буровых, качалок, насосных.
Я люблю суету Баку,
духоту и уют бульвара,
моё тёплое детство тут,
среди скал, мазута… «навара».
Как забрала – заборы в рост,
без руб ля не заедешь,
за забором бахча иль погост…
что ж ты, время, так стыдно медлишь?
Что ж ты, время –
ни вперёд, ни назад,
только – с «Девичьей башни»…
Лишь дашбаш[1 - Дашбаш – взятка.] и лязат[2 - Лязат – удовольствие.],
остальное неважно.
Ветер!
Ветер!
И Каспий рычит,
разбивая мазут о скалы,
вышка в небо
перстом торчит:
«Как без Родины мал я».
1982
Переговорный
Страсти накаляются.
Чувства разлетаются.
Жизнь моя бежит по проводам.
Тоненькие ниточки,
всплески электричества,
немота натянутых мембран.
1980
«Годы, годы…»
Годы, годы.
Туман. Голубое.
Горько-тёплый
прошлого дым.
Сердце рвётся и ищет святое.
Новый век,
я творец твой и сын.
1979
«Нежная грусть – пусть…»
Нежная грусть – пусть!
Слёзы из глаз – пусть!
Только б ушла муть,
только б была суть,
всё остальное – пусть!
1980
«Всё дорогое, что есть у меня…»
Всё дорогое, что есть у меня, –
для тебя.
Всё то большое, что есть у меня, –
для тебя.
Немощь пустая,
слабость людская,
тихо колени склоня,
просят прощенья, моя дорогая,
робко смотря на тебя.
1980
«Любимая! Любимая…»
Любимая! Любимая!
Что же я наделал?
Я же никогда не лгу!
Просто лето сеял,
просто пил и верил,
просто бился на весеннем льду…
1981
«Закрыл глаза…»
Закрыл глаза,
веки легли на песок.
Усталость вползла,
лижет висок.
Всё! Спать!
Не до стихов.
Но вот – в темноте мать,
рядышком дедушка без очков.
Ждут жуть расширенные зрачки,
по стенам – тени,
тихенькие враги,
и из настенных часов
капает страх.
Тикает,
тычется
времечко
в прошлое в двух гробах,
в Сураханы, в Сураханах,
в детское темечко.
1983
«Я приезжал раз в год…»
Я приезжал раз в год.
Редко?
Увы,
чаще не мог.
Отпуск.
Аэропорт.
Как сосредоточиться?
Воздух, мазутом подточенный,
встречает,
спотыкается,
что-то бормочет.
Обнял.
Потух окурок,
потом –
контуры,
запах,
дом.
Дедушка,
наш кипарис вырос…
Отец, бабушка и болезнь…
Как в детство залезть из взрослости?
Об ограды смертей обдираю возраст,
и голым к ней,
к памяти,
мять
сураханский воздух.
1983
«В. Высоцкому…»
В. Высоцкому
Не говорю о мелком.
Мы мелки – в суетном, в креслах, за станками.
«В тюрьме сидел!» – болтать мы мастаки,
уткнувшись в пиво, шевеля усами.
А он? – Он принял всё,
чего другие обходили,
он пел надрывное, своё,
о чём шептались, плакали и пили.
Он был из тех, кто чувствовал свой век
не разумом, не потихоньку,
а болью – сколько может человек,
и время вымеряет – сколько!
1982
«Вот и живём в своём мирке…»
Вот и живём в своём мирке,
укрывшись огромным миром,
плоско, как на стекле,
деревом по реке,
срублены – и поплыли.
1984
