Михаил Васильевич Шелест "Бастард царя Василия"

– Войском пора обрастать. Тут и шведы наезжают на своих барках. До Новгорода доберусь, я пришлю человек пятьдесят с провиантом и фуражом.

– В обозе у меня пищали винторезные были и заряды с порохом. Лошадки.

– Всё! Всё пришлю, не сомневайся.

– И к Таракановым приглядись, Григорий Андреевич. Воры они. Шайку в лесу держат и купчишек грабят. То верно я знаю. Видел их там, когда на нас напали.

Санька соврал, но знал, что был не далек от правды, и потому совесть его не напряглась.

– Да! Казань взяли?!

– Взяли, взяли. И сразу на Азов пошли. Много ногаев к Ивану Васильевичу примкнуло.

Глава 4.

Проживающий по берегам Луги, в лесах и болотах народ работать ни на кого, кроме себя, не хотел. Царская власть тут была слабая и держалась больше на доброй воле, нежели на силе. Потому Санька в строительстве не особо преуспевал пока не прибыла казна.

Иван Васильевич, или скорее Адашев, нравы местного населения ещё по строительству Ивангородской крепости знали и на добрую волю населения не рассчитывали. Рассчитывать можно было или на принуждение, или на деньги. До принуждения ещё, Санька знал, дойдёт, но начинать с него, значит совсем загубить дело.

Например, в Коломенском жило много самозваных ремесленников, кои конкурировать с Московскими рядами не могли, а Санька, объединив их в гильдию и понастроив делательных мельниц и рыбных прудов, сильно поднял их в статусе, назвав, к тому же, кузнецким двором. И бывшие крестьяне в охотку исполняли заданные им уроки с надеждой в последствии вступить в ремесленную братию.

Здесь Санька решил пойти по тому же пути.

Как-то утром на остров на лодках приплыли старосты, которые должны были привезти с собой рабочих, по одному взрослому с десятка. Санька пересчитал жителей деревень и сел сразу, и требовал совсем немного. Но с каждым разом, особенно в страду, старосты привозили рабочих всё меньше и меньше.

У Саньки уже скопилось несколько бригад лесорубов и стройка худо, но двигалась и без крестьянских рук, но до зимы город без них сладить он не мог.

– Вы, господа хорошие, лучше и не приезжайте, – сказал он старостам строго. – Мне такие работнички не нать. Мы и сами потихоньку гостевые дворы да лабазы поставим. Вон, уже и купцы надысь подходили. Свейские. С Ивангорода к нам по морю завернули. Обещали своих работных прислать, чтобы свои торговые дворы и склады строить. Товары свои привезут, а я скуплю всё. Мои склады уже построены. Я и торговлю уже начну. А вы до торжища допущены не будете.

– Это как так? – Спросил староста Больших Кузёмок.

– Как так? – Переспросил Санька. – А так! Какой ваш вклад в строительство торгового острова? Только твоих, дядька Иван, мы пять раз ловили на воровстве. А твоих, Семён, шесть раз. Работать не работают, а пузо дармовой похлёбкой и хлебом набивают. Ещё и воруют. Нам такие работнички не нать. И в торговую гильдию мы вас не возьмём. Все наши лесорубы сговорились и вложились в пай. И я им денег из казны выдам. Закупятся и по зиме поедут в Новгород на крещенскую ярмарку. Воевода Новгородский обещал подводы прислать с лошадьми. Дорога говорит до Новгорода прямая, как стрела и ямы2 на ней уже ставят. Государя, чай, ждём… Так то… Ступайте, братцы. Надоело мне вас упрашивать.

– Так мы, – выдохнул староста Больших Кузёмок. – Мы ж строили…

– За то вам из казны было выдано… – Санька пролистнул гросбух, – Так… Тридцать… ещё тридцать… двадцать… Ага, всего два рубля и восемнадцать копеек. И вам выдано, господа. Всё! Свободны! На остров боле чтобы ни ногой. И ныне, и присно, и во веки веков… Вход только по пропускам. Тьфу ты… По членским билетам торговой гильдии.

Старосты и приехавшие работать мужики все разом чесали бороды.

– Так и Новгородские товары здеся будут торговаться? – Спросил дядька Игнат, староста Малых Кузёмок.

– Здеся, – передразнил его Санька. – Весь товар скупает гильдия. Иначе торговли вообще не будет.

– А как же мы?

– У меня покупать будете, а я уж вам задам цену! Вы у меня поплачете! – Санька погрозил кулаком. – А скоро войска московские и новгородские придут… Я всё вам вспомню!

Санька развернулся и зашагал на дальний край острова, где строители из лесорубов собирали очередной склад.

Горе-работнички потеребив бороды разъехались, оставив одного Ивана. Староста Больших Кузёмок был ближе всего к Саньке, ибо Санька сожительствовал у него в селе и не раз они вместе пивали горькую.

Однако Иван Кузьмич не скоро решился подойти к Саньке для разговора. Александр и сам был не прочь поработать топором, ибо считал эту работу лучшей тренировкой для воина. Он махал не только правой рукой, но и левой, специально нарабатывая для неё силу, точность и ловкость.

Иногда, он, чтобы перед кем-нибудь бахвальнуться, рубил двумя топорами сразу. Если к тому была нужда, конечно. У шведов они запросили топоры, пилы и иной плотницкий инструмент и вскоре ожидали прибытия негоциантов. Тут Александр старост не обманывал и даже собрал по лесам в долг остатки пушнины под будущий товар. Сейчас она висела в сараях, продуваемых летними ветрами.

Староста подошёл к Александру со стороны левого бока, где его не мог достать топор, тихо кашлянул и тут же начал быстро-быстро говорить.

– Ты, Александр Мокшевич, сам виноват, что не объяснил сразу правильно. Ежели бы ты всё сказал, так как сейчас сказал, то мы бы совсем не супротив были поработать на благое дело.

У них, как заметил Санька, всегда виноват кто-то, и переубедить в этом лесной народ было не возможно, поэтому он не стал даже пытаться, а просто ждал продолжения, прервав, естественно, работу.

– Вот сейчас сказал и всё стало понятно. Поехали старосты за народом, – продолжил Иван и замолк.

Санька посмотрел на старосту.

– Я же сказал, нет вам сюда доступа, – сказал он, сурово нахмурив брови. – И не нужны мне ваши работники. Проваливайте. Я сказал!

Санька снова принялся стучать топором по дереву.

– Ты, Александр Мокшевич, не серчай, – попросил староста. – Ведь сам виноват.

– А раз виноват, то сам и построю город. Уходи, Иван Кузьмич подобру-поздорову, не мешай дело делать.

Староста отошёл аж к самой своей лодке и долго сидел на одном из камней. Вскоре, действительно приехали мужики и держали с ним совет.

– Он вишь, осерчал, – сказал староста Иван. – Говорит, ежели не повинитесь, то и ступайте отсель. Дюже осерчал…

Селяне долго, но тихо переговаривались, потом пошли всем скопом и пали перед Санькой на колени.

– Прости нас грешных, Лександер Мокшевич, – сказал за всех самый старый работник из Малых Кузёмок. – Попутали бесы… Прости бога ради!

– Бог простит, – сказал Санька. – И как мне вам поверить?!

– Поверь, господарь. Не оставляй нас сиротинушек без ярмарки. Томительно в Ивангород хаживать.

– Сиротинушки?! – Переспросил Санька. – Перетянул бы каждого кнутом, да…

– А и перетяни, господарь!

Санька, не долго думая, взял кнут и перетянул чрез спину каждого, не особо удерживая руку. Только самых старых спины он поберёг.

– Всё! Мир! – Сказал он. – Приступайте к работе. – Отныне работаете не за деньги, а за участие в торговой гильдии. Сколько каждое село наработает, столько у него и будет пая в общем деле.

Мужики не особо поняли, но радостно закивали головами и разбрелись по бригадирам.

* * *

После разборок дело двинулось скоро. А когда Санька объяснил старостам про ярмарочный пай, работников сильно прибавилось не смотря на страдные дни. Взволновались малые селения, но Александр и их успокоил.

Выше по течению у острова поставили огромное водочерпальное колесо, поднимающее деревянные ковши с водой на высоту до десяти метров. На самой высоте в ковше сбоку открывалось отверстие, через которое вода вытекала в жёлоб, а по жёлобу в громадную, собранную из дубовых плах, стянутых пеньковыми канатами, бочку. Из бочки, с высоты примерно пять метров, вода растекалась к хозяйским постройкам по деревянным желобам.

Пока стояло лето и часть осени Санька приучил крестьян мыться под струями воды. Душем это назвать не поворачивался язык. Но смывать пот и грязь было удобней, чем в реке. В реке тоже было не плохо, но Санька считал, что с лейкой стало лучше. Да и стирать бабам стало сподручней.

Да, вслед за мужиками, на острове появились и бабы, которыми руководила Санькина Варвара. А вслед за бабами появилось и приличное жильё. Сначала землянки, а к холодам над ними поставили срубы.

Шведы до зимы приезжали неоднократно. Привозили запрошенные нами топоры и пилы, немного меди. С собой увозили солёно-копчёных лосося, угря и лес.

Открытие нового торгового порта шведы восприняли не однозначно. Ливонские рыцари чинили русичам экономическую блокаду и в Ивангород ни шведов, ни данов, ни ганзейских гостей орден не допускал. Именно поэтому Русские купцы, в основном Новгородские, торговали в Шведском Выборге. И шведские, и русские купцы приезжали в Выборг, и таможенные сборы оставались в Выборге.

Русские спускались в Ладожское озеро из Новгорода на маломерных судах, по сути больших лодках, из него по Неве в Финский залив. В устье реки лодки собирались в гурт и двигались вдоль берега на север. Во время морского перехода русских купцов иногда грабили. Те же шведские купцы и грабили.

Александр Ракшай, назначенный царём Иваном Васильевичем градоначальником им построенного города Усть-Луга, объявил о том, что в порту будет действовать особая таможенная зона, с фиксированными сборами: по десять копеек с рубля за продажу соли и по пять копеек с рубля со всех остальных товаров. Транзит во внутренние города России иностранным купцам был запрещён. К тому же, при поставках товаров на экспорт в Усть-Лугу товар от проезжих пошлин освобождался.

Санька в Коломенском поставил таможенный склад, в котором аккумулировался и опечатывался товар. Это были льняные и шёлковые ткани, вытканные по новой технологии, пенька. Здесь на берегах Луги Санька решил организовать канатные мастерские. Он вполне себе представлял как это сделать, так как сам порой плёл и канаты из верёвок, и сети, и силки из конского волоса, в которые живность почему-то ловилась лучше.

Для Александра стало неожиданностью, что в царских закромах хранился шёлк-сырец. Когда они с Адашевым планировали развитие иностранной торговли через устье Луги, Санька спросил, чем, де, торговать? И тогда узнал, что Москва является транзитёром персидских товаров.

Из Персии в Россию везли, главным образом, шелк-сырец, сафьян, камку и бархат, ковры, бирюзу и другие драгоценные и полудрагоценные камни, а так же индиго и нефть. Персы с охотой торговали через Россию, так как практически весь персидский шелк производился в Гиляне, на побережье Каспия. Это предопределяло его дешевизну.

С учетом транспортных расходов доставленные в Астрахань два тюка шелка стоили не более 4 талеров. Если те же два тюка везти на верблюдах в Ормуз для продажи английской Ост-Индской компании, то это занимало от 80 до 90 дней, причем ежедневно обходилось в сумму от 0,5 до 8 реалов. Кроме того, персы с неохотой торговали шелком через Турцию, поскольку это приводило к обогащению их стратегического соперника. Поскольку персы не могли напрямую сбывать свои товары в Европе, а английская Ост-Индская компания предлагала грабительские цены за персидские товары, шахи рассматривали каспийскую торговлю как один из важнейших альтернативных путей в Европу.

Из шёлка-сырца Санькины ткачи очень просто выткали ткань. Сначала просто взяли шёлк-сырец без обработки. Получилась грубоватая, но очень крепкая ткань. Из неё Александр пошил себе зимние тёплые куртки с мехом вовнутрь и штаны. Но для экспорта такая ткань не годилась. Тогда, по совету мастериц, шёлк-сырец промыли в горячей воде с добавлением жидкого поташного мыла, и он стал намного белее и мягче. Получилась отличная мягкая шёлковая ткань, вполне пригодная, по разумению Александра, для экспорта.

Новгородский воевода прислал десяток конных ратников с небольшим табуном лошадок уже через месяц после своего отъезда. Санька оставил строительство и решил проехать по новой Новгородской дороге, что пробили Куракинские люди от Усть-Луги по тому путику, что проложили Санькины кикиморки.

Он решил устроить себе небольшой отпуск и, взяв в дорогу припасов, проехал светлый день и на закате солнца разбил привал возле небольшой речушки. В заботах и хлопотах Санька совсем перестал заглядывать в себя. Он сильно уставал, вырубался сразу после ужина, просыпался рано и спешил на стройку. В таком же графике работали и его лесорубы, которым было обещано многое.

Расположившись на обдуваемом августовским ветерком пригорке, Санька развёл костёр, ободрал случайно подбитого кистенём зайца и устроил его на огне. Его любимая лошадка, мирно паслась стреноженная. Сам Санька в ожидании жареного мяса драл зубами копчёного лосося, закусывая его сухарями и запивая холодным травяным отваром.

За день пути Санька проехал километров тридцать, но оценил расстояние на глазок. Теперь он лежал на спине и думал, как сделать простейший одометр, чтобы поставить его на телегу и замерить расстояние точнее. Но это будет зависеть от того, какая получилась дорога. Пока дорога Саньке не нравилась. В некоторых местах лошадка увязала вполне себе конкретно. Значит, подумал Санька, до сюда кикиморки не дошли.

Санька усмехнулся. Он не знал технологию «терраформирования»3, применяемую кикиморами, и насколько она производительна. Вполне возможно, что кикиморки, узнав о том, что их «коллективный договор» с Санькой расторгнут по причине возвращения Гарпии в Аид, недоделали работу по осушению болот и превращения их в реки.

Санька не заметил, как уснул, и так и не попробовал совсем сгоревшего на костре зайца.

Следующий день принёс Саньке несколько неприятных моментов, связанных опять же с дорогой. Проложенная по болоту гать всплыла от дождей и Санька, вовремя не спешившийся и понадеявшийся на крепость уз, рухнул вместе с лошадкой в топь и едва не захлебнулся.

Хорошо, что он не выпустил из руки повод, так как улетел гораздо дальше лошади, и выполз из трясины, благодаря ему.

Второй раз уже лошадка так увязла по брюхо, что Санька с трудом вытащил её из ямы. Благо, что рядом поверхность была крепкой.

На закате ни речки, ни ручейка они не нашли и им пришлось ночевать на мокрой болотной земле. Санька негодовал на Куракина описывавшего в своём послании дорогу в превосходных красках.

– «Какая же она тогда была?», – думал Санька, злясь и представляя, как он будет возвращаться.

Срубив несколько чахлых деревьев, он сложил и связал получившиеся брёвна вместе и разлёгся на импровизированном ложе, тихо поругивая кикимор. На нём же он развёл и костерок, дабы вскипятить воду и просушить одежду. Болотную он пить так и не привык, хотя в «медвежьем» детстве пытался.

Настроение у Саньки было мерзким и он поминал не только кикимор, но и свою бывшую жену Гарпию, и всех домовых с лешими. Вот тут и проявились Леший со своей Любушкой.

– Кхе-кхе! – Услышал Санька. – Чего не добрым словом поминаешь, Александр Мокшевич. Вроде бы ни в чём не провинились перед тобой.

Санька аж подпрыгнул на своей «лежанке».

– Фу-ты! Напугал, леший тебя забери.

Леший рассмеялся.

– Кхе-кхе! Как же я сам себя забрать могу? Хе-хе-хе!

Леший и кикиморка стояли совсем рядом и, как и тогда, в первое своё появление, держались за руки.

– ВЫ так и ходите, по лесу и болотам? – Усмехнулся Санька.

– Как? – Спросил Леший.

– За руки держась.

– А что? – Удивился Леший.

– Тебя, кстати, как звать-величать? Любушку я твою знаю, а тебя, вроде как и неприлично… э-э-э…

– Моховы мы, – перебил Санькины объяснения Леший. – Мох Мохыч Мохов.

– Вот так вот просто? – Усмехнулся Санька.

– А чего мудрить? Детишки у нас появляются, когда мы к Маре уходить соберёмся. Сынок тоже Мохом будет.

– Логично, – согласился Санька.

– Так, что звал, то? – Спросил Леший.

– Да, я, вроде, и не звал…

– Звал-звал… – проговорил Леший. – Мы бы так не пришли. Рассказывай. Тяжело пришлось?

Сенька помолчал, потом пожал плечами.

– Да, не особо.

– А что тогда?

– Не знаю… Да вы устраивайтесь возле костра. – Санька даже отодвинулся.

– Видно, тебе совсем тяжко, ежели ты нежить к своему костру зовёшь, – усмехнулся Леший.