А.П. Беликов "Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура"

Следующий сложный вопрос – определение агрессора в I Македонской войне[310 - Holleaux M. Rome and Macedon: Philip against the Romans // CAH. Vol. VIII. P. 116; Hammond N.G.L. Illyris, Rome… P. 21; Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon, 205–200 B.C. // JRS. 1954. Vol. XLIV. P. 31–32.]. Многие отводят эту роль Филиппу. Агрессивность проявила Македония, пытавшаяся отнять у Рима Иллирию, в которой он был заинтересован[311 - Holleaux M. Rome, et la Grece et les monarchies hellenistiques. Paris, 1920. P. 142.], политика Рима была оборонительной. Внешне всё так и выглядит: Филипп напал, римляне защищались, но такая оценка довольно поверхностна. С другой стороны, Дж. Файн полагает, что оборонительной была политика Македонии[312 - Fine J.V.A. Macedon, Illyria… P. 36.]. К.А. Ревяко называет агрессором только Рим и отрицает агрессивность царя[313 - Ревяко К.А. Пунические войны. Минск, 1988. С. 180;].

В действительности агрессорами являются обе стороны. Македония была заинтересована в Иллирии не менее, чем Рим. Для Рима Иллирийские войны были превентивными, вызванными его агрессивной борьбой с Карфагеном. Для царя война за изгнание римлян была такой же, обусловленной агрессией в Греции и нежеланием иметь здесь конкурента. «Оборонительный империализм» продемонстрировали обе стороны, их столкнули агрессия Рима против Карфагена (в перспективе – и против Балкан), и Македонии – против Греции. Появление Рима на Балканах было опасно для македонской гегемонии, но эта опасность не имела ярко выраженного характера и не так бросалась в глаза. Вторжение Филиппа в римские владения представляло непосредственную угрозу римским интересам, поэтому из двух агрессоров таковым порой признаётся только Филипп.

Другой спорный вопрос – это готовность царя воевать в Италия. Господствует имение, что царь мечтал об этом[314 - Будзишвили Т.Г. Восточный вопрос в истории Римского государства в конце III – первой половине II в. до н. э. Автореф. дис… канд. ист. наук. Тбилиси, 1988. С. 11; Holleaux M. Rome and Мacedon… P.118; May J.M.F. Macedonia and Illyria (217–167 В.С.) // JRS. 1946. Vol. XXXVI. P. 511; Griffith E.T. An Early Motive… P. 6; Gruen E.S. The Hellenistic World… Vol. 2. P. 375.], только немногие подвергают это сомнению[315 - Фриман Э. Методы изучения истории. М., 1893. С. 230; Жебелёв С. Из истории Афин. 229—31 гг. до Р.Х. СПб., 1898. С. 78; Ранович А.Б. Указ. соч. С. 254; Niebuhr B.G. Opus cit. P. 421; Smith P. Opus cit. P. 481; Grimal P. Opus cit. P. 351–355; Hammond N.G.L. Epirus. Oxford, 1967. P. 607.]. Д. Мэй признаёт, что попытки Филиппа вытеснить римлян из Иллирии были объективно более полезны для него, чем поход через Адриатику[316 - May J.M.F. Macedonia and Illyria… P. 51.]. Вообще уверенность, что Филипп желал воевать в Италии, основывается всего лишь только на трёх указаниях источников, другие свидетельства вторичны и опираются на них:

1. Амбиции Филиппа и его мечты о мировом господстве (Pol. V.108.5). Это утверждение Полибия бездоказательно и не заслуживает доверия. 2. Для переправы в Италию царь считал нужным покончить с делами в Иллирии (Pol. V.108.4). Ему не удалось захватить Иллирию, но не это было причиной того, что он так и не появился в Италии. После овладения Иллирией ему было просто незачем воевать в Италии. Оба предыдущих пассажа Полибия полностью опровергаются приведённым самим же автором текстом договора с Ганнибалом. 3. Царь обязался переправиться в Италию и участвовать в войне, после победы Италия и добыча остаются Ганнибалу. Затем обе армии отправляются на Восток и воюют, с кем укажет Филипп (Liv. XXIII.33). Причём Балканы остаются Филиппу (Liv. Ibid.). Почти теми же словами излагают договор Евтропий – «по искоренении римлян переправляются в Грецию» (III.VII), Аппиан (Маc. I) и Зонара (IX.3). Небывалые условия! «In has ferme leges…» – «на таких примерно условиях…» (Liv. XXIII. 34.1) был заключён договор царя с пунийцем. Отсюда следует, что самого документа Ливий не видел и излагает тенденциозных анналистов. Предполагалось, что царь сможет выставить 200 кораблей (Liv. XXIII.33), – это доказывает фальсификацию, так как у Филиппа практически не было флота (о чём могли не знать анналисты).

Вариант Ливия имеет сторонников в основном в старой литературе[317 - Герцберг Г.Ф. Указ. соч. С. 254; Вегнер В. Указ. соч. С. 434; Бибиков П. Очерк международного права в Древней Греции. М., 1852. С. 107; Лапин Н. Ганнибал. М., 1939. С. 46; Бокщанин А.Г. История международных отношений… С. 54; Шофман А.С. Указ. соч. С. 200; Ferguson A. Opus cit. P. 139; Robinson С.E. Opus cit. P. 65; Grimal Р. Орus cit. P. 349.]. Положение царя в Греции было достаточно прочным[318 - Шифман И.Ш. Ганнибал. 2-е изд. М., I981. С. 154.], ему незачем было принимать на себя такие тяжёлые обязательства (анналисты плохо знали ситуацию в Греции!). Едва ли он желал вмешательства пунийцев в греческие дела[319 - Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма. М., 1982. С. 252.]. Логичнее было самому вытеснить римлян из Иллирии. «Условия невероятны, даже нелепы, что доказывает и документ, приведённый Полибием»[320 - Соколов Ф.Ф. История Рима. Ч. I. Б.м. Б.д. С. 417.]. По мнению М. Олло, упоминаемый Ливием договор поддельный, сфабрикован анналистами и не заслуживает внимания[321 - Holleaux M. Rome and Macedon… P. 119. Note 1.]. Текст Ливия ошибочен[322 - Chroust A.-H. Opus cit. P. 96.].

Полибий, несомненно, приводит подлинный текст договора[323 - Соколов Ф.Ф. Третье столетие… С. 258; Heitland W.E. Opus cit. P. 267; Hallward B.L. Opus cit. P. 62; Chroust A.-H. Opus cit. P. 75.]. Римляне захватили македонских послов с текстом соглашения (Liv. XXIII. 34; App. Mac. I) – очевидно, автору позволили снять копию в архиве, он даёт буквальный перевод с финикийского. Если версия Полибия расходится с вариантом Ливия, то в данном случае доверять следует именно и только Полибию. По Полибию (VII. 9), союзники обязались воевать до победы, затем Рим очищал Балканы и не должен был туда вмешиваться. Это выражено предельно конкретно и чётко (см.: Polyb. VII.9.13–14), меж тем как обязательства союзников изложены очень неопределённо. Стороны согласились на взаимную помощь, но в тексте договора нет ни слова об обязанности царя высадиться в Италии.

Не предусматривалось и «уничтожение» (Liv. XXI.30) Рима – в текст договора введён пункт, что союзники помогут друг другу в случае будущих войн с Римом. Соглашение – скорее договор дружбы, чем военный наступательный союз. Стороны вели себя не очень честно: Филипп не собирался оказывать реальную помощь, а для Ганнибала союз имел форму берита[324 - О берите см.: Bickerman E.I. Opus cit. P. 8—12; Chroust A.-H. Opus cit. P. 79, 82–83.], личного договора – что не налагало на карфагенское правительство абсолютно никаких обязательств.

Филиппа напрасно обвиняют в вялости и «нерешительности»[325 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 589.] – Полибий отмечает присутствие духа, энергию царя, способность действовать и смелость на войне (IV.77). Скорее у него был даже избыток энергии[326 - Жебелёв С. Из истории Афин. С. 96.]. Нельзя объяснить его бездействие «отсутствием флота»[327 - Adcock F.E. The Roman Art of the War under the Republic. Cambridge, 1940. P. 35; Roebuck C. The world of ancient times. New York, 1966. P. 467.] или тем, что римские корабли «помешали»[328 - Cary M. Opus cit. P. 167; Cary M., Haarhoff T.J. Opus cit. P. 65; Oost S.I. Opus cit. P. 32.] ему высадиться в Италии. У Филиппа было некоторое количество ахейских, вифинских и карфагенских кораблей, позже он даже думал дать бой римскому флоту, господствовавшему в Ионическом море (Liv. XXVII.30.15–16), но для крупного десанта в Италию их было явно недостаточно. Только в 208 г. до н. э. царь начал строительство 100 военных кораблей (Liv. XXVIII.8.14), но в это время высадка в Италии была уже совершенно бесперспективна. Очевидно, уже тогда у Филиппа появились планы агрессии в Эгеиде, для чего и предназначался будущий флот. Уже в 201 г. до н. э. македонские суда на равных сражались с родосско-пергамским флотом: у Филиппа было 53 крупных корабля и 150 мелких (Polyb. XVI.29) – имея такие силы в 212 г. до н. э., царь легко смял бы римскую заградительную эскадру. Но он восемь лет после Канн не предпринимал ничего для создания флота, способного десантировать крупные силы через Адриатику. Страх, что царь появится в Италии, был абсолютно не обоснован[329 - Havell H.L. Opus cit. P. 269.].

Филипп планировал «обеспечить за собой часть Италии»[330 - Frank T. Roman imperialism. P. 143.]. Но из договора никак не следует, что замышлялся такой раздел. Т. Франк полагает, что Карфаген не хотел делиться, царь не вторгся в Италию лишь потому, что этого не желал сам Ганнибал, опасающийся конкурента. От Филиппа откупились, дав ему свободу действий в Иллирии, чем он был разочарован[331 - Frank T. Roman imperialism. P. 143.]. На самом же деле Иллирия была единственной его целью! Ганнибал, испытывая недостаток войск, умолял свое правительство о резервах. Вероятно, он побуждал царя к переправе, но тщетно. Д. Мэй уверен, что карфагенские эскадры, позже прорывавшиеся в Адриатику в 209 и 208 гг. до н. э., шли установить контакт с Филиппом[332 - May J.M.F. Macedonia and Illyria. P. 51.]. Возможно, это была последняя попытка Ганнибала убедить царя высадиться в Италии, для пунийца это было крайне желательно, но для самого Филиппа V в такой авантюре не было ни малейшего смысла.

Летом 214 г. до н. э. Филипп осадил Аполлонию. Мнение Т. Моммзена, что царь плыл в Италию, но, нарушив обещание Ганнибалу, повернул к Аполлонии[333 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 589.], ни на чём не основано и ошибочно. Разбитый римлянами на суше, он сжёг свои суда и бежал (Liv. XXIV.40). Римляне оставили в Орике флот и могли наблюдать за обеими сторонами пролива (Polyb. VIII.1; Liv. Ibid.). Безопасностью протектората они временно пожертвовали ради защиты Италии, вторжения царя на Апеннины они явно не боялись и не желали зря дробить силы[334 - Oost S.I. Opus cit. P. 32.]. Поэтому Филипп к 212 г. до н. э. легко захватил Парфинию и Атинтанию, и тогда сенат заключил союз с Этолией, чтобы не дать ему развить успех в Иллирии. Именно в Иллирии едва ли сенат верил в его «италийские планы», а к этому времени римляне имели подробную информацию о состоянии дел в Элладе и возможностях Македонии.

Почти общепринятое мнение, что высадиться в Италии царю помешала вовремя устроенная сенатом Этолийская война[335 - Кончаловский Д.П. Аннибал. Пб., 1923. С. 106; Лапин Н. Указ. соч. С. 49; Мишулин А.В. История Древнего Рима. М., 1946. С. 36; Бокщанин А.Г. История международных отношений… С. 54; Стоилов С. Анибал. София, 1966. С. 92; История Древнего Рима / Ред. А.Г. Бокщанин. М., 1971. С. 100; Ferguson A. Opus cit. P. 141, 175; Pelham H.F. Outlines of Roman History. London, 1893. P. 116; Havell H.L. Opus cit. P. 269; Holleaux M. Rome and Macedon. P. 213; Homo L. Opus cit. P. 253; Thiel J.H. Studies on the history of Roman Sea-Power in republican times. Amsterdam, 1946. P. 100; Swain J.W. Opus cit. P. 151; Klaffenbach G. Opus cit. S. 4; Engers M. Opus cit. S. 138; Hansen E.V. The Attalids of Pergamon. 2

ed. Ithaca; London, 1971. P. 47.] (см. 2-ю главу), не имеет никаких оснований. Невозможно согласиться, что «римляне не допустили появления македонских войск в Италии»[336 - Трухина Н.Н. Комментарии // Корнелий Непот. О знаменитых иноземных полководцах. М., 1992. С. 96. Прим. 2.]: на самом деле Филипп никогда не планировал вторжения туда. Уже в 214 г. до н. э. Ганнибал контролировал Юго-Восток Италии, он очень хотел захватить Тарент (Liv. XXV.8) и ждал Филиппа. Осенью 213 г. до н. э. царь взял Лисс (Polyb. VIII.16), получив прямой и близкий выход к морю на Балканах, а зимой 213/212 г. до н. э. пуниец занял в Италии Тарент (Polyb. VIII.36), обеспечив тем самым вероятную возможность быстрой переправы туда македонских войск. Между захватом Лисса в 213 г. до н. э. и выступлением этолийцев в 211 г. до н. э.[337 - Или даже в 210 г. до н. э., как это аргументировано доказал Р. Эррингтон: Errington R.M. The dawn of Empire. P. 114.] (Liv. XXVI.24; Justin. XXIX.4) лежит слишком много времени. Нельзя объяснить, почему Филипп, якобы страстно мечтавший воевать в Италии, не воспользовался им. Почти вся Иллирия была захвачена царём без труда, а в Италии он мог получить только тяжёлые бои – и ничего взамен. Филипп ограничил свои действия Иллирией, даже не пытаясь помочь пунийцу[338 - Jaczinovska M. Opus cit. S. 102.].

Эфемерный союз[339 - Шифман И.Ш. Указ. соч. С. 157.] Филиппа с Ганнибалом был опасен только внешне[340 - Нич К. Указ. соч. С. 193.] и ничего не дал ни одной стороне[341 - Ковалёв С.И. Указ. соч. С. 239; Ковалёв С.И., Штаерман Е.М. Очерки истории Древнего Рима. М., 1956. С. 86.]. Царь рассчитывал использовать затруднения пунийцев, нуждающихся в союзниках, для достижения собственных целей[342 - Шифман И.Ш. Указ. соч. С. 154.]. Он лишь на время мог быть союзником Ганнибала, в перспективе же в случае победы над Римом Филипп мог стать врагом Карфагена. После того как Этолия в 206 г. до н. э. заключила сепаратный мир с Филиппом, I Македонская война далее шла очень вяло – поражение Карфагена стало очевидным, и для царя она утратила смысл. Он ещё мог заключить приемлемый мир и «очень желал его» (Liv. XXIX.12). Рим стремился освободиться для удара в Африке (ibid.) и был готов на уступки, царь хотел урвать хоть что-то. По миру 205 г. до н. э. Атинтания отошла Филиппу (ibid.). Уступки шли в основном от царя – он очистил большую часть завоёванных территорий. Рим уступил ему «свою» Атинтанию и «чужой» Лисс, принадлежащий Скердилаиду[343 - May J.M.F. Macedonia and Illyria… P. 49.]. Утверждения, что Рим сохранил все свои владения[344 - Мишулин А.В. Античная история Греции и Рима. М., 1944. С. 117.] и получил контрибуцию[345 - Стоилов С. Указ. соч. С. 93.], ошибочны. Стороны обязались не обижать союзников друг друга.

Компромиссный мир[346 - Pelham H.P. Opus cit. P. 127; Ehrenberg V. Man, State and Deity. London, 1974. P. 72; Dieter H., Gunter R. Romische Geschichte bis 476. Berlin, 1979. S. 80.] не разрешил противоречий. Стороны не считали его ни надёжным, ни заключённым по доброй воле (App. Mac.III.2). Эта оценка Аппиана является ключевой для правильного понимания последующих событий. Он мог только прервать борьбу, искреннего примирения не было[347 - Жебелёв С. Из истории Афин. С. 96; Мишулин А.В. Античная история… С. 139; Трухина Н.Н. Политика Рима в Восточном Средиземноморье во второй половине III в. до н. э. (229–205 гг.) // ВМУ. Сер. История. № 2. С. 72; Heitland W.E. Opus cit. Vol. 1. P. 316; Balsdon J.P. Rome and Macedon. P. 31.]. В сложившейся ситуации мир был выгоден обеим сторонам. Однако он не был «триумфом Филиппа»[348 - Walbank F.W. Philip V of Macedon. P. 140.], другая крайность – «Рим был единственным, кто извлёк выгоду из мира»[349 - Бенгтсон Г. Указ. соч. С. 260.], не принёсшего никакой пользы Македонии[350 - Пастухов И. Указ. соч. С. 102.]. Условия мира были благоприятны для Филиппа[351 - Ранович А.Б. Указ. соч. С. 257.]. Утверждение Н.Ф. Мурыгиной, что война окончилась поражением царя[352 - История Древнего мира / Ред. А.Г. Бокщанин. Т. 2. М., 1982. С. 253.], не имеет оснований, как и мнение Э. Фримана о том, что поражение потерпел Рим[353 - Фриман Э. Указ. соч. С. 232.]. Главная задача – укрепиться на Балканах – была достигнута. Важен результат. Несмотря на уступки Филиппу, мирный договор усиливал позиции Рима в Греции[354 - Смирин В.М. Римская республика III–I вв. до н. э. // История Европы. Т. 1. С. 451.].

Многие исследователи полагали, что появление Рима на Востоке было роковой необходимостью, вызванной заботой о собственной безопасности[355 - Пирогов В.Н. Исследования по римской истории, преимущественно в области третьей декады Ливия. СПб., 1878. С. 269. Так же считали Т. Моммзен, Т. Франк, Х. Скаллард и многие другие.]. На самом деле Рим вёл защитные войны, только будучи ещё малым городом. Тогда он действительно сражался за существование. Затем, окрепнув, боролся за гегемонию в Италии, потом – уже за покорение Италии[356 - Интересно, что это было первым, малым кругом агрессии. Потом всё (гегемония – доминирование – покорение) повторилось уже в рамках всего Восточного Средиземноморья. Италийский опыт, несомненно, пригодился!]. Теперь же Рим воевал не с теми, кто угрожал его существованию или хотел отнять у него свободу, – он враждовал с теми, кто хотел отнять у него власть над какой-то территорией. Или стоял у него поперёк дороги на его пути к такой власти. Разница с былыми войнами огромная!

Римско-пуническая борьба, агрессивная по сути, вела к так называемым превентивным войнам. Однако превентивная война – «любимое дитя любого империализма»[357 - Homo L. Opus cit. P. 259.]. Чтобы обеспечить успешную агрессию в одном месте, приходится вести «оборонительную» войну в другом. Логика развития любой агрессии требует «превентивных мер», растущая экспансия и превентивные войны тесно связаны друг с другом[358 - Утченко С.Л. Политические учения Древнего Рима. М., 1977. С. 46.]. Эти войны часто ведут к завоеваниям[359 - Raditsa L. Bella Macedonica // ANRW. Bd. 1. Berlin; New York, 1972. P. 569.].

Агрессивность Рима понимали и современники. Саллюстий приводит письмо Митридата[360 - Сомнительно, что это письмо является подлинным.]: «У римлян есть лишь одно основание для войн – желание владычества и богатства» (Hist. V.6). Юстин, явно отражая не дошедшую до нас антиримскую традицию, приводит слова Деметрия, характеризующие римлян: «которые, не довольствующиеся пределами Италии, а охваченные бесстыдной надеждой овладеть всем миром, ведут войны против всех царей» (XXIX.2). Полибий ставил своей целью показать, как все известные земли попали под власть Рима за 53 года (I.1.5), он рассматривал римскую историю как последовательное осуществление плана покорения мира. Разумеется, такого плана не было, да и сама идея мирового господства пришла в Рим намного позже[361 - Подробнее см.: Carcopino J. Les etapes de l’imperialisme romain. Paris, 1961. P. 533; Werner R. Das Problem Des Imperialismus und die romische Ostpolitik im 2 Jahrhundert v. Chr. // ANRW. Bd. 1. S. 501–563.], но были действия, подготовившие эту идею. Очевидно, до 201 г. до н. э. Рим не имел определённой восточной политики[362 - Boak A.E.R., Sinnigen W.G. Opus cit. P. 127.] и долгосрочной программы[363 - Машкин Н.Ф. Основные проблемы… С. 13; Homo L. Opus cit. P. 255; Adcock F.W. Roman Political Ideas and Practice. Ann Arbor, 1959; idem. The Roman Art of War… P. 92; Starr C.G. Opus cit. P. 477.].

Есть мнение, что война была великой целью существования римлян[364 - Финлей Г. Греция под римским владычеством. М., 1876. С. 17.]. На это прекрасно ответил Полибий: «Ни один здравомыслящий человек не ведёт войны только ради того, чтобы одолеть в борьбе… Всё делается ради выгод…» (III.4.9—11). В свете этих выгод и следует рассматривать генезис восточной политики римлян. Они скоро поняли, что их интересы не ограничиваются только Италией[365 - Scullard H.H. A history of the Roman World from 753 to 146 B.C. London, 1961. P. 228.]. Сначала их политика была крайне гибкой и осторожной, приходилось учитывать существование сильных противников – Карфагена и Македонии.

Против последней Рим пытался создать общегреческую коалицию. Для этого нужно было привлечь к себе греков, используя противоречия эллинского мира, сенат натравливал их друг на друга. Его политика состояла в образовании возможно большего числа враждебных между собой государств[366 - Ферреро Г. Величие и падение Рима. Т. 1. М., 1915. С. 24; Сергеев В.С. История Древнего Рима. М.—Л., 1925. С. 15.]. Ганнибал, только однажды разбитый римлянами, отмечал, что могущество Рима состоит не в его военной мощи, а в способности разъединять противников[367 - Сергеев В.С. Дипломатия древнего Рима // История дипломатии. 2-е изд. Т. 1. М., 1959. С. 69.]. Эллинистический же Восток был настолько разобщён, что неминуемо должен был стать легкой добычей Рима[368 - Жебелёв С.А. Древний Рим. Ч. 1. М., 1924. С. 72.].

После II Пунической войны Рим активизировался на Востоке. Эта война, помимо всего прочего, имела для Рима ещё одно важное значение. Она заставила мыслить международными категориями[369 - Scullard H.H. A history… P. 315.]. Мышление Рима стало шире. В значительной степени – благодаря тем урокам, которые он получил на Балканах. Победа над Ганнибалом обеспечила Риму господство на Западе[370 - Лозинский С.Г. История Древнего мира. Греция и Рим. Пг., 1923. С. 110.]. Политические задачи в этом регионе были выполнены, чтобы закрепить успех, оставалось покорить Испанию и покарать цизальпинских галлов. Для обеспечения гегемонии на Западе уже не приходилось затрачивать серьёзных политических усилий. На Испанию ушло много времени, но теперь всё сводилось именно к военным усилиям. Западная политика перестала быть глобальной после устранения Карфагена, дипломатическая активность переместилась на Восток. Сенат стал понимать, что события вне Италии влияют на её судьбу, таким образом, причина обращения на Восток кроется и в изменении политической установки.

Рим смог активнее заняться Востоком не только дипломатически, но и прямым военным вмешательством. Г. Скаллард считает, что сначала следовало покорить Запад[371 - Scullard H.H. Roman politics 220–150 B.C. Oxford, 1951. P. 90.], однако ситуация, сложившаяся на Востоке, требовала немедленного вмешательства[372 - Gast J. The history of Greece. Vol. 2. Basil, 1747. P. 71.]. Опоздав, Рим мог много потерять. Натиск на Восток был предпочтительнее и легче. Против иберов и галлов не на кого было опереться, а на Востоке можно было использовать противоречия многих существующих там государств. I Македонская война показала, что таким путём можно сберечь собственные ресурсы, и римляне предполагали следовать этому и впредь[373 - Adcock F.E. The Roman Art of War… P. 87.]. Если на Западе угрозы римскому владычеству не стало, то на Востоке сильная Македония беспокоила сенат. Помня о своей медлительности, позволившей Ганнибалу перенести войну в Италию, правительство было готово «действовать на опережение» и ударить первым. Теперь в поле зрения старались держать весь известный мир, иметь о нём полную информацию и не дать подняться возможному конкуренту. II Македонская война логично вытекала из II Пунической. И, став на путь агрессии, Рим уже не мог остановиться, пока существовали другие сильные державы.

Филипп V желал компенсировать неудачу в Иллирии захватом египетских владений в Эгеиде. Одновременно Антиох III пытался отнять у Египта Келесирию и малоазийские владения. Источники очень туманно говорят о союзе царей с целью раздела Египта (Poyb. XV.20.4; Liv. XXXI.14.5; App. Mac. IV), ссылаясь на сообщения родоссцев (App. Ibid.) и египтян (Just. XXX.2.8). Очень многие исследователи верят этим слухам[374 - Моммзен Т. История Рима. Т. 1. С. 656; Вегнер В. Рим. Т. 1. СПб., 1902. С. 481; Ранович А.Б. Эллинизм… С. 258; Шофман А.С. История античной Македонии. Т. 2. Казань, 1963. С. 212; Горемыкина В.И. История Древнего Рима. Минск, 1980. С. 27; Gast J. Opus cit. P. 64; Mahaffy J.P. Greek life and thought. London, 1896. P. 467; Niebuhr B.G. Lectures… P. 424; Homo L. Opus cit. P. 258; Holleaux M. Rome and Macedon… P. 150; Bickerman E.J. Bellum Amtiochicum // Hermes. 1932. Bd. 67. Hft. 1. S. 47; McDonald A.H., Walbank F.W. The origins of the Second Macedonian War // JRS. 1937. Vol. XXVII. Pt. 2. P. 182; Lafforque G. L’Orient et la Grece jusqu’a la concuete romaine. Paris, 1977. P. 253; Grant M. Op. cit. P. 115; Levi P. Atlas of the Greek World. Oxford, 1988. P. 194; Bowder D. Outline History 776—30 B.C. // Who was Who in the Greek World / Ed. By D.Bowder. Ithaca; New York, 1982. P.44.] и даже приводят нелепые подробности: «Египет и Кипр – Антиоху, Киклады, Ионию и Кирену (??!! – А.Б.) – Филиппу»[375 - Шелдаров Н., Лилчик В. Кралевите на античка Македониjа и нивните монети во республика Македониjа. Скопjе 1994. С. 98.]. Другие, как Х. Браунерт, полагают, что цель договора царей заключалась не в отторжении территории самого Египта, а в разделе его заморских владений и уничтожении египетской гегемонии[376 - Braunert H. Hegemoniale Bestrebungen der hellenistischen Grossmachte in Politik und Wirtschaft // Histotia. 1964. Bd. 13. S. 92.]. Заметим: для этого времени говорить о гегемонии Египта уже едва ли оправданно. Лишь немногие историки не верят таким слухам[377 - Magie D. The “Agreement” between Philip V and Antiochus III for the Partition of the Egiptian Empire // JRS. 1939. Vol. XXIX. P. 32–44; Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon… P. 37: Badian E. Rome and Antiohus the Great: A study in Cold War // Badian E. Studies in Greec and Roman history. Oxford, 1964. P. 135. Note 3.] – очевидно, они более правы.

Новейшие исследования опровергают устоявшиеся мнения о союзе Филиппа и Антиоха для совместных действий против Египта[378 - Кащеев В.И. Борьба Рима за господство на Балканах в англо-американской историографии новейшего времени. Автореф. дис… канд. ист. наук. Казань, 1983. С. 19.]. Однако нам это представляется несущественным, как и приведённые В.И. Кащеевым мнения о том, насколько факт наличия такого договора стал причиной II Македонской войны[379 - Там же.]. В любом случае, существовал договор или нет, агрессия царей, пусть несогласованная, выглядела так, словно они действуют заодно. Невозможно поверить, что Рим «вообще не знал ничего»[380 - Там же.] об этом гипотетическом договоре. Просившие помощи послы Родоса, Египта, Пергама, Этолии и Афин не только должны были информировать сенат о захватах, но и пугать римлян в своих целях союзом царей, явным или мнимым. Вероятно, слухи о договоре распустили родоссцы и пергамцы, они были в опасности и нуждались в помощи Рима[381 - Magie D. Opus cit. P. 42, 44.]. М. Грант явно не прав, полагая, что римляне поддались влиянию своей «партии войны», считавшей, что коалиция царей может быть направлена и против Рима[382 - Grant M. Opus cit. P. 266.].

Ослабевший Египет пришёл в упадок и перестал пользоваться уважением[383 - Низе Б. Очерк римской истории и источниковедения. СПб., 1908. С. 170.]. Для его раздела не нужно было сотрудничать, да цари и не стремились к этому[384 - Magie D. Opus cit. P. 42.]. Можно согласиться с А.Б. Рановичем, что договор (если он был. – А.Б.) – лишь дипломатическая игра, за которой скрывались соперничество и взаимное недоверие[385 - Ранович А.Б. Указ. соч. С. 123.]. Падение могущества Египта сопровождалось растущей политической изоляцией[386 - Rostovtzeff M. The Social and Economic History of the Helenistic World (SEHHW). Vol. 2. Oxford, 1941. P. 603.], в поисках опоры он сближается с Римом. В 204 г. до н. э. опека над малолетним Птолемеем V – следовательно, над страной, передана Риму. Опека, пусть формальная, показывает, насколько вырос авторитет Рима.

В 202 г. до н. э. Антиох вторгся в Келесирию, Филипп кроме египетских стал захватывать и вольные города Эгеиды и Босфора. Политика Антигонида отнюдь не была «самоубийственной»[387 - Thiel J.H. Opus cit. P. 201.], и он не «делал всё, чтобы восстановить против себя всех греков»[388 - Opus cit. P. 204.]. Ни один из атакованных им городов не был союзником Пергама или Родоса[389 - McShane R.B. The foreign policy of the Attalids of Pergamum. Urbana, 1964. P. 119.], но утверждение царя в проливах встревожило родоссцев, так как угрожало их торговле. Обеспокоились и Афины, зависимые от подвоза хлеба из Причерноморья. Захватив Лисимахию и Перинф, Филипп ухудшил отношения с Этолией и Византием[390 - Герцберг Г. История Рима. М., 1881. С. 197.]. Жестокость царя оттолкнула малые полисы, а его агрессия напугала Пергам.

Так сложился антимакедонский союз: Родос, Пергам, Византий, Хиос, в 202 г. до н. э. объявивший Филиппу войну. Ему было выгоднее иметь дело с беззащитными полисами. Видимо, он совсем не хотел этой войны. Но повёл её очень энергично. Коалиция, прекрасно понимая свою слабость, желала привлечь к союзу сильную державу. Зная вражду Рима к царю, союзники надеялись на помощь. Сенат успешно проводил политику разделения своих противников и всегда готов был «поддержать слабого против сильного»[391 - Gast J. Opus cit. P. 49, 110.]. Мир 205 г. до н. э. для римлян был вынужденным, они и не трактовали его как мир – только перемирие. Неслучайно Ливий пишет, что они «excitaverunt ad renovandum» (XXXI.1.10) войну с Филиппом. Война, приостановленная в 205 г. до н. э., возобновилась в 200 г. до н. э.[392 - Bickerman E.J. Bellum Philippicum // CPh. 1945. Vol. XL. № 3. P. 144; Toynbee A.J. Hellenism. London, 1959. P. 159.] По римским понятиям, окончательный мир может быть заключён только с побеждённым врагом, всё остальное – перерыв в военных действиях, не более. Это можно подтвердить терминологически: pax от pacare (покорять). Такая политика была традиционной для Рима в Италийских войнах. Только продиктовав свою волю побеждённым врагам, сенат заключал «настоящий» мир (см.: Liv. I.38; II.41; V.27; VII.12; VIII.15; VIII.19; VIII.25). Поэтому заключение мира предполагало поражение противника и его подчинённое положение.

Рим не мог простить Филиппу вмешательства во II Пуническую войну. Затем к этому добавились слухи, распространяемые греческими союзниками римлян, что царь якобы послал в Африку 4000 воинов на помощь Ганнибалу (Liv. XXX.26.3). Автор утверждает, что этот отряд сражался у Замы (XXX.33). Следует учитывать, что эта информация исходит от врагов Антигонида, а римляне охотно верили во всё, что могло доказать нарушение мира со стороны Македонии, и стремились использовать это в своих пропагандистских целях. Аппиан (Lib.VII.40) и Полибий, по словам самого Ливия, «автор, заслуживающий большого уважения» (Liv. XXX.45), македонян в битве при Заме не упоминают (см.: Polyb. XV.11). Следовательно, Ливий даёт неверную информацию. Ряд учёных верят Ливию[393 - Иегер О. История Рима. Ч. 1. СПб., 1876. С. 145; Вегнер В. Указ. соч. С. 474; Нич К. Указ. соч. С. 202; Ревяко К.А. Пунические войны. Минск, 1988. С. 207.], другие его опровергают[394 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 658; Низе Б. Указ. соч. С. 177.]. Более верной представляется средняя позиция: у Замы могло быть некоторое количество македонских наёмников[395 - Bickerman E.J. Bellum Philippicum. P. 143; Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon. P. 34; Dorey T.A. Macedonian Troops at the Battle of Zama // AJP. 1957. Vol. LXXVIII. № 2. P. 187; Briscoe J. A Commenrary on Livy. Books XXXI–XXXIII. Oxford, 1973. P. 55.], но они не были отправлены туда Филиппом[396 - Briscoe J. Opus cit. P. 55.]. Мнение о том, что царь помог Ганнибалу, – плод антимакедонской пропаганды[397 - Dorey T.A. Macedonian Troops… P. 186–187; Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXIV–XXXVII. Oxford, 1981. P. 85.], возможно, эти наёмники даже не участвовали в битве[398 - Balsdon J.P. V.D. Rome and Macedon… P. 34.]. В это время Филипп уже был слишком занят войной на Востоке, чтобы распылять свои силы.

В 202 г. до н. э. царь совершил тактическую ошибку, отправив в Рим посольство с просьбой вернуть пленённых при Заме македонских наёмников. Сенаторы упрекали послов в помощи врагу и «обидах римским союзникам» (Liv. XXX.42). Практически война была решена уже тогда[399 - Жебелёв С.А. Первый год 2-й Македонской войны // ЖМНП. 1894. Ноябрь. С. 107.]. Македонские послы были отпущены с суровым ответом: царь ищет войны и скоро найдёт её (ibid.). Утверждение Э. Бэдиана, что сенат хотел мира с Филиппом[400 - Badian E. Foreign clientelae 264—70 D.C. Oxford, 1958. P. 63.], опровергается свидетельствами источников.

При избрании консулов на 201 г. до н. э. «отцы» решили не делить между ними провинции, пока не будут выслушаны послы Филиппа и карфагенян, – «предвидели конец одной войны и начало другой» (Liv. XXX.40). По прибытии послов сначала слушали македонских (Liv. XXX.42), дело с Карфагеном уже решено, отношения с Македонией теперь важнее. Послы царя пытались оправдаться, очевидно, Филипп не хотел войны на два фронта, она мешала бы ему развить успех на Востоке. Можно согласиться, что он заключил мир с надеждой избегать вражды с Римом, римляне же не отказались от мысли «смирить опасного врага»[401 - Штолль Г.В. Герои Рима в войне и мире. СПб., 1896. С. 322.]. Царь мог надеяться, что Рим, окончив одну войну, не рискнёт сразу же начать другую, нарушив мирный договор. Наконец, он мог полагать, что управится с захватами быстро, – едва ли он понимал, что вторгся в область римских интересов, охватывающих уже всё Средиземноморье. Сыграла роль и неуёмная энергия царя, его постоянное стремление выхватывать куски из владений соседей.

Осенью того же 202 г. до н. э. в Рим прибыли этолийцы, прося защиты от македонян. Этолия пыталась восстановить дружбу[402 - Holleaux M. Rome and Macedon: the Romans against Philip. P. 152.]. Сенат, заявив, что союза больше нет (Liv. XXXI.29), в помощи отказал. Об «измене» хорошо помнили и желали, чтоб Этолия сполна вкусила её плодов. Как любая агрессивная политика, римская была злопамятной и мстительной. Это отметил даже лояльный к Риму Полибий: «Римляне и вида не подали, что продолжают злобствовать за прошлое…» (Polyb., fr. 112). М. Олло считает, что мир, заключённый в Фенике, отметил конец римских интересов на Востоке, поэтому Рим и не помог этолийцам, но с этим не согласен и сам Э. Бэдиан, цитирующий М. Олло[403 - Badian E. Foreign clientelae. P. 62.]. Кроме вражды к Этолии сказались занятость в Африке и Испании, почему Рим на время и отошёл от восточных дел.

В 201 г. до н. э. с просьбой о помощи обратились Родос и Пергам (Liv. XXX.2). Они встретили совсем другой приём. Рим искал повода к войне[404 - Жебёлёв С.А. Первый год 2-й Македонской войны. С. 106.], и, хотя просьбы родоссцев и пергамцев не могли быть основанием, так как они первыми начали войну с царём[405 - Герцберг Г. Указ. соч. С. 298.], сенат обещал помочь им. Одновременно римляне отправили послов в Египет, «прося сохранить расположение, если обиды вынудят начать войну против Филиппа» (Liv. XXXI.2). Это доказывает, что война была уже окончательно решена. В преддверии неё прибегли к обычной практике – посещению союзников с целью заручиться их поддержкой. Это предшествовало любой войне.

В 200 г. до н. э. в Элладу отбыла особая миссия сената для ознакомления с ситуацией и привлечения новых союзников. В Италии уже были готовы войска и корабли для их переброски на Балканы[406 - Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon… P. 41; Magie D. Opus cit. P. 44.]. Прибыв в Афины, хору которых разорял македонский стратег Никанор, римские послы заставили его уйти из Аттики (Polyb. XVI.27). Стратег разорял хору в ответ на объявление афинянами войны Македонии[407 - McDonald A.H., Walbank F.W. Opus cit. P. 192.], т. е. с точки зрения эллинистической политики это были обоснованные и общепринятые действия. Афины не были союзником Рима – доказано, что они внесены в число подписавших мир в Фенике анналистами и Ливием задним числом[408 - Larsen J.A.O. The Peace of Phoenice and the Outbreak of the Second Macedonian War // CPh. 1937. Vol. XXXII. № 1. P. 18; McDonald A.H., Walbank F.W. Opus cit. P. 180; McShane R.B. Opus cit. P. 125.], таким образом, римляне не имели формального права вмешиваться в этот инцидент. Утверждение, что вторжение Филиппа в «союзную» Аттику дало повод к войне[409 - История человечества / Ред. Г. Гельмольт. СПб., 1896. С. 186.], вообще не имеет никаких оснований.

Затем римские послы посетили Эпир, Этолию, Ахайю, ведя антимакедонскую пропаганду и рекламируя требование к Филиппу не воевать с греками. Одной из целей миссии было удержание Эпира и Ахайи от помощи царю. Одновременно Аттала известили, что Рим с готовностью пойдёт войной на Филиппа (Polyb. XVI.26.2). Вскоре царю предъявили ультиматум: не воевать с греками, не посягать на Египет, ответить перед третейским судом за обиды Родосу. Эти требования никак не могли опираться на условия мира в Фенике[410 - Larsen J.A.O. The Peace of Phoenice… P. 30; Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon… P. 41; Holleaux M. Rome and Macedon: the Romans against Philip. P. 160.] и показывают новые цели Рима – сделать Македонию зависимым государством[411 - Cary M. A history of Rome. London, 1960. P. 199.]. Показательно, что Филипп пытался оправдаться, объясняя, что родоссцы первыми напали на него, но был грубо и бесцеремонно прерван римским послом (Polyb. XVI.34.5). Возмущенный Антигонид с царственным достоинством заявил, что желает мира, но если римляне начнут войну, то получат отпор (Polyb. XVI.43.7; Liv. XXXI.18). По Аппиану, Филипп сказал, что римлянам стоит держаться тех условий, которые они с ним заключили (Mac. IX), т. е. не вмешиваться не в свои дела. «Так был нарушен заключённый договор…», – добавляет Аппиан, считая виновным царя (ibid).

Инициатором и виновником войны был Рим, но в то же время и Филипп отнюдь не безвинная жертва. Проявляя агрессивность, он планировал создать державу в Эгеиде, поскольку Рим положил конец его мечтам править всей Грецией[412 - Magie D. Roman Rule in Asia Minor to the end of the third century after Christ. Vol. 1. Princeton, 1950. P. 13.]. На переговорах в Никее у Филиппа потребовали вернуть те земли в Иллирии, которые он «post pacem in Epiro factam ocupasset» (Liv. XXXII.33.3). Здесь Ливий даёт дословный перевод Полибия (см.: Polyb. XVIII.1.14). С. Оуст вслед за М. Олло и П. Бэлсдоном даёт перевод не «после мира в Эпире», а «в соответствии с миром»[413 - Oost S.I. Philip V and Illyria, 205–200 B.C. // CPh. 1959. Vol. LIV. № 3. 160–163.]. Однако, как отмечают Дж. Ларсен и Д. Брискоу, такой перевод невозможен[414 - Larsen J.A.O. The treaty of peace at the conclusion of the Second Macedonian War // CPh. 1936. Vol. XXXI. № 4. P. 344; Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXI–XXXIII. P. 54.]. Он противоречит грамматике и логике. Приведённое там же требование вернуть Египту земли, «quas post Philipatorem Ptolomaei mortem occupavisset» (Liv. XXXII.33.4), нельзя перевести – «которые в соответствии со смертью Птолемея Филопатора захватил». Наконец, Полибий в таком случае должен был употребить греческое слово «kata», но не «meta». Поэтому единственно возможный перевод: «после мира… после смерти…».

Отсюда следует, что Филипп после Феники действительно захватил какие-то земли в Иллирии. Можно, однако, определённо утверждать, что они не входили в римский протекторат, – Филипп был заинтересован в сохранении мира с Римом и не стал бы так рисковать. С другой стороны, и римляне восприняли бы его вторжение в протекторат как немедленное возобновление войны. Очевидно, царь напал на «ничейные» нейтральные иллирийские земли, надеясь, что Рим занят Карфагеном и не обратит на это внимания. Но даже эту ошибку Антигонида трудно считать «обидами римским союзникам» и тем более основанием для войны. Не желая войны, Филипп, очевидно, по требованию сената очистил бы эти территории, а требования «restituenda» (Liv. XXXII.33.3) их Риму выглядит излишне категоричным, поскольку они и не были частью римского протектората.

Даже непризнания прав сената вмешиваться в восточные дела было достаточно для войны, но причины её кроются глубже. Приведённое Ливием обоснование войны – за нарушение мира с этолийцами и другими союзниками, отправление войск Ганнибалу, просьба Афин, обиженных Филиппом (XXXI.1), – несостоятельно. Обращением Этолии сенат пренебрёг, обиды союзникам весьма проблематичны, войск в Африку царь не посылал, а Афины вообще не были союзником Рима.

В историографии указываются четыре частных момента, ставших причиной войны.

1. Наиболее распространенное мнение – месть Филиппу за союз с Ганнибалом[415 - Богоявленский М. История Рима. СПб., 1855. С. 66; Лозинский С.Г. Указ. соч. С. 96; Лапин Н. Ганнибал. М., 1939.С. 58; Бокщанин А.Г. История международных отношений и дипломатии в Древнем мире. М., 1945; Frank T. Roman imperialism. 2

ed. New York, 1929. P. 149; Holleaux M. Rome and Macedon: the romans against Philip. P. 158; Bickerman T.J. Bellum Philippicum. P. 145; Chroust A.-H. International treaties in Antiquity // Classica et Mediaevalia. 1954. Vol. XV. Fasc. 1–2. P. 102; Badian E. Foreign clientelae. P. 64; Raditsa L. Bella Macedonica // ANRW. Bd. 1. Berlin; New York, 1972. P. 572; Starr C.G. The romans. P. 37; Gruen E.S. The Hellenistic World and the Coming of Rome. Vol. 2. Berceley, 1984. P. 385.]. Это, безусловно, верно, но это не главное.

2. Союз Филиппа с Антиохом, опасение чрезмерного усиления Македонии и совместного похода царей на Рим[416 - Сергеев В.С. История Древнего Рима. М.—Л., 1925. С. 15; Мишулин А.В. Античная история Греции и Рима. С. 179; Он же. История Древнего Рима. С. 39; Ковалёв С.И., Штаерман Е.М. Указ. соч. С. 92; Pelham H.P. Opus cit. P. 128; Holleaux M. Rome, la Grece, et les monarchies… P. 315; Adcock F.E. The Roman Art of War… P. 87; Starr C.G. The emergence of Rome. Ithaca; New York, 1953. P.39.]. Нам такой страх представляется сильно преувеличенным. Филипп, несомненно, казался далеко не таким страшным, как Ганнибал[417 - Жебелёв С.А. Первый год 2-й Македонской войны. С. 105.]. Сильной Македонии сенат не хотел – но и это не главное. В возможность объединённого похода царей едва ли кто верил.

3. Одна из причин войны – возрождение морского могущества Македонии[418 - Adcock F.E. The Roman Art of War… P. 36, 88; Thiel J.H. Opus cit. P. 203; McDonald A.H., Walbank F.W. Opus cit. P. 206.]. Полностью отбрасывать это мнение нельзя, но флот царя был не настолько силён, чтобы представлять угрозу Риму. Это могло быть лишь третьестепенной причиной.

4. Защита союзников и слабых государств Востока[419 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 660; Charleswotrh M.P. Trade-routes and commerce of the Roman Empure. 2

ed. Cambridge, 1926. P. 3; Scullard H.H. Roman Politics. P. 89; Balsdon J.P.V.D. Rome and Macedon… P. 30.]. Рим начал войну по просьбе Родоса и Пергама и «под сильным их давлением»[420 - Holleaux M. Rome and Antiochus // CAN. Vol. VIII. P. 240; Rostovtzeff M. SEHHW. Vol. 1. P. 52; Walbank W.F. Polybius and Rome’s eastern Polity // JRS. Vol. LIII. P. 7; Starr C.G. A History of the Ancient World. Oxford, 1965. P. 489; Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXI–XXXIII. P. 41.]. Такая позиция не соответствует действительности.

5. Причина войны – борьба нобильских родов за славу. Войны желала антисципионовская группа, завидуя его славе и желая уравняться с ним во влиянии[421 - Dorey T.A. Contributory Causes of the Second Macedonian War // AJP. 1959. Vol. LXXX. № 3. P. 290; Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXI–XXXIII. P. 46.]. Её спровоцировала группа Сульпиция Гальбы[422 - Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXIV–XXXVII. P. 30. Note 1.] или Клавдия[423 - Dorey T.A. Contributory Causes… P. 291.]. По этой же причине Сципион был против войны[424 - Briscoe J. A Commentary on Livy. Books XXXIV–XXXVII. P. 30.], и отказ комиций утвердить её подстроен Сципионом[425 - Scullard H.H. Roman Politics. P. 86–87.]. С другой стороны, напротив, утверждается, что войну начал Сципион[426 - Carcopino J. Les etapes de l’imperialisme romain. Paris, 1961. P. 10, 67; Briscoe J. Flamininus and Roman Politics, 200–189 B.C. // Latomus. 1972. T. XXXI. Fasc. 1. P. 40.]. Сами исключающие одно другого определения «авторов» войны показывают несостоятельность такого подхода.

Мнение промарксистски настроенной[427 - См.: Wason M.O. Class Struggles in Ancient Greece. London, 1947. P. 9.] М. Уэйзон отличается от всех предыдущих. Она полагает, что империалистическая агрессия не была причиной вмешательства Рима, сенат боялся контакта революционной Греции с недовольным населением Италии, а поскольку Филипп не мог контролировать Грецию, то римлянам пришлось действовать самим, чтобы усмирить Балканы и не допустить революции на Апеннинах[428 - Opus cit. P. 225–226.]. Именно слабость царя вынудила Рим к интервенции, контроль над Грецией был установлен в интересах правящего класса, римляне вошли в союз с греческими олигархами[429 - Ibid. P. 228, 232.]. Эта установка перекликается с позицией ряда советских учёных[430 - См.: Тарков П.Н. К истории международных отношений в Античности // ВДИ. 1950. № 2. С. 35; Шофман А.С. Указ. соч. С. 238.], но является устаревшей и безусловно ошибочной.

В.И. Кащеев справедливо предостерегает: нельзя ограничиваться только причинами единичными, частными[431 - Кащеев В.И. Указ. соч. С. 13.]. Все причины имеют основой одну – растущую агрессивность Рима. Именно отсюда желание не дать царю усилиться за счёт слабых соседей. Грецию, самую слабую часть эллинистического мира, Рим сам хотел прибрать к рукам. Македония могла помешать – её следовало разгромить[432 - См.: Всемирная история. Т. 2. С. 314.]. Причины войны лежат не столько в Македонии, сколько в Греции и Иллирии. После 206 г. до н. э. вопрос остался нерешённым: Филипп не смог вытеснить римлян из Иллирии, но и им не удалось сохранить все свои иллирийские владения. Царь примирился с таким исходом, римляне – нет! Цели сената узкоагрессивны: вернуть Атинтанию и устранить влияние Македонии в Греции. Цель Рима – не «завоевать Грецию»[433 - Homo L. Opus cit. P. 295.], на тот момент никто не ставил перед сенатом таких задач, а ослабить Филиппа и ограничить его власть Македонией[434 - Holleaux M. Rome and Macedon: the romans against Philip. P. 158.]. Главным здесь был не страх перед усилением вероятных противников, а соперничество Рима и Македонии на адриатическом побережье[435 - Трухина Н.Н. Борьба внутри римского нобилитета в конце III – начале II в. до н. э. Автореф. дис… канд. ист. наук. М., 1974. С. 10.]. Г. Бенгтсон, не веря в страх сената, признаёт римскую политику агрессивной[436 - Bengtson H. Griechische Geschichte. Munchen, 1950. S. 449.]. У Рима не было легальных оснований для войны[437 - Ранович А.Б. Указ. соч. С. 259.]. Лозунг защиты греческой свободы давал формальные основания для нарушения мира[438 - Holleaux M. Rome and Macedon: the romans against Philip. P. 158.].

В 200 г. до н. э. консул сделал в сенате доклад о войне с Македонией. Уже после обязательных перед войной жертвоприношений, «кстати для возбуждения умов к войне» (Liv. XXXI.5), пришли письма послов об угрозе, которую якобы представляет армия Филиппа для Италии, и прибыли афиняне просить помощи. Появился благовидный предлог – им ответили: после раздела провинций царь получит войну (ibid.).

Однако народ, уставший от войн, отказался её утвердить (Liv. XXXI.6). Это устоявшееся общее объяснение, но оно становится понятнее, если добавить к нему сухие цифры. Ценз 233 г. до н. э. показал 270 713 граждан (Liv. Ep. 20), 208 г. до н. э. – 137 108 человек (Liv. Ep. 27). Следовательно, только за 10 лет II Пунической войны Рим потерял более 133 000 квиритов, не считая союзников! Неудивительно, что народ хотел хотя бы мирной передышки. Лишь прибегнув к обману, что царь готов высадиться в Италии, консул убедил граждан. Эта ловкая политическая манипуляция показывает, насколько римские политики были правдивы даже с собственным народом! Дабы не раздражать квиритов, набрали только два легиона неслужилой молодёжи плюс добровольцев-ветеранов. Зато союзные контингенты были увеличены, после II Пунической войны их набирали почти вдвое больше[439 - См.: Нетушил И.В. Очерк римских государственных древностей. Т. 3. Харьков, 1902. С. 446.]. Одной из мер наказания нелояльных италиков стал более тяжёлый «налог кровью».

Вдобавок сенат надеялся на помощь греков, чему способствовала официальная мотивировка войны: за обиды, причинённые союзникам Рима (ibid.). В Греции Рим желал появиться не агрессором, а мстителем за обиженных и освободителем от ига Македонии. Агрессивны были обе стороны, но римляне повели дело так, что виновником войны выглядел царь[440 - Бокщанин А.Г. История международных отношений… С. 54.].

Крупные силы пришлось держать в Италии: на севере восстали галлы, много племён опорочили себя помощью пунийцам и были раздражены против Рима (Liv. XXXI.8). На Балканы послали армию всего в 30 000 человек, однако от помощи, предложенной Египтом, отказались. Сенату важно было показать, что, несмотря на тяжёлые потери, он может справиться с любым врагом, а помощь союзникам – это дело только самого Рима (Liv. XXXI.9).

Дипломатическое обеспечение войны продолжалось. У Масиниссы просят конницу, обещая взамен «поддержать и увеличить» его царство. (Liv. XXXI.11). Карфаген добровольно помог хлебом. Особо важная миссия была возложена на посольство к Антиоху – добиться его нейтралитета. Это легко удалось: цари относились друг к другу без доверия, а неудачи одного не трогали другого. Как отмечает Т. Моммзен, Антиох был не настолько дальновиден, чтобы помешать появлению Рима на Востоке, хотя трудно поверить, что он даже желал поражения Македонии, лишь бы «не делиться» египетскими владениями[441 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 682.]. Скорее всего, царю не было дела ни до Рима, ни до Филиппа, ведь в данный момент он воевал с Египтом.

Ещё в 204 г. до н. э. египетские послы умоляли сенат защитить их страну от Селевкида (Just. XXX.2.8). Но вплоть до конца II Македонской войны Египет был предоставлен своей судьбе, и лишь потом, обострив отношения с Антиохом, Рим заявил о своей готовности защищать и египтян тоже. Г.В. Штолль утверждает, что Рим не мог равнодушно смотреть на обиды дружественному Египту[442 - Штолль Г.В. Указ. соч. С. 323.], однако сенат несколько лет преспокойно взирал на эти обиды, пока ситуация не изменилась и не стало выгодно вмешаться. Необходимо анализировать римскую политику без малейшей идеализации, опираясь только на факты.

Осенью 200 г. до н. э. консул высадился на Балканах. Горячего приёма он не встретил, греки выжидали. Македонию не любили, но опасались и «варваров-римлян», их появления многие не одобряли. Сначала только Родос, Пергам и Афины сражались за римлян, а на стороне Филиппа – Эпир и Беотия. Рим сразу стал важнейшим фактором международных отношений Востока[443 - Ранович А.Б. Указ. соч. С. 259.] и главной силой в войне. Он использовал противоречия эллинистических правителей, но Македонские войны отнюдь не были «внутренними для эллинистических держав»[444 - Тачева-Хитова М. Древняя Фракия и юго-восток Европы. София, 1976. С. 48.], и Рим не стал «только членом антимакедонской коалиции»[445 - Wood F.M. The Military and Diplomatic Campaign of T. Quinctius Flamininus in 198 B.C. // AJP. 1941. Vol. LXII. № 3. P. 277.]. Нельзя согласиться, что его роль в войне была «незначительной»[446 - Тарков П.Н. Рец. на книгу Ф. Уолбэнка «Филипп V Македонский» // ВДИ. 1947. № 4. С. 100–101; Вейнберг И.П. Образование провинции Азия. Автореф. дис… канд. ист. наук. М., 1954. С. 4; Wood F.M. Opus cit. P. 277; McShane R.B. Opus cit. P. 147.], это противоречит фактам. Ахейцам, пытающимся помирить родоссцев с Филиппом, римляне жёстко и однозначно заявили, что Родос не может заключить мир без согласия Рима (Polyb. XV.35). Из этого отчётливо видно, кто был главной и решающей силой в коалиции врагов Македонии.

Военные действия шли вяло, предстояла главная борьба – за союзников. Филиппу, испортившему отношения с Ахайей, не удалось вовлечь её в войну. На собрании этолийцев послы Филиппа удерживали их от нарушения мира, римляне склоняли к войне (Liv. XXXI.29). В словесном состязании победа осталась за Римом, и не потому, что римский легат оказался красноречивее, скорее сыграла свою роль явная угроза, которой он закончил свою речь – вы или погибнете с Филиппом, или победите с Римом (Liv. XXXI.31). Иного выбора не оставалось.

Вскоре, узнав о мелких победах Рима и нападении на Македонию дарданов и иллирийцев (Liv. XXXI.40), Этолия вступила в войну. Римляне долго не могли добиться успеха – Сульпиций и сменивший его Виллий были слабыми полководцами. Италики не желали гибнуть за Рим, новобранцы не имели боевого опыта, а ветераны, наскуча войной, не дающей добычи, устроили бунт, утверждая, что их набрали насильно и требуя отставки. Учитывая, в каких условиях началась война, нельзя поверить, что ветераны шли на неё «большей частью поневоле»[447 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 663; Шофман А.С. Указ. соч. С. 229.]. Ливий ясно пишет: брали добровольцев (XXXI.14.2).

В Риме росло недовольство, на 198 г. до н. э. консулом избрали энергичного Тита Квинция Фламинина, известного филэллина. Сенат надеялся, что он привлечёт к Риму симпатии греков. Положение оставалось сложным. Филипп отбил удары дарданов (Liv. XXXI.43) и этолийцев (Liv. XXXI.42). Антиох занял несколько пергамских городов, и Эвмен просил помощи Рима (Liv. XXXII.18). Сенат обещал помирить его с Селевкидом, добрые отношения с которым римляне в это время всячески подчёркивали. Само столкновение они представили конфликтом двух союзных Риму царей (ibid.). «Дружбу» с Антиохом надо было сохранить до победы, но Пергам был нужен, и римлянам удалось убедить Селевкида увести войска (Liv. XXXII.27). Дружба сената к Антиоху вызывалась соображениями дипломатическими (Liv. XXXII.20). Раньше «римляне и царь с большим подозрением относились друг к другу» (App. Syr. 2). Римляне считали, что он может нарушить нейтралитет, Антиох опасался, что они помешают ему переправиться в Европу. «Но вообще у них не было явных причин для враждебных отношений» (ibid.).

Чтобы выиграть время, Фламинин начал переговоры, Филипп охотно пошёл на них, он желал ухода римлян из Греции и даже готов был очистить занятые города. Консул потребовал освободить Фессалию, что или ослабляло Македонию, или, при отказе, прекращало переговоры. Царь, разумеется, отказался (Liv. XXXII.10). Тем временем Фламинин привлёк значительную часть эпиротов на свою сторону (Liv. XXXII.14) и оказал сильное давление на Ахайю, дав понять, что остаться в стороне ей не удастся. Опасаясь стать врагами Рима, ахейцы стали врагами Македонии. Большинство ахейцев были недружелюбны к римлянам (App. Mac. VII), но утверждение А.И. Павловской, что знать союза примкнула к Риму, надеясь, что он будет охранять её классовые интересы[448 - Павловская А.И. Греция и Македония в эпоху эллинизма // История Европы. Т. 1. М., 1988. С. 428.], является безусловным упрощением.

Лестью или силой консул получил помощь от греков[449 - Starr C.G. A History of the Ancient World. P. 491.], его дипломатическая победа изменила соотношение сил. Эти успехи побудили сенат продлить его полномочия ещё на год (Liv. XXXII.28). Встревоженный Филипп возобновил переговоры (XXXII.32). Очевидно, он уже не верил в победу и готов был купить мир крупными уступками[450 - Иегер О. Указ. соч. С. 153.]. Рим предъявил ещё более тяжёлые и «обидные»[451 - Ранович А.Б. Указ. соч. С. 259.] условия, явно не желая ещё одного «незрелого» мира. Сенат хотел заставить царя признать римское политическое верховенство[452 - Eckstein A.M. T. Quinctius Flamininus and the Campaign against Philip in 198 B.C. // Phoenix. 1976. Vol. XXX. № 2. P. 131.]. Растеряв союзников, Филипп обратился к спартиату Набису, тот, верно оценив ситуацию, перешёл на сторону Рима (Liv. XXXII.39). Продолжая политику изоляции Македонии, Фламинин заключил союз с Беотией (Liv. XXXIII.2). Только теперь, ослабив царя и обеспечив тыл, он дал генеральное сражение. В 197 г. до н. э. при Киноскефалах македонская армия была разгромлена, исход битвы во многом решила этолийская конница[453 - Подробнее см.: Polyb. XVIII.34.2; Liv. XXXIII.7.]. Царь запросил мира.

Война окончилась, и сразу изменилось отношение к союзникам, особенно этолийцам. Раньше Фламинин всё прощал им, теперь же начал всячески принижать (Liv. XXXIII.11). Сделав много для победы, Этолия претендовала на гегемонию в Греции, но Рим сам хотел править (App. Mac. IX). Римляне воевали не для того, чтобы место одного гегемона занял другой. Укрепляясь на Балканах и не прибегая к территориальным захватам, Рим поддерживал баланс сил, никому не давая усилиться. Только так можно было сохранить своё господство над всеми. Поэтому сенат отверг требование Этолии об уничтожении Македонии. Были и соображения частного порядка: разгром Македонии облегчал бы варварам, сдерживаемым ею, набеги на Грецию, которую уже считали своей подопечной. Довод о набегах был рассчитан на греков, не могли же объяснить им, что предпочитают сохранить ослабленную Македонию как пугало для Греции и обоснование своего вмешательства в греческие дела.

С заключением мира следовало поспешить: дошли слухи, что Антиох движется в Европу (Polyb. XVIII.39.3; Liv. XXXIII.13), по пути «перезахватывая» города, ранее взятые Филиппом. Мнение А.Л. Каца, что Антиох, в суматохе II Македонской войны захвативший некоторые территории, тем самым нарушил договор, заключённый с Римом[454 - Кац А.Л. Древний Рим. Фрунзе, 1959. С. 53.], абсолютно беспочвенно. Продвижение селевкидских войск и было главной причиной быстрого заключения мягкого мира (ibid.). Следует учитывать, что Филипп был не настолько ослаблен, чтобы подчиниться любым условиям[455 - Штолль Г.В. Указ. соч. С. 327.]. В известной мере и этот мир стал для Рима вынужденным, война не была доведена до логического конца – Македония не стала полностью зависимой.

Одна цель была достигнута – Греция оказалась во власти Рима. Этой властью надлежало распорядиться наилучшим образом (см. 3-ю главу).

После 197 г. до н. э. римляне «посоветовали» Филиппу заключить союз с Римом, чтобы не казалось, что он ждёт Антиоха, желая примкнуть к нему (Pol. XVIII.48.4). Царю пришлось подчиниться. В 195 г. до н. э. сенат велел Фламинину начать войну с Набисом, отказавшимся очистить Аргос (Liv.34.22). Главной причиной войны были опасения, что он примкнёт к Антиоху (Just. XXXIII.44), а не его «революционность». Римляне разбили Набиса, чтобы не воевать на два фронта (Liv. XXXI.1.6). Созвав общегреческое собрание, консуляр представил войну делом всех греков. Имея приказ о её начале, он лицемерно спрашивал, не угодно ли грекам освободить Аргос, поскольку это только их дело, а римляне не имеют к этому никакого отношения (Liv. XXXIV.22). Возникает резонный вопрос: почему тогда сенат решил войну без предварительных консультаций с греками? Это показывает, насколько всерьёз воспринимали «свободу» эллинов. Рим никогда не считался с мнением греков, даже в делах, касающихся Греции.

На Набиса двинули большие силы, даже Филипп прислал отряд (Liv.XXXIV.26), уклонились только этолийцы. Отнятый у разбитого Набиса Аргос объявили свободным – и отдали ахейцам! (Liv. XXXIV.41). Во внутренние дела Спарты сенат вмешиваться не стал, это опровергает тезис, что он искоренял в Греции демократию, опираясь на олигархов. Спарту не уничтожили, чтобы сохранить баланс сил.

В 194 г. до н. э. сенат увёл войска из Греции: оставить армию означало внушать грекам сомнения в подлинности их освобождения. Перед отъездом Фламинин отменил в городах все распоряжения сторонников Филиппа, которые могли бы усилить позиции промакедонских сил (Liv. XXXIX.48). В Греции положение оставалось сложным, ценой «свободы» была разруха и раздробленность страны[456 - Holleaux M. Rome and Macedon: the romans against Philip. P. 194.]. В 193 г. до н. э. обиженные на римлян этолийцы пытались поднять против Рима Спарту и Македонию. Филипп отказался, но и не известил сенат об этих переговорах и планах Этолию. Одновременно Этолия агитировала Антиоха, обещая ему помощь Филиппа и от себя большое войско (App. Syr. 12). Селевкид не торопился. Возмутить удалось только Набиса, напавшего на Ахайю, но его разбили так быстро, что сенат не успел вмешаться, и Спарта была включена в Ахейский союз (Liv. XXXV.37).

Отсутствие единства эллинистических царей позволило столкнуть Антиоха с Филиппом. Антигониду ещё до войны вернули сына, находившегося в заложниках в Италии, обещали простить недоплаченную контрибуцию и оставить ему все владения, которые он сумеет отнять у Этолии и её союзников (Liv. XXXVI.10; App. Syr.16). И он, вынужденный союзник, помог Риму, не из любви к нему, а из ненависти к Антиоху[457 - Вебер Г. Указ. соч. С. 538; Стельмашенко М.А. История Рима. Киев, 1906. С. 44.]. Царь, конечно, ненавидел Рим намного больше, чем Антиоха, но у него уже не было другого выхода. Сыграли роль жажда мести этолийцам, стремление прибрать к рукам хоть что-нибудь, желание мелких сиюминутных выгод. Его возмутило, что Антиох имел своего претендента на македонский трон, – это была большая ошибка Селевкида[458 - Oost S.I. Aminander, Athamania a and Rome // CPh. 1957. Vol. LII. № 1. P. 9.].

Но не это было главным: теперь Филипп желал «мирного сосуществования» с могучим Римом. Он понимал, что война с ним закончится крахом Македонии, а оказав помощь, мог надеяться на благодарность. Притом, заключив foedus с Римом, Филипп не мог остаться даже нейтральным[459 - См.: Matthaei L.E. On the Сlassifications of Roman allies // CQ. 1907. Vol. 1. № 2–3. P. 191, 194.]. Не осмеливаясь думать о свержении ярма, он думал лишь о том, чтобы смягчить его тяжесть[460 - Монтескьё Ш. Рассуждения о причинах величия и падения Рима // Избранные произведения. М., 1955. С. 71.]. Союзный договор предусматривал общих врагов. Такие договоры заключались после войны и «регулировали отношения Рима с побеждённым, но ещё не покорённым врагом»[461 - Александренко В.Н. Международное право Рима // ЖМНП. 1895. Февраль. С. 305; Мишулин А.В. Объявление войны… С. 106.].

Филипп стал фактически зависимым монархом[462 - Rostovtzeff M. SEHHW. Vol. 1. P. 53.]. Сохранился любопытный фрагмент Полибия: «Важнее всего было отвращать войну от Македонии…» (fr. 108). Кто, кроме царя, мог это делать? Эта фраза может быть подтверждением того, что Филипп не собирался затевать новую войну с Римом. Фрагмент мог находиться в книге о Сирийской или, что не менее вероятно, о III Македонской войне, обе эти книги дошли не полностью. Ещё до начала войны послы Антигонида в Риме обещают вспомогательные войска, хлеб и деньги (Liv. XXXVI.4). Невозможно, однако, поверить, что на это его толкнуло захоронение Антиохом непогребённых костей павших при Киноскефалах македонян, а раньше он хотел соотнести своё решение с военным счастьем (Liv. XXXVI.8; App. Syr.16).

В 192 г. до н. э. Антиох вторгся в Элладу с небольшим войском, но уже в следующем году был разбит римлянами в битве при Фермопилах и бежал в Азию. Греки его не поддержали, и не потому, что у власти стояли «знатные и благонамеренные»[463 - Павловская А.И. Указ. соч. С. 429.], – именно они позже втянули Грецию в войну против Рима на стороне Митридата! Просто неприязнь к Риму ещё не достигла того накала, к которому пришла веком позже. Греки прекрасно понимали, что Антиох пришёл освобождать их «для себя», и пока у них не возникла острая потребность в смене хозяина. Война римлян с отчаянно сопротивлявшимися этолийцами окончилась в 189 г. до н. э. – они сопротивлялись на год больше, чем огромное Селевкидское царство! Они вынуждены были признать верховенство и власть народа римского, обязались иметь общих с ним врагов и помогать Риму в войне (Polyb. ХХI.32.2–4). Территорию Этолии сильно сократили, взяли большую контрибуцию. Этолия получила foedus iniquum и стала полностью зависимым[464 - Sherwin-White A.N. Opus cit. P. 115; Briscoe J. Flamininus… P. 50.] государством-клиентом[465 - Errington R.M. The dawn of Empire. P. 186.]. Такие договоры были традиционны для Рима в Италии, и он перенёс свой италийский опыт на греческую почву. Покончив с Антиохом, Рим ужесточил политику на Балканах. Теперь римляне считали, что их протекторат над греками сменился полной римской гегемонией. Нужда в помощи союзников исчезла. Особое внимание сенат уделял Македонии, пытаясь превратить её в полностью зависимое государство. Давление на страну нарастало, её всячески старались ослабить (App. Mac. IX.6).

Филиппу изменило чувство меры, и он занял не только этолийские города, но и несколько фессалийских. Не случись этого, сенат, возможно, дольше помнил бы о ценной помощи Филиппа в войне, к тому же, присоединившись к Антиоху, он мог очень навредить Риму (ibid.). Только благодаря Филиппу римская армия без потерь прошла через Фракию в Азию. На обратном пути, когда царь уже не обеспечивал безопасность дороги, фракийцы отбили часть трофеев, а консул с потрёпанным войском сумел спастись, лишь уйдя в Македонию (App. Syr. 43).

Тем не менее после войны сенат заявил Филиппу, что щедрые обещания, данные ему накануне войны, это всего лишь обещания посла, и Рим не может их выполнить! Правда, ему оставили земли, занятые в Сирийскую войну, но позже потребовали очистить города Перребии и Эн с Маронеей (Polyb. XXII.15.3–4). Разгневанный царь устроил резню в Маронее, просившей сенат о свободе от Македонии. Римские послы установили, что резня – дело рук Филиппа и он «враждебен к Риму» (Polyb. XXII.18.6). Царь, однако, не шёл дальше беспомощной ненависти и не совершал враждебных по отношению к Риму действий. Он понимал, что дело идёт к уничтожению страны[466 - Walbank F. W. Philippos tragoidymenos // JRS. 1938. Vol. LVIII. Pt. 1. P. 66.], и готовился к защите: утвердился во Фракии, упрочил дружбу с иллирийцами и заключил союз с бастарнами. Полибий, однако, напрасно видит причину III Македонской войны в Филиппе (XXII.8.10), а В.С. Сергеев, слишком буквально понявший эту фразу автора, даже пишет, что войну начал «всё тот же неугомонный Филипп»[467 - Сергеев В.С. Очерки по истории Древнего Рима. Т. 1. М., 1938. С. 127.]. Заметим, что царь умер за восемь лет до её начала! Это показывает, насколько глубоко укоренилась необоснованная вера в реваншизм Филиппа. Царь больше не помышлял о мести Риму[468 - Всемирная история / Ред. А.А.Каспари. М., 1902. С. 309.] и готовился не к нападению, а к защите: имея намерение напасть первым, он мог осуществить его в Сирийскую войну, но при всей ненависти к Риму не рискнул это сделать даже в союзе в Антиохом и Этолией, когда шансы на успех были заметно весомей. Неправомерны утверждения, что царь хотел организовать вторжение северобалканских племён в Италию[469 - Мурыгина Н.Ф. Фракия и Рим. Борьба фракийских племён против римской агрессии во П-I вв. до н. э. Автореф. дис… канд. ист. наук. М., 1951. С. 7.], отвлечь римлян нападением кельтов, чтобы вновь захватить гегемонию в Греции[470 - Низе Б. Очерк римской истории и источниковедения. СПб., 1908. С. 160.]. Р. Эррингтон совершенно справедливо считает их не только фальшивыми, но даже и фантастическими[471 - Errington R.M. Opus cit. P. 203.].

Разумеется, Филипп не стал пацифистом, но степень агрессивности прямо зависит от силы и политической ситуации, ни то ни другое не давало ему ни малейшего шанса на победу. Невероятно, чтобы царь, «с умением и величайший рассудительностью приспособившийся к своему новому положению» (Ро1. ХУШ.33.7), не понимал этого. Приписываемое ему желание начать войну[472 - Голицын К.С. Всеобщая военная история древних времён. Т. 3. СПб., 1873. С. 253; Штолль Г.В. Указ. соч… С. 334; Нич К. Указ. соч. С. 255; Шофман А.С. Указ. соч. С. 246; Homo L. Opus cit. Р. 305, 308; Toynbee A.J. Hannibal’s legacy. Vol. 2. P. 469.] и даже высадиться в Италии должно остаться на совести анналистов.

Ливий пишет, что, если бы Персей, по примеру отца, ежедневно дважды перечитывал договор с римлянами, он не стал бы портить с ними отношений (XLIV,16). На эту фразу обычно не обращают внимания. Видимо, чтение договора, ущемившего Македонию, напоминало царю о мощи врага, что позволяло укрощать гнев и сохранять осторожность. Несмотря на то что римляне крайне раздражали его своей назойливой опекой[473 - Герцберг Г. История Рима. М., 1881, С. 322.], он не терял самообладания и не позволял спровоцировать конфликт.

Война с Римом не была целью Филиппа, он готовился к борьбе, если бы римляне пожелали лишить Македонию независимости[474 - Benecke P.V.M. The fall of the Macedonian Monarchy // САН. Vol. VIII. Cambridge, 1930. P. 246; Rostortzeff M. A History of Ancient World. Vol. 2. Oxford, 1927. P. 71; Walbank F.W. A historical Commentary on Polybius. Vol. III. Oxford, 1979. P. 199.]. Утверждение Полибия, что царь готовил войну мести, ошибочно: он хотел видеть свою страну снова сильной, и ему это удалось[475 - Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма. М., 1982. С. 271.]. Филипп до самой смерти поддерживал хорошие (? – А.Б.) отношения с Римом[476 - Нетушил И.В. Обзор римской истории. 2-е изд. Харьков, 1916. С. 115.]. В 179 г. до н. э. он умер, оставив Персею заметно окрепшее царство.

Проблема III Македонской войны тесно связана с оценкой личности и деятельности Персея. В источниках он получает очень негативную характеристику. Отмечаются его скупость (Plut. Aem. Paul. VIII.XII), малодушие (Polyb. XXIX.17.5; Арр. Мас. ХV; Plut. Aem. Paul. IX), непорядочность (Plut. Aem. Paul.VIII; Just., XXII.3.1), излишняя доверчивость и нерешительность и в то же время – дерзость и неумение владеть собой (Liv. XLII.43.25). Традиция утверждает, что Персей ненавидел римлян (Plut. Aem. Paul. VIII), желал войны с ними (Liv. XLII.15) и склонял все племена к военному союзу против Рима (Just. XXII. 4.1). Луций Ампелий пишет, что причина войны – нарушение царём условий мира, заключённых с его отцом, и приводит совершенно абсурдное утверждение, очевидно, исходящее от анналистов, что Персей с огромным войском «совершил нападение на Грецию, но был разбит» (Ampelius. 16.4). Однако общая установка авторов – царь хотел войны – опровергается фактами, которые они же сами и приводят. Версия Ливия, что Персей убеждал Антиоха, Египет (?) и даже Пергам (?!) восстать против Рима (XLII.26), не имеет никакой опоры в источниках и просто абсурдна. Информация о посольстве македонян в Карфаген исходит от Масиниссы (Liv. XIJI. 22) и выглядит сомнительной. Ливий обвиняет Антигонида в покушении на Эвмена и приводит совершенно фантастические слухи о желании царя отравить римских послов (XLII.17).

Аппиан, напротив, сообщает о трудолюбии и трезвом образе жизни молодого царя, снискавших ему всеобщую любовь, о его разумности и милосердии (Мас. XI.13), проницательности, смелости в бою (Мас. XVI). Все эти качества покинули его только после поражения, когда он был сломлен судьбой (ibid.). Этот образ столь же далёк от реального, как и созданный римской пропагандой. Любопытен вариант Мемнона Гераклейского: царь, «по молодости» нарушил договор с римлянами и вынужден был воевать с ними (XXV.4). Даже на нейтрального Мемнона ощутимо повлияла римская традиция! Но он, по крайней мере, не говорит о желании царя воевать. Хотя отметим, что к началу войны Персею было 40 лет… Не понимая, чем объяснить странное «нарушение мира» царём, автор вынужден был ссылаться на его «молодость»…

Отрицательное отношение к Персею господствует и в историографии, особенно старой[477 - См. Гадзяцкий П. Всеобщая история. Аккерман, 1887. С. 190: Ткачевский А. Учебник древней истории. 3-е изд. СПб., 1901. С. 206; Мабли Г.Б. Размышления о греческой истории. М.—Л., 1941. С. 323; Тарн К. Эллинистическая цивилизация. М.—Л., 1949. С. 47; Niebuhr В.G. Lectures… P. 458. С другой стороны, О. Иегер объективно считал Персея гордым и способным правителем, одновременно отмечая его нерешительность и скупость (см.: Иегер О. История Рима. М., 1886. С. 174–175).]. Но и в новых работах он получает весьма нелестную характеристику – «ничтожный македонский царь Персей»[478 - Немировский А.И. Три малых римских историка // Малые римские историки. В. Патеркул. Римская история; А. Флор. Две книги римских войн; Луций Ампелий. Памятная книжица. М., 1996. С. 223.]. Единственно верную оценку сторонам можно дать, лишь исходя из тех целей, которые они перед собой ставили, и из тех факторов, которые стали причиной войны. Некоторые учёные полагают, что царь желал войны, но и боялся её[479 - 345 Шлоссер Ф. Всемирная история. Т. 3. СПб., 1862 С. 422; Вебер Г. Всеобщая история. Т. 3. М., 1892. С. 549; Герцберг Г. Указ. соч. С. 324. 330: Нич К. Указ. соч. С. 256.]. Другие верят, что он готовил наступательную войну с Римом[480 - Moммзен Т. Указ. соч. С. 714; Бокщанин Л. Г. История международных отношений… С. 57; Ревяко К. А. Пунические войны. Минск, 1988. С. 221.] и, чтобы получить в ней поддержку греков, провёл ряд демагогических мер: обещал кассацию долгов, амнистию всем заключённым[481 - Мишулин Л. И. Античная история Греции и Рима. С. 180; он же. История Древнего Рима. С. 40; Шофман А.С. Указ. соч. С. 63: История Древнего мира / Под ред. А.Г. Бокщанина. Т. 2. М., 1982. С. 259.], но его безудержная демагогия многих оттолкнула[482 - Ковалев С. И. История Рима. С. 275.].

На самом же деле царь никогда не был демагогом. Взойдя на трон, он издал указ о прощении должников и осуждённых за преступления против царской власти, одновременно он призвал изгнанников вернуться на родину (см.: Polyb. XXV.3.1.; Syll. 3 636). Как убедительно показал Д. Мендельс, такие действия диктовались старым македонским обычаем и были традиционны при восшествии на престол нового царя, а указ касался исключительно македонян[483 - Mendels D. Perseus and the Socio-economic Question in Greece (179–172/1 B.C.) // AS. 1978. № 9. P. 57.]. Персей главное внимание уделял стабилизации внутреннего положения страны[484 - Павловская Л. И. Греция и Македония в эпоху эллинизма… С. 429.]. Д. Мендельс пишет, что социально-политические меры царя в Македонии сделали его популярным во всей Греции; Рим выглядел защитником существующего статус-кво, поэтому массы ждали изменений от Персея. Испытывая экономические трудности, они возлагали на Персея надежды, которые он не мог или не хотел осуществить. А обвинения в том, что царь разжигал революционность масс в Греции, безосновательны, они – плод римской пропаганды[485 - См.: Mendels D. Opus cit. P. 69–72; 73; 62.].

В Греции росла враждебность к Риму, даже Т. Моммзен признаёт, что «освободителям иногда случалось совершать несправедливость»[486 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 717.]. В Персее греки видели единственную силу, способную сбросить с них цепи зависимости. Этим, а не личными качествами царя, объясняется его популярность. Персей отнюдь не был выдающимся полководцем, как утверждает С.Г. Лозинский, и не он создал антиримскую коалицию, в которую «был вовлечён даже далёкий Карфаген»[487 - Лозинский С.Г. История Древнего мира. Греция и Рим. Пг., 1923. С. 111.]. Никакой коалиции не существовало. Карфаген вовсе не демонстрировал свою «антиримскую направленность»[488 - Шофман А.С. Указ. соч. С. 253.], а, напротив, был покорен Риму. Унаследовав ненависть отца к римлянам, Персей продолжал и его политику подготовки к оборонительной войне, но делал это без должной скрытности. Он старался приобрести как можно больше союзников, чтобы укрепить обороноспособность страны и ослабить её зависимость. В то же время, отойдя от разумной осторожности Филиппа, он пытался усилить своё влияние в Греции. Мирный поход в Дельфы, предпринятый «с пропагандистскими целями»[489 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 718; Meloni Р. Opus. cit. P. 134–135.], был ошибкой царя, но сама по себе она не может служить обоснованием войны против него[490 - Эти действия царя невозможно считать нарушением условий мирного договора. Errington R.M. Opus. cit. P. 204.]. Персей не предпринял ничего, что позволило бы считать его инициатором войны.

Мнения о причинах войны можно систематизировать по четырём группам. 1. Персей вынудил Рим принять ответные меры, т. к. действия царя могли быть угрозой римским интересам[491 - Scullard H.H. A History of the Roman World… P. 265; Starr C.G. A History of the Ancient World. P. 493.], для Рима война была превентивной[492 - Lafforque G. Opus cit. P. 256.]. «Опасные действия» царя дали Риму повод для решения македонской проблемы, война была «спровоцирована» Персеем именно тем, что он усилил своё царство, не желал терпеть римский диктат, требовал уважения к своей независимости[493 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 714; Pelman H.F. Outlines of Roman History. P. 135; Heitlland W.E. The Roman Republic. V. 1. Cambridge., 1909. P. 88–89; Meloni P. Opus cit. P. 148–149, 158–159, 444–451; Stobart J.C. The Grandeur that was Rome. N.Y., 1962. P. 551; McShane R.B. The Foreign Policy… P. 164; Badian E. Roman Imperialism in the Late Republic. Oxford, 1968. P. 3; Raditsa L. Bella Macedonica // ANRW. Bd. 1. B.-N.Y., 1972. P. 578, 579, 585; Gruen E. The Hellenistic World and the Coming of Rome. V. 2. Berkeley, 1984. P. 417.], его амбициозная политика, усилившая Македонию, сыграла на руку Риму и привела к войне[494 - Bowder D. Op. cit. P. 23.]. 2. Виновник войны – только Рим, а действия царя имели чисто оборонительный характер[495 - Benecke P.V.M. Op. cit. P. 256; Curv M., Haarhoff T.J. Life and Thought in the Greek and Roman World. London, 1959. P. 60.]. Персей не нарушил ни одного пункта мирного договора[496 - Jaczyiiowska M. Istoria starozytnego Rzymu. Warsawa, 1982. S. 106.], он не хотел войны, её спровоцировал Рим[497 - Кац А.Л. Древний Рим. Фрунзе. 1954. С. 5; Thiel J.H. Studies on the History of Roman Sea-power in Republican Times. Amsterdam, 1946. P. 372.]. 3. Причиной войны было обращение к сенату Эвмена[498 - Frank Т. Roman Imperialism. 2

ed. New York, 1929. P. 221; Ehrenberg V. Man, State and Deity. London, 1974. P. 73.] (это мнение совершенно неубедительно, так как Атталид никак не мог определять внешнюю политику Рима). 4. Ответственность за войну лежит на доминировавшей в Риме агрессивной партии Фульвиев: именно она развязала войну[499 - Briscoe J. Eastern Policy and Senatorial Politics 168–146 B.C. // Historia. 1969. Vol. XVIII. P. 60. Близок подход М. Гранта – «сильная империалистическая группа настояла на войне против Персея» (Grant M. Opus cit. P. 270).]. Заметим, что мнение о господстве Фульвиев выглядит явным преувеличением, к тому же Римская республика не вела войн в угоду отдельным нобильским родам. Соперничающие между собой группировки знати во внешней политике руководствовались пользой государства, как они её понимали, а не своими личными амбициями.

Ближе всего к истине вторая позиция. Отметим, однако, что «демонстрация силы» в Дельфах действительно превысила разумные пределы оборонительной политики, вызвав раздражение римлян. Мы считаем, что характеристика Персея в источниках явно тенденциозна, его внутренняя политика очень разумна, а главная цель – укрепить страну и избежать войны. Но при этом личные качества царя малосимпатичны, во внешней политике ему не хватало гибкости, а в критический момент – и решительности. Он не хотел столкновения и не был авантюристом, идущим на заведомо проигрышную войну; Македония мешала римлянам самим фактом своего существования, и, демонстрируя её силу, он ускорил события. Перед Персеем было только два варианта: подчиниться Риму или подняться на решительную войну – он не смог остановиться ни на одном из них, а ошибки и нерешительность в кризисной ситуации 172/1 г. до н. э. не позволяют считать его трезвым политиком, совершающим оптимальные действия.

Цели Рима оставались теми же, что и при Филиппе. Используя традиции италийской политики, заключающиеся в постепенности и поэтапности подчинения, сенат пытался добиться полной зависимости Македонии, но достичь этого не удавалось, равно как и ослабления царства. Утверждения А.С. Шофмана об экономическом упадке, мощной проримской партии, партийной борьбе и симпатиях македонской знати к Риму[500 - Шофман А.С. Указ. соч. С. 247 слл.] противоречат данным источников. Подлинной причиной войны была попытка Македонии восстановить свою силу и самостоятельность, а также её хорошие отношения с греками[501 - Моммзен Т. Указ. соч. С. 719; Гордеев В.И. История Древнего мира. Л., 1970. С. 134; Walhank F.W. The Hellenistic World. New Jersey. 1981. P. 338.]. Авторитет Рима на Балканах падал, а влияние царя росло, это и привело к войне[502 - Герцберг Г. Указ. соч. С. 324.]. Рим желал доминировать, но при наличии сильного македонского царства это было невозможно, и сенат начал войну с твёрдым решением устранить Македонию[503 - Walbank F.W. The Hellenistic World. P. 338; Boak A., Sinnigen W. A History of Rome to A.D. 565. New York, 1965. P. 133; Errington R.M. Op. cit. P. 213.]. Посольство 172 г. до н. э. потребовало у Персея уступок, которые реально означали потерю свободы[504 - Boak A., Sinnigen W. Opus cit. P. 133.], а потому были неприемлемы. Очевидно, сенат решил, что над страной надо установить контроль, более прямой и эффективный, нежели клиентела[505 - Errington R.M. Opus cit. P. 213.].

Рим стал предъявлять Персею всякие обвинения и готовить общественное мнение Греции к войне с Македонией[506 - Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. С. 265.]. Римляне объявили, что царь пошёл с войском против храма Аполлона[507 - Никитский А. Римляне о царе Персее // ЖМНП. 1906. Март. С. 192; Sherk R.K. Roman Documents from the Greek East. Baltimore. 1969. P. 234.], что должно было настроить против него греков. Решив начать войну, Рим использовал всё, чтобы заранее оправдать себя, – этим и объясняется очернение Персея проримской пропагандой[508 - Edson C. F. Opus. cit. P. 202; Mendels D. Opus. cit. P. 55.]. Инициатива войны исходила от римлян, но агрессорами можно признать обе стороны, поскольку речь шла не только о независимости Македонии, но и о влиянии в Греции. Для Македонии война стала последней[509 - Егоров А.Б. Рим на грани эпох. С. 27.], вынужденной попыткой освободиться и восстановить свои позиции на Балканах. Одновременно III Македонская война приобрела уже некоторый оттенок восстания[510 - Raditsa L. Opus. cit. P. 584.], так как политическое положение и силы сторон были неравными.

Рим искал предлога к войне, в 172 г. до н. э. Эвмен, уловив момент, доставил в сенат длинный список «преступлений» царя. Обвинения эти были клеветническими, сенат же, не желая иметь сильного соседа, решил воевать с Персеем; послов Персея и родоссцев, желавших возразить Эвмену в лицо, приняли только после его отъезда (Арр. Мас. XI.1–3). Очевидно, сенат понимал, что они легко могли уличить его в клевете. Послы, негодуя на всё, говорили более резко, чем следовало (ibid.), но фразы, приписываемой им Ливием, «царь не хочет войны, но, если она начнётся, будет вынужден храбро защищаться» (XLII.14.3) нет ни у Полибия, ни у Аппиана, лучше информированных и более объективных. Вероятно, автор «красоты ради» вложил в уста послов слова, произнесённые Филиппом накануне II Македонской войны, но совершенно неуместные в данных условиях, так как главной целью посольства было отвести от Персея ложные обвинения и не допустить войны.

Оправдания и просьбы македонских послов были отвергнуты, поскольку сенат уже пришёл к определённому решению (Liv. XLII.15). Правильно оценив ситуацию, глава посольства Гарпал, вернувшись домой, сообщил царю, что война неизбежна (ibid.), но тот оставался пассивным. Вскоре Персея обвинили в покушении на Эвмена. Римляне выставляли и другие причины войны, как будто она ещё не была решена, но особенно их раздражала дружба царя с греками (Арр. Мас. IX.1.4). Решение о войне было окончательным, о нём только не объявляли (Liv. XLII.19). Римляне разослали послов к союзникам (Polyb. XXVII.3.1) – началась обычная дипломатическая подготовка войны – и заняли приморские города Иллирии, обезопасив переправку войск на Балканы. Macedonicum Bellum in annum dilatum est – «македонская война была отложена на год» (Liv. XLII.18.6). После этого довольно странно выглядит утверждение Т.А. Бобровниковой, что «для Рима III Македонская война началась неожиданно»[511 - Бобровникова Т.А. Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. М., 2001. С. 14.].

По обычаю в том же 172 г. до н. э. римское посольство потребовало у царя удовлетворения, его обвинили в смутах в Фессалии и Этолии, потребовали восстановить власть изгнанного им фракийского вождя Абруполиса (Diod. XXIX.36), упрекали в нарушении мира (Liv. XLII.25). По Ливию (ibid.), царь пришёл в ярость, кричал о высокомерии римлян, заявил, что считает прежний договор недействительным и хочет заключить с Римом равный союз, а когда послы объявили ему о разрыве отношений, что было равносильно объявлению войны, велел им покинуть Македонию. Весь рассказ выглядит невероятным, явно исходит от анналистов и совсем не вписывается в дальнейшее изложение самого Ливия. Ни у Аппиана, ни у Полибия нет ничего, хотя бы отдалённо напоминающего этот эпизод.

Второе посольство царя, спешно отправленное им в Рим, передало его удивление появлением римских войск на Балканах[512 - Если бы Персей действительно заявил об отмене договора с Римом и выслал римских послов, он не стал бы этому удивляться!] и обещало дать любое удовлетворение, если войска уведут (Liv. XLII.35). Персей напоминал сенату, что является «другом римского народа», и просил, если к нему есть упрёки, решить их во взаимной беседе (Арр. Мас. XI.4). Но послов с грубым ответом выслали из Италии (Liv. XLII.36). Все римские посольства, объезжающие Элладу и призывающие греков к войне с царём, получили от него письма с вопросом, зачем легионы появились в Греции (Liv. XLII.37.5–6), но ответа он не дождался. Ему следовало перехватить инициативу и повести наступательную войну, но он медлил, явно боясь её и «желая компромисса»[513 - Meloni P. Opus cit. P. 185.], который был невозможен. Мнение о том, что Персей был готов на любые уступки, потому что оказался в изоляции[514 - Шофман А. С. Указ. соч. С. 254.], неубедительно: он шёл на них ещё до того, как стало известно, что его почти никто не поддержит.

Римский посол Марций подал царю «ложную надежду на мир» (Liv. XLII.47.1) и заключил перемирие. Антигонид до конца верил в возможность мирного исхода, но Рим лишь выигрывал время[515 - Низе Б. Указ. соч. С. 187; Briscoe J.Q. Marcus Philippus and Nova Sapientia // JRS. 1964. Vol. LIV. P. 68.]. И хотя некоторые сенаторы, приверженные отмирающей римской честности, осуждали авторов обмана, это не мешало тем похваляться своей «находчивостью» (Liv. XLII.47). В нарушение перемирия римляне заняли часть Фессалии (ibid.) и Халкиду (Polyb. XXVII.2.11). Римский посол Лентул, используя беотийские отряды, осадил беотийский же город Галиарт, верный Персею. Царь же, «ослеплённый пустой надеждой на мир» (Liv. XLII.43.3), отказал в гарнизонах союзным городам Беотии (Polyb. XXVII.5), и им пришлось присоединиться к Риму. Жители трёх городов, оставшихся верными Персею, были проданы в рабство (Liv. XLIII.4).

Царь отправил послов на Родос, заранее прося посредничества, если римляне, вопреки договору, нападут на него (Polyb. XXVII.4.4–5). Это свидетельствует о том, что войны он явно не хотел и боялся её: ещё до начала военных действий Персей искал посредников, способных погасить конфликт и умиротворить римлян. Позже он искал посредничества Антиоха, Вифинии, Пергама, Египта (Polyb. XXIII.1).

Посольство в Рим, ради которого Персей пошёл на перемирие, легко отвело от него все обвинения. Царь изгнал Абруполиса за набеги на Македонию, он сам сообщил об этом сенату, и тогда сенаторы сочли его действия справедливыми, как не порицали они его и за союз с Этолией (Арр. Мас. XI.6–7). «Царь ни в чём не виноват и готов ответить на любое обвинение» (Арр. Мас. XI.8). Сенату нечего было возразить на эти справедливые слова, и он… велел послам немедленно покинуть город – «у римлян давно решено было воевать» (Polyb. XXVII.6,3; Liv. XLII.48; Арр. Mac. XI.9).

С началом боевых действий Персей решил затянуть войну. После первого же выигранного им сражения, отказавшись от возможности добить деморализованного врага, велел отступать (Liv. XLII.59). А.С. Шофман полагает, что царь не стал развивать наступление, поскольку не доверял своим наёмникам и «боялся их измены»[516 - Шофман А.С. Указ. соч. С. 257.]. Скорее пассивность Персея объясняется тем, что он до конца верил в возможность примирения и боялся собственных военных успехов, которые, как он полагал, могли вызвать большую жесткость римлян по отношению к нему.

Царь вновь и вновь просит мира, обещая дать ту же контрибуцию, что и отец, очистить те же территории. Римляне, твёрдо решив довести войну до логического конца, требовали только одного – капитуляции. Персей делал всё, чтобы получить мир, но жертвовать своей самостоятельностью не хотел[517 - Низе Б. Указ. соч. С. 187; Rostovtzeff M. A History… V. 2. Р. 77.]. От отчаяния он несколько раз даже пытался подкупить консула (Polyb. XXVII.8.13). Персею удалось затянуть войну, придать ей позиционный характер, он даже сумел вовлечь в неё Гентия, но римляне быстро разгромили иллирийцев.

Однако справиться с самим Персеем долго не могли. Как утверждает Веллей Патеркул, военные успехи царя даже повлияли на Родос и Пергама: родоссцы «заколебались в своей верности» Риму, а Эвмен занял в этой войне «промежуточную позицию» (I.IX.2). Автор явно преувеличивает влияние незначительных побед Персея, но, несомненно, они стали позором для Рима. В 168 г. до н. э. для окончания войны, подрывающей престиж державы, был послан один из лучших полководцев Республики – Эмилий Павел. Жёсткими мерами восстановив дисциплину в разложившейся армии, он двинулся на Персея. Перед решающим сражением царь отказался воспользоваться помощью 20 тысяч наёмных бастарнов, не сойдясь с ними в цене. Скупость Персея, проявленная в столь критический момент, имела роковые последствия для Македонии. В битве при Пидне македоняне потерпели сокрушительное поражение. Царь, упав духом и утратив самообладание, бежал с поля боя в самом начале сражения (Polyb. XXIX.17). Конец войны означал конец македонского государства.

Сенат добился поставленной цели. Была устранена последняя реальная сила, которая могла стать центром притяжения всех антиримских элементов на Востоке, более ничто не могло помешать установлению римской гегемонии в рамках всего Средиземноморья. Важность свершившегося прекрасно понимали и современники. Неслучайно Полибий считал падение Македонии тем рубежом, после которого мир попал под власть Рима (Polyb. I. 1.5, 10; III. 4. 2–3).

Вернёмся к проблеме вины сторон. Первая версия: вина за развязывание войны лежит на Персее. Версия совершенно необоснованная и опровергается данными источников. Запущенная анналистами, она должна была подкрепить главный тезис официальной римской пропаганды: Рим не ведёт иных войн, кроме справедливых. Версия вторая: в войне виноваты римляне, но Персей своими непродуманными действиями позволил им найти повод к ней. Отметим, что при желании, а у римлян оно присутствовало, найти повод к войне можно всегда. Ни один конкретный поступок царя не давал законных оснований к войне против него. Но его действия – в совокупности – делали Македонию сильнее. Если смотреть на события глазами римлян, то именно в этом и заключалась его главная вина перед ними. Македония в любом случае была обречена, единственное, в чём здесь можно упрекнуть царя, – он всего лишь несколько ускорил развязку, активно укрепляя своё царство. Но мы не должны судить с римских позиций, поэтому не можем поставить в вину царю то, что он был хорошим правителем. Версия третья: ответственность за войну лежит на римлянах. Думается, что она и является единственно возможной. Следует добавить, что при разумной внутренней политике Персей в решительный момент полностью провалился во внешней. Он не понял главного принципа: в критических ситуациях внешняя политика не терпит полумер и бездействия. Сама неспособность царя понять это, страх, парализовавший его, лучше всего доказывают: он никогда не предполагал вести наступательную войну против Рима, морально был не готов к ней.

После разгрома Македонии сенат произвёл на Балканах переустройство, отвечающее интересам Рима. Ахейская война поставила точку в покорении Греции. Вплоть до Митридатовых войн Балканы не играли никакой роли в римской политике.

Восточная политика Рима взяла паузу, т. к. поставленные задачи были решены. Селевкиды выпали из большой политики, зависимые Лагиды самостоятельной внешней политики не имели, в Малой Азии сенат осуществлял «вялый арбитраж». Главной причиной успехов Митридата стало именно недостаточное внимание сената к Малой Азии и вовлечённость римлян в свои внутренние проблемы, иначе он просто не смог бы подняться и его задавили бы сразу же. Митридатовы войны изучены достаточно хорошо, после работ Сапрыкина и Молева добавить что-то новое сложно, поэтому мы ограничимся лишь некоторыми наиболее спорными вопросами (см. 5-ю главу). Войны с Митридатом укрепили римское господство в Малой Азии, дали новые провинции на этом полуострове и позволили Риму серьёзно продвинуться на Восток и привели к контактам с Арменией и Парфией.

Дальнейшее развитие восточной политики Рима связано с тремя именами: Помпей, Цезарь, Антоний. Победа Октавиана в 30 г. до н. э. чрезвычайно важный рубеж: присоединение Египта завершило создание восточных границ римской державы, которые впредь почти не изменялись. Конец эллинизма совпал с концом республики и по сути – с концом восточной политики Рима. Мирное урегулирование отношений с Парфией стало одним из крупнейших достижений Августа. Впредь восточная граница – это просто войны, дипломатические усилия и политические успехи Рима здесь далее были малозаметны или кратковременны.