Алексей Забугорный "Сценарист"

– Я читаю, – обиделся я. – Но позвольте… Если вы не играете Вашу супругу, то выходит, что…

– Именно! – ответил Собакевич. – Именно это и выходит!

«Господи…», – неопределенно подумал я, и осушил свой бокал.

Бармен посмотрел на меня сочувственно и смешал новый коктейль: «За счет заведения», – шепнул он.

– Да… – довольно жмурясь повторил Собакевич, – Маргариту.

– Ну, а вы? – спросил я Маргариту Николавну. – Вы кого будете играть?

– Я буду играть Собакевича.

Чтобы снова не попасть впросак, я только пожал плечами.

– Ну, Собакевича! – повторила она укоризненно. – Мой друг, определенно вам следует заняться своим образованием.

– Согласен, – отвечал я. – Но ведь Собакевич и Маргарита… образно выражаясь… живут на разных улицах?

– Ах да, – улыбнулась Маргарита снисходительно. – Забыла вам сказать, что спектакль экспериментальный. Конечно, с одной стороны нет Собакевича, а с другой – Маргариты, но соединить несоединимое, но разрушить устои, но заставить взглянуть по-новому… Ах, как это свежо, как великолепно! Нет, это невозможно, невозможно передать словами! – Простонала она, и тоже выпила.

– Сценарий, как мы уже сказали, написан европейским режиссером, – добавила Маргарита, переводя дух. – Только там, в Европе (она плавно повела рукой куда-то вдаль), – возможно такое. Ах, Европа! Идеи, прогресс, прорыв… После этого и смотреть не хочется на наше захолустье. – Она посмотрела кругом, зажмурилась, будто увиденное причинило ей боль и сказала бармену: «Мой друг! Прошу Вас…».

Бармен достал из-за стойки графин с водкой.

– Знаете, – промычала Маргарита, выпив еще и раздирая сало остренькими зубками, – приходите завтра на премьеру, и сами увидите.

– Хотите контрамарку? – добавил Собакевич.

– О чем же все-таки спектакль? – спросил я.

Мысль увидеть на сцене Собакевича в образе Маргариты, под ручку с Собакевичем – Маргаритой вызывала противоречивые чувства.

– Как бы вам сказать…, – протянул Собакевич, и почесал нос.

– Это трудно объяснить, – закивала Маргарита. – Сюжет не укладывается в привычные рамки. Зритель может представлять все, что угодно. В отличие от классики, которая давно всем набила оскомину здесь во всем, во всем – полная свобода. Определенно, это будет революция в искусстве!

– Ну, а какова все-таки основная мысль? – спросил я.

– Я же сказала вам, – отвечала Маргарита, раздражаясь, – во всем – свобода. Один увидит одно, другой – другое, третий вообще ничего не увидит, но только все поймут, что перед ними что-то такое, что… нет, это невозможно, невозможно описать! – Выкрикнула она почти уже со злостью, но тут снова запели колокольчики, и в уютном полумраке появились два господина.

– Добрый вечер! – воскликнул тот, что вошел первым.

На нем был мокрый от дождя плащ, широкополая шляпа и трость. Другой держал в руках потемневший от влаги бумажный пакет, перетянутый бечевой.

– Где веселье? – воскликнул первый господин. – Почему тихо? Музыку громче! –Больше свечей!

– Здесь нет свечей, – тихо заметил второй.

Какой ты, Михаил, реалист, право! – огорчился первый господин. – Впрочем, – добавил он, оглядываясь, – свечей здесь действительно нет. Что-ж, твой выход!

Второй господин надорвал бумажную обертку и извлек из прорехи несколько толстых, темных восковых свечей, богато украшенных замысловатым орнаментом.

– Подарок заведению, – пояснил первый. – Для услаждения вкуса присутствующих и создания атмосферы.

– Благодарю, – ответил бармен бесстрастно.

Свечи расставили на столиках, полках и барной стойке и зажгли.

– Позвольте отрекомендоваться, – сказал первый господин. – Катамаранов. – И протянул мне руку.

– Йорик, – ответил я.

– Вы бедны? – поинтересовался Катамаранов.

– Отнюдь. Но моя матушка в молодости была романтически настроена.

– Это случалось с девушками тех лет, – согласился Катамаранов, и указал на того, что с пакетом. – Это Михаил. Любитель восковых свечей с орнаментом. Рекомендую.

– Очень приятно, – кивнул я.

– Собакевич, – нехотя представился Собакевич и демонстративно выпил.

– Маргарита, – сказала Маргарита и снова провела ладонью по волосам.

Вновь прибывшие уселись рядом с нами и заказали пива.

Катамаранов отхлебнул из своего бокала, посмотрел на нас, снова отхлебнул и опять посмотрел.

– У вас несколько неестественный вид, господа, – сказал он. – Возможно, мы своим неожиданным появлением отвлекли вас от интересной беседы, и если это действительно так, то мы искренне…

– Вовсе нет! – перебила Маргарита. – Мы как раз обсуждали новую роль Собакевича и мою, и к разговору нашему вы можете присоединиться в любую минуту.

– Роль Собакевича? – живо спросил Михаил. – Так вы – актеры?

– Да, – живо отозвался Собакевич. – Актеры.

– Какое совпадение! – обрадовался Михаил. – А я как раз большой театрал. То-то я смотрю, мне лица ваши будто бы знакомы.

– Возможно, возможно, – вздохнул Собакевич, и придал своему грубо скроенному лицу выражение, какое бывает у великих, но скромных людей, когда им вдруг станет грустно. – Меня, знаете ли, часто узнают, но что поделать…

– Собакевич будет играть Маргариту, – сказала Маргарита и обвела нас взглядом, чтобы еще раз насладиться произведенным эффектом.

– То есть…, Катамаранов на секунду замешкался и посмотрел на Маргариту вопросительно.

– Нет, не меня, – улыбнулась Маргарита, – а другую Маргариту.

Катамаранов поперхнулся пивом.

– Неужели…?

– Ее самую, – улыбнулся Собакевич.

– А я буду Собакевичем, – заявила Маргарита. – Гениальный, гениальный спектакль! Наверняка будет аншлаг. – Хотите контрамарку?

– Но позвольте…, – озадачился Катамаранов. – Они ведь, кажется…

– Именно, что только кажется! – воскликнула Маргарита, снова начиная раздражаться. – Спектакль экспериментальный и нужно обладать хоть немного воображением, чтобы понять, что… впрочем, вот перед вами Йорик, который все вам объяснит не хуже нашего.

И добавила, посмотрев на меня с издевкой: «Правда, Йорик?»

***

Свечи струили теплый свет. За окнами совсем стемнело, и в окна эти густо лепил мокрый снег.

Собакевич достал из нагрудного кармана своего пиджака серебряную трубочку, закурил, и клубы ароматного дыма, разрастаясь и сливаясь друг с другом, стали заполнять помещение.

– Сейчас самое время рассказывать истории, – мечтательно сказала Маргарита.

– Здорово, знаете ли, было бы послушать, – ответил Михаил, глядя на Маргариту томно.

– Слушать всякий может, – осадила его Маргарита. – Но, чтобы один слушал, другой, как известно, должен именно рассказывать. Вот вы, например, – Маргарита холодно взглянула на Михаила. – О чем бы вы рассказали?

– Мне… нечего рассказать, – вздохнул Михаил. – Единственное мое увлечение – свечи с орнаментом. В остальном моя жизнь – к счастью или нет – состоит из серых будней. Собственно, затем я и пришел сюда, – чтобы внести в нее хоть какое-то разнообразие.

– Стало быть, все дело в алкоголе? – подняла бровь Маргарита.

– Именно, – ответил Михаил, и добавил: «Странно… я не испытываю неловкости признаваясь в этом. Алкоголь окрыляет, дарит чувство свободы и веру в то, что все достижимо, что все еще впереди…»

– Это, безусловно, прекрасно, – перебила его Маргарита, – но я совсем не то имела ввиду. Все мы тут любители этого дела (она щелкнула себя по шее), и никто не делает из этого тайны. И потом – если в вашей повседневной жизни, как вы сами признались, ничего не происходит, кроме свечей, расскажите тогда, чем живет ваш дух?

– Дух? – рассеянно повторил Михаил.

– Дух, – подтвердила Маргарита. – Сознание. Ментальное тело. Иными словами, – что творится по ту сторону вашей черепной коробки, пока вы сидите здесь и напиваетесь с отсутствующим видом?

Михаил покраснел и отвел глаза: «Простите, но… по-моему, это личное, и…»

– Какой вы, право, скучный, – сказала Маргарита, и вдруг повернулась туда, где в углу помещался господинчик с блокнотом.

Мы все, повинуясь коллективному чувству, сделали то же, и оказалось вдруг, что господинчик этот не пишет вовсе как ранее, в свой блокнот, а сидит на самом краешке стульчика, подавшись вперед, и наблюдает за нами настороженно и тревожно.

– Здравствуйте! – воскликнула Маргарита.

Господинчик, будучи уличен, вздрогнул, сделался бледен, заморгал часто, криво как-то улыбнулся, дернул локтем и столкнул блокнот. Смутившись еще более, он полез за ним под столик, задел при этом стул, который с грохотом свалился на пол, от неожиданности подпрыгнул, ударился затылком о столешницу и упал на собственный зад, при этом не переставая виновато улыбаться.

– Вот незадача…! – воскликнул бармен, а мы бросились на помощь.

Господинчика поставили на ноги, поинтересовались, не ушибся ли он, и не желает ли присоединиться к нашей компании, но тот, ошалев от всеобщего внимания, лишь все бледнел, улыбался с диким каким-то оскалом и озирался как загнанный зверь.

– Я только хотела спросить, – в шутку, разумеется, – говорила Маргарита, – не расскажете ли вы нам что-нибудь, раз уж другим, – извиняюсь, – слабо.

Тем временем бармен прибыл на место происшествия. Усадив господинчика снова за стол, он поставил перед ним новую рюмку абсента, и от имени заведения извинился за нелепый инцидент. Все мы, также извинившись и пожелав господинчику приятного вечера, вернулись за свой столик.

– Бывают же казусы, – шепнул Михаил.

– Странный тип, – согласилась Маргарита.

– Оставьте, господа, – возразил Катамаранов. – Никто из нас не выбирает, каким ему быть, а потому… Кстати, бармен, вы, кажется, забыли поджечь абсент.

– Я не забыл, – отвечал бармен, – я лишь опасаюсь за судьбу заведения.

– Ну, а раз так, то и оставим, как есть, – отвечал Катамаранов. – Если помните, мы хотели истории рассказывать.

– Клянусь честью, сегодня здесь уже произошла история, – захохотал Собакевич, тыча пальцем в господинчика.

Мы все зашикали на него, а Маргарита вздохнула: «Что-ж, если другим и в самом деле нечем поделиться, то, видно, придется мне. Итак…»

Все мы с интересом приготовившись слушать, и Маргарита начала.

– История эта случилась не то, чтобы давно, но и не совсем недавно, – говорила она, и свет свечей ласкал ее лицо. – Возможно, часть ее – плод моего воображения, а может быть, и вся она таковой является; хотя, весьма вероятно, что все в ней правда от первого до последнего слова. Впрочем, пусть каждый решает сам и действует соответственно, а посему…

***