– Что он будет тут делать? – громко возмущалась мама, пытаясь сломить сопротивление директора школы, препятствовавшему приему на свою голову и баланс заведения столь юного дарования, как мой брат.
Согласия не было.
– Что мой ребенок будет делать с этими дебилами? – злобно кричала мама на директора, срываясь от предчувствия тяжести осознания того, что Тиме предстоит проходить стандартную школьную программу обучения в обыкновенном классе с обыкновенными детьми.
С такими детьми, как я. С простыми отличниками и простыми дебилами!
Каким-то нелепым образом нашу маму все же отговорили, подослав для этого к ней психолога, видимо хорошо познавшему свое дело на почве накопленного опыта отражения агрессии не в меру неуравновешенных мамаш чрезмерно одаренных детей. Тиму в тот год в школу не приняли. Я спокойно перешел во второй класс, уверенный в том, что за одной партой с младшим братом в скором времени сидеть не буду. Спасло всю эту историю еще и то, что как раз тогда наш Тимофей увлекся изобразительным искусством и начал делать первые, но уверенные шаги к покорению вершин совершенства. Признанные мастера его еще не боготворили, но семья уже всем происходящим восхищалась сполна.
Через год наша мама повторила попытку зачислись свое удивительное чадо в стройные и тесные ряды школьников. Правда, размах ее требований меньше в этот раз не стал. Она по-прежнему настаивала на однодневное преодоление младшим сыном порогов первого и второго годов обучения, чтобы не тратить время попусту. Сразу целилась на третий класс. Для этого она заблаговременно посетила команду чиновников от образования городского уровня, пытаясь навязать и доказать им уникальность нашего Тимофея. Но в ответ получила лишь одно: его приняли только в первый класс, уступив при всем при этом один года возраста. В неполные шесть лет от роду, мой брат стал школьником. Соответственно я из биологических трех лет разницы с ним в возрасте, отстал всего лишь только на два года.
И все же наша мама оказалась права. Зря ее не послушали педагоги, директор школы и чиновники от образования. Тиме не нравилось учиться в первом классе. Не то, что учиться, даже быть там лишний раз он не хотел. А потому, каким-то невероятным образом, случайно заметив, что разрекламированный первоклассник занят чем-то не тем во время урока, учительница застала его за чтением учебника по физике. Откуда сия книжица оказалась у Тимы никто не знал. Да это было и не важно. Вместо простых арифметических действий по сложения и вычитанию простых однозначных чисел, он штудировал что-то из серии о силе тяжести и теории всемирного тяготения. Причем оторвать его от этого занятия учительница смогла не сразу. А когда у нее это получилось, вместо ожидаемых извинений, смущения и, возможно, слез от испуга, она услышала от Тимофея вопрос о числе равенства гравитационной постоянной. Причем он начал настойчиво предлагать учительнице проверить точность приведенного в учебнике расчета прямо сейчас во время урока и тут же на классной доске. А в качестве ученого совета призвал быть всех остальных учеников своего класса, часть которых, по естественным причинам не могла этого сделать, а то и вообще, лишь недавно научилась читать. Да и то, едва по слогам.
Доведенная до отчаяния учительница, к тому же посчитавшая, что шестилетний мальчик издевается над ней, спрашивая то, чего она в свои годы не знает и, вообще, никогда не знала, обратилась за советом и помощью к директору школы. Та, в свою очередь, влезла в спор с нашим Тимофеем о его чрезмерно раннем умственном развитии. Ответа от него не последовало, так сам он в это время потерялся в том, что не нашел поддержки среди одноклассников, из которых ни один не захотел оказать ему столь простой услуги, как помощь в расчете на классной доске. Из всех тех, кто осилил выдержать дискуссионный напор моего брата, была лишь учительница физики. Не сразу поняв, что перед ней гениальный ребенок, она долго улыбалась чему-то. А потом, вникнув и осознав суть происходящего, выдала какое-то письменное объяснение на доске, что Тима не смог его разобрать, смутился, почесал голову, что-то себе наметил в уме и на том успокоился. Еще через час он сдал на проверку учительнице свою тетрадь с отменно выполненными карикатурами на нее саму, на директора школы и преподавателя физики.
Преподавательский консилиум капитулировал перед Тимой и нашей мамой. Его в экспериментальном порядке перевели во второй класс прямо посреди учебного года. Отучившись всего-то с сентября по май, мой брат завершил обучений сразу за два класса. На тот момент ему еще не было еще и семи лет. А дистанция до меня сократилась, так как я на тот момент планово оказался лишь на четвертом круге обучения. Вот так!
Дальше могло развиваться все еще сильнее и стремительнее. По моим подсчетам темп преодоления моим братом учебных препятствий должен был сравняться со мной уже через год. А еще через четыре таких рывка или броска сквозь время и преподавательский процесс Тима мог совсем окончить школу. И на тот момент ему было бы всего двенадцать лет. Он – гений! Он – вундеркинд! Мне пятнадцать и я еще учусь. А он уже танцует одноклассниц на собственном выпускном вечере. О как!
Но именно плотное увлечение моего брата изобразительным искусством снизило его темп преодоления школьной программы. Тимофей сравнялся с теми, кто находился с ним в одном классе. Ему откровенно стало там скучно, а потому интереса к учебе он не проявлял. Нехотя ходил в школу и также нехотя делал уроки. Стихотворения и правила заучивал, едва прочитав текст раз или два, не больше. Письменные задания делал минут за десять максимум. А в остальное время он рисовал, рисовал и рисовал. Отвлекался он лишь на сон, прием пищи и на какие-то мелочи. Мог потратить время и на меня, если я что-то никак не усиливал в домашних заданиях. В этом он мне не отказывал. Но, едва оказав столь незначительную помощь, смотрел на меня так, будто я не его брат, а та самая бестолковая учительница в первом классе, взрослая тетка с высшим педагогическим образованием, которая никак не смогла понять сути теории всемирного тяготения.
Тут стоит заметить, что гениальность моего брата во всем, за что он брался и не брался, вызвало у нашей мамы желание как убедиться, так и утвердиться во всех областях науки и жизни, в чем уже успел засветиться ее младший сын. Наряду с художественными способностями она решила попытаться вскрыть его музыкальный талант. Поводом тому послужило как всегда до крайности внимательная реакция Тимы на доносящиеся до его ушей звуки музыки. Это дело тогда маму весьма насторожило. При первом же случае она специально погрузила моего брата в атмосферу песен, мелодий, танца и ритма. На что он среагировал вполне должным и ожидаемым образом.
– Значит, слух у него есть! – заявила мама, расплываясь в улыбке осознания от расширения просторов гениальности Тимофея.
Точку в этом деле поставил, а заодно и указал направление дальнейших действий мамы, собственноручно мой брат. Уже вечером он, при участии в семейном просмотре какого-то музыкального шоу по телевизору полным составом нашей семьи, дал оценку выступлению одного из артистов, заявив:
– Фальшивит, в ноты не попадает и не дотягивает в конце каждого куплета.
Родители, дедушка и бабушки остолбенели. Потом мама завизжала от навалившегося счастья. Тима снова показал себя в наивысшей точке сверхраннего детского развития.
– Ему всего шесть лет! – протянул обомлевший дедушка.
– Ему только шесть лет! – не то добавила, не то поправила его бабушка.
Последующие за этим дни были потрачены мамой на уговоры преподавателей музыкальных школ города и всевозможных детских студий на прослушивание Тимы. Далеко не везде, но все же кое-где ей это удалось. Моего брата протестировали, правда, только в двух заведениях подобного характера и, в обоих предложили обучение. Опять же, на платной основе. Мама, само собой, в ответ на это обозлилась. Но потом остыла, все взвесила и сошлась в себе на том, что идти вперед как то надо. Отсев предложений произошел почти сразу. Место в детском оркестре, где моему брату светила неопределенная позиция не то трубача, не то саксофониста, нашу маму не устраивало. Она ждала яркого эффекта от света софитов исключительно и только для своего младшего сына. Толпа из двух-трех десятков остальных детей, затмевающих собой Тиму, ее не интересовала. На оркестре был поставлен жирный крест.
Одна из музыкальных школ, что приоткрыла перед нашей мамой свои двери, уступила ее напору и предложила на выбор обучение по классам струнных инструментов, за исключением скрипки, потому как набор туда был уже завершен. Плюс ко всему нашлись вакансии по духовым и ударным. Это, после оркестра, маму немного взбесило. Остыв, она выбрала для Тимы скрипку. То есть попыталась ворваться в ту сторону, куда перед ней закрыли дверь на этапе замысла. Мама снова пошла в атаку. Тогда ей ответили так:
– Пусть ваш сын попробует хоть что-нибудь.
Мама с этим согласилась. Мой брат, первым делом, вошел в класс будущих балалаечников. Вышел он оттуда минуты через две под напором и давлением снова оскорбленной до глубины души мамы, видевшей в Тиме будущего солиста с мировым именем, виртуозно владеющим пианино и роялем, ну, в крайнем случае, скрипкой, но никак не балалайкой.
Класс, где готовили клавишников, также закрыл перед ней двери под предлогом отсутствия мест.
– Приходите на следующий год, – услышала мама ответ, который ничем не смогла парировать.
Ждать двенадцать месяцев она не хотела. Дарование сына, по ее мнению должно быть оценено по достоинству уже сегодня, в крайнем случае, завтра. И никак иначе. Но ни скрипку, ни на рояль с пианино в ближайшее время было не попасть. Взяток мама не предлагала. А потому оказалась, в итоге, ни с чем.
Ситуация поменялась сама собой и в нашу пользу. В числе преподавателей музыкальной школы оказался некий мужчина, который когда был знаком с нашим дедушкой. Упомянув в разговоре с мамой об этом, он заявил, что обучает детей в этих же стенах по классу гармони и баяна. И за скромную пару бутылок дорогого коньяка готов подумать над зачислением Тимы под свою опеку до следующего года. За одно он заявил, что сможет пролоббировать дальнейшее его вхождение хоть в класс скрипки, хоть в клавишники.
Мама сдалась. Моего брата записали в гармонисты-баянисты. Что тут началось!
Талантливый человек, как говорится, талантлив во всем!
Тима начал разрывать между рисованием, что ему небывало нравилось и занятиями с гармонью и баяном, где у него также все шло весьма не плохо. Где ему лучше он и сам не мог определиться. Но его руки оказались приспособлены ко всему. Он великолепно рисовал и, по началу, довольно неплохо заиграл на музыкальном инструменте. У него все получалось. Приходилось только корректировать время посещения художественно и музыкальной школы.
Тут на помощь пришел дедушка. Пока мама и папа были на работе, он, под видом служебных поездок, возил Тиму на занятия и туда, и сюда. Свободного времени ни у дедушки, ни у моего брата, на этом основании, совершенно не оставалось. Нагрузка росла. Все терпели и помогали юному таланту расти и развиваться.
Каким-то невероятным образом мой брат успевал все и, казалось, не уставал при этом. Шли месяц за месяцем. Тима заявил о себе на выставках художников и уже получил от продажи своих картин первую прибыль. К нам домой пожаловал первый клиент, пожелавший себе персональный портрет в обмен на деньги. В музыкальной школе мой брат выступил с номером, где в паре с более опытным гармонистом сорвал овации зала и получил приглашение выступить на нескольких праздниках и на концерте, посвященном кокай-то дате в администрации города. Все предложения наша мама тогда приняла. Она расплывалась в довольной улыбке, пожинала плоды Тиминой гениальности и уже мыслила об уходе с работы, чтобы всецело посвятить себя младшему сыну, который уже начал генерировать финансовую отдачу.
Тиме девять, он учится в пятом классе с ребятами, что старше его минимум на два года. Он круглый отличник. Одновременно ходит в музыкальную и художественную школы. Там он тоже в передовиках с большим отрывом от остальных детей, особенно в деле освоения изобразительно искусства. У него выставки, в том числе персональные. Он получает заказы на портреты, пейзажи и натюрморты. Нашей маме платят за них деньги. От музыкальной школы он выступает с гармонью на концертах. У него берут интервью, о нем пишут в местных газетах. О нем снят репортаж для новостей, а потом и целый документальный фильм. Тиму навещают корреспонденты, телевизионщики и блогеры. Мама увольняется из-за него с работы. Наша семья начинает на всем на этом зарабатывать, но прежде всего на картинах.
На фоне явно встающей перед нами перспективы финансового благополучия, я и папа начинаем мириться со своей ролью постоянного пребывания на четвертом и пятом плане. Мы безропотно слушаемся нашу маму и выполняем все ее приказания. Тиму мы стараемся не отвлекать и, более того, подходим к нему по любому вопросу только после разрешения вышестоящей мамы. Главный в нашей семье мой брат! Непроницаемый и бронированный колпак над ним – это наша мама. Все остальные: прислуга и безропотный обслуживающий персонал.
Вскоре состоялся выезд Тимофея заграницу. Все началось с предложения того самого преподавателя, что принял его на исключительной основе под свою опеку в музыкальной школе. Он заявил маме о возможности участия моего брата в поездке в одну из европейских стран, для участия в международном музыкальном конкурсе. Напарником ему был назван тот самый мальчик, с которым Тима уже не раз выступал вместе в качестве второго номера. Тот был старше, опытнее и считался местным юным дарованием областного значения по классу гармони. Этому парню светило огромное будущее и широкие перспективы.
Но и мой брат был хорош. Преподаватель музыкальной школы уже не раз говорил нашей маме о том, что Тима прогрессирует очень заметно и уже наступает на пятки своему напарнику. А на этом основании следовало ожидать смещение признанного дарования со своего места и занятия его другим человеком. Само собой, мы понимали кем! И этого все ждали от Тимы.
Тут нашу Маму смущало только одно. Гармонь! Этот баян, который, как музыкальный инструмент в ее глазах не может конкурировать с такими гигантами мира исполнительского мастерства, где царствуют рояль и скрипка. Гармонь – не то! Это для местных ценителей, для свадеб, для посиделок, для застолья, для концертов в деревенских клубах, для бабушек. Другое дело фортепьяно или скрипка. Это ценит весь цивилизованный мир. Все помнят великих пианистов и скрипачей, и никто, совершенно никто не знает ни одного гармониста. Спросите хоть кого на улице. Может быть кто-то один из случайных прохожих и назовет хотя бы одно имя? Такие имена есть. Есть и в нашей стране. Может, кто и вспомнит, назовет имя. А вспомнит ли кто зарубежного мастера гармони и баяна. А если задать этот вопрос об именах мирового значения, прославивших себя игрой на рояле или скрипке. Вот тут процесс немного затянется. Большинство назовет пару, другую имен. Именно это и давило на сердце и на душу нашей мамы с той силой, что выталкивала ее вместе с младшим сыном из мира музыки.
– Гармонь не принесет Тимофею абсолютно ничего! – плакала она, причитая.
Плач, не плач. А поездка на зарубежный музыкальный конкурс стояла куда выше очередной выставки картин, где принимал участие мой брат. Билеты и паспорта в коридоре на тумбочке. Чемоданы собраны. Лучше синица в руках, чем воробей в небе и утка под кроватью. Слава художника из нашей семьи росла на глазах. Но темп не был высок, а прибыли от продажи портретов и пейзажей на тот момент времени еще не впечатляли. А тут концерт заграницей. Конкурс с открывающимися перспективами в случае результативного выступления на нем. Просто нужно не провалить его и все. Городское телевидение снова расскажет о Тимофее в новостях. Потом последует приглашение еще куда-нибудь.
Но в руках Тимы всего лишь гармонь! Не скрипка, не фортепьяно. Мама негодовала, но поехала с ним. Она никогда не было заграницей. Там не были и Тима, и я, и папа. Не был никто из нашей семьи. Куда там? Я на море всего раз был с родителями. Еще раз он ездили туда без меня, еще до моего рождения. В детстве их свозили всего по разу на отдых и под южное солнце бабушки и дедушки. Все!
Поездка удалась. В своей номинации Тимофей с товарищем заняли первое место. В родную музыкальную школу они привезли кубок-приз, что был непременно выставлен напоказ. Дирекция и преподаватель почувствовали себя счастливыми. Лавина счастья обрушилась и на музыкантов-победителей. Отсюда и городское телевидение, и блогеры, и фото на доске почета школы. Даже призовые деньги выплатили. И довольно не малые по меркам нашего города.
Деньги маму обрадовали. Ощутив их присутствие в своих руках, она задала преподавателю Тимы вопрос о дате следующего конкурса и возможности в нем участвовать. Тот в ответ лишь пожал плечами. Заглянуть в будущее он, увы, не мог. На этом основании наша мама, как опытный в прошлом бухгалтер, посчитала расходы на Тимино образование во всех направлениях. Прикинула уже попавшие к нам доходы. Свела воедино дебит с кредитом и недовольно чмокнула губами.
Мне сразу стало все ясно. Увольнение мамы с работы для полного погружения в дела младшего сына пока не приносило должной отдачи, ожидаемой от простого суммирования маминой зарплаты, что могла бы у нее быть, и сравнения полученного числа с тем, что уже смог заработать Тима. Разница хоть и была в положительную для нас сторону, но не впечатляла никого, прежде всего нашу маму. Винила она, прежде всего пресловутая гармонь. Кусала губы, но уже ничего не могла поделать. Младший сын, вопреки ее желанию не проявил интереса к скрипке и пианино, когда она все же смогла добиться прослушивания при поступлении в музыкальную школу на следующий год. Тима увлекся гармонью настолько, что за три последующих года, занимаясь параллельно рисованием, занял позицию лучшего ученика, уступая только своему напарнику. Да и то, совсем незначительно.
Маму это злило. Мой брат должен был быть первым. И только первым. Но не с гармонью в руках.
Ситуацию с музыкой сильно сгладил рост популярности Тимофея как художника. Его триумфальное возвращений из заграничной поездки с конкурса гармонистов совпало с ростом числа заказов и результатами продаж его картин с выставок. Все хотели портрет его кисти. Его начинали сравнивать с маститыми живописцами прошлого и настоящего. Мамина электронная почта разрывалась от входящих посланий желающих позировать юному дарованию. Растущий в ответ ценник большинство просителей не пугал. Люди были готовы расставаться с деньгами в обмен на свое изображение, выполненное моим братом.
И тут случилось чудо. Пока мама искала способ реализации одновременно всех талантов Тимы, пытаясь остановиться почему-то именно на скрипке или рояле, то есть застолбить место сыну в музыке, он проявил себя на новом поприще. Мой брат начал писать стихи! Все члены семьи опять остолбенели. Талантливый человек талантлив во всем. Списано с нашего Тимофея. Мама всплеснула руками.
– Он еще и поэт! – завопила она, слушая оду чему-то там, написанную моим братом примерно за час до того на нескольких тетрадных листах.
Все мы сияли от счастья. Мама – больше всех.
– На следующем музыкальном конкурсе Тимофей не только сыграет, но потом еще и прочтет стихи собственного сочинения, – декламировала она, едва не падая на пол от волнения и переполнения чрезмерно положительными эмоциями.
Не тут то было. Тима, найдя в себе дар поэта, утратил интерес к музыке. Все произошло само собой. Такое мы уже пережили, когда он преодолел очередную планку в рисовании, потом загорелся гармонью, но потерял вкус к науке, которым обладал, читая один за другим учебники по физике, химии, астрономии и биологии. Мой брат положил гармонь в кладовку и заявил маме, что больше не пойдет в музыкальную школу. Ее глаза в ответ сделались такими, что обе мои бабушки кинулись к ней, предупреждая попытку наброситься с кулаками на младшего сына.
Накал страстей спас вал заказов на картины. Всю последующую ночь мама не спала, ходила из угла в угол и думала. Потом брала в руки калькулятор, ручку и бумагу, открывала электронную почту и что-то подолгу считала. Утром она огласила нам всем результат прошедшей бессонной ночи:
– Раз это была всего лишь гармонь, а не фортепьяно или скрипка, как я хотела, то ладно. Баяном и гармонью не особо проживешь. Есть шанс спиться.
Мне только потом дедушка объяснил, почему есть вероятность угодить в ряды алкоголиков, если увлекаться игрой на гармони. Раньше я этого и не знал. Оказывается один из видов заработка баянистов и гармонистов – это выступление на свадьбах. А там не пить нельзя.
– На картинах и стихах мы заработаем больше, – продолжила мама. – На этом и остановимся, пока Тима не утратил интерес, как было раньше с наукой, а потом с музыкой.
Я считаю, что мама предсказуемо попала в точку. Наука и музыка ушли из головы моего брата. Возможно, что безвозвратно.
– Да устал он просто от повышенной нагрузки! – громко заявил в адрес мама дедушка. – Достала ты его! У него и минуты не т свободной. Всю свою коротенькую жизнь только и пашет тебе в угоду.
В данный момент, как я и другие присутствующие в нашей квартире понимали складывающуюся ситуацию, модно было ожидать решительного броска нашей мамы на нашего дедушку. Последний, кстати, уже осознал всю тяжесть произнесенных слов и принял защитную стойку. А здесь надо было отдать должное его сопернице. Та, сначала зашипев и побагровев, а потом, издав тоненький звук резко выдыхаемого воздуха, заявила:
– Тима – гений! С ним по-другому нельзя!
Никто, конечно, не стал разбираться в этом вопросе. Все просто побоялись нашу маму. На том внутрисемейный конфликт и закончился. Даже больше. Конфликт исчерпался сам собой, плавно переплыв в нишу грядущего финансового достатка.
В перерывах между выполнениями заказов на портреты, пейзажи и натюрморты, Тима расслаблялся с тетрадью и ручкой в руке. Нет, он не рисовал в этот момент. Он писал стихи, и довольно быстро выдавал на бумаге очередные два-три десятка строк. Мама сияла от восторга. Она прижимала к себе тетрадки младшего сына, и танцевал с ними по всей квартире. Для последующей оценки его творчества она перенесла все то, что сочинил мой брат в печатный формат, и напросилась на прием к нескольким ближайшим к нам поэтам и литераторам. Всех нас волновал вопрос качества Тиминых стихов. Нашу маму этот вопрос не просто волновал, он ее будоражил. И когда один из признанных поэтов нашего города, уже издавший свои поэмы, запросил для своего личного просмотра сочинений моего брата довольно значительную сумму денег, он получил ее. Мама ни перед чем не останавливалась. В итоге она увидела письменный отчет, написанный таким языком, что был понятен едва, что людьми из мира профессиональной литературы. Просьба о расшифровки данного документа на словах выглядела примерно так:
– Все в порядке. У вашего сына талант. У него явно прослеживается собственный стиль. Пусть пишет дальше. Его когда-нибудь, через годы издадут.
– Через годы? Талант? – возмутилась наша мама. Посылая в адрес оценщика нелицеприятные для него реплики. – Это ты, обычный поэт и талант. А мой сын гений! Его будут печатать!
Тима не обратил на мамины слова и словесную расшифровку никакого внимания. Он изучил, со свойственным ему вниманием текст официального ответа, почесал лоб и негромко заявил:
– Учту и приму к сведению.
Все прочие члены нашей семьи, пытавшиеся вникнуть в написанные в отчете слова, не поняли абсолютно ничего. Мир профессиональной поэзии остался для нас закрытым. Поддался он только лишь моему брату.
Тем временем наша мама, с присущей ей энергией, начала отправлять стихотворения Тимы в различные издательства. В ее электронные письма обязательно были включены слова с описанием гениальности младшего сына, перечень его достижений на поприще изобразительного искусства, музыки, науки и, наконец, сочинительства. Результата она ждала немедленно. Однако ни одно издательство не реагировало молниеносно. Сроки ожидания ответа составляли от пары месяцев до года. Более того, весомая их часть и вовсе не отчиталось перед нашей мамой о получении ее послания. Через некоторое время ответы стали все же приходить. И, какие? Вежливые отказы шли один за другим. Редакторы сопротивлялись напору незнакомой им женщины и ее сына. Лишь только один из них выдал хоть какой-то понятный нам ответ:
– Ваш гениальный сын никому как поэт не известен. Вкладывать в него мы не готовы.
– Как это не известен? – Возмутилась в ответ наша мама. – Его по телевизору показали, о нем фильм сняли, репортажи сделали. У него медали, гран-при, призы, грамоты.
Но издательства оставались непроницаемы. Ни одно из них не открыло нам двери. Тима молчал, писал стихи и поэмы дальше. Мама негодовала, но недолго. За то время, что она штурмовала литературные редакции, мой брат не переставал штамповать картины на заказ. Деньги шли, ценники росли, банковский счет пополнялся, а вместе с ним увеличивались аппетиты членов семьи. И тут выход из сложившейся ситуации был найден. Мама приняла решение издать стихотворения Тимы за наш счет. Благо, что такая услуга существует на белом свете. Реализацию напечатанных книг она брала на себя. Помощь издательств ее теперь не интересовала.
Через пару месяцев нам домой доставили коробки, в которых лежало пятьсот экземпляров книги со стихами нашего Тимофея. Твердый переплет, запах типографии, шелест бумаги, яркое оформление и портрет автора в задумчивой позе на обложке. Мы сияли от счастья. Мама, само собой, больше всех. Бегать по магазинам, чтобы уговорить взять на реализацию печатное творчество моего брата она не стала. На это у нее не было времени, да и мама сама по себе считала себя куда более высоким творением, подарившим миру гения, чем все те обыкновенные людишки, что владели магазинами и стояли за прилавками. Книги стали продаваться прямо у нас на дому. Нет, мы не давали объявлений через социальные сети и не расклеивали их по столбам по округе. Реализация стихотворений в твердой обложке шла через заказчиков картин, как будущих и настоящих, так и тех, кто уже удовлетворил свое желание стать запечатленным в красках руками юного мастера. Цена на книги, если честно, зашкаливала. Я бы точно пожалел свой бюджет на творческое творение какого-то мальчика, заранее не зная, что это мой родной брат.
Наша мама, в свою очередь, придумала некое условие заказа картин, при котором покупка книги со стихами Тимы становилось обязательным. Иначе он отказывала клиенту с порога. Таким образом, любой пожелавший получить в свои руки портрет от юного дарования был обязан купить экземпляр плода его литературного творчества. Впрочем, как и следовало ожидать, отказов не было. Платежеспособность клиентов обозначалась на старте объявленной ценой будущего творения мастера. Таким образом, стихи моего брата с небольшой скоростью покидали нашу квартиру.
Несмотря на некоторое скупердяйство нашей мамы, привыкшей все создаваемое руками и головой младшего сына преобразовывать в деньги, некоторое количество книг она все же дарила. Это, по ее мнению, было неким рекламным ходом. С другой стороны она, видя в клиенте полезного в будущем человека, брала с него деньги исключительно за портрет, прикладывая стихи Тимофея в качестве подарка или сувенира. Само собой, что всем это нравилось. В кругу друзей и близких можно было похвастаться не только качественным изображением себя в рамке на стене, но еще прибавить лоску, небрежно листая томик сочинений прославившегося за последние годы гения.
Мама со временем преобразилась. Тому способствовали деньги от прибыли за способности и таланты младшего сына. Из обыкновенной молодой женщины, изможденной ежедневными заботами и делами по дому, включавшимися в себя воспитание двух сыновей и одного мужа, стирку, уборку, готовку и, конечно же, работу, она превратилась в видную, ухоженную, хорошо, дорого и со вкусом одетую леди. Запах элитных дорогих духов, макияж из той косметики, что не по карману обыкновенным людям, ювелирные украшения качественно и количественно возвышавшие до небес. Мама перестала сутулиться. Ее спина распрямилась так, что откуда-то появилась высокая грудь. Плечи сдвинулись назад. Голова приподнялась так, что она стала казаться выше ростом. Взгляд ее стал прямее и увереннее. Ходила она теперь, выбрасывая вперед поочередно ноги, немного выкручивая бедра и одновременно покачивая плечами, головой и тазом. Ее походка кардинально изменилась. Раньше она двигалась словно мышь. Сейчас же наша мама передвигалась, перемещалась, плыла. Он смотрела вперед, а не под ноги. Взгляд ее стал не то что уверенным, а больше оценивающим. Она смотрела на всех свысока, с ухмылкой на лице, словно купчиха перед товаром, который собиралась приобрести или, скорее отшвырнуть от себя за ненадобностью. Мама садилась в машину выпрямив спину, а не пролезая с извинениями и руганью одновременно, как это делала раньше. Она разговаривала по телефону глядя прямо вперед, продолжая изображать купчиху. Раньше она прятала руку с мобильником, низко пригибала голову и скручивалась, как будто кого-то стеснялась, боялась, что кто-то будет подслушивать передаваемый ей по телефону рецепт нового салата.
Деньги делали свое дело. Массажистки, косметологи, салоны красоты, мастера ногтевого сервиса и магазины, магазины, магазины. Когда она только все успевала?
– Четыре индивидуальных портрета и один семейный большого формата по фотографии, два с натуры больших и один чуть поменьше. Два пейзажа и натюрморт ушли с выставки и еще три продали в салоне. Плюс четыре картины купили заказчики портретов в нагрузку. Восемнадцать книг я впарила клиентам и людям на стороне и пять подарила. – Слышали мы всей семьей мамины отчеты об ее работе за каждый прошедший месяц.
При этом она озвучивала только результаты продаж книг и картин без объявления прибыли. Почему-то это было для нас для всех секретом. Впрочем, мы особо не переживали. Каждый из нас получал со временем удовлетворение от сбывшихся желаний. Моральное удовольствие приходило ко всем от очередной вещи, которую давно хотелось заполучить в руки. Для меня это были велосипед, ноутбук, телефон и все то, что оставалось всего лишь мечтой до того момента, пока мой брат не начал генерировать прибыль.
Само собой, что нам завидовали. Это было заметно самым невооруженным взглядом. Одни демонстративно здоровались с членами нашей семьи почти, что с поклонами. Другие отворачивались, не смотрели в нашу сторону, надувались и проходили мимо, хотя раньше приветствовали при встрече. Простые «как дела» и «как поживаете» от тех людей, которых не сломила напыщенность, сменились на слова в стиле: «наверное, много сейчас зарабатываете?» и вопросами о нашем гении. Многие старые знакомые моих родителей почему-то отвернулись от нас. Кое-кто начал регулярно просить у нас деньги, как в долг, так и безвозмездно. Нашу маму это бесило. Она негодовала и мечтала поскорее переехать в подобранный для нашего проживания дом, который, по ее мнению, отделит и отдалит нас от всех остальных членов общества, что мешают нашей маме и нам всем жить так, как подобает при наличии гениального ребенка в семье.
Дело все в том, что выбранный нашей мамой для последующего заселения дом еще не был достроен и, соответственно, не пригоден для скорейшего переезда в него. Наша семья купила его на этапе фундамента и еще не возведенных стен и крыши, что породило собой дополнительные переживания, нервные и финансовые траты, поездки к месту труда нанятой бригады строителей и специалистов. Работа шла, но конца и края еще не было видно. Предстоящий переезд все время понемногу откладывался, а к уже обозначившемуся объему дел все время добавлялись очередные планы и траты на них.
Я по этому поводу особо не переживал. Все дела проходили мимо и не касались меня по причине моего возраста и, соответственно той меры ответственности, что я располагал. Головная боль от строительства была исключительно у мамы, потом у папы, да и то, после жестких консультаций с мамой, все время обвинявшей папу в низком уровне социальной ответственности перед нашей семьей. Папа молча сносил все нападки в свой адрес и уверял, что обязательно исправится и усилит личный контроль над ходом строительства. На том все и кончалось.
Отдельного описания заслуживает отношение к моему брату в нашей школе. Тима никуда не лез, ни с кем особо не общался, не заводил друзей, и все время был задумчив. На уроках ему было откровенно скучно, на одноклассников и учителей он смотрел немного свысока, с чувством превосходства куда более развитого существа над обыкновенной и примитивной субстанцией. Преподаваемый материал он знал далеко наперед и, постоянно удивлялся тому, что многие ученики в классе не понимают того, что казалось ему слишком простым и очевидным. Дело иногда заканчивалось тем, что он просто засыпал на уроке от монотонности и рутины. Учителя делали ему замечания, но довольно не значительные, так как не хотели идти на конфликт с ребенком-гением по причине поддержания им статистики успеваемости класса на должном уровне. К тому же, никто больше не рисковал перечить школьнику, способному, в случае негативного для него завершения контакта, изобразить преподавателя на бумаге в карикатурном виде, что когда-то уже произошло.
Правда, не обходилось и без курьезов. Директор нашей школы очень хотела заработать дополнительные очки своему заведению за счет участия нашего Тимофея в различных олимпиадах по всем возможным направлениям. А так как это требовало затрат времени и сил, и могло отразиться на сроках сдачи заказчику очередной картины, то ни о какой дополнительной нагрузке не могло быть и речи. Мама во всем этом противилась и чинила барьеры. Директор школы, сначала упрашивала, потом уговаривала, далее дошла до крика и угроз, на что нашей мамой был задействован административный ресурс, порожденный связями во властных кругах. Опять же благодаря гениальности Тимофея. Последним предупреждением директору школы стал перевод гениального ученика в другое учебное заведение. Но до этого не дошло.
Надо заметить, что наша семья проживала на территории вполне себе рабочего района города, исторически сформировавшегося вблизи от пары когда-то больших заводов. Предприятия и сейчас кое-как функционировали, но былой мощью уже похвастаться не могли. Количество работающих на них людей многократно сократилось. Но общий дух остался. А потому наша мама иногда выражалась, что мы живем в плебейском гетто. Ее мнение на этот счет особенно обострялось после распространения очередных слухов о драках, преступлениях, фактах насилия над личностью или просто конфликтов в нашем районе. То кого-то избивали в соседнем дворе, то грабили за углом дома, то у нас в подъезде соседи нашли использованные шприцы, то под нашей дверью всю ночь спал залетный выпивоха, не нашедший сил добраться до своего жилья.
Какой район, такова в нем школа, такие нравы ее учеников.
С моим братом, как правило, ребята из его и параллельных классов старались подружиться. В основном для того, чтобы списать в нужный момент или получить грамотную подсказку на уроке. Увязнуть в дружбе с ним откровенно никто не хотел. Слишком неприступен он был для всех и непонятен, одновременно. К тому же сказывалась разница в возрасте, учитывая, что Тима появился в первом классе на год раньше своих сверстников и еще один год одолел экстерном. Сам он не пытался заводить друзей, считая окружающих ребят слишком простыми до примитивности. Поэтому общался он вне школы только с родителями, дедушкой, бабушками и мной. При этом я, в его глазах, был точно таким же, как и все те, кто окружал его на уроках.
Только школа наша, с учетом района ее расположения и, как следствие, контингентом учеников, приличием не блистала. Со мной и братом учились потомки тех, кто когда-то работал на одном из двух ближайших заводах, выпивал после смен в окрестных подворотнях, дрался на дискотеках и жил от зарплаты до зарплаты, не всегда соблюдая рамки элементарного приличия.
– Одно быдло кругом! – заявила однажды моя мама, посетив родительское собрание в нашей школе, где ее настроение изрядно подпортили не только родители моих и Тиминых одноклассников рабоче-крестьянского происхождения и такого же мышления, но и сбор средств на помощь образовательному учреждению.
В подтверждении тому через некоторое время на моего брата обратил внимание местных хулиган, не отличавшийся примерным поведением и часто светивший свое имя в сводках школьных происшествий. Его специализацией считались драки и прочие виды силового воздействия на окружающих, естественно, прежде всего на тех, кто был младше, меньше и слабее.
Тима оказался именно из этого числа. Отставая по возрасту от своих одноклассников и, как следствие в габаритах тела и физическом развитии, он пополнил ряды тех, кому выпала участь быть оскорбленным отпетым хулиганом школы. Сначала мой брат просто попался ему на глаза, как самый маленький ростом в классе. Это уже выглядело как приманка для злодея. Потом Тимофей покорил сердце будущего обидчика своим излишне серьезным выражением лица. А дальше начались чередования подножек, тычков, толчков, подзатыльников и плевков. В холодную погоду с моего брата неожиданно слетала шапка. На льду на улице и на скользком полу в школе его обязательно толкали, ставили подножки. Когда он спускался по лестнице, то его обязательно кто-то резко бил в спину, что мой брат летел вперед и редко избегал болезненного падения. Наконец в школьном туалете его прилично поколотили, разбив при этом губу, нос, оторвав пару пуговиц на пиджаке, порвав рубашку и оставив на его лице пару ссадин.
Тима негодовал, плакал, возмущался. Причина конфликта была ему не ясна, как он не пытался понять. Это узел он не мог разорвать, а потому впервые в жизни судьба повернула его лицом к реальности. Он оказался не готов. Его персональный мир, наполненный искусством, талантами, способностями и гениальностью, к тому же насыщенный опекой, треснул при столкновении с простым и понятным всем остальным препятствием. И это была такая жизнь. Жизнь в гетто. Учеба в самой простой школе рабочего района с детьми, что вышли из этого же гетто. Но мозг Тимофея, награжденный и, одновременно, испорченный его уникальностью и особенностью, никак не давал ему понять обычной плоскости того бытия, что жило своей жизнью за пределами его собственного мира.
– Он к жизни не приспособлен! – резюмировал дедушка, первым разобравшийся в ситуации.
– Я к директору пойду! – плакала наша мама, глядя на подсохшую ранку на нижней губе моего брата.
Когда меня так однажды побили на улице, она так не переживала. Более того, даже не обратила внимания, завершив беглый осмотр огромного синяка под моим глазом фразой:
– Скоро заживет!
– Тимофей ничего не знает о жизни. Он ничего не умеет! – не унимался дедушка, глядя на маму. – Ты его в кокон посадила и с рук кормишь. Он изолирован тобой со всех сторон. Не умеет отличать черного от белого. Он не видит элементарной опасности перед собой. Он не знает даже, как убежать, когда этого требует обстановка. Как же он будет дальше жить, когда взрослым станет.
Если честно, то я тут особо не отличался от брата. Как поступить в той ситуации, когда тебя начинают оскорблять, толкать, пинать или сразу бить, я не знал. Тима не знал этого совсем. Впрочем, ситуация начала сдвигаться в сторону нашего приспособления к опасности благодаря эмоциональному переутомлению моего брата. Как сказал потом врач, к которому мы обратились:
– Дайте ему отдохнуть. Он просто устал. Учеба, нагрузки, количество уроков.
Наша мама к тому моменту уже уверовала, что Тиму должны узнавать на улице даже собаки, поэтому не назвала врачу истинной причины недомогания сына, который в какой-то момент времени стал заметно сбавлять темп работы, а вскоре и вовсе перестал что-либо делать.
– У нас еще восемь заказов на этот и следующий месяц! – пыталась вразумить Тимофея наша мама. – Сосредоточься, сынок. Так нельзя. Мы должны. У нас сроки. Это деньги.
А мой брат ее не слушал и постоянно подолгу спал или смотрел в окно. Писать картины он перестал.
– Ему отдохнуть надо! Перенапряжение, повышенная нагрузка. Пусть спортом займется, – вразумил нашу маму известный в городе врач, к которому она обратилась за помощью и, что был когда-то клиентом мастерской моего брата.
– Спортом, значит, спортом, – решительно произнес мой дедушка, под чьим давлением было заметно скорректировано будущее расписание Тимы.
