Ольга Халдыз "Корреспондент"

Андрей сразу заприметил надпись и человека, её держащего. «Да, несомненно, с курением в этой командировке будет покончено», подумалось Андрею в первую очередь. Поскольку его фамилия, покинув прокрустово ложе кириллических символов, претерпела трансформацию смысла, ему тут же захотелось есть. Вторая мысль: Анатолий в самом деле был очень похож на образ, рисуемый в воображении.

– Добро пожаловать на турецкую землю или, как у нас тут на говорят, хош гельдиниз[1 - Hos geldiniz (тур.) – Добро пожаловать!].

– Хош булдук[2 - Hos bulduk (тур.) – Спасибо! (устоявшийся ответ на фразу «Добро пожаловать!»)] вам на это, – отозвался Андрей весело. Ему понравился игривый тон Толи. – Спасибо, что османской вязью не написали моё имя, меня бы это точно сбило с толку.

Толя взял у Андрея чемодан с рук на руки. Оба замялись при его передаче. Андрею стало как-то неудобно, что ручка отвалилась, и из-за содержимого, Толе стало неудобно потому, что Андрей выглядел сконфуженным, а табличка с именем Андрея так и норовила выскользнуть из-под подмышки.

Андрей и Анатолий ехали на новеньком трёхдверном «Форде Эскорте» 1982 года выпуска с открытыми окнами. Да, так примерно всё себе Андрей и представлял. Сначала от аэропорта шла нежилая полоса, потом стали появляться редкие и учащающиеся к центру города малоэтажные домики с черепичными крышами, которые виднелись с высоты полёта стальной птицы. Пространство вокруг наполняла витиеватая местная музыка, доносившаяся из открытых окон проезжающих машин. Наряду с многоцветьем немецких, французских, итальянских и американских марок, дорогу заполонили «пернатые» турецкого автопрома – «Карталы» и «Шахины»[3 - «Карталы» и «Шахины» – марки турецких машин, в переводе «орлы» и «ястребы».]. В некоторых, на передних креслах, сидя на руках у старших родственников, ехали дети, некоторые машины были битком набиты и старыми, и малыми, превышая вместимость кабины раза в два. Все эти краски по приезде непременно нужно было занести в блокнот. По улицам прогуливались военные с оружием – отзвук событий, о которых Андрей читал у коллег.

Потом въехали на какую-то, должно быть, центральную улицу. По левую руку Андрей увидел памятник Ататюрку на лошади. Победоносно восседавший в седле «отец турок» с высоты обозревал пространство. «Мы сделали великую трансформацию: перенесли нашу страну из одной эпохи в другую», вспомнились Андрею слова Ататюрка, которые он где-то читал. Многоэтажные здания из стали, камня и стекла уплотнились вдоль дороги. Андрею было невдомёк, что подобные офисные кварталы заполонят его родину через каких-то лет десять.

– Ты ведь эмгэушник? А я на Восточном учился в Ленинграде, – болтал Анатолий, лихо крутя баранку (он явно поднаторел в деле вождения в стиле безумной монашки из фильма «Жандарм из Сен-Тропе» (благо место располагало), отчего у Андрея сложилось впечатление, что здесь все так водят). – Сработаемся. С амбициями у меня всё в порядке. Да и негоже ленинградцам лезть поперёк москвичей. Это ж немыслимо, чтоб ленинградцы всё под себя подмяли, – сказал Анатолий и хитро улыбнулся, как будто что-то знает.

Андрей же вдыхал новый воздух, вдруг истово запахший свежей выпечкой и, жареным на вертеле, мясом-дёнером. Заметив сосредоточение Андрея на запахах (у него быстро задвигались ноздри как у зюскиндовского парфюмера), сидевший перпендикулярно полотну дороги Толя сказал:

– Сейчас заскочим к тебе, покажу твоё жилище, потом быстренько в редакцию, после этого поужинаем. У меня есть любимое местечко, тебе, должно быть, понравится.

Андрей довольно кивнул.

Табак с Толей остановились у подъезда дома, возле него полыхала красным жаром мелких плодов рябина. Андрей вынул из багажника свой чемодан и понёс его на руках. Они с коллегой поднялись по узкой винтовой лестнице на третий этаж.

– Смотри, если местным понадобится говорить, на каком этаже живёшь, говори – на втором.

– Почему? Это какой-то конспирологический приём?

– Нет, – улыбнулся Анатолий. – Им так понятнее. Они наш первый этаж называют земляным, покуда он стоит на земле, и отсчёт уже ведут после него.

Анатолий вынул ключи с брелоком в виде кошачьего глаза, повернул в замке два раза, и они попали в тёмный коридор, куда еле проходил свет из кухни и комнаты, окна которых закрывали раскидистые кроны деревьев.

– Добро пожаловать в твою берлогу. Успеешь здесь осмотреться, – Анатолий прошёл, не разуваясь, на кухню, открыл там окно, и в квартиру ввалилась ветка. – Это слива, в начале лета можешь рвать, не выходя из дома, – только руку протяни. Давай, оставляй свой многострадальный чемодан. Если какие-то бытовые вопросы возникнут, решим. Ничего особенного здесь нет. Чуть не забыл: в доме работает Шабан-бей, он выносит мусор, достаточно только поставить его у двери. Ещё он покупает газеты, хлеб и молоко по просьбам жителей.

– Шик! – отозвался Андрей.

– По соседям, значит, пройдёмся. Наверху живёт пара университетских профессоров. Внизу учителя. Публика хорошая.

Андрей прошёлся по квартире. Он осмотрел дальнюю комнату. Там стояла большая двуспальная кровать и массивный деревянный стол, покрытый слоем пыли. Над столом на полке впритирку друг к дружке стояли книжки. Им явно не хватало места. Видимо, поэтому книжки толпились стайками и на полу – в одном из углов они стояли даже в несколько этажей. У Андрея побаливала голова, наверное, от количества впечатлений, большую часть из которых он ещё не перенёс в блокнот.

– Надеюсь, в квартире можно курить? – поинтересовался Андрей, выходя из спальни и следуя на кухню.

– Да кури. Хозяин лояльный, ничего от нас не требует, кроме месячный платы. Он живёт в Германии. Иногда приходит его сестра, художница, она вообще не от мира сего, цель её визита никогда не бывает до конца понятной.

Кухня была большая. Её окна тоже заслоняли деревья. Большие деревянные шкафы, покрытые лаком, вмещали в себя разношёрстную посуду. Газовая плита лежала на столешнице. Андрей даже заглянул под неё в поисках духового шкафа. Но там были лишь выдвижные ящики шкафа. Просто четыре конфорки в железном низком каркасе лежали на мраморной поверхности столешницы. Открыл холодильник. Из него выпала упаковка мыла. Должно быть, она лежала в пакете с покупками, который был наскоро заткнут в холодильник.

Андрей закрыл дверцу, взял мыло и отнёс его в ванную, совмещённую с туалетом. Положил его на небольшую стиральную машинку и обратил внимание на белые шарики в раковине. Взял один из них в руку.

– А это что? – спросил он Толю, подошедшего к двери.

– Ай, эта художница замучила, вечно нафталин подкладывает, сколько раз ей говорили, не надо, а она всё равно…

– Зачем?

– Для благоухания, – иронично ответил Анатолий. В этот момент Андрей ощутил резкий запах нафталина, абсолютно не заметный в других обстоятельствах. Он усилил накатывавшую головную боль.

– А, ну если для благоухания, то пусть лежит, каши ведь не просит.

Завершив первое знакомство со своим новым жилищем, Андрей последовал с Анатолием в редакцию. Она находилась через квартал, пешком минутах в семи от дома. Пока они туда дошли, им встретилось два военных наряда, мерно прогуливавшихся по улицам с автоматами наперевес.

На вершине здания, в котором находилась редакция, красовался фонарь. Он бил ярким белым светом по приближавшимся путникам, как лампа следователя НКВД на допросе.

Андрей поднял голову и тут же зажмурился.

Корпункт располагался в доме 1950-х годов постройки. Андрей с Анатолием вошли. Поднялись на второй этаж.

– Вот наша ставка, – сказал Толя, пройдя вперёд, включил свет. Андрей последовал за ним.

Его взору открылся коридор, направо была маленькая кухонька, откуда на весь корпункт раздавался аромат кофе. Вторая дверь справа вела непосредственно в саму редакцию, где замер в воздухе сизый сигаретный дым. Слева ещё одна дверь.

– А здесь у нас что? – Андрей открыл дверь и увидел абсолютно пустую комнату с окном, выходящим в глухую стену.

– Да ничего. Так. Келья.

– Чего?

– Келья, в которой живут монахи.

– Что ты такое говоришь?

– Да как ещё назвать такую бестолковую комнату?! Когда находишься в ней, и дверь закрыта, кажется, будто ты замурован в замке каком-то средневековом или отрешился совсем ото всего.

Табак с Анатолием вошли в комнату, где непосредственно располагалась редакция. Там стояло два стола и несколько стульев, один из них в углу. Андрей на него уселся и тут же упал.

– Кыркларели![4 - Кыркларели – город во Фракии.] – нараспев воскликнул Табак, больно ударившись об пол.

– Что?

– Это я от нехороших слов пытаюсь так отучиться. Город ни при чём, а обсценной лексики не прозвучало. Какого чёрта здесь делает стул со сломанной ножкой?

– Да, сломался сто лет назад, выкинуть не могу, он стоит на балансе у нас, так вот в сторонку его и поставили.

– В сторонку… Нет бы в эту свою келью отнести. Там ему самое место, – сказал Андрей, вставая.

Входная дверь была не закрыта. На пороге появился франтоватый мужчина в твидовом костюме с блестящей лысиной и озорными глазами.

– Hi guys![5 - Привет, ребята! (англ.)] Merhaba![6 - Здравствуйте! (тур.). (В дальнейшем переводы с турецкого не оговариваются. Здесь и далее все переводы, кроме специально оговоренных, принадлежат автору. – Ред.)] – сказал человек.

– О, Дэрил, привет, selam, – ответил Анатолий. – Это Дэрил Джонсон, наш американский коллега.

Андрей и Дэрил пожали друг другу руку.

– Siz grevi nasil yaziyorsunuz?[7 - Как вы пишете о забастовке?] – спросил Дэрил.

– Daha bilmiyoruz. Belki de yazmayacagiz[8 - Еще не знаем. Может, и не будем писать.], – ответил Анатолий.

– Kahve var mi?[9 - Кофе есть?]

– Обижаешь. Elbett e[10 - Конечно.], – сказал, выпрямившись идеально перпендикулярно полу, Толя и пошёл на кухню.

Андрей и Дэрил последовали за ним. Кухонька была маленькая, рассчитанная всего на одного человека, поэтому Андрей с Дэрилом остановились в коридоре. Из кавалькады кофейных турок Анатолий взял одну побольше и, ловко управляясь, заварил кофе как заправский кофевар из местного кафе. Андрей с Дэрилом переглянулись и улыбнулись. В ухватках Толи было что-то турецкое. То ли мимически он копировал турок, то ли сама окружающая обстановка за годы пребывания в стране несколько сроднила его с собой.

Троица выпила кофе из маленьких чашечек с синим и красным орнаментом. Андрей понимал, что кофе разбередит его головную боль, но отказать себе в удовольствии побыть в новой, предвещавшей любопытный опыт, атмосфере, пропитанной горьким кофейным ароматом, он не мог. Дэрил попрощался, упомянув, что в следующий раз увидятся в клубе.

– Что за клуб? – поинтересовался Андрей, когда Дэрил закрыл за собой дверь. В висках начинало противно пульсировать.

– Да, есть у нас тут местечко, где мы отдыхаем, по профессиональному признаку. В гостинице «Гранд Анкара», по четвергам, лобби в нашем распоряжении.

– В чьём это «в нашем»?

– Собираются иностранные корреспонденты, иногда заходят и местные. Очень душевно пьём виски, – ответил Анатолий.

Андрей живо представил, что скоро ему доведётся побывать в этом весьма любопытном обществе.

Уходя из редакции, Андрей кинул взгляд на свой стол. Завтра предстояло усесться за него с кипой местных газет для изучения и поиска новостей. А пока нужно было вернуться домой, отдохнуть, отогнать головную боль, упорядочить мысли и сделать намётки для романа, ведь впечатления переполняли, ситуация предрасполагала к творчеству, пока Андрей не погрузился в новостную рутину, захватывающую с головой. Добравшись до своего нового пристанища, Табак перекусил хлебом с белым козьим сыром, попытки преодолеть боль силой воли не увенчались успехом. Голову, словно налитую оловом, тянуло к подушке. Его срубил сон. Он заснул прямо на диванчике, набросив на себя мягкий пледик, в зале, не добравшись до кровати в спальне.

VII

– Таня! Таня! Та-а-а-а-ня! – кричал Андрей, надрываясь. На его висках вздувались вены от напряжения. Руки сжались в кулаки так, что ногти оставили следы на тыльной стороне ладоней. Таня удалялась в своём синем плаще, всё шла и шла, не оглядываясь. Андрей почувствовал тяжесть в ногах, он не мог сдвинуть их с места. Весь мир одномоментно стал мокрым, пропитанным всепроникающей влагой. Отовсюду капало, и грохотал гром. Андрей не мог двигаться. Его будто разбил паралич от этой тотальной сырости. Андрей заплакал, из него выливалось горе, которое он держал в себе. Оно лилось в виде чернил. На земле синие струйки оставляли витиеватые рисунки – исписанные круглыми буквами страницы черновика его романа. Он с трудом переставил ноги, чтобы сойти со строк великой литературы, оказавшейся разлитой по земле. Сразу после этого он увидел похоронную процессию. Небо светилось багряным. Люди прошли мимо него, чуть не наступая ему на ноги. Он увидел, что хоронили его. Попытался закричать этим людям, что он жив, что его полёт, вольный и упорный, продолжается. Но из глотки вырывался воздух, лишь царапая горло. Звука не выходило.

Андрей проснулся на влажной подушке. Глаза были сухими. Наверное, они полностью впитались в наволочку. Он поднялся, тряхнул головой, чтобы отогнать этот морок, фантасмагорию сна. Ему стало не по себе. Безмолвие ночи нарушала песня ветра в листве. Андрей пробрался по новой незнакомой квартире, держась за стену, на кухню, выпил залпом стакан воды из-под крана. Это не могло так дальше продолжаться. Завтра он обязан засесть за большой труд, которому суждено будет стать делом его жизни.

VIII

Андрей пришёл в редакцию рано утром, когда солнце мягким светом проникало в комнату. По дороге он купил у уличного торговца местный бублик «симит» с кунжутом (денег у него не было, но, собираясь, он обнаружил на калошнице при входе несколько монет). С кофе, должно быть, он очень вкусен, подумалось ему. Он подошёл к входной двери в редакцию.

Анатолий был тут как тут. Он улыбался, выставляя напоказ все свои геометрически ровные зубы.

– Доброе утро, коллега, – сказал Толя, успев расторопно открыть дверь перед новоиспечённым начальником.

– Благодарю.

При дневном свете редакция выглядела значительно уютнее. Андрей подошёл к своему рабочему столу, обратил внимание, что по его краю бегут муравьи. Удивился. Анатолий проверил на всякий случай крепость стула и уселся на своё рабочее место. Ещё один стол стоял в углу и был завален писчей бумагой. Табак удивился, увидев его. Вечером он этого стола не заметил. Анатолий кивнул в сторону «стола-призрака»:

– Там в выдвижном ящике трофейные ручки с разных мероприятий. Если нужно, пользуйся.

– Спасибо. Мне надо будет мой вопрос с документами решить в ближайшее время. Знаешь, пока не могу распоряжаться кассой. Одолжи мне немного…

– Да, я предполагал, – отозвался Толя, вытащил из заднего кармана брюк бумажник и протянул купюру с изображением «отца турок». – Держи. Потом отдашь.

Андрей и Анатолий погрузились в чтение местной прессы. Сегодня нужно было основательно вчитаться, так как завтра предстояло идти по инстанциям.

Между делом Табак достал свой блокнот. Но в течение дня до него так и не дошли руки. Андрей перечитал все новости, потом переключился на аналитические статьи. Конечно, полёт мысли турецких журналистов разных политических взглядов поражал своим размахом и смелостью. Мысль об экстраполяции такого дискурса на советскую печать казалось крамольной. Он её от себя отгонял. Были свои плюсы в неизменности и предсказуемости, прочерченности линии, которой нужно следовать. Когда нет стихийности мнений, резких движений, можно думать и о чём-то более фундаментальном. Здесь, в командировке, на благодатной почве, сдобренной яркими впечатлениями, точно получится написать книгу. Даже не просто книгу, а Книгу. Он знал это. К концу рабочего дня Андрей открыл блокнот и сделал пару коротких заметок – переложил на бумагу клочки мыслей, роившихся в его голове.

Анатолий взглянул на Андрея, выводившего что-то круглым почерком, и снисходительно улыбнулся.

– Я тоже веду свои записи, что называется, для себя, – отозвался Толя.

– Я не для себя, я для людей, – Андрей интуитивно встал. – Знаешь, есть потребность писать не только и столько сегодняшний день, но больше, шире, – Андрей осёкся. Что Анатолий мог понимать в «широте»? Разве ему были постижимы масштабы Табака?!

– Угу, – поддакнул Анатолий. – У меня есть несколько рассказиков, приеду, отправлю в «Новый мир» или «Дружбу народов».

– Рассказиков… – разочарованно выхватил из тирады Толи Андрей. Его обидела такая постановка вопроса. Ему казалось, что если человек, говоря о своём творчестве, использует уменьшительно-ласкательные суффиксы, это самоуничижает, глушит музыку небесных сфер, которую, как он считал, неизменно слышит человек пишущий, творящий.

– Я писал о местах, где не ступала нога среднестатистического советского человека. Мне довелось побывать, например, в монастыре Сумела на Черноморье, подняться в горы, как люди, строившие его пятнадцать веков назад. Уму непостижимо, как они носили туда эти камни! А знаешь, в чём секрет?

– В чём же?

– Можно путешествовать по стране с делегациями наших министерств и ведомств, когда они приезжают, или самому предоставить ихбарнаме[11 - Ихбарнаме – письменное уведомление.] в полиции и поездить по соседним с Анкарой провинциям.

– Весьма привлекательная перспектива, – повеселел Андрей. – А что только в соседние провинции?

– Даже не просто соседние, а в радиусе сто километров, если быть точным. Судя по всему, это их симметричный ответ, наши ведь тоже не поощряют прогулки их корреспондентов.

Так покатились дни и недели. Андрей писал обо всём, от политических пертурбаций, манёвров Североатлантического альянса до культуры и образа жизни турок. Но информационная машина поглощала с бо?льшим удовольствием и аппетитом землетрясения и другие катастрофы, упавшие самолёты и теракты. Москву интересовали в первую очередь вести о Турции как о капиталистической стране, стране НАТО «в подбрюшье Советского Союза». Заметки о культуре, туристических маршрутах шли лишь в вестник, который читал ограниченный круг специалистов. Андрея это расстраивало.

IX

У Анатолия было странное увлечение. Он коллекционировал информацию о происшествиях, которые по каким бы то ни было причинам (странное стечение обстоятельств, необычные имена участников событий) удивляли его: о землетрясениях, наводнениях, убийствах и самоубийствах, облавах на притоны и грабежах. Делал газетные вырезки, причём некоторые в виду неряшливости оказывались залиты чаем или кофе, где-то прилипали кунжутные семечки. Так он собрал приличную антологию, непонятно было, где и как он собирался её использовать. Табаку это его хобби казалось странным и несколько настораживало.

– Толь, зачем тебе эта дьявольская летопись?

– Знаешь, в жизни столько всего, чего просто невозможно придумать. А из этих сюжетов, кто знает, может, что-то и использую. Почему бы мне не быть советским Конан Дойлем?!

Андрей лишь удивлённо вздёрнул бровями. До чего же любопытные и необъяснимые существа эти люди. Удивительные создания!

У Толи накопилось несколько общих тетрадей с заметками. Ещё штуки три-четыре лежали у него дома в Ленинграде, на полке в кладовке, между старыми коньками и коробкой из-под обуви, в которой хранился лук.