После краткого экскурса во внешнеполитическую ситуацию, думаю, будет легче представить, в какой среде росли и формировались дети за железным занавесом.
***
Юра олимпийское лето провел у бабушки, придаваясь прелестям деревенской жизни. Вечерами, после подоя, мальчишки выводили коров в поле, на выпас. И лежа в шелковистой зеленой траве наблюдали за размеренным ходом жизни. Тяжелое солнце плавно скользило за край земли, меняя все вокруг своим багровым светом. Жучки и паучки, цепко ухватившись лапками за колоски и травинки, раскачивались под едва ощутимое дуновение ветра. Бывало, что мальчики лежали так в молчании, заложив руки за голову, прикрыв глаза и радуясь простоте и незамысловатости жизни. Иногда Шура примерял на себя роль учителя и знакомил городского с азами чувашского языка. В городе все говорили только на русском, а в деревнях еще помнили свои корни.
– Сакна чавашла мен тессе? [8 - – Как это будет по-чувашски? (Перевод с чувашского)]– спросил Юра, лениво показывая пальцем на уползающий за горизонт кроваво-красный диск.
– Хевел, – ответил Шура, перекатявая зеленый стебелек между зубами.
– Хевел, – повторил Юра. – Солнце.
– Терес[9 - – Правильно. (Перевод с чувашского)], – хвалил Шура.
И снова дети погрузились в молчание. Так хорошо, что и говорить незачем.
– Шура, – нарушил тишину Юра, – а где твой … – Мальчик задумался. – Пичче? Старший брат? Я не видел его этим летом.
– В армию забрали, – ответил за товарища Толик Скрипин. Он считал себя лучшим другом Шуры и везде таскался за ним.
– Да ты что! – восхитился городской.
– Ага! В Афганистане служит! – с гордостью заявил Толик, как будто речь шла о его брате.
– Вот это да! Шура, ну расскажи! – взмолился Юра. – Он письма шлет?
– Шлет, но редко. Вот месяц назад последнее пришло, – неохотно ответил Шура.
– И что он пишет?
– Пишет, что горы в Афганистане очень красивые. Пустыню, пишет, видел. Только вот жалуется, жарко очень. Еще написал, что «за умелые действия в боевых операциях ему присвоили воинское звание младшего сержанта и назначили на должность командира саперного отделения», – последнюю фразу Шура поизнес четко, будто заучил ее наизусть специально.
– Вот это здорово! Ай да молодец! – с завистью в голосе сказал Юра. – Я бы тоже хотел!
– Чего хотел? – спросил Шура.
– Ну, в Афгане служить.
Шура как-то странно посмотрел на друга и вдруг сказал:
– Витька добровольцем в Афган ушел. Подал заявление, чтобы его именно туда направили. А матери письмо написал: так, мол, и так, еду в Афганистан. Мама как прочитала, так и упала в обморок. В себя пришла потом и проплакала весь день. Все причитала: «Ну как же так, сынок?». Вот теперь каждый день на почту бегает. Все письма ждет. Как получит, радуется. Читает и плачет. Не получит – ходит чернее тучи. Ночами не спит. Все вздыхает, – Шура и сам тяжело вздохнул.
Юра все никак не мог понять, чего же она плачет-то. Ее сын – командир саперов! Гордость семьи! А она ревет, глупая. Странные эти женщины, конечно.
После разговора с мальчишками прошло почти полгода. Юра проснулся среди ночи от истошного душераздирающего крика. Он испугался, не мог понять, что происходит. Родители тоже проснулись.
– Мама, что случилось? – спросил Юра.
– Ничего, спи, сынок, – ответила мама, но в голосе Юра различил беспокойство.
Отец вышел в коридор, приоткрыл дверь и тут же закрыл.
– Что там, Коля?
Отец тяжело вздохнул и тихо ответил:
– Груз 200.[10 - Условное обозначение цинкового гроба с телом погибшего солдата, применяемое при транспортировке.]
Мама приглушенно ахнула:
– Как же так? Бедная Антонина!
Юра ничего не понял из перешептываний родителей, только уловил знакомое имя. Антонина. Это была их соседка по площадке, красивая, статная женщина. Она очень нравилась Юре: такая приветливая, яркая, эффектная, веселая. «Неужели это она так кричала? Что же случилось? И почему родители не вышли ей помочь?», – думал Юра.
На следующий день был выходной, Юра вышел из дома, чтобы погулять на улице. На площадке – непривычная суета. Дверь в квартиру соседки нараспашку. Туда-сюда снуют люди в серой армейской форме, с солдатской выправкой. Юра засмотрелся на них, его привлекал вид формы, неразрывно связанный в его голове с долгом, честью и отвагой. Мальчик с любопытством заглянул в квартиру Антонины. В центре комнаты на деревянных табуретках водрузили цинковый ящик, возле которого на стульчике сидела тетя Тоня. Буквально за ночь она переменилась. Годы, с которыми она так успешно боролась, вдруг взяли верх. Кожа стала желтой, как пергамент, глубокие морщины прорезали ее красивые черты. А глаза… Глаза поблекли, из ярко синих став пепельно серыми и пустыми. Она не замечала ничего и никого вокруг себя, впав в кататоническое состояние.
Юра воспользовался суетой вокруг и незамеченным проскользнул в квартиру. Подойдя поближе к цинковому ящику он заметил на крышке маленькое окошко. Он с интересом заглянул в него и отпрянул. Сквозь стекло виднелось лицо юного солдата. Точнее, оно больше походило на посмертную маску, только без ушных раковин. Юра узнал Сергея, сына Антонины. Ему едва ли больше девятнадцати. В памяти вставал его образ: красивый, молодой, веселый, живой. Живой… А теперь вот лежит в цинковом гробу. Краски юности сошли с его лица, словно отлитого из воска.
Юра был потрясен до глубины души. Теперь он видел оборотную сторону долга, чести и отваги. На нетвердых ногах мальчик вышел из квартиры и спустился вниз. На скамейке у подъезда курил молодой солдатик. Юра сел рядом. Какое-то время оба молчали. Потом солдатик спросил:
– Ты сосед Сереги?
Мальчик молча кивнул.
– Да, брат, хороший он был человек.
Снова кивок.
– Жаль его. И мать жаль. Думал, умрет от горя. Не знал, что это так тяжело, сопровождать товарищей домой, – цыгарка в его руке дрожала.
– Как он умер? – спросил Юра.
– Как умер? – повторил вопрос солдатик, оценивающе гляда на пацана, раздумывая, стоил ли ему знать. Но все же решил ответить. – Серега попал в плен к душманам. Они привязали его к дереву. Отрезали уши. Истыкали всего ножом и оставили истекать кровью, – говорил он ровным голосом, как о чем-то совершенно будничном.
– За что? – ужаснулся Юра.
– Потому что он «шурави».
– Шурави?
– Так называют советских солдат в Афгане. Моджахеды[11 - «Моджахед» в переводе с арабского – «борец за веру, за правое, священное дело». Афганские моджахеды были мотивированы исламской идеологией, воевали против правительства Афганистана и Советской Армии в 1972-1992годах.] ненавидят нас за то, что мы пришли в их земли.
Юра кивнул, будто все понял.
– Ладно, брат, бывай, – сказал солдат, затушив свою цигарку и бережно убрав в карман.
***
Время никогда не останавливает свой бег, не замедляется, перемалывая трагедии людей своими неумолимыми жерновами. Время не лечит, оно заполняет пространство новыми событиями, людьми, эмоциями. Юра был потрясен смертью соседа. Гораздо сильнее, чем сам мог предположить. В силу возраста он не мог дать оценку случившемуся, но помнил многие годы.
Одиннадцатилетний Юра учился в четвертом классе. Начальная школа отходила прошлому, в недалеком будущем маячили красный галстук и значек пионера. Ну и, конечно, первая любовь. Девочку, в присутствии которой сердце начинало трепыхаться в груди, как раненная пташка, звали Ольгой Ивановой. Умница, отличница и красавица Оленька нравилась почти всем мальчишкам в классе, отчего ее длинные золотистые косы часто страдали. Как иначе выразить свои чувства, если не дерганьем за косу? Вот и ребята не знали, как, поэтому выбирали единственно доступный способ. Юра, конечно, не мог так поступить с объектом воздыхания, поэтому только завистливо наблюдал, как якобы разгневанная Оля гоняется со шваброй за Лешкой Песчинским, задирой и шалопаем, по совместительству близким другом Юры. Длинные белые ленты развивались следом за Олей, решительно настроенной свершить благородную месть за испорченный бант, аккуратно вплетенный мамой в косу. Юра все бы отдал, чтобы оказаться на месте Алеши и вкусить толику внимания от девочки-мечты.
– Держите его! – требовала Оля помощи от подруг, проскакивая между партами под громкий хохот и улюлюканье мальчишек, грозно при этом потрясая шваброй в воздухе, как боевым томагавком. Но куда там девчонкам удержать его! Шустрый Лешка уворачивлся от цепких пальцев, перелетая через стулья и парты.
– Не поймаешь! Не поймаешь! – поддразнивал хулиган Олю и тут же молниеносно подскакивал к преследовательнице и дергал за косу. Но его наглость не прошла безнаказанно, и девочка хорошенько приложила ему древком швабры по спине.
– Ой-ей-ей! – застонал Леша и получил в ответ дружный хохот всего класса.
И именно в этот момент в кабинет вошла классная руководительница. Еще в коридоре она услышала шум и гам.
– Иванова! Ольга! – удивленно и возмущенно воскликнула Елена Сергеевна. – Что здесь происходит?
Оля стояла посреди класса, раскрасневшаяся, растрепанная, все еще крепко вцепившись в орудие мести. Дети резко притихли, разбежавшись по своим местам.
– Иванова, от кого – от кого, но от тебя никак не ожидала! – отчитывала девочку Елена Сергеевна. – Ты ведь командир звездочки! Какой пример ты подаешь товарищам? Да на тебя равняться должны! А ты в драку!
Оля виновато повесила голову на грудь.
– Я расчитывала выдвинуть на классный совет твою кандидатуру для зачисления в пионерию. Но, видимо, нужно на разбор поведения в совет дружины. Надо же! Кто бы мог подумать! И это наша отличница! – вздыхала учительница разочарованно.
Красные пятна покрыли лицо девочки. От стыда хоть сквозь землю провались. Было очень обидно, что выговор получила за Лешку, но сдавать товарища не стала. Такой поступок не достоин будущего пионера, считала Оля.
Юра так сильно переживал за одноклассницу и злился на Песчинского, словно лично от него пострадал. И после школы поколотил друга как следует, правда истинной причины своей агрессии не выдал. Не хватало еще, чтобы ребята в классе дразниться стали, что он влюбился. На душе полегчало. Чувствовал себя героем, отстоявшим честь дамы сердца.
Несмотря на такие вот происшествия дети в классе были очень дружные, сплоченные. Жили все одинаково: одевались в одинаковую полушерстяну колучую форму, протертую в коленях и локтях, питались одинаково, отдыхали одинаково, но были абсолютно счастливы и довольны тем, что имели, так как не знали, что бывает по-другому.
Зимой Юра захворал. Когда во дворе горку ледяную мастерили, он воду в ведре из дома таскал. Да только так спешил, что из тяжелого ведра вода через край переливалась да прямо в сапожки. Ноги намокли, но ведь не домой же идти. Других сапог все равно нет, а ждать, пока просохнут, долго. Так целый день и пробегал на улице с мокрыми ногами, а на следующий день слег с температурой. Плохо болеть. Скучно. Ребятня после школы на горке катается, которую он так старательно строил вместе с ними, а Юра в окно за ними наблюдает. День сидит дома, два сидит. Совсем сник. И тут вдруг звонок в дверь. Юра удивился, кто бы это мог быть. Открывает дверь, а там целая орава ребятни. И Оля Иванова с подружкой Лариской, и Леша Песчинский, и Федька Калинов, и Олег Степанов, и Толик Воротников. Вот так сюрприз!
– Тебя два дня в школе не было, – сказала Оля. – Мы пришли проведать тебя.
Юра зарделся. Приятно очень, когда о тебе беспокоятся, особенно если Оля Иванова.
Федька с Лешкой, не дожидаясь приглашения, наглым образом проскочили в квартиру и разулись.
– Проходите, – вежливо предложил Юра, пропуская ребят, все еще не веря, что впервые будет принимать в гостях Олю.
– Почему уроки пропускаешь? – строго спросила Лариса.
– Заболел, – ответил Юра.
– Ах, заболел. Это, конечно, уважительная причина, – растягивая слова и как-то по-взрослому ответила Лариса.
Дети побросали ранцы на пол, а сверху горой свалили шубейки и пальтишки.
– Чай с вареньем будете?– спросил Юра, стараясь проявить гостеприимство.
– Будем, – единогласно решили дети.
Юра поставил на газовую плитку большой алюминиевый чайник и хотел достать чайные чашки, но в последний момент застеснялся ставить на стол разрозненные, с надколотыми краями кружки. Не каждый день ведь Оля Иванова к нему в гости ходит. И достал из серванта мамин любимый чайный сервиз на шесть персон. Нарядно и празднично заиграл стол, в центре которого возвышалась банка малиного варенья. Кухня была маленькая, стульев на всех не хватало, поэтому ребята заполнили собой все свободное пространство: они расселись на подоконнике, на кухонных тумбочках.
– Завтра контрольная по математике, – сообщила Оля. – Ты готов?
Юра неопределенно пожал плечами, мол, кто знает, готов или нет.
– А ты вообще придешь завтра? – спросил Леша Песчинский.
– Наверное, нет. Я еще не выздоровел.
– Да ты, наверное, специально перед контрольной заболел, – фыркнула Лариса.
– Ничего я не специально! – возмутился Юра.
– Заболел – не заболел – все равно Елена Сергеевна заставит контрольную писать, – вступился за друга Федя.
– А давай мы контрольную напишем и тебе ответы дадим! – предложил двоешник Толик Воротников.
– Кто даст? Ты что ли? – прыснул со смеху Лешка. И оценив свою шутку захохотал еще громче, специально выдавливая из себя звуки, похожие на хрюканье.
– Почему я? Может Оля или Лариса. У них всегда пятерки по математике.
– Да, размечтался! – возмутилась Лариса. – Пусть сам готовится! Правда Оля?
Оля растерялась, ей было не жалко дать списать, но спорить с подругой не хотела.
– Мы можем помочь тебе подготовиться, – робко предложила она. – Хочешь?
– Хочу! – заулыбался Юра, предвкушая, как они с Олей сидят за столом, низко склонившись головами друг другу и решают вместе задачки.
– А хлеб есть? – прервал счастливые мечты вечно голодный Олег.
– Есть.
– А сахар?
– Есть, – ответил Юра.
– Тащи!
Юра извлек булку белого хлеба и сахарницу. Нарезав хлеб толстыми ломтями, Олег присыпал каждый кусок сахаром и смочил сверху водой.
– Вот! – довольно заявил он, ставя тарелку с лакомством перед гостями. Угощение исчезло в мгновение ока.
– Кто поможет Юре сегодня с математикой? – спросила Оля.
– Леша, Олег и Толик не справятся. Им самим помогать надо, – безапеляционно заявила Лариса.
– Ну и ладно! Больно хотелось, – надулся Леша. Остальные смиренно решили, что на правду не обижаются и ушли домой, прихватив с собой и Лешу.
– Я бы помог, но мама просила в магазин сходить и убраться дома, – виновато сказал Федя и тоже ушел.
