бесчувствия… Да, пусть сократился уровень честности в обществе, т. е. на круговой диаграмме сектор честности сузился, стал совсем тоненьким, но все-таки он есть. И что делать, чтобы он вырос? Это надо обсуждать, выносить с помощью СМИ на всенародное обсуждение… Конфуций говорил еще 2500 лет назад: “Хватит клясть тьму, лучше зажги свою маленькую свечку”. И Народный фронт должен быть не для того, чтобы избрать Единую Россию, а для того, чтобы понять, как нам наладить нашу жизнь…
ДК.: Вы считаете, Фронт создавался, чтобы наладить нашу жизнь?
