Забрал у него фляжку. Открыл, посмотрел на горлышко узкое.
– Ты же и выпить из неё не сможешь, горемычный.
Снял с пояса рожок, налил в него для Баюна настойки, поднёс к усатой морде. Усатая морда жадно залакала. А потом промяукала что-то грустное, но затейное и продолжила лакать ещё.
– Что, Баюнка? Так хорошо, аж плохо? Ты почто мне жизнь спас?
– Мяу.
– Да не выкину я тебя, или ты матерной частушкой мысль не выразишь?
Так он глянул, как будто я его оскорбил только что.
– Ладно, не отвечай. Я пьяный и добрый, и думаю так: тебе, Баюнка, так же как и мне одиноко, вот ты вокруг меня и околачиваешься. Девку тебе найти надо. Или кошку. Но лучше девку.
– Не мяу-да.
– Чего?
– Мяу…
Показалось, что ли?
– Не надо? Как не надо, они знаешь, как за ушком умеют чесать, ты, скотина усатая, мурчать треснешь!
Баюнка настойку вылакал, снова на спину ко мне залез и на плечах устроился. Пошёл я восвояси.
Шёл, шёл, а до стоянки своей так и не дошёл, где скинул кота-пьяницу, там он лёг и без задних лап задрых. А я хотел в хоромы свои идти подземные. Хорошо у меня там и спокойно. Но не добрался. Далеко ещё. Свалился с ног от усталости. Лёг на землю в траву густую и заснул беспробудным сном.
А на утро чую, лежит на мне кто-то.
– Брысь, – говорю, – Баюнка, нечисть, совсем ошалел!
Гляжу, а Баюн недалече в траве лежит, притаился чего-то и лапой в мою сторону тычет, как будто мне на спину показывает. Глаза кошачьи как две плошки широкие. Чего он углядел-то там?
Ну я пошевелился. И слышу сверху кто-то недовольно вздыхает. А потом обнимает меня крепко и дальше спать. И дыхание у этого кого-то тёплое, и кожа мягкая.
– Ну-ка, кто там такой смелый оказался? Слезь с меня и покажись! – я потребовал. Зашевелился кто-то сверху. Потянулся сонно. А потом как вскочит и тонким девичьим голосом запищит:
– Ай! Батюшки! Бревно разговаривает!
Какое я ей бревно?
Глава 8. Знахарка Гостята
С воплями и визгами спрыгнула с меня ночная гостья да прямиком на Баюнку. Баюнка, видимо, такого скорого и неизбежного столкновения с девицей не ожидал, тем паче что не чесать она его за ушком пришла, а свалилась как мешок с шишками сверху.
Тут Баюнку то нервы и подвели!
С одной стороны я его понимаю – у него тоже, небось, похмелье.
Но уж больно ядрёной частушка вышла, как бы жители лесные в обморок не попадали. Так что кинул я в Баюнку тем что под руку попало. Баюнка через девицу прыгнул и был таков.
Много я ему всего сказал вдогонку. И, видать, лишку дал, сильно злобно рычал. Потому как повернулся, а на девице лица нет.
– Хозяин, – говорит, – батюшка, помоги, защити!
Я даже растерялся. Голову почесал. Отвечаю ей.
– Да я и есть Хозяин. И ты это… не верещи так… голова у меня трещит.
Тут девица то в обморок и шмякнулась.
– Ты чего это? – я её поднял, покрутил. Вроде девица как девица. За почти сто лет, что я Леший, на первый взгляд ничего и не изменилось. И косы плетут также, и одёжа похожа. Что-то раньше девицы от моего вида наземь без чувств не падали. Ишь до чего дожил – сразил наповал. Вот что морда лешачья делает!
– Очнись! – говорю ей, потряс легонько, посадил на пенёк. Подул на лицо ей. Вроде глаза открыла, горемычная. И чуть сразу обратно не в обморок.
– Ну-ка, не смей, – говорю ей. – Раз пришла, рассказывай, кто ты такая и что тебе в моём лесу понадобилось, раз зашла так далеко?
Похлопала она глазёнками, спросила ещё раз, не чудится ли ей. Я ей ещё раз назвался и стал ответа ждать. Тогда девица и рассказала, что звать её Гостятою, что нынче сирота она без отца и матери, и бабка её – знахарка прежняя, уже тоже к предкам ушла, а вот теперь знахоркой вместо неё она, стало быть, Гостята.
– Пришла зачем? – тороплю её. Голова моя болит со страшною силою. Плохую брагу деревенские в реку вылить хотели – ту самую, водяным умыкнутую. Надо бы Воднейшеству их за это пошугать.
Услышал я про мужа её больного. Про то, что жизни никакой нету, свет белый не мил, как он мается, бедненький.
– Что от меня надо, вторую ногу ему сломать? – не в духе я был, признаюсь честно, и завывания девичьи мне не нравились.
– Что ты, батюшка, я же наоборот – вылечить…
– Я уж подумал, может, в лес забрать, чтоб не мучился больше и тебя не мучил? – зачем девицу изводить стал, и сам не понял, а только желание её меня раздосадовало. Шло оно из сердца, было искреннее, но чуял я и то, что много на том сердце обиды есть и непонимания.
– Меня о таком не просят, – наконец, решил объяснить я. – Если бы тебя зверь обижал, съесть хотел или заплутала бы ты в лесу… а то что там с твоим мужем происходит у вас в селении – в доме твоём – мне знать не надобно и отношения я к этому не имею.
– Так пришла я за папоротниковым цветом! – объясняет мне девица.
– Вчера отцвёл.
Наверное… Нечистая сила его охраняет. Злая она у меня да неразумная. Так – духи блуждающие, кусачие да вопячие. Для меня и какого сильного человека безобидные. А трусливого да слабого, пожалуй, и с ума сведут.
За цветком я вчера не следил – что следить за ним – миг один – раз и нету. Кто бы ещё умел так желание загадывать, чтобы счастливо от него сделалось на душе. А так только воздух сотрясать и красоту момента портить. Красиво цветёт тот цветок. Замирает дух и на сердце щемит горестно – так красиво.
– Батюшка Леший!
– Чего тебе?
– Понимаю я, что тот цвет отцвёл… Да только не хочу я домой с пустыми рученьками возвращаться. Житья мне нет. Устала я. На два селения одна знахарка, как бабки моей не стало. Извёл меня муженек своими жалобами, а родители его тем паче. Уж тогда лучше ты съешь меня и мои косточки здесь схорони.
А вот тут очень сильно рассердился я!
– С чего мне есть тебя? – рявкнул я зверем диким. И голова моя бедная сразу мне отозвалась. Воднейшество тоже отхватит – и за бражку свою умыкнутую, и за настойку иноземную! Видать взвыл я хорошо, так что девица чуть опять оземь не шмякнулась. Смотрю на неё – худа больно, хоть и жилиста. Чай, не из сахара. А почто же так на жизнь свою жалуется?
– Не люблю я этого, – отвечаю ей. – Ты, гляжу, не помираешь, так зачем собралась кости в землю сложить? Не примет земля таких косточек. Такую как ты и волки есть не станут – побрезгуют.
– Батюшка Леший, помилуй, за что говоришь так со мной! – глазами хлопает.
– Работать не любишь, мужа не лечишь – хочешь всё даром получить – на чудо надеешься.
– Так то последняя надежда моя!
Я уже повернулся путь держать к себе, сквозь лес бреду, а она рядом бежит, за меня цепляется.
– День светлый и ночь темная свидетели, сколько я работаю! Я рук не покладаю и глаз не смыкаю, пока сами от усталости не слипнутся! Если б был другой выход, не пришла бы сюда! Но хром мой муж будет всю жизнь и то никак не вылечишь!
– Али хромой будет не люб? – интересно стало мне.
– Люб любым! – говорит сбивчиво. – Так страдает же человек, а мне смотреть сил нет!
– Ладно, пошли в мои хоромы, послужишь мне, – отвечаю ей. – Посмотрим на тебя в деле. Коли по нраву мне будет, как ты поручения все выполнишь, так и быть, помогу тебе в твоей беде. Тогда вознагражу тебя и отпущу домой. И чтоб глаза мои тебя в лесу больше не видели. А если не понравится, как мне послужишь, то долго ещё будешь вспоминать, как тебя в лесу Леший встретил!
Глава 9. Василиса
Отслужила знахарка исправно, помыла полы, обед приготовила, одежду мою вычистила и починила. Вела себя тихо, мне не докучала. По натуре я, хоть и Леший, но добрый. Больше проучать её не стал. Сходил к источнику, хоть он и далече, вернувшись, вручил я девице флягу живой водицы, и флягу мёртвой велел набрать. Объяснил, что с этой водой делать да и отправил девицу восвояси.
И хорошенько напоследок погонял её по лесу, чтобы и дорогу ко мне забыла.
Сделал обход в лесу, всё проверил. До границы дошёл – туда, где меня лешаки приблудшие беспокоили. Тихо всё. Слился с лесом на мгновение, прислушался. Вроде везде порядок. Остался обходом доволен и направился обратно в свои хоромы.
Уже подходил когда, аккурат рядом с бревнышком заметил ступу! Эка невидаль! Подошёл, поднял, покрутил в руках: тяжёлая, вместительная. Баба Яга на такой летает, да только что делать в моём лесу Бабе Яге? У меня тут этих старух хитрых отродясь не водится. Не приживаются они у меня – плохое соседство.
Опять же – проверял же я недавно лес. Тишина была и спокойствие. Непонятно.
Вдруг кто-то из-за спины подходит и мне на глаза ладони кладёт.
– Угадай, дружочек, кто тебе в гости пожаловал? – слышу ласковый женский голосок.
Обернулся, смотрю, стоит, улыбается.
А я взгляд перевожу с неё на ступу и обратно.
– Ты когда, Василиса, успела в Бабки ?жки записаться? Да и зачем оно тебе надо?
Она только рот свой алый открыла, чтобы что-то ответить, а я на всякий случай поспешил её предупредить.
– Ты учти, мне в моем лесу Баба Яга не нужна. Мест вакантных нету.
– Ты чего это такой неприветливый? – Василиса надулась, поправляя косу. Какая же она Василиса – прекрасная, аль премудрая? Путаю я, и спросить вроде как неудобно…
– Ты как оказалась здесь? Да ещё и на таком аппарате летательном? По воздуху меня не найти.
– Я по реке приплыла, – вздохнула Василиса. – Ступа эта не только воздухоплавающая, но и просто плавающая вполне. А потом уже я по лесочку осторожненько долетела. Дорогу то я помню к тебе, милый друг.
– И ни одна пичуга тебя не выдала.
– Видать, и они меня помнят, – она снова томно вздохнула. – Ну или любят сердечно.
Умеет Василиса с животиной контакт налаживать. Не отнять. Как бы не оказаться той животиной.
– Ну так что со ступой? – я вернулся к летательному аппарату.
– Прокатить тебя? – предложила Василиса.
– Боюсь, шайка твоя летающая моего веса не выдержит, – так-то, признаться, проверить, как оно летает, хотелось. Да вот только подниматься над лесом сильно далече мне нельзя. Не отпустит меня лес. Я всегда внутри должен быть, в его границах. А по самому лесу на такой штуковине летать – только зверьё напрасно пугать.
– Выдержит, выдержит, – Василиса подошла, приподняла сарафан, чтобы перекинуть в ступу ногу. Облокотилась на меня, чтоб было сподручнее. Забравшись внутрь, поманила меня к себе.
– Ну что, ваше Лесное величество, прокатимся?
– Нет, – я головой покачал рогатой. – С тобой не полечу. Больно места мало.
Рукою провёл по выструганному дереву. А ведь совсем недавно изготовлено. Свежая эта ступа, недавно пнём была.
– Ну-ка, а тут что? – ладонь моя какие-то символы резные нащупала. Пригляделся, а то кощеев знак.
– А что там? – Василиса в лице изменилась, покраснела вся. – Ой, это ерунда какая-то! Это от самой Бабы Яги ступа! Кощей здесь и ни при чём!
– Да мне особо дела нет, даже если б это его ступа была, – признался я. Просто зачем Костейшеству ступа? Он же и так летать умеет. На колеснице своей. – Так ты, стало быть, умыкнула её у Яги.
А у которой Яги? Их же тоже развелось – в каждом лесу по бабке.
– Ничего я ни у кого не умыкнула, – надулась Василиса. – Яга их на поток поставила. Меняет на молодильные яблоки. – Василиса ущипнула себя за румяную щеку. – Её понять можно. Лет как не тысяча женщине. Пытается сохранить красоты остатки. А если от яблок мутить не будет, глядишь, совсем вернёт себе былую молодость. Я то Ягу давно знаю, ох какой она тогда была краси… – Василисушка осеклась на полуслове и мило улыбнулась, смотря в землю и поправляя платье. – Но мне то те яблочки не нужны, – томно вздохнула она. – Я вот и поменяла на средство летательное.
– Василиса, всё спросить хочу. А ты которая из Василис – Прекрасная или Премудрая?
