– Все по-прежнему, – ответила та и грустно улыбнулась.
Александр понял, что жизнь Ирмы Кальмановны легче не стала. Помимо старушки-матери неунывающая Ирма ухаживала за братом-инвалидом, а еще водила в школу, на занятия и просто на прогулки двух внучек. А вот теперь появился внук, и опять, скорее всего, без отца. Дочка уйдет в затяжной декрет на жалкие копейки, а бабушке придется как-то выкручиваться. Удивительно, но эта хрупкая женщина справлялась со всей этой непосильной ношей и при этом умудрялась оставаться оптимистичным жизнерадостным человеком. Только она да Всевышний знали, чего ей это стоило. Ее все любили и жалели. Окружающие, осведомленные о тяжелом финансовом положении семьи, помогали кто чем мог.
– Вы не поверите, – сказала Вероника Александру, – у меня подруга собирала вещи на благотворительность – их отвозят в деревенские многодетные семьи, – так Ирма Кальмановна предоставила аж три кубометра одежды. Волонтеры сначала не поверили, что так много, а оказалось – правда. Ребята еле машину нашли, куда это все смогли загрузить.
– Ну да, – подтвердила, улыбнувшись, неунывающая Ирма, – как-то незаметно накопилось. Может, еще кому-нибудь сгодится.
Постепенно от общих разговоров перешли к обсуждению.
– Так что у нас там с Дрезденом? – спросил Александр, когда Ирма Кальмановна ушла по своим делам.
– С Дрезденом ситуация следующая, – начал рассказывать Стас, – за несколько месяцев до окончания войны, в феврале 1945 года, авиации Великобритании и Штатов сбросили на город более семи тысяч тонн бомб, то есть несколько миллионов килограммов взрывчатки и свинца. В результате этого в городе было разрушено больше половины строений. О числе погибших жителей до сих пор спорят. По минимальным оценкам счет идет на десятки тысяч, по максимальным – на сотни. Важно отметить, что смысла разрушать город не было. Ни военной промышленности, ни военных частей в нем не находилось. Сейчас принято считать разрушение Дрездена военным преступлением, совершенным американцами и англичанами против мирных граждан.
– При чем здесь Дрезден, Мюнхен и все, что союзники сожгли? – вмешался Ларион, он говорил горячо и сбивчиво. – Речь шла о перекрое карты мира, и наши союзнички стремились отхватить побольше, в том числе и такой ценой. И какое им было дело до тех, по кому катилась война? На нас же тоже Польша обиделась. Мы не помогли полякам, поднявшим восстание, которое немцы погасили.
– Погоди, погоди. Есть мнение, что если бы мы тогда полезли в Польшу, то вся фашистская машина развернулась бы на Восточный фронт, облегчив работу союзникам. А нам оно было надо? Конечно нет. В нашем роду этой войной выбило половину мужиков. Ни один из моих дедов не увидел внуков. И мы не исключение в России, а правило, – встряла Алена. – И еще интересно: кто же сумел Сталина убедить не лезть в Польшу?
– Да нет, все проще, – ответил Александр, – не потянули, не успели, не смогли, хоть и пытались.
– Все не так, – вмешался Стас, – это был 44-й год. Англия подбила поляков на восстание. Зачем? Чтобы перекрыть нам доступ в Европу. Мы активно наступали, а англосаксам это было не выгодно. Их войска до сих под стоят в Западной Германии и контролируют ситуацию. Западная Европа – необозначенный штат Штатов. Вот только немцы смогли противостоять полякам.
– И насчет Хиросимы, – не унимался Ларион, – не атомная бомбардировка доконала Японию – это слабое американское оправдание беспредела, – а объявление Союзом ей войны в августе 1945 года. Военная операция длилась всего дюжину дней. Переброшенные с Западного фронта, научившиеся побеждать, наши войска катком прошлись по японским вооруженным формированиям. Миллионная Квантунская армия была разгромлена и так далее…
– Да ты не шуми, дай мне закончить, – попросил Стас. – Там, в Дрездене, все было не так просто. Наши, как их ни называй, союзники отрабатывали новую методику уничтожения городов. Сначала на город сбрасывались фугасные бомбы, которые пробивали крыши зданий и вскрывали деревянную основу строений. Затем летели зажигательные бомбы, и все начинало гореть. В третий заход опять летели фугасы, уничтожая включившихся в работу пожарных. В результате формировался гигантский огненный смерч с температурой до полутора тысяч градусов по шкале Цельсия. Асфальт плавился и кипел. Этот смерч засасывал в себя все, включая железнодорожные вагоны, что уж говорить про людей. Даже кислород в центре города выгорал. Американский писатель Курт Воннегут оказался в Дрездене в это время как военнопленный. Ему пришлось разбирать разрушенные в хлам дома. По его словам, под домами обнаружилось множество помещений, подвалов, с десятками погибших. Можно предположить, что люди умерли от недостатка кислорода.
– Я немного добавлю, – сказал Александр. – В результате одного такого сброса бомб образуется коридор шириной около трехсот метров через весь город. В этом коридоре происходит объединение отдельных пожаров в единый. Разогретый воздух над пожаром поднимается на высоту до пяти километров. Вы только подумайте, до пяти километров! В зону пожара с его периферии засасывается холодный воздух. Напор воздушных потоков достигает силы урагана. Как уже говорилось, температура гигантская – под тысячу градусов по Цельсию. И этот пожар не прекращается, пока не сгорит все, что может гореть.
– Британское командование оправдывало свои действия, называя их ответным ударом за бомбардировку Роттердама, Лондона и других городов, – продолжил Стас, – однако утверждается, что даже британский журнал The Spectator рассудил, что за такие действия Черчилля следовало посадить рядом с Герингом на одну скамейку в Нюрнберге. Я уж не говорю о том, что немцы посчитали разрушение Дрездена «немецким Холокостом». А нормальные англичане искренне считали авиаторов – подчиненных маршала королевских ВВС Харриса и его самого, естественно, – сволочами.
– Основная реакция на бомбардировку Дрездена, – добавила Алена, – это реквием, заупокойный ритуал или месса красоте. Это был древний красивый город Саксонии на реке Эльбе, упоминавшийся с 1206 года. И его безжалостно разрушили, чтобы досадить немцам, напугать русских и так далее. Наши войска были уже в двухстах километрах от города и наблюдали отсветы пожара. Именно поэтому трагедия Дрездена стигматизирована, то есть юридически считается военным преступлением Англии и Америки, и не дает покоя потомкам.
Мягким зимним вечером, когда снег сыпался сверху кружащимися крупными хлопьями, Александр возвращался домой по хорошо знакомым улочкам Петроградской стороны. Он думал о бомбардировке Дрездена, а заодно и Питера, тогда еще Ленинграда, которому в войну тоже сильно досталось, правда от фашистов. Старый дом, в котором жил Александр, располагался в глубине квартала и строился как доходный. Имя хозяина постройки история не сохранила. Вероятно, этот человек был не слишком богат – фасад дома не имел украшений. Тайной была окутана и дата постройки дома. Если в ордере Александра был записан 1895 год, то соседняя квартира на этом же пятом этаже, согласно документам, возникла существенно раньше, в 1865-м. Но самое интересное, что в ордере жильцов второго этажа годом постройки дома указали 1914-й. Порой складывалось ощущение, что старый дом синтезировался прямо из воздуха, начиная с верхних этажей.
Несмотря на свою древность, дом ни разу не был на капитальном ремонте. Раньше он вздрагивал и трясся, позвякивая стеклами буфетов, от каждого проходящего мимо по улице трамвая. Позже трамвайные пути убрали, и дом вздрагивает лишь при приближении тракторов и самосвалов. Последняя война его не пощадила. Сквозь комнату, где живет Александр, в блокаду прошла авиабомба. Пробив крышу и два верхних этажа, она застряла на уровне третьего. Бомба не разорвалась и чудом не зацепила кровать, на которой умирала соседка, в то время маленькая обессилевшая девочка. Девочка выжила, не повторив судьбы миллиона ленинградцев, погибших в блокаду от голода и бомбежек. В результате нескольких взрывов авиабомб во дворе дом лег на фабрику. Когда фабрику стали сносить, то все были уверены, что дом, стоящий с войны в очередь на капитальный ремонт, обрушится, но он выстоял. Удивительные это творения – питерские старые дома. Сколько им всего пришлось увидеть.
Подойдя к дому, Александр обратил внимание на полное отсутствие света в окнах. Света не было и в соседних зданиях. Это явление стало уже обычным в последнее время. Электрические сети не выдерживали напора бытовой техники и обогревателей у жильцов. Кто-то застрял в обесточенном лифте соседнего дома и отчаянно колотил в дверь. Лифт был наружным, до революции в этих домах подъемники не ставили, и неудачнику, застрявшему между этажами, как зверь в клетке, предстояло дожидаться спасения при минусовой уличной температуре.
Чуть позже Александр сидел в любимом кресле и смотрел на огонь свечи. Он был классическим человеком науки, и его голова включалась автоматически, заинтересовавшись какой-либо проблемой, а потом переваривала информацию в своем странном режиме, даже порой не выключаясь на время сна. В этом состоянии Александр периодически, говоря компьютерным языком, зависал, переставая реагировать на окружающее. Он вроде бы находился где-то здесь, а вот мысли его были где-то там, весьма далеко. Как шутили в институте: «Самое сложное – объяснить жене, что когда ты лежишь на диване, вперив взгляд в потолок, ты работаешь».
В тишине квартиры зазвонил телефон. Он звонил долго, пока Александр не вынырнул из своих раздумий и не снял трубку.
– Добрый вечер, – произнес негромкий мелодичный женский голос.
– Добрый вечер, – последовал автоматический ответ.
– Не бросай трубку, пожалуйста, – сказали на том конце провода.
– Хорошо. Мы знакомы? – спросил, удивленный обращением на «ты», Александр.
– И да и нет… Тебя ведь зовут Александр?
– Да. То есть вы меня знаете?
– Ты меня не помнишь… Не можешь помнить… – прозвучал печальный ответ.
– Если бы я слышал раньше ваш голос, я бы вспомнил. Он особенный, он отличается…
– Тебе и раньше он нравился.
– Раньше? Когда? Мы встречались?
– И да и нет… Не молчи, пожалуйста.
– Кто вы? У вас что-то случилось?
– Что-то постоянно случается… Оно не может не случаться.
– Я понимаю. Если ничего не случается, значит, нас уже нет.
– Я рада, что ты есть.
– Почему? И почему я не могу вас помнить?
– Слишком много вопросов сразу… Ты торопишься…
– Хорошо… Я подожду…
– Спасибо… Мне очень надо было услышать твой голос.
– Зачем?
– «Мне бы только знать, что где-то ты живешь, и клянусь, мне большего не надо», – прозвучало откуда-то издалека.
Звонок прервался. Александр долго и задумчиво крутил телефонную трубку в руке, затем водрузил ее на место.
Свеча, оплывая, догорала. За окном хлопья снега почему-то поднимались вверх к небу, повинуясь порывам разыгравшегося ветра. В широкой пластине соседнего дома разом зажглись несколько окон. «Скоро и нам дадут свет», – подумал Александр. Глядя на пламя, он вспомнил, как огонь змеящимися горячими язычками танцевал в открытой изразцовой печи год назад. Пламя дробилось в хрустале бокалов накрытого стола и отражалось в морозных узорах окон и сверкающих ледяных наростах на подоконниках. Золотые всполохи жадно лизали последние доски старого шкафа, постреливали горящие угольки, перекликаясь с хлопками новогодних ракетниц и петард на улице. Празднично возбужденные мальчишки восторженно сжигали в печке старые тетрадки, спасаясь от холода в доме, – едва теплые батареи отказывались греть. Один пацан был Аликом, сыном Александра, а второй его соседом и другом.
– Пятерки горят, красиво горят.
Огонь перелистывал странички, загибая обуглившиеся уголки.
– Русский горит, и английский горит, а арифметика гореть не хочет.
– Смотри, какие черные барашки.
Малиновыми пятнышками в черной пене трепыхалось пламя.
– Зачем ты вбок пошел, сейчас будет такой вонизм.
– Давай, давай, помешивай, не зевай.
Чугунная кочерга наводила порядок в печи, глубинное расплавленное золото обдавало жаром.
– Не делай факела, а то вывалится… Мама ругаться будет. – И украдкой через плечико взгляд – где там взрослые.
Листочки покрылись последней жаркой волной и стали осыпаться прозрачной, похожей на паутинку, белесой золой.
Александр достал со шкафа охапку бумаги, и дети запрыгали от восторга, запихивая листы в печь.
– Ты решил сжечь свою диссертацию? – спросила жена.
– Да, неудачный вариант, надо переписывать. Ничего, одну копию я оставил.
Александр ожидал услышать, как и прежде, бурю протеста, но не услышал ничего, кроме обрадованно запевшей, загудевшей печи. Огонь весело взвился, и белые листы, изгибаясь в предсмертной судороге, быстро стали такими же черными, как когда-то написанные на них буквы… Тепло печи, одновременно с запахом готовящейся к полуночи утки, растекалось по квартире, вселяя надежду на то, что следующий год будет более спокойным и более удачным, чем уходящий. С последним боем курантов под грохот хлопушек и искры бенгальских огней с брызгами шампанского и пепси-колы все дружно впрыгнули в новый год, оставив все беды и тревоги в прошлом. Так, по крайней мере, казалось Александру… Но беда приходит, когда ее совсем не ждешь, и, как правило, приходит не одна.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70097560&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
