Павел Деникин "Див"

Мужчина в ужасе отпрянул от стола. Но колёсико офисного кресла застопорилось, Виктор Ильич не удержался и крайне нелепо сполз с сиденья, ударяясь копчиком о ножку треклятого кресла. Огненной спицей боль прошила позвоночник. Какое-то время – пока боль не спала – он не решался пошевелиться. Потом, ухватившись за стол, поднялся, и растерянно посмотрел по сторонам:

– Что, чёрт возьми, происходит?

Взгляд наткнулся на камеру видеонаблюдения, направленную прямёхонько на стол. Он вспомнил, что хотел почистить запись.

«Ну нет, сначала её нужно просмотреть!» – подумал смотритель.

Валера – старший смены охраны, хороший мужик, если не обращать внимания на часто повторяющееся «мля» (видимо, слово-цемент) в его речи – не отказал в просьбе и показал где какая камера отображается на мониторе, и как посмотреть нужную запись. Ничего сложного. Виктор Ильич спустился в подсобку охраны и, пододвинув к себе нужный монитор, проделал ряд нехитрых манипуляций. Запись чёрно-белая, но с достаточно хорошим разрешением, чтобы без труда рассмотреть лицо посетителя. Смотритель развернул окошко с записью на весь экран. Пикселей прибавилось, но, тем не менее, себя он узнал. Вот он вошёл, потушил свет, потоптался возле этажерки. Подвинул кресло, чтобы удобнее плюхнуться в него. Именно «плюхнутся», иначе не скажешь: камера фиксирует факты, а не фантазии. Придвинул кресло к столу. Протянул руку…

Чтобы взять ручку. Он это помнил. Но запись, она обрывалась на этом моменте. Вернее запись продолжалась, таймер скрупулёзно считал секунды, но картинка сменилась статистическим помехами. Как в плохом фильме.

– Что, серьёзно? – Виктор Ильич не мог поверить ни глазам, ни самому факту «белого шума» на самом важном моменте. Факту? Похоже, эта камера фиксирует не только факты. Виктор Ильич прощёлкал мышкой по шкале времени. Запись возобновилась в момент, когда он тёр глаза, а потом взял листки исписанной бумаги. – Невероятно! – покачал головой Виктор Ильич.

Он просмотрел запись снова, потом ещё раз и ещё. Пустая трата времени. В голове никак не укладывалось, что камера вышла из строя именно в тот промежуток, который он позарез хотел увидеть. А потом запись возобновилась, как ни в чём не бывало. Виктор Ильич не верил в совпаденья.

И сейчас ему очень захотелось выпить.

В «Подлодке» он заказал коньяк. Официант принёс поднос, сервированный маленьким пузатым графинчиком, бокалом на короткой ножке (у таких бокалов есть название, но Виктор Ильич не помнил, да и вспоминать не хотел) и блюдцем с ломтиками лимона. Виктор Ильич плеснул в бокал, поднял и представил, как коньяк обожжёт сперва горло, потом нутро. Рука заметно тряслась, и какое-то время он просто сидел и созерцал рябь. Потом пришло зудящее ощущение, что за ним наблюдают. Виктор Ильич безошибочно (иногда почему-то точно знаешь, кто на тебя таращится) определил, откуда смотрят, и поймал сверлящий взгляд официанта за стойкой. Чуть вскинувшиеся брови дали понять, что молодой человек пойман врасплох; он попытался дежурно улыбнуться, но получилось не очень. Виктор Ильич отсалютовал ему, и залпом осушил бокал. Зажмурился, выдохнул. Коньяк оправдывал ожидания: будто огня глотнул. Алкоголь струйками растёкся по жилам, как «горячий укол» хлорида кальция. На глазах проступили слёзы. Он ждал, что организм отторгнет спиртное. Не дождался. И это хорошо. Потому что он намеревался выпить ещё. Теперь поверхность напитка уже не рябила.

Когда в голове слегка зашумело, Виктор Ильич сделал паузу. Невольно взглянул на официанта за стойкой. Тот был занят клиентом. Это устраивало. Всё-таки некомфортно находиться под прицелом чужих глаз.

Ему вспомнилось, когда он в последний раз пил в одиночку. Так давно, что нужно очень сильно сосредоточиться, чтобы точно сосчитать года. Сейчас шум в голове не располагал к элементарным вычислениям. Зато совершенно не помешал вспомнить причину одинокой попойки. То была самая холодная ночь в его жизни, новогодняя ночь, когда Надя в сильном подпитии, опираясь на плечо Володи Клинова, его лучшего друга, вдруг выпалила: «Витя, неужели ты и вправду думаешь, что ты можешь быть моим парнем? Ты же мне, как брат!» Выпалила так громко, что остановилась не только их весёлая гурьба, но и прохожие. Он слышал, что от шока пьяный человек может мгновенно протрезветь. Но был уверен, что это очень сильное преувеличение. До этого момента. Несколько десятков пар глаз (знакомых и посторонних) наблюдали внезапную сцену, ожидая продолжения. Но он не знал, что говорить. Он понятия не имел, что здесь вообще можно сказать. Он трезвел. С фантастической скоростью трезвел под тяжёлым взглядом девушки, которую любил. Потом Надя мотнула головой, и потянула его лучшего друга за собой. У Володи хватило сознания сделать удивлённое лицо, но не хватило ума не идти с девушкой. Лучший друг был пьян. Можно ли это считать оправдательным аргументом? Витя был уже почти трезв. Значит, и аргумент так себе. Отмахнувшись от назойливых призывов не обращать на пьяную девушку внимания и продолжить весёлое шествие на ёлку, Витя чуть ли не бегом вернулся домой. Он пил всю ночь, пока не устал.

Тогда алкоголь его так и не взял.

Виктор Ильич посмотрел на почти опустевший графинчик. Учитывая, что не выпивал около пяти лет, чувствовал он себя достаточно трезвым. Достаточно, чтобы подумать о шоке, который не даёт опьянеть. И вспомнить, что привело его в «Подлодку».

Образ разъярённого волка. Откуда он взялся? Было чувство, будто тот выпрыгнул прямо из исписанных листков. Как в дешёвом ужастике. Но ведь это абсурд. Полнейший! Что же тогда? Микросон? Виктор Ильич обдумал этот вариант. Он слышал, что такой сон бывает у дальнобойщиков и часто становится причиной автокатастроф. Но ведь он не страдает недосыпом, как дальнобойщик… Хотя, прошлую ночь он чертовски плохо спал.

«А вот это уже аргумент!» – подумал Виктор Ильич, и попросил счёт.

Он не чувствовал себя пьяным, однако ноги заплетались. День перевалил во вторую половину и неумолимо клонился к вечеру. Виктор Ильич добрался до музея (который не имел право покидать в выходные дни) и заперся в своей комнате. Стоило ему лечь, как перед закрытыми глазами мир начал вращаться вокруг головы. Смотритель подумал подняться, но силы покинули его. Видимо алкоголь имеет и некий эффект отложенного действия: долго чувствуешь себя огурцом-молодцом, а потом, бац, и в лоскуты. Досадно. Виктор Ильич клялся и божился себе, что больше не выпьет ни грамма. И в душе верил в это. Он то и дело открывал глаза, глядел в одну точку и останавливал взбесившуюся комнату.

Вскоре это его утомило, и он впал в свинцовую дрёму. Снился смерч, угольно-чёрная воронка, вращающаяся с бешеной скоростью. Смерч пожирал всё. Всё, кроме старого громоздкого стола, место которому, по мнению Виктора Ильича, на свалке, а не в писательском кабинете, и за который он так отчаянно цеплялся, невзирая на боль.

«Почему он так дорого стоил?» – вопрос, как пощёчина, пробудил Виктора Ильича ото сна. Голова раскалывалась, он попробовал обхватить её руками, но боль, на которую он не взирал во сне, заставила опустить руки. Он с досадой посмотрел на узловатые пальцы. Думал ли он, что обычная, казалось бы, ломота по утрам обернётся такой бедой? Кисти горели как на медленном огне. Виктор Ильич подошёл к раковине и подставил их под струю холодной воды. Стало полегче, скованность кистей проходила. Сжал руки в кулаки, разжал, снова сжал и разжал. Боль отступала. Он нагнулся и сунул под струю голову.

Порылся в аптечке, нашёл нужный препарат, закинул в рот двойную дозу и, не разжёвывая, запил. «И вот была ли нужда так напиваться?» Виктор Ильич вспомнил свой микросон, потом сон про смерч и, наконец, вопрос, вырвавший его из бреда, который сном можно назвать разве что с большой натяжкой.

Виктору Ильичу очень захотелось взглянуть на стол, рассмотреть эту старую рухлядь, так сказать, в деталях. Саша намеревался сохранить в тайне сумму, отданную за стол. Родители бы его никогда не поняли. Но молодому человеку трудно хранить в себе такие секреты. Это бремя кто-то должен делить, и Саша поделился с ним. Для него, военного пенсионера, это были баснословные деньги. Виктор Ильич решил, что молодой писатель совсем рехнулся со своим дурацким хобби. Но это – негативное мнение – была одна из причин, почему родители не узнали, и поэтому Виктор Ильич, как настоящий друг, только удивлённо покачал головой, удержавшись от комментариев.

Погрузившись в воспоминания первого знакомства с идиотской покупкой Клинова, Виктор Ильич поднялся в кабинет-студию.       Он не знал, что будет делать, пока не оказался рядом со столом.

Смотритель придвинул кресло и сел за стол.

6

Юре хватило аннотации в начале книги, чтобы детское любопытство и фантазерство выгнали его из дома на ночь глядя. Он, поправив рюкзак за плечами, перемахнул через турникет в метро на родном «Водном стадионе» и под пронзительный свисток контролёрши заскочил в поезд. Он помнил, что на «Кузнецком мосту» в центре зала есть лестница, ведущая вниз. Как-то на вопрос о том, что там, отец огрызнулся, мол, какая разница, и дернул сына за руку, мол, не затормаживай движение. Юра не в шутку заинтересовался и расспрашивал у всех своих знакомых о загадочном спуске, на который люди не обращают внимания. Все мнения сходились на одном: под залом расположены технические сооружения. Но Юра не хотел в это верить, фантазия рисовала иное. Сегодня ему непременно и срочно нужно перелезть через решетку и спуститься… хотя бы, чтобы просто толкнуть тамошнюю дверь: а вдруг откроется.

Грезя, Юра задремал, проезжая «Маяковскую»…

Его растолкала женщина.

– Конечная, – сказала она. И Юра выбежал из вагона.

Он больно закусил губу, досадуя, что проспал. Поезд с шумом скрылся. Юра собирался вернуться назад, чтобы всё-таки добраться до «Кузнецкого моста», но тут внимание привлекла толстая тётка в униформе. Из вестибюля она спустилась на платформу и подошла к металлической калитке с табличкой «СЛУЖЕБНЫЙ ПРОХОД». Юра наблюдал, как та перекидывает через калитку руку, отпирает дверь и скрывается в полутёмном тоннеле. У Юры аж в ногах засвербело кинуться вдогонку, но он заставил себя переждать. Часы на табло томительно считали секунды. Но и ждать долго нельзя: вот-вот должен подъехать следующий поезд. Юра подбежал к калитке. Дотянуться до щеколды с обратной стороны он не мог, потому просто подтянулся и перемахнул через калитку. Сбоку оказались две двери. В одну из них, видимо, и скрылась толстуха. Впереди – вторая калитка, с надписью-«молнией»:

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ

ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!

Юра боялся, что будет засечён камерами видеонаблюдения, поэтому быстро перелез через вторую калитку и затаился на помосте из рифленого металла. Вниз, к рельсам, шли ступеньки, но мальчик не торопился спускаться: уже слышно приближающийся поезд. Он посмотрел на светящиеся зеленым циферки «Касио», подаренные ему друзьями на день рождения в этом году. 00.44. «Жалко, что друзей нет рядом», – подумал Юра, вглядываясь в тоннель, заворачивающий влево.

Что там за поворотом?

7

Похмелье прошло, как не бывало. Вернулось состояние звонкости и пустоты в голове. Пальцы не так болели. Следствие таблеток или это от ощущения эйфории? Рассказ о мальчике Юре развивался, несмотря на перерыв. Возник вопрос: а надо ли рассказ развивать во что-то большее? Возможно, чисто теоретически, подобный случай с мальчиком имел место быть. Когда-то. Почему нет? В истории Москвы масса случаев пропажи людей в подземных шахтах, колодцах, каменоломнях или коммуникациях. Препона другая, Виктор Ильич в школе-то сочинения писал на слабую тройку, а тут… да ещё и чужим почерком. Как минимум обстоятельство напрягало. Но в то же время – что там за поворотом? – цепляло любопытство. А любопытной Варваре, как известно, на базаре нос оторвали.

– Может, приключения мальчишки обернутся приключениями на мою пятую точку? – хмыкнул смотритель и отложил исписанный листок в сторону. За мягкое место он не беспокоился, больше тревожила неопределенность, связанная с «отключкой». Что если Необъяснимое Писательское Нечто завладеет сознанием на неопределённый срок, и он проворонит завтрашнее открытие музея?

В суставы пальцев медленно возвращалась ноющая боль. Мелькнула мысль спуститься к себе и снова принять лекарство.

Но мысль взять в руку «Waterman» оказалась заманчивей.

8

Ворох тряпок зашевелился, обернувшись бомжом. От испуга коленки Юры подогнулись, и он ухватился за ржавый кронштейн, чтобы не сесть в грязевую жижу. Через каждые пятьдесят метров в высоком сыром тоннеле висели изрядно запылённые лампочки, света от них хватало лишь на очертания подземного хода, остальное укрыто полумраком, где редкие предметы, как ящик с болтами или этот бомж, представлялись теми образами, что рисуют разыгравшаяся фантазия и подкрадывающийся страх. Юра ещё мог вернуться назад, но, ступая по накиданным кем-то доскам, он, поглощённый любопытством, шёл вперед, как азартный грибник, уходящий в незнакомые дебри. Тоннель снова вильнул в сторону. Юра зашёл за угол и точно ударился о невидимую стену – дальше тоннель окутывала непроницаемая темнота. Мальчик подался назад и беспомощно оглянулся. Взгляд наткнулся на бомжа, снова обернувшегося ворохом тряпок. «Вдруг он захочет убить?» – мелькнуло у Юры, и мысль о возвращении потеряла актуальность. Юра достал фонарик и включил. Луч, направленный в лицо, ослепил. Юра ругнулся и посветил во мрак. Тот же тоннель, ведущий в никуда. Чего бояться?

…Тоннель снова заворачивал. Сколько он уже прошёл: километр, два, три, больше? Юра глянул на часы. 02.23. Отец вряд ли его хватился. Юра готов биться об заклад, что отец вообще ни разу не прервал свой храп!

Вдалеке забрезжил свет. Это воодушевило. Мальчик прибавил шагу.

До лампочки оставалось шагов тридцать, когда Юра краем глаза заметил смоляную черноту справа и, отшатнувшись, направил туда пляшущий луч фонаря. Тонкий сноп света выхватил каменную кладку проёма. Юра, уняв дрожь, подошёл ближе и посветил вглубь. Круто вниз вели булыжные ступени, покрытые бурым мхом. Без тени сомнения, но с опаской Юра ступил на лестницу… и чуть удержался на скользком мху. Боязнь упасть не остановила юного туриста подземной столицы, хотя, спроси его сейчас, он бы не ответил, зачем ему понадобилось спускаться. Чтобы чем-то себя занять, Юра стал считать ступени.

Булыжник шестьдесят седьмой ступени давно просился вниз вслед за булыжниками шестьдесят восьмой, шестьдесят девятой и семидесятой ступеней. Луч фонарика с трудом рассеивал непроницаемый мрак подземного спуска, и Юра осторожно ступил на ненадежный камень.

А тот того и ждал.

Мальчик «поплыл» по сырому грунту на коварном камне, как серфингист по воде, цепляясь свободной рукой за глинобитную стену. Его вестибулярный аппарат работал неплохо, и Юра мог бы какое-то время удержаться на булыжнике, если бы не семьдесят первая ступень. Мшистый камень вылетел из-под ног, Юра ударился копчиком, и боль эффектом пружины подтолкнула тело вперёд. Юра «нырнул» в ступенчато-непроглядную пропасть. Фонарик вылетел из рук и, разбившись, потух. Юркино сознание успело зафиксировать этот факт, прежде чем взять пример с фонарика.

9

Стол (или что-то связанное с ним) отпустил смотрителя, когда стрелки часов показали четыре утра. От долгого и практически неподвижного сидения тело ныло, шею свело судорогой, пальцы едва слушались, ноги затекли, а копчик пылал на обе ягодицы. Перечитывать нет сил. Но, складывая листки в пачку, Виктор Ильич успел заметить помарку в последнем абзаце. На фоне аккуратно выведенных букв и строчек первая буква слова «копчиком» смотрелась неказисто-острой и заваленной налево. Он заставил себя прочитать последний абзац. Копчик, почему именно копчик? Не вывихнутая рука, ни сломанная нога, ни раскроенный череп, а именно копчик? И он бы не обратил внимания, если бы не помарка… Задумавшись, Виктор Ильич потёр ушибленный копчик. Есть ли тут связь? Виктор Ильич закрыл глаза и на ощупь сбил листы в стопку, думать решительно не получалось. Необходимо хоть чуть-чуть поспать и прийти в себя.

Звонок механического (громкого, как взрыв гранаты) будильника разбил хрупкий сон. Состояние – что спал, что не спал. Один осколок сна, самый последний, засел в чугунной голове смотрителя: серебристый волк, мчащийся по золотым облакам и оседланный Маленьким принцем в искрящемся одеянии. Волшебный сон, длиться бы ему ещё часов пять, и Виктор Ильич чувствовал бы себя отдохнувшим и бодрым.

Музей продолжал принимать и провожать посетителей. Виктор Ильич некоторое время сидел в комнате пульта видеонаблюдения, тупо пялясь в монитор и потягивая крепкий кофе. Запись его ночного бдения за столом в кабинете-студии снова представляла собой многочасовой «белый шум». Охранник расценил это как сбой в программе, позвонил специалистам, установившим оборудование, и с чувством выполненного долга продолжил пить кофе. Вглядываясь в мелькающую рябь на мониторе, Виктор Ильич сомневался, что специалист по видеонаблюдению чем-то поможет. Так же как вряд ли поможет дрянной кофе, когда сильно хочется спать. Виктор Ильич отставил кружку с недопитым напитком и вышел в зал. Принял группу школьников, заменив заболтавшегося экскурсовода. Потом прогулялся по городу, усилием воли заставив себя не дойти до «Подлодки».

Мысленно он то и дело возвращался к столу, к этой массивной дорогущей рухляди, которую он так и не рассмотрел. Виктор Ильич захотел узнать хоть что-то о нём. В чём его уникальность? Что с ним не так? Он намерился отковырять маленькую щепку от стола и отнести в столярную мастерскую. Смогут спецы определить хотя бы род дерева? Смотритель давно заметил, что «древний» стол не покрыт лаком и необработан морилкой, грунтовкой, воском… или чем там обрабатывают древесину? Стол просто идеально отполирован и засален от долгой службы. Отковырять щепку с внутренней стороны, там, где кощунство не обнаружится, казалось несложно.

Вернувшись в музей, он принял ключи от охраны и закрыл музей.

Наспех поужинав, поднялся в кабинет-студию.

10

Юра не имел представления как долго он пролежал без сознания. «Касио» не показывали даже восьмёрки. Однажды, когда он случайно уронил их на асфальт, часы показывали четыре восьмёрки. Сейчас – ничего. Он осторожно, боясь порезаться, провёл пальцем по циферблату, но тот был цел. Юра переключился на себя: тело изнывает от ушибов и ссадин, но вроде не переломано. Он пошарил вокруг себя, ища фонарик. И память быстро подсказала, что тот разбился где-то на лестнице. Глубоко ли он упал? Судя по пульсирующей боли – в бездонную пропасть.

Потом пришло понимание, что смотрит на себя во все глаза… и не видит.

– Мамочка, я ослеп! – Юра стал отчаянно тереть глаза и хлестать себя по лицу, выбивая искры, но мнимые искры не прибавляли света. Сердце паровым молотом долбилось о рёбра, паника незримым жгутом стягивала голову, волосы, как наэлектризованные, шевелились на макушке. Юра вспомнил телепередачу о привидениях, когда медиум на спиритическом сеансе вызывал умерших духов, а потом сказал, что один из них стоит за спиной. Ведущий спросил, как он определил, медиум ответил, что некоторые волосы на макушке тянутся в ту сторону. У медиума – некоторые, у Юры – весь чуб тянулся в разные стороны! Он в ужасе вскочил на ноги, забыв о боли в теле, оглядываясь и ничего не видя. Воображение нарисовало целый калейдоскоп монстров из всех фантастических фильмов, которые он смотрел. Они злы и голодны, и они выжидают, упиваясь страхом ребёнка, чтобы потом дружно растерзать. Обложенный со всех сторон, Юра бросился наутёк от когтистых лап и зубастых пастей, то и дело ударяясь плечами о стены узкого лаза. Руки чувствовали холод камня, в ногти забивалась склизкая плесень и почва, нависшая многотонная порода давила на психику, грозя раздавить и похоронить незадачливого молодого туриста. Подземелье не терпит малодушия. Но что взять с несмышлёныша?

– Стой! – услышал Юра сиплый голос, и словно врос в землю. Сильное головокружение заставило прислониться к холодной стене. Мальчик прислушался. Если не учитывать собственное «паровозное» дыхание и «стук колёс» сердца, тишина стояла оглушительная. Такой эталонной тишины Юра не добивался, даже когда затыкал уши пальцами, чтобы сосредоточиться в классе во время сочинения: чьё-нибудь хихиканье или громкое слово соседа непременно прорывалось в уши.

Ноги гудели, как высоковольтные провода. Юра знал, с чем сравнить, он не раз слышал, как гудят и трещат высоковольтные провода, когда они с отцом выходили на опушку леса во время грибного похода. Но он боялся сесть, отдохнуть. Чей-то голос остановил его, и Юра не до конца уверен, что это голос здравого смысла. Может быть, то голос привидения, предупреждающего об опасности? Только зачем ему предупреждать, а не губить? Юра по-прежнему не видел ни зги. Но, по крайней мере, паника ослабила хватку, дав мальчику перевести дух и собраться с мыслями.

А мысли громоздились одна на другую, и только единственная оказалась толковой. Юра вспомнил про складной нож в форме пистолета с оптическим прицелом, он не вытаскивал его из рюкзака, значит, там тот и должен быть. Конечно, от самого ножа в борьбе с подземными монстрами толку нет, а вот от неонового фонарика (бутафорского оптического прицела) – ещё какой! Юра не желал верить, что глаза не увидят неоновый лучик, отмахнувшись от мысли «а вдруг не зажжётся», он неописуемо долго рылся в рюкзаке. Наконец, рука сжала знакомый предмет. Юра вытащил нож, бросив рюкзак под ноги, и крутанул головку крохотного фонарика.

Неоновый свет просто ослепил, вызвав невольные слёзы. Юра нервно хохотнул. Он не ослеп! Мальчик не остановил хлынувшие слёзы счастья, и щедрые ручейки вымыли из организма напряжение. Подобных приключений любому ребёнку хватило бы с лихвой, и любой ребёнок мечтал бы закрыть глаза и оказаться дома в объятиях мамы. Любой, но не Юра. Юру не тянуло домой, там не ждали объятия мамы. Мамы нет, она бросила отца и грудного сына, а отец спит-храпит, и ему дела нет, где сын. Назло своему страху Юра хотел идти дальше, узнать, куда ведёт узкий лаз.

– Иди! – снова услышал Юра сиплый голос.

– К-кто здесь? – так же сипло спросил мальчик. Голос не галлюцинация, он его слышал. Юра посветил фонариком в обе стороны лаза, но тщедушный лучик рассеял тьму не дальше трёх метров. Кого-то скрывает здесь вечный мрак, и Юра был даже благодарен маленькому фонарику, что тот не выхватил из мрака хозяина голоса. Мальчик по-взрослому рассудил: если этот кто-то захотел бы его убить… или съесть, то сделал бы своё чёрное дело, когда он лежал без сознания возле лестницы. Мысль о вероятности, что подземное чудище только сейчас его обнаружило, Юра предусмотрительно загнал в самый дальний угол подсознания.

Чудище сказало, что нужно идти.

Юра подхватил рюкзак и, подсвечивая себе путь, двинулся вперед.

11

Когда «отпустило», Виктор Ильич достал из кармана перочинный ножичек, сунул руку под стол, воткнул остриё в древо, и адская боль обожгла кисть. Лицо Виктора Ильича искривила гримаса, он дёрнул рукой и ножичек, подковырнув старое дерево, вылетел из руки. Превозмогая жар в кисти, он потянулся к щербинке столешницы. С каждым сантиметром рука тяжелела, будто нечто давило её вниз, не давая дотянуться. Жар от кисти подкатил к горлу, дыхание угнеталось и на мгновение прервалось, а когда смотритель снова смог вздохнуть, то воздух уже вонял тухлыми яйцами. Дышать становилось невозможно. Виктор Ильич закашлялся и отполз назад. Тут же давление на руку ослабло, и ему почудился свежий порыв воздуха. Казалось, будто что-то (или кто-то?) давало ощутить разницу между тем, что следует делать, а что не следует. Только Виктор Ильич следовал задуманной цели, и уже неважно оправдывает ли цель средства. Он вошёл в раж и, невзирая на боль, намеревался выйти (вылезти из-под стола) победителем. И приз в схватке – кусочек волокна стола. Смотритель стиснул зубы и рванулся в бой. Ногти вцепились в щербинку и вырвали приз.

Дикий вопль «взорвал» барабанные перепонки.

Виктор Ильич, как бесноватый, выскочил из-под стола и с воплем выбежал из кабинета Александра Клинова. Да, он вопил во всё горло… но был готов присягнуть даже перед Святым Престолом, что вопль, изначально ударивший по перепонкам, принадлежал не ему.

Или всё же ему?

Не помня себя, Виктор Ильич закрылся в соседней комнате и на ощупь щёлкнул выключателем. Стены спальни были обиты штофом, и ошалелому взору смотрителя крупные розы рисунка на ткани привиделись многочисленными пятнами крови, а огромная кровать, – истекающей кровью, словно в камере пыток. Виктор Ильич зажмурился и помотал головой. Открыл глаза и вновь оглядел комнату. Алые розы на плотной шелковой ткани больше не виделись кровавыми пятнами, кровать, отделанная сердоликовым ониксом и покрытая бордовым пледом, вполне гармонично сочеталась с общим видом спальни.

Виктор Ильич обогнул напольную вазу с розовыми фламинго с воткнутой в неё огромной хрустальной розой и подошёл к витражному окну. Периферийное зрение засекло движение слева. Он резко повернулся… и облегченно выдохнул: зеркало, высокое, узкое и обрамлённое в богатый багет. Виктор Ильич приблизился к нему. То, что носом кровь – чепуха, а вот то, что он сед, как лунь…

– Боже правый! – Виктор Ильич, не доверяя глазам, провёл пальцами по волосам, потом по небритому лицу. Глаза не обманывали: штрихи морщин стали резче. Несколько минут борьбы за приз стоили порядка десяти лет. Если ни больше.

– Приз! – вспомнил о щепке Виктор Ильич. Руки были пусты. – Где?!

Взгляд забегал по паркету. Виктор Ильич грохнулся на колени и зашарил руками, не доверяя зрению. Он ползал по полу, будто потерял последний алтын. Дополз до двери и аккурат под выключателем искомый предмет воткнулся в тот же палец, которым и был отковырнут. Щепка отомстила за себя. Виктор Ильич облокотился о стену и поднёс палец с торчащей щепкой к лицу. Лицо исказилась от злобы. Он выдернул занозу (из ранки выступила капелька крови)… и бережно, как драгоценность, убрал щепку во внутренний карман пиджака. Сунув пораненный палец в рот, он долго сидел, не шевелясь. Возможно, задремал, но не уверен. Как не был уверен в том, что из комнаты безопасно выходить.

В витраже забрезжил свет, и цветные фигурки показались на белоснежном широком откосе окна. Дольше высиживать нелепо, и Виктор Ильич, не поднимаясь, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Что он мог увидеть, кроме окна с одной стороны и лееров винтовой лестницы – с другой?

Что он ожидал увидеть?

Виктор Ильич сам хотел бы знать.

Он поднялся с пола и вышел в коридор. Необходимо вернуться в кабинет-студию, нельзя оставлять разгром. Что-то или кого-то он в кабинете-студии растревожил, и идти туда сравнимо с неминуемой встречей с бичом…

…Смотритель подкатил стул к столу. Обстановка вроде спокойна. Осталось подобрать перочинный ножичек. Он присел и заглянул под стол. Ножичка под столом не оказалось. Виктор Ильич лёг и внимательно осмотрел пол. Ножичка нет. Для верности смотритель ощупал карманы костюма, но он точно знал, что ножичек после бегства остался в кабинете.

– И где он? – Виктор Ильич почувствовал себя Машей-растеряшей.

Время неумолимо сокращалось, нужно что-то решать.

«Если я его не вижу, значит, его не увидят и посетители… или же ножичка здесь попросту нет», – решил Виктор Ильич и поднялся. Забрав исписанные листки и положив на стол чистые, он покинул кабинет.

В своей квартирке на цокольном этаже Виктор Ильич снял трубку телефона и набрал номер.