Никита Лобазов "Скучающие боги"

Растимир тогда только похмыкал ему вслед и состроил рожу. Что брат мог понимать в его жизни? Ему бы только мечами махать да колоть шпагами. Другое дело – книги! Они влекли его и были страстью, которая сопутствовала всюду.

В городах и замках, куда отец брал его с собой, он непременно старался улизнуть от скучных разговоров и учтивых приветствий. Он искал продавцов знаний. Отыскать их было не трудно. Одни были тяжелые, большие, с надменными лицами, которые, как они сами считали, придавали им ещё большего веса. Их руки прятались одна в рукаве другой, а товар носил сзади дохлый служка или ослик с тележкой. Книги у них были подстать, такие же тяжелые и пыльные, содержащие массу правил и жизнеописаний неких давно забытых мужей.

Другие продавцы были иного сорта. Нелепые, рассеянные, ободранные – они всегда были готовы сбавить цену или продать знания за ломоть хлеба. Иногда у них попадалось что-то стоящее, но чаще всего это были сборники стишков, баллад новых и старых и сказок. Они быстро исчерпали свой ресурс в глазах Растимира, хотя он считал своим долгом поддержать их если не монетой, то хоть добрым словом.

Самым же желанным продавцом был исследователь, только-только вернувшийся из странствия. Они приносили с собой удивительные сборники по травничеству, которые так ценила его сестра, карты лесов близ Скоубруга, на которых были отмечены тропы, стоянки и опасные пещеры. Они имели при себе бестиарии всех мастей, даже те, создания в которых Растимиру казались вымышленными, книги с заклинаниями, с описаниями ведьминых камней. Они носили книги Легенд! Не те дурацкие балладки и похабные песенки, что были на слуху во всех кабаках материка, а настоящие рассказы о героях древности, об их деяниях и смертях. Такие книги не были запрещены, но непременно выискивались и изымались. Кто-то очень хотел, чтобы люди скорее позабыли своё темное прошлое. Некоторые показывали ему даже оккультные трактаты и учения, обладание которыми в лучшем случае каралось бучей и долгой каторгой, а в худшем петлёй на шее.

В большинстве замков кастеляны знали сына Радея – хранителя Врат и беспрепятственно провожали его в библиотеки, где он просиживал до зари. Служки подносили еду, а смотрители ворчали, глядя, как он треплет их драгоценные страницы. Отец частенько находил его спящим, среди оплавленных свечей и ветхих пергаметов о призраках и уносил в постель.

Растимир повалился обратно на кровать, глядя на книги и размышляя. Он мечтал стать исследователем, как его мать. Отыскивать неизведанные тропы, блуждать в тумане и своими глазами увидеть живого колосса. Ему казалось, что он настолько много знает о первородных, о материке, о проклятиях и обо всем чудном, что кто-то непременно должен его заприметить! Какой-нибудь капитан воздушного судна должен однажды крикнуть:

– Хэй! Гляди, что за парнишка! Я изволю взять его с собой! Этому миру нужны светлые головы!

Тогда бы он, не задумываясь, поймал брошенную веревку и уполз от дел земных, от глупых и скучных обязанностей, от суеты и насмешек. Он бы взобрался на борт, запрыгнул на леера и улетел с ними. И ни разу бы не обернулся.

– Ладно, Растимир-мечтатель, – проговорил он вслух, – сын хранителя, поднимайся! Всё это ещё впереди.

Он взглянул на себя в зеркало и вздохнул. Высокий и тощий, нескладный-неладный с копной вьющихся каштановых волос он больше походил на сына рыбака с Крючьего берега, чем на сына старосты. Но глаза были мамины – изумрудные, а взгляд жесткий и пытливый.

Покривлявшись немного перед зеркалом, он раскрыл сундук и, порывшись в нем с минуту, вытащил свой походный дублет, натянул штаны из плотной ткани, а на ноги надел высокие кожаные сапоги. Ни у кого в деревне не было такой одежды. Здесь она была в диковинку. Там, за хребтом, люди носили дублеты расшитые бархатом, с подвязанными манжетами и золотой нитью на оторочке. Цвета вина, цвета молодой травы, цвета спелых налитых слив и вишен. Расшитые жемчужными пуговками и стальными заклепками, украшенные серебряными брошками с агатами и аметистами. Турнирные и замковые рыцари надевали поддоспешные дублеты из пухлой ткани, защищавшие кожу от грубого железа. Мелкие бароны – отвязные пьяницы и драчуны, казалось, даже спали в таких доспехах, всегда готовые к драке. Но тех, какие надел сейчас Растимир, не было ни у кого во всём Повелье. Это было облачение ловчих из Скоубруг. Суровые и жестокие охотники, пережитки темных времен. Они гнездились близ Лайского леса и бродили по лесному разделу, отлавливая и убивая за деньги всё, что выбиралось из чащи и было опасно для людей. Этакие убийцы чудовищ. Безжалостные и кровожадные. Их ремесло не терпело промедления, и крепкая сталь была бесполезна против когтей, жвал и ядовитых шипов. Они носили один, острый как бритва меч за спиной, опускались в глубокие пещеры и ходили лесными тропами да и выглядели едва ли не хуже тех, кого убивали.

Та броня, что была сейчас на Растимире, давно уже утратила все свои прекрасные качества, потому как даже выглядела не обнадеживающе. Крепкие кожаные ремешки с металлическими бляшками, призванные туго стянуть на груди доспех, чтобы тот стал одним целым с телом хозяина, давно поистерлись и были заменены обычными веревками. Левый наплечник отсутствовал, а на груди, как раз там, где располагалось сердце, зияла дыра, которая в былые времена была аккуратным разрезом от пронзившего кожу клинка, а теперь выглядела, как дыра в земле после выкорчеванного пня. Доспех сейчас больше походил на хулиганскую кожаную куртку с дерзким стоячим воротником, чем и привлекал Растимира. Приобрел он его на базаре в городе, где частенько бывал с отцом и братом, там же были куплены и сапоги. Вот они были замечательные: крепкая темная кожа, высокая шнуровка и прочная грубая подошва, делали их превосходной обувью для дальних походов.

Он оглядел себя, встал в одну героическую позу, затем в другую, покосился на клинок брата, размышляя, стоит ли брать его с собой, и вновь подошел к окну.

Вчера Чобанчик – сын пухлого мельника, сказал ему, что видел де на краю леса тень, которая плясала от дерева к дереву и улетала в сторону реки. Она будто бы имела человеческие очертания и двигалась крадучись, от нее во все стороны расходились радужные всполохи, а ног было сто. Он это, конечно, выдумал, о чем говорила незатейливость описания, скорее всего Чобанчик видел шевеление кустов и пляску теней, или попросту насмехался над ним, вспоминая лешего, но Растимиров голод по приключениям не мог оставить это без внимания. В бестиарии, собранном Эмиром из Халборда – плененным ученым, окончившим свой век за стенами Боргот, не было ничего похожего на это дурацкое описание, да и быть не могло. Но как бы там ни было, а сходить в лес стоило. Провести день в проклятом лесу всегда лучше, чем в старой деревне.

Он подхватил сумку, в которую с вечера уложил сыр, который теперь был весь в слезах, хлеб, фляжку с водой, а так же пару полосок сушеного мяса. Под сумкой лежали «Властители земли» – сборник баллад и сказаний, кропотливо собранных Саввой Добрым – талантливым поэтом и бардом. На обложке были изображены красиво схлещенные кривая сабля и такой же кривой коготь, высекающие искры.

«Интересно, устоит ли какой коготь перед заостренной сталью? – подумал Растимир».

Решив, что это невозможно, он вышел из комнаты.

Солнце уже немного прогрело воздух, и было приятно понежиться в его теплых лучах, столь ценных в пору увядающего лета. Здесь его встретил Волуй – близкий друг и заклятый враг его отца. Этот старик здорово помог Радею, особенно когда пропала их мать. Помог через силу. Отец почему-то не желал его видеть после ее пропажи. Они долго и часто спорили, бывало, даже дрались, но неизменно любили и стояли друг за друга. Растимир подозревал, что старик как-то связан с пропажей Анны, связан настолько, что едва ли не был причиной её ухода. То, что мама ушла по своей воле, он не сомневался, как ни старался отец убедить его в обратном. Велена и Ярош поначалу клялись и божились, что она потерялась, или её кто-то увел, но с годами он всё чаще натыкался на их замешательство в разговорах об этом. Словно все они знали правду, но боялись открыть её. Он чувствовал эту ложь, и виновником её был Радей. Он один твердо стоял на всём.

– Ты помнишь, какие поиски я организовал?! – кричал он. – Помнишь, сколько дней и сколько людей прочесывали лес и Болотину? Зачем я, по-твоему, всё это делал?

«Как же я мог это помнить? – думал в такие моменты он. – Ведь мне было всего три года».

– Дядька Волуй, доброго дня вам! Давно отец уехал? – спросил он, облокотившись о забор и крутя во рту жухлую соломинку.

– Давно уж, только солнце показалось, так и, эт самое, не было их уже. Только не уехали, а ушли, вона коняга ваша так в стойле и стоит, да-а. – протянул он, опершись о клюку, с которой не расставался уже много лет.

Растимир поглядел на стойло, конь и вправду был там, без упряжи, спокойно стоял, пережевывая сено.

– А когда вернутся, не сказали?

– Да откуда ж мне знать! Я ж, эт самое, только спины их видел. Как за ворота уходили. Верно, к рыбакам пошли, те опять сети поставили, Змейку перегородили, сволота. А нам тут голодай. Управы на них нет никакой, – разгорячился старик, а затем, погрозив кулаком с зажатой клюкой и смешно втянув голову, обиженно буркнул, – Набить бы морду!

– Тише вы, дядь Волуй, – улыбнулся Растимир, – дело надо миром решить, а то, чего доброго, и вовсе реку нам перекроют, с них станется.

– Да ну… – отмахнулся старик.

– Хороший сегодня денек, солнечный, – произнес он, оглядывая небо. – Хочу сегодня до Серого леса сходить, говорят там опять первородных видели. Брешут, конечно, но… Может, хоть огни повидаю.

– Дались они тебе, эти первородные, что с них проку-то? – пожал плечами дед.

– Умный вы человек, дядька Волуй, а дальше деревни нашей ничего не видите, – добродушно ответил Растимир.

– Моё время к концу подходит, и этот мир для меня сужается, мой мальчик. Небо становится все ниже, зимы – длиннее. Раньше я любил гулять до самого хребта, а теперь и за околицу выйти трудно. Так на что мне эти первородные? – улыбнулся старик.

– Они часть этого мира! – избегая спора, проговорил парень, – Такая же, что и мы.

– В моем мире их больше нет, Растимир, – грустно усмехнулся он и оглядел деревню. – Посмотри, разве встретишь ты здесь рыську, али нимфу? Даже лесные огни не кажут носа дальше Болотины. А ведь раньше, еще до твоего отца, они заглядывали в наши окна по ночам. Нет, Растимир, в моем мире их больше нет.

Старик смешно пожал плечами и пошамкал беззубым ртом. Из ближнего дома донесся звонкий женский голос:

– Волу-у-уй! Где ты?

– У-у-у, кляча старая! – заворчал он и смешно скривил морщинистое лицо. – Послушай меня, молодой человек, никогда не женись! Слышишь? Никогда! Одни. От баб. Беды.

Растимир улыбнулся, а старик тем временем задорно подмигнул и совсем было ушел, но у забора своего дома обернулся и, потупившись, проговорил:

– Ростик, сынок, надо сегодня вечером, эт самое, вспомнить бы… – он посмотрел в глаза парню полными сожаления глазами. – Ты заходи ко мне. Мне давно нужно кое о чем тебе рассказать.

«Вспомнить бы». Он всегда употреблял это выражение, – подумал парень, – не помянуть, не почтить память, а именно – вспомнить».

– Да, – вздохнул Растимир и, посмотрел себе под ноги. – Вас опять не пригласили?

– Я зажгу лампадку. Мы с бабкой вспомним об Анне. Не тревожься за нас и… заходи. Я буду тебя очень ждать сегодня.

Он скрылся в своей избе, оставив Растимира в смешанных чувствах. Внезапный ветер качнул верхушку дерева, что росло неподалеку, обрывая с него последние листья. Растимир поежился, вздохнул и побрел.

Он направился к дому, где жила Гжелка, девушка, при виде которой грудь его сама собой начинала выпячиваться колесом, плечи расправлялись, а кудри начинали колыхаться на невесть откуда взявшемся ветерке. Волуя у дома не было, видимо, ушёл к своей бабке, да и на самой улице людей было не много – работали в поле, выжимая из земли последние соки. Дом девицы стоял на правой стороне, ближе к началу, рядом с воротами, по бокам которых тянулся высокий частокол. Для защиты от кого здесь был этот частокол, Растимир не понимал, ведь опасного зверя в округе не водилось, разве что волки, а разбойникам просто нечего было стребовать с жителей Крайней. Тем не менее, высокие заостренные бревна стояли стеной, преграждая путь неведомой опасности. Поговаривали, что когда-то давно что-то здесь случилось, и что люди несколько недель жили в страхе, как их предки в темные времена. С тех пор и стали возводить такие стены, и с точки зрения обороны деревенька, окруженная с трех сторон водой, занимала очень выгодную позицию, если, конечно, враг не станет нападать с реки. Как бы то ни было, а бревна стояли крепко, правда, тяжелые ворота, давно не закрывавшиеся, намертво вросли в землю в распахнутом виде. Но это никого не тревожило.

– Хей, Ростик! – окликнули его двое людей, шедших навстречу. Один был здоровенным детиной, настолько большим, что любая лошадь стояла возле него чахлым осликом. Широкоплечий, с крепкими дубовыми руками он выглядел настоящим богатырем. Серая льняная рубаха, подпоясанная простой веревкой, колыхалась на могучей груди. Его тяжелая поступь и жалобный скрип всего, к чему он прикоснется, были всегда слышны задолго до его появления. Второй был поменьше. Неуклюжий, нескладный, с женскими бедрами и узенькими плечиками он казался принадлежным к той породе людей, которых никогда не воспринимают всерьез. Однако каждый здесь знал, что с ним лучше не связываться, потому как человек этот был подлый, жестокий и имеющий какую-то патологическую тягу к причинению зла. Это были братья Вид и Зубаха. Завсегдатаи местного кабака и главные дебоширы деревни. Были они всегда в приподнятом настроении и каждую встречу с Растимиром стремились сделать незабываемой. Незабываемой для него.

– На охоту собрался наш большой человек? – насмешливо проговорил Зубаха с противной улыбкой на лице. – Нарядился то, ты только глянь, Овидий, ну прямо воин, а!

Овидий с нахальной рожей перегородил дорогу Растимиру.

– Лешего опять увидал, не иначе! – проговорил Вид и дико заржал во всю свою лошадиную глотку. – Да ты хоть знаешь, кто носит такие доспехи?

Ростик только вздохнул, историю с лешим ему не могли забыть уже несколько лет, а виной всему был один пришлый, который до того был напуган, что побоялся идти в деревню и на протяжении нескольких недель искал обходной путь, но Змейка с одной стороны и болота с другой мешали ему сделать это. Совсем скоро он одичал и приобрел вид настоящего лешего, околачивался вокруг деревни, не решаясь ни войти в нее, ни уйти обратно, Тундору ему было не переплыть, слишком широка была эта река. Так и бродил по округе до самой встречи с Растимиром, а чуть его завидел, тут же бросился бежать, ломая кусты и дико вереща. Растимир с не меньшим криком кинулся в сторону деревни. Собрали тогда мужиков, слово сына старосты чего-нибудь да значит, взяли вилы, косы, топоры да колья и пошли в лес, а когда все выяснили, то подняли Ростика на смех, дескать, со страху вон чего себе напридумывал, столько народу на ноги поднял.

– Знаю! – обиженно буркнул Ростик и попытался протиснуться между ними.

– Знаю… – передразнил его Зубаха, отпихивая обратно – А коли знаешь, так зачем носишь? Или всё же на охоту пошёл?

– Вам нет дела до того, куда я пошёл! – собравшись с духом, зло пробурчал он.

– Так говоришь, будто убеждаешь нас в этом, – медленно проговорил Зубаха. – Ты это дело брось, мальчик! Так говорят господа со своими слугами, а какой же ты нам господин? Брал бы пример с брата своего. Вот где человек, начинающему дельцу всегда руку помощи протянет. И гордыни в нем нет! Да, Овидий?

– А то как же! – ухмыльнулся тот. – Я на его месте тоже в помощи не отказал бы.

– Шли бы вы отсюда! Вот узнает отец о ваших делах – выгонит! – набравшись смелости, сказал Растимир.

– А кто ж ему скажет? Уж не ты ли? – нагло спросил Зубаха, в то время как Вид прижал парня к забору своей огромной лапой.

– Чего молчишь, гадёныш? – от Овидия кисло пахло дешевым пивом. Взгляд был глуповатый и хамский, но злости в нём не было. В нём вообще не было ничего кроме тупого, первобытного превосходства сильного над слабым.

– Я не скажу, – проклиная себя за трусость, пробурчал Ростик.

– Громче! – зарычал Вид, отвратительно брызжа слюной. В тот же момент на его плечо опустилась рука брата.

– Я не скажу! – быстро повторил парень.

– Отпусти его, – Зубаха миролюбиво улыбался, – он никому ничего не скажет. Потому как знает, что за его акцией последует наша реакция, правда Ростик? Тебе не стоит сердить моего брата, однажды он может не рассчитать силы и случайно причинить тебе вред. А теперь беги, слушайся отца и брата.

Он повернулся и пошёл прочь, а Овидий с силой притянул его к себе и резко бросил в сторону, затем постоял немного над ним с угрожающим лицом и тоже тяжело удалился.

«Ну, доберусь я до вас! Настанет день, когда вы у меня в ногах валяться будете, проклятые ублюдки!» – зло подумал Ростик.

Он встал, стряхнул с себя пыль и весь оставшийся путь до дома Гжелки, проделал в сладких думах о различных вариантах скорой мести. Добравшись до её жилища, он перелез через забор и проторенной уже дорожкой, быстро прошмыгнул к заветному окошку, где была комната девушки. Осторожно заглянув внутрь, он в последний момент успел заметить обнаженную спину, которую в следующий миг скрыла белая с вышитым на ней узором длинная рубаха.

– Гжелка! – громким шепотом позвал он, досадуя, что не выглянул на минуту раньше.

Девушка обернулась, улыбнулась, затем осторожно прикрыла дверь в комнату и высунулась в окно.

– Привет, Ростик! – игриво сказала она, нарочито высовываясь из окна так, чтобы её груди осторожно выглянули из-под рубахи, давая разыграться фантазии.

Гжелка была красива, молода, с белозубой улыбкой и темными волосами, её пышные формы будоражили умы многих мужчин в этой деревне, и она знала об этом, потому ощущала себя единственной и бесконечно желанной девицей здесь. Не то, чтобы она была действительно единственной, просто её любовь к жизни была настолько велика, что затмила такие качества как скромность и сдержанность. За это Гжелку любили все, но вместе с тем это ей и мешало, потому что, во-первых, никто не воспринимал её как серьезную спутницу жизни, а, во-вторых, глядя на её мать, все понимали, что пышность её форм – признак вовсе не природной красоты и притягательности, а первый симптом совершенно тривиальной полноты.

– Ты куда собрался, лешего увидел? – широко улыбнулась она, обнажая ровненькие белые зубки.

– И ты туда же, – насупился Растимир. – Что вы этого лешего забыть то никак не можете?

– Ну, извини, извини, – не переставала улыбаться она. – Так ты все-таки куда?

– Отец попросил к лесу сходить, посмотреть, что там с силками, – произнёс он заранее заготовленную ложь. – Наше свидание завтра в силе?

– Если ты не передумал, то в силе, – игриво ответила она. – А что мы будем делать?

– Пусть это пока останется в тайне. А у тебя есть кто-нибудь дома? Может, я зайду на пару минуток? – глуповато улыбаясь, предложил он.

– Нет уж, потерпи до завтра! Кстати, Ярош сегодня свободен?

– Он с отцом уехал, не знаю, когда вернется, а что тебе до него? – подозрительно спросил Растимир.

– Да, ничего, – все с той же неизменной улыбкой сказала она. – Просто интересуюсь.

За её спиной что-то скрипнуло, девушка резко обернулась:

– Все, мне нужно идти. Беги, проверяй свои силки.

Она поцеловала свой пальчик и коснулась им носа Растимира, после чего захлопнула ставни, выглянула сквозь стекло в последний раз и скрылась в глубине комнаты. Растимир несколько огорченный столь скорым завершением разговора выбрался за пределы владений дома и пошёл по направлению к лесу. Вчера вечером Велена по секрету сказала ему, что Гжелка заглядывается вовсе не на него, а на Яроша, и что Ростик мал слишком для такой девушки как она. Услышав это, он поспешил пригласить её на свидание, в ходе которого собирался непременно все выяснить. Встреча была назначена на завтра, и он, признаться, очень её страшился.

А в это время, в доме напротив, где размещался небольшой трактир двое незнакомцев, которые поселились здесь пару дней назад, сидели в тесной комнате на втором этаже и приглушенно разговаривали.

– Слушай, Борна, а ты уверен, что это Корд? Может просто крупный зверь? – прогорклым голосом спрашивал небольшой коренастый человек, потягивая трубку и засовывая звонкую конструкцию, состоящую из металлических пружины и стержней, в кожаный наплечный мешок.

– Это корд. Он ясно выразился, – угрюмо ответил Борна, крепкий мужчина средних лет с усталым лицом, допивая бульон из деревянной миски.

– Ну, смотри, – с алчным блеском в глазах проговорил первый. – Это ж сколько нам отвалят то за эту животину?

– С учетом того, что уже дали, триста серебряных кун. И один золотой самородок, если изловчимся притащить его целиком, не потрепав шкуры. Но я бы на это не рассчитывал.

– Почему?! – набычился коренастый.

– Потому что, это корд, Борук. Корд! Не нимфа, ни оборотень, даже не леший. Это корд!

– И что? – погано ухмыльнулся Борук. – Не завалим?

– Не знаю, – честно признался он. – Корд – есть само воплощение силы и мудрости. Многие твари, которые обитают в чащобах, несокрушимы, непонятны, а порой и вовсе противоестественны. Чертенками и карлами пугают детей, заставляя их бояться леса и не заходить далеко. Оборотнями и лешими стращают целые деревни, морами и призраками уже небольшие шахтерские поселки, а колоссами – целые города. С половиной из них лучше никогда не встречаться, а другую половину я бы не хотел знать вовсе. Однако выше всего этого зверинца, выше этих тварей стоит корд. Понимаешь?

– Нет, – тупо ответил Борук.

Борна разочарованно вздохнул и поднялся на ноги.

– Ты бы принял заказ на нимфу? – вдруг просил он.

– Ну! – согласился Борук. – Ещё и трахнул бы по пути.

– А на оборотня?

– Ну, черт знает… Если прижало, взял бы.

– На лешего?

– Не! К этой твари я не подойду! – прорычал он и сплюнул на пол. – Помнишь, самому архонту пришлось положить чуть ли не три дюжины пехтуры, чтобы его извести? Целый лес близ Вишневого замка выжгли.

– Помню… – угрюмо подтвердил Борна. – Так чего мы-то вдвоем с тобой на корда лезем?

– У нас ловушка есть! – Он пнул мешок тяжелым сапогом, тот отозвался металлическим скрежетом. – И этот! Как его… Нежданности момент!

– Какой, к дьяволу, неожиданности?!

Борна встал, подошел к окну. Здесь, возле самого трактира, рос кряжистый тополь. Серый и стылый, с понурыми ветками и порченным к низу стволом, он напомнил наемнику его самого. Такой же одинокий, неудобный и некогда прекрасный.