Ольга Халдыз "Корреспондент"

За двадцать два месяца напряжённой работы на посту заместителя премьера по вопросам экономики в правительстве Улусу Озал пришёл к своему тупику, упёрся в потолок, мешавший расти дальше. Военные закручивали гайки. В прессе стали появляться разоблачительные статьи, в них с Озала спрашивали за неизбежно появлявшиеся экономические промахи.

Перед ним стоял вопрос, пробивать ли потолок. И если пробивать, то как?!

Озал покинул пост, своё беспокойное хозяйство, остановил свой бег, который всё больше напоминал бег на месте. Горизонт никак не приближался, только ширился.

– Ты в политику, что ли, собрался? Скажи, хоть знать буду, – сказал глава Генштаба, генерал Эврен, подписывая бумаги об увольнении Озала.

– Нет, нет, не собираюсь, – ответил тучный экономист.

Ему нужно было понять себя, свои силы, желания, планы. Стоило отдохнуть.

Для этого невозможно было придумать место лучше Сиде. Прошло некоторое время после вступления в силу Закона о поощрении туризма. Как раз можно было посмотреть, как обстоят дела на самом деле на средиземноморском побережье, побыть обычным туристом.

На служебном коричневом «Шевроле» Озал отмерил пять сотен километров по живописным местам меж рощ олив и сосновых лесов, по дороге останавливаясь, чтобы взглянуть на пейзаж.

Вечерний Сиде встретил его лёгким ветром с моря. Он надел свои цветастые плавки по колено, накинул на плечо полосатое полотенце и отправился искупаться. Тёплое Средиземное море ласкало, обволакивало грузное тело, делало его лёгким, давая возможность забыть о чрезмерном весе, сосредоточиться на мыслях, объять большое, сложное, не дающее покоя.

«Пойти конём, создать свою партию», думал Озал про себя, лёжа на спине. Вода заливалась в уши, делая звуки вокруг приглушёнными.

Броситься в этот омут он мог, только всё хорошо взвесив. Да, были коллеги, кто уверял, что Турция идёт по пути, где демократизация обязательна, появятся партии и одна из них должна быть у Озала.

«Ты знаешь, я не люблю политику, но тебе нравится ею заниматься. Хоть мне это и не по нутру, но я с тобой. Только смотри, ты много лет отдал государственной службе, пойдёшь в политику – обязан побеждать», – вспомнились Озалу слова жены Семры-ханым.

Линии сводились в одной точке.

С людьми, которым Озал доверял, он обкатывал идею партии, прорабатывал её целесообразность. Критике подверг всё, включая своё тело. Если садиться в премьерское кресло, то надо соответствовать посту, выглядеть подобающе.

Рейс Анкара-Нью-Йорк примчал его вместе с женой в США. Он с одышкой спустился по трапу.

Нужно было навестить сына. Когда семья рассыпана по разным странам, мир становится маленьким, буквально помещается на ладони, самолёт воспринимается общественным транспортом, а сами страны – словно комнаты одной большой квартиры, принадлежащей тебе.

В Америке Озал запланировал много дел.

Но сначала по настоянию друзей отправился всё-таки к врачу.

Палило солнце. Пот лил с него градом. Солнечный свет заставлял слезиться глаза. Взобрался на лестницу на входе в клинику. В руках была только маленькая сумка со сменным бельём на один-два дня. Рыхлый Озал вошёл в кабинет к врачу с весом сто двенадцать килограммов при росте сто шестьдесят три сантиметра. После основательного разговора с врачом он остался в клинике на несколько месяцев. Встречи в Штатах с коллегами и людьми, к мнению которых хотелось прислушаться, пришлось втискивать в напряжённую программу по оздоровлению, политические мастер-классы перемежались тренировками на беговой дорожке.

Спустя три месяца он вышел из клиники новым человеком, сбросившим четверть центнера.

Озал вернулся в Анкару. Впереди было самое сложное – преодолеть вето Совета национальной безопасности. Предстоял разговор с Эвреном. На эту встречу Озал шёл с большими сомнениями. По большому счёту его судьба, которую он смело чертил, снова была в руках военных. Он поднялся по помпезной белой лестнице, чуть замедлил шаг перед кабинетом, потом рывком открыл дверь.

– Я хочу создать свою партию, – сказал Озал, придя на ковёр к генералу Эврену.

– Подожди, мы же с тобой не так давно говорили, ты сказал, что нет у тебя таких планов, – удивился глава Генштаба.

– Теперь хочу, да и меня к этому подталкивают.

– У тебя же был опыт избрания от Измира… Неудачный, – прищурившись, напомнил Эврен Озалу его крах.

– Это была ошибка, я потом это понял, – ответил Озал.

– Знай, если среди твоих соратников будут люди c идеями Партии националистического действия или Партии национального благоденствия, наложим вето не раздумывая.

– Я понял.

– Раз понял, тогда создавай.

XIII

Знакомство Андрея с Ахметом Аллахкулу получилось несколько смазанным. Вообще, было нормой, что турецкие журналисты снабжали информацией иностранных коллег. Ахмет заходил в редакцию, притаскивал свой эксклюзив ещё до приезда Андрея. Был он человеком, несомненно, полезным, поэтому для соблюдения приличий и добрососедских отношений, надо было навещать и его с коллегами. Первый раз в редакцию газеты «Тер-джуман», где работал Ахмед, Андрей должен был пойти вместе с Анатолием. Но полетевший кардан вынудил Толю заниматься машиной. Андрей отправился один.

Он поднялся на второй этаж редакции, занёс руку, чтобы открыть дверь, в этот момент она резко открылась, тяжёлый деревянный массив двери с размаху встретился с его лбом. Вышла пожилая миловидная женщина со слегка раскосыми глазами в крупных украшениях в ушах и на шее. Увидев, что произошло, она басовитым прокуренным голосом застрекотала:

– Ay, ?z?r dilerim! Ge?mis olsun! Nasil bir sansizlik! ?ok pardon![19 - Ой, извините! Вот незадача! Что за невезение! Простите, пожалуйста!]

Она принялась суетиться вокруг Андрея.

Взяла его под руку, завела в кабинет, побежала за аптечкой, поставила её на стол, потом побежала за льдом.

Андрей отнекивался, говорил, что всё в порядке, ничего страшного. Но расторопную ханым ничто не могло остановить.

Когда всё успокоилось, принялись знакомиться.

– Ceyda. Ceyda Aksay, yazi isleri edit?r?y?m[20 - Джейда. Джейда Аксай, ответственный редактор.], – представилась женщина, – Siz, sanirim, Glavagentstvo’nun yeni gelen sefisiniz[21 - Насколько я поняла, вы недавно прибывший шеф Главагентства.].

Андрей ответил утвердительно.

– Bayagi sicak karsilamistiniz[22 - Довольно жаркий приём мне оказали.], – попытался он отшутиться.

Джейда с каким-то материнским тщанием принялась снова хлопотать вокруг Андрея, прикладывать лёд к ушибленной голове. Он снова стал отнекиваться, уже сознавая тщетность своих уверений. Джейда дотронулась до шишки на лбу и подула на неё для успокоения своей совести, прикоснулась к белёсым волосам – из любопытства. «Удивительный цвет», подумала она про себя.

– Bug?n bizi ziyaret edersiniz diye duydum. Biraz hizli girmistiniz veya ben kapiyi tez a?mistim[23 - Я слышала, что сегодня вы нас навестите. Немножко быстро вы вошли, или, может, я открыла стремительно…]…

После обсуждения инцидента переключились на погоду в Москве, впечатления от пребывания в Анкаре. Туркам всегда приятно слушать об их родине из уст иностранцев. Кажется, будто они прямо жаждут откровений. Как бы они ни критиковали свою родину в своём кружке, иностранцы должны отзываться об их земле подобострастно, восхищённо, привлекая в лексикон превосходные степени прилагательных.

За Андреем трудно было заподозрить скупость. Он любил поговорить, слова из него лились рекой. Люди слушали его и восхищались интеллектом, спрятанным в этой белобрысой голове, его точными сравнениями, изысканными метафорами. Дополнительное восхищение вызывал тот факт, что он виртуозно излагал свои мысли на неродном языке. Спустя всего десять минут после сумятицы Джейда уже смотрела на него томно, явно вздыхая внутри себя по ушедшей в небытие молодости.

Когда в кабинет Джейды вошёл Ахмед, Андрей сидел в кресле, держа у лба лёд. Перед ним стояла миниатюрная чашечка кофе, от которой поднимался ароматный дымок. Арабика, кажется, главный запах любой редакции, не важно, в какой точке планеты она находится. Запах может быть искажённым, суррогатным, едко-пряным. Именно этот аромат борется за господство с сигаретным дымом. Если у вас непереносимость сигаретно-кофейного амбре, то к журналистике вам трудно себя будет приспособить. На уровне запахов вас будет выбрасывать из этой среды как волной ракушку на берег.

Ахмед с Андреем представились друг другу, поговорили о том о сём, и как-то сразу поняли, что одного поля ягоды. Взгляды на жизнь вокруг и мировую повестку, на журналистику и литературу, искусство и культуру – всё совпадало, мысли развивались в одном русле и была тяга прыгать с темы на тему. Зигзаг беседы менял своё направление со скоростью щелчков на пульте телевизора. Джейда внимательно слушала этот разговор двух однозначно одарённых и наделённых уникальным умом людей. Определённо этот русский был ей симпатичен. Почему? Почему она родилась так рано? Как ярко и неожиданно можно было бы просто провести время, взглянуть на свою жизнь другими глазами… Нелепо. Даже думать о теоретической вероятности отношений женщины с шармом (шарму было пятьдесят четыре) с этим харизматичным спецкором ей казалось глупым. Она гнала эти мысли. Вон.

Разговор вдруг переключился на «белых» русских. Андрей обнаружил, что турок Ахмед об осколке родины Табака знает значительно больше его самого. Конечно, признать, присвоить эту историю было настоящей внутренней революцией. Он был человеком политизированным, думающим «правильно». Но горизонт, широта позволяли ему, пусть и несмело, выглянуть из-под своего панциря.

– T?rk?e’ye o zamandan Rus?a kelimeler sizdi. Hala da kullaniyoruz. Biliyor muydunuz?[24 - В турецкий язык с тех времён проникли русские слова. До сих пор используем. Вы знали об этом?] – поинтересовался Ахмед.

– Hadi ya! ?rnek verir misiniz?[25 - Да ладно. Например?] – удивился Андрей.

– Kelimeler nedense daha ?ok yemekle ilgili. Kapuska, pirojki, semaver mesela[26 - Слова всё больше по части еды. Капуста, пирожки, самовар, например…]…

– Harika! ?ok enteresan![27 - Чудесно! Очень интересно!]

Как тюрколог-отличник, чтобы продемонстрировать родство менталитетов, Андрей рассказал об идентичных в двух языках поговорках. Показал в лингвистических красках все эти «нет худа без добра», «дождь льёт как из ведра», «с глаз долой – из сердца вон».

Копания в языке, литературе, иронии жизненных ситуаций слово за слово свели их на том, что надо непременно встретиться ещё и пообщаться. История шестидесятилетней давности особенно возбудила интерес Андрея. «Это ж надо, русские здесь построили свою жизнь!» – думал он. Ему это казалось столь же невероятным, как и вероятность того, что это может повториться несколько десятков лет спустя.

Андрей вернулся со встречи уставший. Переступил порог дома с лёгкой головной болью, Сося вышла его встретить.

– Привет, подруга! Ты не поверишь, что сегодня произошло, – выпалил ей Андрей.

Сося внимательно его выслушала и когда он закончил свою тираду, мяукнула. Определённо, она понимала его.

– Знаешь, пожалуй, я напишу свой роман о временах Ататюрка, вот этот период сумятицы Первой мировой. Мне кажется, я нащупал очень редкий и любопытный материал. Точно никто не владеет им.

XIV

Андрей корпел над новостью. Писал и думал, что с его стороны было неосторожностью поделиться с Анатолием впечатлениями от посещения «Терджумана» и такого душевного знакомства с Ахмедом. Не стоило выпаливать всё. Излишняя эмоциональность в очередной раз подвела его.

– Знаешь, Табак, тебе нужно написать роман. Хорошо владеешь историей, прекрасно работаешь с источниками. Прямая дорога тебе из журналистики – в литературу.

– Да, я об этом подумаю.

– Что думать? Делай.

– Хорошо, хорошо.

– Что хорошо?! Просто вижу потенциал, считаю своим долгом прозрачно намекнуть.

– Я понял намёк.

– Так действуй. А я потом буду рассказывать всем, что работал бок о бок с великим писателем.

– Хватит уже.

– Чего хватит?

– Хорош. Закроем тему, – металлическим голосом поставил заслон Андрей.

Толя продолжал что-то шептать себе под нос, обосновывая самому себе правильность своих советов. Он обиделся.

Андрей боялся большого количества авансов. Всё-таки лучше делать не то, что от тебя ждут, а то, что хочешь сам. Толя вывалил ему такой большой кредит доверия, что он стал давить Андрея своей тяжестью. Эти мысли, равно как и работа над новостью, шли фоном. К творческим терзаниям добавились и душевные муки. Таня возникала в воображении как «каравелла на зелёных волнах» в предрассветной дымке. Да, он почти так подумал. Если она звонила, что бы ни было причиной её звонка, значит, она хотела его слышать. Если хотела слышать, значит, был интерес. Если был интерес, его как можно скорее нужно перехватить.

Да. Ему непременно необходимо узнать, как работают советские авиалинии в Турции, с какими проблемами сталкиваются, чем занимается здесь представительство. Табак не хотел афишировать Толе задание, которое сам себе дал. Без того дешифровал себя, и ему было это неприятно.

Он поднял трубку и позвонил Степанову, чтобы между делом узнать телефон «Аэрофлота». Понял, что в телефонном разговоре ему вряд ли удастся так махом спросить то, что действительно не давало ему покоя.

Поговорил с пресс-атташе ни о чём.

– Что это было? – спросил сам себя Степанов, кладя трубку на массивный аппарат.

Чтобы загладить нелепость, Андрей снова набрал номер.

– Самое главное и забыл у тебя спросить, – преувеличенно весело сказал Табак. – Мне интересно повнимательнее поизучать живопись. В посольстве интересные пейзажи висят. Можно мне на них взглянуть ещё раз. Может, ты мне о них ещё что-то и расскажешь?!

Договорились о встрече через неделю.

XV

В квартиру в семиэтажном «Садыклар апартманы» в стамбульском районе Шишли не особо торопились сочувствующие Озалу. То ли боялись за свою безопасность, то ли не верили в многопартийное будущее, куда стремился Озал со своим детищем. Быть основателем партии, которая тут же закроется, зачать ребёнка, который умрёт не родившись, никому не хотелось. Грузом висела вероятность, что все, кто примкнёт к Озалу, будут брошены в тюрьму. Редкие приходившие тушевались. Отказы стоять у истоков так и сыпались. Даже бывшие губернаторы, имевшие политический вес, захаживали к Озалу в ставку, но не подписывались на роль основателей партии.

Озал был решителен и непреклонен, ему нужно было собрать тридцать соратников-основателей. Но люди боялись. Страна жила, будучи зажата в цепких руках военной хунты. Шли в пугающую неизвестность, пожалуй, только самые отчаянные.

Позвонили в дверь. Помощник Озала пошёл открывать.

– У вас назначено?

– Нет, – ответил человек из-за двери и навалился, чтобы открыть её.

Помощнику это не понравилось, и он стал силой закрываться от навязчивого посетителя. Несколько минут продолжалась схватка: один напирал на дверь, другой силой её удерживал, один пытался проникнуть в квартиру, другой истово отстаивал территорию ставки от незваного гостя.

– Брат Тургут, меня не пускают, распорядись уже в конце концов, – выкрикнул в сердцах человек из-за двери.

Озал вышел на возбуждённые голоса и шум. В квартиру рвался Бедреттин-бей.

– Пусти его. Это наш человек, он нам ой как понадобится, – распорядился Озал.

Озал вербовал многих, среди них были люди, никогда не занимавшиеся политикой, но имевшие вес в обществе: носители уважаемых фамилий, люди с чистой репутацией, ничем не запятнанной в глазах военных.

– Я понимаю, что практически нет шансов, что вашу партию выберут в парламент, но уверен, что турецкой политике нужна свежая кровь. Поэтому я готов к любой роли, которой вы меня наделите, – сказал Озалу Месут Йылмаз, опытный экономист, занимавший должность исполнительного директора в многочисленных производственных компаниях.

С его стороны это был весьма дальновидный расчёт. Йылмазу предстояло занять министерский пост, его ожидало блестящее политическое будущее. Пока он просто верил в идею и носителя этой идеи.

В жизни приходится делать много ставок и зачастую вставать на путь с неизвестной точкой назначения. Те, кто встают на него, или срывают свой куш, или теряют всё. Вера, неугомонность и пассионарность высвечивают дорогу во мраке будущего.

«Да, такой человек нам нужен», подумал Озал о Йылмазе. На следующий день Месут-бей стал ежедневно посещать квартиру-ставку в Шишли.

Занимавшимся организационными вопросами всё время приходилось оглядываться по сторонам, не выдавать себя, держать свою деятельность втайне. Костяк, сложившийся вокруг Озала, да и он сам, боялись, что основателей партии будут запугивать. Поэтому, когда заходила речь о том или ином человеке, примкнувшем к рядам Озала, их называли не по именам, а по присвоенному каждому из них номеру.