Конфераньсе "Нивече солп'о"

Нивече солп'о
Конфераньсе

Главный герой всю свою жизнь пребывает в состаянии сложнохарактерного кретина с малым интеллектом. В один день, после трагичного события и месяца просиживания в подвале он изменился и стал нормальным мужиком, но его преследует архонамат из безды, затягивающий его в прошлую жизнь

Конфераньсе

Нивече солп'о

Глава 1

Стыдно признаться, но раньше мой характер был не прост. Я был большим, сильным, безмозглым идиотом. Гора мышц и двухметровый рост были бы предметом гордости, если бы не тупоголовость и вспыльчивый, до неприличия агрессивный нрав. Громадная туша мяса, без ума, которая лишь и искала повода для драки.

Повод мог быть любым: скверные слова в мой адрес, попытка избить меня, любое оскорбление в сторону кого либо, кого я знаю, если кто у меня ворует, или у тех кого знаю, тот кто стукачит на меня тоже получил бы не меньше остальных и те кто лгут, особенно мне прямо в лицо. Я даже не разделял наказания со степенью проступка, я бил всех как получится и бывало, что тот кто избил мою сестру получил лишь разбитый нос, а тот, кто оскорбил меня, два перелома. Лишь лгунов я бил всегда одинаково, одинаково сильно, выбивая из них всё желание врать.

Больше всего я ненавидел лгунов. Их мерзкая рожа, извергающие грязную ложь прямо мне в лицо, считая, что я слишком глуп, чтобы осознать их «гениальный» лживый замысел. Из-за этого чаще всего и начинались наши конфликты. Тогда я считал, что борюсь с враньём, на самом деле это было моим любимым занятием. Драться с теми кто не прав. Я ходил по трактирам и заводил разговоры провоцируя людей на ложь. Спрашивал, что они думают обо мне, о моей семье, о девушке в том углу. Они же всё время мялись и не зная, что ответить, обычно лгали и попадались в мою ловушку. Сейчас я понимаю, что не оставлял им никакого шанса, либо обидеть, либо солгать.

Мне сложно поверить в тот бардак, царивший в моей голове. Максимальная, непробиваемая глупость, которую видели все вокруг, придумывая мне обидные прозвища. Все называли меня по разному, но без исключения все они заключались в моём глупом разуме.

Полный полёт фантазии: от примитивных однословных, банальных оскорблений, до высокоуровневых речей о моей глубокой необразованности.

Только в мою сторону доносились они крайне редко, особенно после того, как один применил максимум своих творческих сил для придумки мне обидного прозвища. Сначала я просто дал ему в лоб, несильно, он даже сознания не потерял, но когда меня повседневной стали так называть, я нашёл его и выбил ему челюсть. Как же он кричал, сколько крови было. Говорят, бедолагу еле успели спасти. Сейчас я очень жалею об этом. Из-за того, что почти никто не знавал моего настоящего имени, меня называли стереотипно Джабан. Так зовут только тупых деревенщин из дальних гор, я ненавидел их, даже не замечая, как был на них похож, или даже хуже.

Таким я был не спроста, я прятал все свои слабости и эмоции за завесой угрюмого силача великана. За любую свою проявленную слабость я бился головою об пол, чтобы избавить её от мыслей. Почти каждый день, я бился в напольные доски, оставляя в них вмятины, а порой и разламывая. В отличии от других для меня это было не более чем болезненным развлечение когда другие давно бы разбили голову в кровь. Семья уговаривала меня это не делать, мать беспокоилась обо мне, а отец беспокоился за пол. Я думал они проявляют ко мне заботу и делал наперекор, пресекая чувства. Я хотел быть крутым и считал, что если возненавижу все слабости личности я добьюсь уважения в обществе. Что ж, если страх можно считать уважением, то у меня получилось. Эти удары пагубно повлияли на мою головушку, после всех этих «терапий» я выпадал из мира на часок другой, не размышляя не о чём.

Проходя по улицам, меня вечно обходили и шарахались, дабы не встретится со мной и не ввязаться в новую драку. Такое отношение, мне было по душе, чувство физического и психологического превосходства ласкало моё раздутое эго. Я мог ради веселья зайти в общественное место, полным фальшивой злобы и наблюдать как народ разбегаются и прячется по углам как крысы. Вы могли бы спросить любого человека, жившего в моём городе про страшную, тупую глыбу и любой бы указал на меня, но только когда я не вижу. Даже женщин пугало моё присутствие. Готов поклясться, что они меня боялись больше, чем мужчины, хотя мне говорили, что женщины очень любят сильных и крепкосложенных горожан, за которыми можно встать как за каменной стеной. Из-за чего я очень охотно бы вмазал тому, кто пустил такой слух.

Обычно знакомство со мной происходило по такому принципу: вначале они видят красивого, крепкого, уверенного мужчину, с которым желают познакомиться и узнать его получше. Я и вправду был красивым, если не учитывать все следы побоев, полученных в драках, я был обладателем светлых шелковистых волос, чёткими чертами лица, зелёнными, как изумруд глазами, светлокожий с золотистым отблеском. Эталон мужской красоты испорченный кулаками, двумя табуретами, котелком для готовки, каменными и деревянными стенами различных зданий, камнями, керамической и фарфоровой утварью и множеством вещей, настолько тяжёлых, что я не помню их удара.

После люди осознают, что имеют дело со слегка полнейшим идиотом, не способным отличить грубость от комплимента. Оказывается, когда тебе говорят, что у тебя крепкий череп, они не имеют ввиду, что ты непробиваемый баран и не следует бить их после этого. Они начинают видеть, за маской прекрасного, истинного дегенерата, идиота, не умеющего читать, писать и даже говорит с трудом, а также обладает самым тупым выражением лица, которое видел свет. Часто после этого нить общения между нами рвётся и они прекращают какое либо общение со мной и активно избегают.

А те кто вытерпел, мой идиотизм или слишком вежливы, чтобы прекращать дружбу со мной, или же такие же тупицы и им было комфортно в моём обществе либо узнавали мой агрессивный характер на практике, иногда и на самих себе, и делали то, что должны были сделать с самого начала знакомства со мной, либо им об этом стремительно рассказывал случайный прохожий, понимая, что этот человек ещё не знает с каким имбицилом встретился.

В обществе меня давно все возненавидели. После многочисленных побоев, дебошей и потасовок меня не были рады видеть ни в одном баре, постоялом дворе, на рынке, любом культурном месте, церкви или любом другом здании наполненном кучей людей. Прежняя радость хитрых трактирщиков от тупого пьяницы, быстро сменилось гневом, и страхом за своё заведение. Частенько мне доводилось побывать в стенах жандармерии и даже в доме спокойствия под инквизиторским досмотром, и даже на двух приёмах с мистером Фабосом, но и мозгоправ успеха не почуял. Меня судил по множеству одних и тех же статей: нанесение телесных повреждений, нанесение тяжких телесных повреждений, порча имущества, порча частной собственности, нарушение общественного порядка, избиение гос. Лиц при исполнении и таких у меня скопилось куча. Я бы давно сел на пожизненное или пошёл на эшафот если бы не старый дядюшка Мурсон. На самом деле, мне он дядей не приходился, он был дядей моей матери и именно из-за её просьб, дольше чем на неделю я в неволе не оставался.

Помнится как то раз, со своим ещё хорошим другом, имя которого я не помню, так как не мог его выговорить и поэтому называл его просто «мыч». Он предложил мне авантюру, вытащить парочку ящичков с бутылками «красного столичного» и если время будет несколько бочек «хмельского». Идея с самого начала не обещала ничего хорошего, но попробуй объяснить придурку, что он придурок и я без доли сомнения согласился. Я даже не осознавал, что мы занимались воровством. Он часто звал меня на подобное, но до этого была всякая мелочь: наказать кого-то или припугнуть. Став моим другом, его боялись почти также как и меня.

И вот мы стояли перед постоялым двором «Ломар», в погребе которого покоилось лучшее пойло в городе. Нужно лишь зайти и погрузить его в телегу. Именно для этого я был позван. Беспардонно зайдя в пивнушку ночной порой. Осмотрев тёмный гостиный зал с пробегающей крысой я потянулся сразу выпить, конечно. Мой друг меня окликнул и мы двинулись в погреб, от которого естественно у него заранее имелся при себе ключ. Вскрыв поцарапанную старую крышку люка, вызволив дурманящий запах вина. Он ловко спустился с крутой лестницы. Я ловкостью не блистал, никогда, даже сейчас. Не пройдя и трёх ступенек, сотня килограммовая туша свалилась вниз, разбивая доски до самого низа, после чего встал слегка потерев шею и поясницу. Мой напарник смотрел на меня одновременно ошеломлённо, с раздражением и слегка со страхом, он не ожидал, что человек после этого может продолжить жить, ведь лестница была не маленькая, а я упал с таким страшным грохотом. Но шума было знатно, что вызвало панику в моём друге из-за мы стали торопиться. Меня же конечно ничего не волновало кроме награды в виде пары бочек «хмельского».

Вокруг, в необычно огромном погреб, были тысячи или десятки тысяч бутылок и бочек прекрасного, манящего напитка. Хотя тогда, это было для меня «ошалеть как много, только ещё больше». Забивающий ноздри пьянящий дух алкоголя, расстилающийся по всему помещению и тьма, отгоняемая лампой мыча. Проходясь в благоговении по великолепию реальности, не веря своим глазам, лишь голос друга удерживая от распития запретного плода.

Честно говоря у меня есть небольшие проблемы с алкоголем, я никогда не могу остановится. А при моём телосложении я мог выдуть вдвое больше, чем обычный фермер и трезвею в разы быстрее, что лишь содвигало меня на большее распития, наперекор моей матери, которая ахала и охала с тяжёлыми вздоха и разочарования каждый раз, когда видела меня пьяным. Из-за пьянства я ни чем не занимался и ни где не работал, меня попросту не брали, ведь под алкоголем, моя тупость и неуклюжесть увеличивается в геометрической прогрессии.

Всё ещё находясь в трезвом рассудке, мы приступили к работе, в основном я, он просто освещал и указывал куда нести, хотя таким образом он выполнял наиважнейшую работу, иначе я бы заблудился или упал бы вместе с продуктом. Но даже со светом я уронил два ящика, разбив дорогостоящий напиток вдребезги. Алая жидкость текла по полу намочив нашу обувь и заставив поскользнуться моего друга и упасть с шумом, разбив себе голову, но он остался в сознании и даже мог ходить. Аккуратно выругавшись на меня, он со старческой тяжестью поднялся и с ужасом глянул на растущий огонь, от разбитой масляной лампы. Вскрикнув от ужаса и оглядываясь в поисках, чего-нибудь дельного, ведь пожар нужно было потушить в любом случае. От пары ящиков разбитого дурмана и слегка подгоревшей обстановки, хозяин лишь обратится в жандармерии, там это всё рассмотрят, но из-за недостатков улик, забудут про это. Но если сгорит весь постоялый двор, поднят на уши будет весь город. Хозяин будет в неистовой ярости и добьётся содействия властей и тогда бы даже меня не спас старый, добрый дядюшка Мурсон.

Он скинул с себя плащ и стал неистово махать по огню, но было тщетно, огненный лев всё разрастался съедая стены. Он послал меня за ящиками вина, да побольше. Я кинулся со всех ног, и от паники вместо большей неловкости, я обрёл точность движений, ловко проскакав на лестницы и обходя углы, хотя из-за темноты было проблематично это сделать и пришлось воспринимать всё на ощупь, пока глаза не привыкли к тьме. Схватив три ящика, я ринулся обратно, чуть дважды не запнувшись. Мне было очень стыдно за свою криворукость и тупую громоздкость, но я скрывал это, как обычно.

Притащив ящики, о велел мне кидать их в огонь. Потупив мгновения, я швырнул сладкое вино в пасть горящего дерева. Треск древесины, вперемешку с треском стекла смешались с бурлением пламени и погасились чутка, испуская болезненное шипение и пар, дурманящий пар. Швырнув остальные, нелюдимый безумный зверь, жалобно умирал с волнами пара и яростным шипением. Остальное мы затушил одеждой и ногами, не оставив огню и шанса.

После, нам пришлось скрыться, на месте собирались шибко интересующиеся и даже пара жандармов. Скользнув в окошко, мой друг и я ретировались и побежали сколько было сил в другую часть города по тёмным закоулкам. Под крики «Стоять! « «*******!?» «Всё равно догоним!». Под взбудораженные голоса пришедших зевак и устрашающие шаги блюстителей закона. Сбежав через подворотни, они нас потеряли и мы могли остановится и перевести дыхание.

Кинув на меня полный дикого гнева взгляд, начал кричать, используя самые необычные и крайне остроумные оскорбления. Слова как нож вонзались в душу, мне было так больно от этого, я и вправду чувствовал вину за это. Но вместо извинений он дождался лишь удара в грудь вместе с моим криком. Неосмысленным животным криком, разлетевшийся по округе. Он посмотрел на меня с безумной злобой и толикой страха, а потом просто поднялся, развернулся и пошёл ни проронив больше ни слова. С тех пор мы ни разу не пересеклись и в этот день я больше всего бился головой.

Он был не единственным другом с кем мы оборвали отношения. Такими были все, но всё происходили медленно и постепенно из-за чего я даже ни сразу понял, что остался одинок. У нас часто происходил споры, которые заканчивались драками, все новые знакомые сразу же покидали моё общество, а старые… А старые были со мной долго и сам не знаю почему терпели мои выходки, даже сейчас я хочу пожать каждому руку и сказать откровенное спасибо за все те годы, что они провели с тупой громилой, не бросая его на протяжении столького времени пока… Пока не находились объективные причины послать меня куда дальше и забыть о моём существовании.

Лаверт терпел меньше всех, ему хватило того момента, когда я определился в обществе, как боец идиот, впервые подравшись без причины, на городской площади со строителем. Я не помню почему, но просто ударил ему меж глаз дважды и потом за столом и за пивком, Лав поднял эту тему, подчёркивая интонацией и выражением лица своё недовольство и осуждение моего поступка. Хоть друзья и не высказали ничего в его поддержку, но было видно, что и на моей стороне они не были. Я же, просто посмеялся и пропустил кружечку «хмельского», а он с руганью покинул трактир и я больше с ним никогда не встречался.

Вторым стал Ронар, будучи мясником он конечно сам отличался грубостью и животным нравом, а также был занятым и с ним мы виделись реже всего, из-за чего почти и не друзья вовсе. С ним было весело, он соглашался на мои, не самые дикие выходки, но он был немного более осторожен в сокрытии своей личности, боялся что его узнают и не будут ходить к нему за мясом. Именно это и случилось. Одним вечером под могучим дурманом, мы двинулись на площадь с факелами, которые сами смастерили из ручек тележки и полным песнями умом. Придя на место и подожгя факелы, в вечерней тьме раздались пьяные вопли диких зверей, заводные, как нам казалось песни, не веселили, а наводили волны раздражения и гнева у пробудившихся душ. Поднимаясь ото сна они стремительно очутились возле нас и были готовы к физической расправе. Но мы просто так не дались, и до прихода жандармов, били всех кто хоть на два метра подойдёт. Потом нас осадил закон и после пятнадцати суток мы более и не общались. По сей день он винит меня в этом, несмотря на то, что он сам предложил это, но уже не важно, он всё равно мёртв от лезвия бритвы.

Офтолий ушёл следующим, утащив с собой больше всего знакомых мне людей из моего круга общения. Он был популярным в нашем городе, местная звезда. Точнее он таким стал, из-за этого и прекратил нашу непрочную дружбу, не гоже звезде, общаться с челядью. Одевался всегда по моде и выглядел блестяще вычищенным, подобающе своему «статусу», гнойный разукрашенный прыщ с огромным эго и жаждой быть лучше всех. Я единственный кто это подмечал в виде оскорбительных замечаний и подколов, на что он не отвечал, из страха быть покалеченным мною. Как только он распопулярился, то всё «прощай мой друг, но у меня много дел», ублюдок.

После него ушёл Крапет, весёлый, радостный мальчуган. Совсем молодой, только-только почувствовавший вкус жизни, сам не знаю почему, но он со мной дружил, он меня раздражало, а он видимо брал с меня пример. Бедный мальчик, не осознавая, превращается в жалкое подобие человека, как и я он ежедневно пил и кроме этого только дрался. Он был слабее и редко выходил победителем в собственных конфликтах, но я, как его верный друг и наставник, вступался за него и резко конфликт заканчивался в нашу пользу. Он мне нравился своей наивностью, невинной кровью, идущая в новый мир. Он спился, бесповоротно поддался влекущему плоду и в трезвом сознании найти его было проблематично и винит он в этом меня. Возможно он и прав.

«Мыч», только так я мог его называть стал пятым в этой уходительной акции. Хитрый змей, пользующийся мной, но всё равно был так близок мне. Его манера держаться в обществе манила меня, хитрый, скользкий, ловкий змей, опоясывающий твоё доверие, пока не настанет нужный момент для того, чтобы сжать, сдавить и проглотить. Тогда я жалел о нём больше всего, но сейчас всё иначе. Тогда для меня, он доверил мне важную работу и я не вправе его подвести, но конечно же подвёл. А сейчас, он позвал именно меня, потому что я болван и даже если меня поймают, ему ничего не будет, ведь для меня сесть это норма и я бы даже не связал наше дело со своей отсидкой. Гадкий червяк, единственный который был не достоин даже такого придурка, как я. А не наоборот.

Саргон был последним моим лучшим другом, после него ушли все остальные, кого еле поворачивается язык назвать другом. Сарга был славный мужик. Темноволос, с большими карими глазами, добрейшим лицом и милейшей улыбкой. Одевался по стилю, но не слишком, любил литературу и живопись, но сам ни к Перу, ни к кисти не притрагивался, хотя очень этого хотел, но боялся начать, даже с поддержкой своих друзей. Всех кроме меня. Я никогда не способствовал его тяге к творчеству. Для меня это было глупой мыслью. «Зачем? Кому это нужно», думал я. Наверное из-за этого в конце концов и он прекратил со мной связи. Ему было плевать, что я с кем то дерусь, а с ним я не дрался, он всегда выходил из конфликта неведомыми мне способами.

Он даже не любил пить, он просто разговаривал со мной, будто ему нравился контраст его красноречивого, литературного изъявления и моего вульгарного жаргона и дефицита слов с руганью через пол слова. Его уход стал начало конца меня, как зверя.

Потеря друзей сильно подкосило меня и следующую неделю я провёл дома, разбивая башкой половые доски, страдая от одиночества. Да, у меня осталась семья, но это совсем другое, ни один мой брат или сестра и тем более ни отец с матерью, не будут со мной выпивать и творить весёлые пакости городу. Но вскоре я потерял их всех.

Сестры и братья, ещё давно перестали меня воспринимать, для них я был просто ночующим в их доме медведем. Они со мной никогда не говорили и избегали как могли, прячась по дому и из дома. Вначале меня это обижало и я пытался продолжать общение и развлекаться с ними, но сталкивался лишь с апатией и презрением. И стал отвечать тем же и все мы были довольны. После того случая в осеннюю пору, контакт разорвался окончательно и пассивная агрессия, сменилась активной ненавистью.

Осень. Ветер бушующий за окном и разбрасывающий листья по городку. Пасмурно, небо затянуто тёмной блокадой туч, хмуро глядевшие сверху наземь, вот-вот извергнувшие из себя потоп. Снаружи холодно, холоднее чем должно быть, промораживает до дрожи. Я, пришедший домой, как обычно пьян и отец, не способный больше терпеть дома паразита. Яростная перепалка между мной и отцом, поддерживаемый братьями и сёстрами, лишь мать пыталась всех успокоить, в своих жалких попыток вывести всех на мирную ноту, стала жертвой нервного срыва, предавшись рыданиям на кресле.

Отец выдворял меня из дома, кричал как сыт по горло, опухолью в доме, что только жрёт, да проблемы приносит. А я кричал на него, просто кричал, мне нечего было сказать, но и уходить я не собирался. Конфликт затягивался и я чуть не расплакался от бессилья и просто ударил его со всего размаху с диким вскриком. Он упал. И никогда больше не поднялся. Безумный взгляд всех родственников в доме, стремился то на него, то на меня, абсолютная тишина, воцарилось в доме и прервалась начавшимся дождём. Теперь с безумием на меня кричали все, кроме матери, которая безумно рыдала над телом отца, утешаемая сёстрами. Я осознал, что я натворил, но даже тогда я сдерживал эмоции, я хотел просто разрыдаться и умереть, но просто безразлично посмотрел на остывающее тело и бежал со всех ног из дома, под угрозы казни.

Пробегая по мокрым улочкам от дождя, я впервые за долгое время заплакал и поддался многочисленным размышление, не посещавших так давно мою голову. Я не знал, что мне делать, я боялся и понимал, что назад ничего не вернуть. Этот момент стал поворотным, я осознал кем я был и что я только что натворил, и как же я жаждал, чтобы это был просто ужасный сон, порождённый моим воспалённым сознанием, но это была ужасающая реальность. Я бежал не зная куда, куда подальше от самого себя, пока не наткнулся на пару представителей закона, схватившие меня под руки и потащившие в отделение. Начиналась гроза, в небе сверкали яркие трещины молний и раздавались угрюмые раскаты грома.

На следующий день я вновь встретился со своей семьёй, которые пришли лишь предъявить обвинение в мою сторону и мне назначили суд через три дня, который мне было суждено проиграть. Старый дядюшка Мурсон прекрасно знает своё дело, я сяду и это очевидно, а может и на эшафот. Уже тогда во мне проснулся ясный ум и понимание всего. Вся моя жалкая жизнь, полная драк, алкоголя и психологического разрушения дали свой пагубный результат и слишком поздно было, что либо менять. Точнее я так думал тогда. Даже после убийства отца, моя мать пыталась меня защитить, я всё равно был заключён, но мне дали смягчающий срок за «случайное» убийство. А потом ко мне зашёл Мурсон и сказал, что я свободен лишь на первом месяце своего наказания. Я отписался, я заслужил наказания, я обязан был сгнить в темнице и быть сожран на столбе падальщиками, а не выйти в свободный мир, но ничего не изменить. Странное чувство внутри души и разума не позволили мне сделать себе новый срок.

Так бы я и остался кончать свои дни на холодной улице, ведь я ничего не умел, да и работать меня бы никто не взял и из города я не мог уйти, но и лучшего я не заслуживал. Так бы и я загиб от голода и холода, если бы не старый, добрый дядюшка Мурсон, который умер за день до моего освобождения, успев лишь отдать приказ о моём досрочном и написать завещание, в котором почему то мне было обещано подвальное помещение от его старого, заброшенного дома. Только подвал, весь остальной дом отходил моему дяде, который мало радовался новому соседу, но слова суда сильнее воли простолюдина и вот у меня появилась крыша, которая являлась полом моего соседа. Я и сам был мало рад, но я всё равно там засел, не вылезая никуда.

Все пятнадцать дней я прибывал в сыром тёмном подвале с ужасным холодом, от которого я заболел и лишь и делал, что сидел и бился головой, размышляя о прошлом, настоящем и будущем. Ничего не съев и не пив, лишь дождевую воду, текущую из отверстия в стене, периодически проверяя камень и свою голову на крепость я потихоньку сходил с ума, теряя остатки личности и человечности. Я мучился от голода, убивающего меня изнутри и болезни, сделавшая из меня жалкое подобие человеческого тела, со здравым рассудком. За эти дни я потерял свою форму, абсолютно и полностью я стал дряхлым, слабым ничтожеством, потеряв последнее, чем я мог бы гордиться. Побледнев и исхудав я был больше мертвец, чем тот, кого можно было назвать живым и кроме как уничтожения своего сознания и головы, я ничем не занимался.

Но на утро шестнадцатого дня я получил приход, приход и вдохновение. Я очнулся с совсем иными ощущениями, не полоумного идиота, а здравомыслящего джентльмена, готовый вновь увидеть свет. Чёрный мрак спал с моего разума, тёмная пелена с моих глаз, я был счастлив, что мог адекватно думать, всё предыдущие казалось страшным сном. Меня ждала новая жизнь, я ощущал это всей душой, я выбрался из подвала, дядя очень испугался когда увидел меня и подумал, что я нечисть из бездны, он совсем забыл о моём существовании. Посмотрев в зеркало я тоже был напуган. От туда на меня смотрело жуткое создание с серой как пыль кожей, красными глазами, опухшим носом и тонкими конечностями, из под кожи которых светились вены. На голове чудища сидел рой пауков, давно умерший светлый рой. Кривая челюсть и град вмятин по всему телу. Это чудовище нужно было прикончить.

Попросив помыться в доме моего дяди, он ответил гневным, полным ругани отказом, я спокойно, внимательно подбирая слова, мазал ему уши мёдом, объяснил как мне необходимо очиститься. Он опешил от неожиданности, он и подумать не мог, что я могу так разговаривать, а мой внешний вид лишь дополнял его страх и он поддался, разрешив мне принимать водные процедуры. Пока я мылся, я услышал, как дядя быстро собравшись покинул дом, и я стал ждать инквизиторов, что посчитают меня за бездонное отродье, вселившееся в глупого дурака.

Мерзкое чувство слоённой пыли и грязи на коже смывались блаженным, нежным ощущением свободы. Вода омывала моё тело, успокаивая раздражённую кожу и приводя разум к ещё более ясному состоянию. После так необходимой ванны я приступил к лечению болезни, взяв несколько трав и эликсиров у дяди, надеясь, что он не будет против, а он был против, я начал первую процедуру лечения, выпив противозаразный эликсир и втирая карбенские травы в кожу, пару капель эликсир закапал себе в глаза, терпя неистовое жжение. После этого обратился к шкафу брата своего отца, за новым прикидом. Какое счастье, что дядя любитель моды, у него полный гардероб недурных одеяний, под стать новому человеку. Натянув на себя чёрный вамелийк и такие же брюки, одев перед этим паморку, я почти был готов выйти в люди. Остались лишь решить проблему лицевых мёртвых пауков, но в доме всегда есть нож. Взяв первый попавший под руку острый нож, примерил на себе роль цирюльника, аккуратно срезая множество лишних локонов. Проводя лезвием по коже головы, с трудом срезая волосы, я добился приличного вида. Ещё раз омыв волосы с шампунями гельдско качества, и намазав их разными блестящими гелями, я почти был готов. Взглянул в зеркало, дабы выявить несоответствие с эталоном прекрасного, я приметил их множество: гнилые зубы, жёлтым блеском светились из под губ, неровное, побитое тело и фиолетовый опухший нос, время от времени сгибающийся с громким шмыганьем, но это мне было не подвластно изменить, так скоро. Всё взятое у дяди я непременно верну, как появиться возможность.

В дом ворвались четверо религиозных воинов с палицами и мечами наружу, размахивая серебряными печатями и читая молитвы. Двое тут же побежали ко мне, сбив меня с ног и обсыпав серебряным порошком. Я не сопротивлялся, просто ждал. Старый, мерзостного вида, бледный инквизитор, стал читать очистительную молитву, время от времени ударяя меня маленьким металлическим медальоном с символом церкви. В конце концов они связали меня и повели в телегу, на которой мы отправились до церкви. Всю дорогу я сидел смирно, не шевелясь, что казалось лишь сильнее пугает моих спутников, нервно глядевших на меня.

Прибыв ко входу в мрачную церковь из чёрного кирпича с пристройкой в виде инквизиторского офиса. На стенах церкви красовались искусно выполненные витражи, блестевшие в свете солнечных лучей. Величественное здание со шпилям и вырезанными скульптурами святых. Мы прошли сразу к офису по вытоптанной тропинке, с лежащими кусками кровавой одежды. Войдя в тёмное здание меня сразу повели в дальнюю комнату, которую открыли, закинули меня туда и заперли дверь, оставив меня наедине со мраком, в ожидании чего-то. Комната без окон, кромешная тьма и мёртвый воздух наводили неприятные мысли о моей дальнейшей судьбе. Прошло около двадцати минут по внутренним ощущениям, а я всё также сидел один во тьме и ожидании, всё более напуганный и отчаявшийся.