Дилан сам не узнал свой голос, твердый, строгий, спокойный. Парень кивнул, белозубый рот улыбнулся.
– Я понял, – сказал он. – Спасибо.
Когда тот наклонился и начал собирать с пола картонные пачки и круглые тубы, читая этикетки, Дилан присоединился к нему.
На самом деле, он не ронял проклятые чипсы, это сделала та овца с тележкой… Мог бы сбежать, свалить вину на нее, просто сделать вид, что он ни при чем. Мог – но не стал.
Вероятно, ему просто нечем заняться поздним вечером буднего дня, и, вероятно, он тут впервые и больше не появится – он не очень походил на отпрыска богатенького папочки, обитающего в квартире-особняке элитного района. Он курьер или волонтер, слишком молод и слишком просто одет, чтобы быть здесь не по работе.
Дилан не сразу заметил кобуру под задравшейся на узкой талии курткой, когда тот присел, и ничем не выдал своего удивления. Значит, ботинки у него такие, потому что он частенько ими вышибает дверь или чей-то дух из преступной головы. Парень полицейский… Так вот откуда комплекс белого рыцаря!
Они закончили быстро, успешно справившись в четыре руки. Дилан молчал, лохматая голова поворачивалась в его сторону всего пару раз, но тоже не произнесла ни слова.
Ну конечно же он смотрит на его шрам! Или не смотрит… Парень смотрел в глаза, губы улыбались, на щеках, покрытых едва заметной рыжеватой щетиной, были ямочки.
Нет, он не смотрит.
– Спасибо, Дилан! Еще раз простите, – произнес рыцарь-полицейский, дружелюбным, обыденным тоном, протянул ладошку для рукопожатия.
Дилан Вермиллион моргнул. Он не сразу понял, откуда он знает его имя, что оно написано на бейдже, это же так просто…
Его рука была в тканевой перчатке, он помедлил, в раздумьях, но все-таки снял ее. Ладонь парня была крепкой и теплой, сильной, не соответствующей его щуплой комплекции.
Он был на полголовы ниже, пусть и хорошо сложен. Внешность обманчива…
– Все в порядке. Вам спасибо, – отозвался Дилан.
Парень сделал шаг в сторону, высокая фигура работника торгового зала отступила, пропуская его дальше.
– Я уже боюсь двигаться и что-то трогать, – хохотнул он.
– Остерегайтесь женщин с тележками, – хмыкнул Дилан с безэмоциональным выражением лица.
Юноша забавно скривил рожу, подмигнул, пошел по ряду вдоль прилавков, на повороте поднял руки вверх в наигранном ужасе, давая дорогу разговаривающему по гарнитуре рассеянному покупателю.
Аллекс в тот вечер купил себе сэндвич в супермаркете недалеко от дома Вильгельмины Густавссон стоимостью в ползарплаты, и он был вовсе не такой вкусный, как из кафетерия на работе. Он пролил горячий кофе себе на джинсы, пока ловил такси, пытаясь на ходу жевать, отпивать из картонного стаканчика, не уронить планшет и одновременно голосовать.
Поистине странный день! Как только он вернулся в комнату общежития при Академии, в двух часах дороги от Балтимора, он упал на кровать и даже не разделся, лишь с трудом стащил ботинки, отбросив их в произвольном направлении.
Он мгновенно провалился в сон без сновидений.
4. Под прикрытием
[Соединенные Штаты Америки, Балтимор, Резервуар-Хилл]
Столы ломились от изысканных яств, пирамидки из бокалов-блюдец с игристым вином искрились в приглушенном свете, блики танцевали на серьгах, колье, брошах и кольцах дам, на запонках и в блестящих от задора глазах господ. Голоса не смолкали, восторженные возгласы с придыханием и притворно сдержанный смех были неотъемлемым звуковым сопровождением званого приема доктора Гаштольда, фоновым лейтмотивом ярмарки тщеславия, на которой собралась чуть ли ни вся богема Балтимора.
Лукас Гаштольд был не только успешным психиатром, стилягой в костюме-тройке, с идеально подобранной фактурой ткани к узору галстука и нагрудного платка, но и бесподобным кулинаром: все без исключения блюда на вечеринке были приготовлены им самим. Каждый гость счел нужным поблагодарить его лично, каждому он приветливо улыбался тонкими губами, лицо-маска при этом оставалась неподвижной, темные глаза смотрели в самую душу подобно рентгену.
– Доктор Гаштольд! – Феб де Лавендер выплыл из толпы, приподнял бокал с золотистым, как его волосы, вином, выражая почтение хозяину вечера. – Признайтесь, вы пленили демона магическим заклинанием, и он трудится для вас на кухне.
– Вы меня раскусили.
Де Лавендер в прошлом году был признан самым молодым меценатом округа, на его деньги кормились Симфонический Зал и Лирическая Опера, за его спонсорство боролись Балтиморский Художественный Музей и Художественный Музей Уолтерса. Он был хорош собой, умен и обходителен, как безупречная картинка с обложки «Форбс». Идеальной рукой с идеальным маникюром он пригубил вина, улыбнулся идеальными губами на идеально выбритом лице.
– И как вам?
Лукас Гаштольд указал взглядом на бокал в руке собеседника, тот усмехнулся.
– Безалкогольное – ужасно, настоящее наказание для ханжей, доктор Гаштольд, – признался де Лавендер. – Безвкусно.
Последнее слово он особенно выделил, произнес почти шепотом.
– Такова жертва во имя красоты, – многозначно отозвался доктор Гаштольд, удовлетворенный результатом наказания для тех, кто выбрал ненастоящее вино. – Вы хотите жить вечно?
– Я хочу жить долго.
– Понимаю, отцовство накладывает определенную ответственность.
Взор Гаштольда соскользнул с лица мецената вправо, воспитанница де Лавендера, Вильгельмина Густавссон, мгновение спустя приблизилась к ним, оба мужчины синхронно повернулись.
– Доктор Гаштольд, приветствую, – кивнула она. – Чудесный прием, я очень благодарна за приглашение.
Вильгельмина до последнего не хотела идти, но Феб настоял. Каждый раз одно и то же: пустые маски и разговоры, новости, сплетни, пыль в глаза… Она – золотоволосая кукла в картонной коробке, с прозрачной фронтальной стороной, прикрепленная хомутками к задней стенке, и они больно режут запястья и щиколотки, но надо терпеть и не роптать – ибо ей грех жаловаться на свою судьбу.
Пару недель назад она подписала контракт с крупным лейблом, через полтора месяца она солирует с камерным оркестром в местной филармонии, анонсы уже заказаны у топовых агентств, в стриминговых сервисах у нее постоянно растет количество прослушиваний – потому что новый музыкальный клип произвел фурор. На ней платье стоимостью c автомобиль, на языке – вкуснейшие закуски и лучшие мировые вина.
Она солгала Фебу, что тоже пьет безалкогольное – из солидарности… Вильгельмина никогда не пьянела, ее самообладанию и дистанцированию от телесности мог позавидовать любой хладнокровный психопат, а умению ублажить – любая гейша.
– Мы как раз говорили о цене вечной жизни и молодости, – сказал де Лавендер, зеленые глаза смотрели на девушку. – Я хочу застать день, когда Вильгельмина будет на сцене Бродвея, и ей будет лет так пятьдесят!
– Мисс Густавссон будет на сцене Бродвея намного раньше, – улыбнулся Гаштольд одними губами.
– Конечно, – рука де Лавендера легла на спину, между лопаток, воспитаннице, задержалась на несколько секунд. – Когда ей будет пятьдесят, она будет ходить туда, как к себе домой.
Феба не волновало, что думает Вильгельмина по этому поводу – а для нее Бродвей виделся слишком коммерциализированным, слишком массовым, пусть и масштабным и громким. Вильгельмине больше по душе были классические постановки, оперные и театральные, а не современные мюзиклы – она с большим удовольствием работала бы в парижской опере или Ла Скала, но она вовсе отвыкла от академического вокала, ее исполнение в эстрадной манере было более востребовано.
Чуть позже хозяин вечера оставил их, чтобы совершить очередной обход по залу, де Лавендера увлекли беседой, и он исчез из поля зрения, а Вильгельмина Густавссон была предоставлена сама себе. Блюда, действительно, бесподобны, доктор Гаштольд прекрасно знает, что делает… Бокал вина был второй по счету, взгляд серо-голубых глаз рассеянно скользил по пространству, пока не зацепился за смутно знакомый образ, как из позабытого сна – каштановую макушку и щуплый, поджарый силуэт.
Вильгельмина моргнула, поднесла к носу бокал, но так и не сделала глоток. Сквозь столпотворение гостей в противоположной стороне гостиной доктора Гаштольда она видела агента Серрета – точнее, его затылок, спину в белой рубашке и подтяжках, узкую талию, упругую задницу в облегающих черных штанах. В руках юноши – поднос с бокалами, на физиономии – белозубая улыбка.
Вильгельмина снова моргнула.
Когда Серрет развернулся вокруг своей оси, позволяя проходящей мимо паре взять подаваемые напитки, мисс Густавссон уже сменила дислокацию, оставив недопитый напиток на столике с закусками, двигалась плавно вдоль стены с картинами в темных рамах, крыла фортепьяно, скрипачей, альтиста и виолончелиста, играющих струнный квартет Бетховена номер три.
Лица сменяли друг друга как в калейдоскопе, сквозь гомон голосов и музыку нельзя было различить ничего, если не приближаться вплотную. Участь официанта была незавидная – приходилось постоянно передвигаться по залам… Тонкопалая рука в сверкающих браслетах потянулась к подносу и забрала бокал, Аллекс на автоматизме кивнул и улыбнулся, его взгляд встретился с взглядом золотоволосой молодой женщины.
Улыбка агента Серрета стала шире, темные глаза распахнулись от удивления. Та самая артистка, пациентка доктора Гаштольда, тоже его узнала – и смотрела внимательно и прямо.
Аллексу почему-то стало волнительно, галстук-бабочка сдавила горло.
– Добрый вечер! – молвил он.
– Добрый вечер, – отозвалась мисс Густавссон и взмахнула длинными ресницами.
Волосы агента Серрета были аккуратно расчесаны, волнистые локоны чуть блестели от средства укладки, падали на высокий лоб, лицо с россыпью веснушек было гладко выбрито, на левой щеке ближе к уху алела едва заметная полоска от свежего пореза. Без бесформенной куртки и мешковатых джинсов он выглядел иначе, его выдавал лишь дерзкий взгляд и прежняя непоседливость.
– Я думал, с вашей профессией не остается свободного времени на подработки в кейтеринге, – сказала Вильгельмина.
Она все прекрасно поняла – агент Серрет здесь под прикрытием. Его бы вряд ли кто-то узнал в образе холеного официанта… На этот раз ботинки были другие, черные, сияющие от воска и щетки.
– Я умею совмещать, – улыбнулся юноша. – Но за сегодняшнюю смену мне не заплатят.
Мисс Густавссон сделала глоток, посторонилась, когда мимо проплыли гости, но и не думала уходить. Аллекс сканировал взглядом толпу, но потом возвращал взор на артистку, та лишь изредка поглядывала на него, стоя вполоборота.
Они оба были шпионами: Серрет под личиной обслуживающего персонала, а Вильгельмина в несвойственном ей любопытстве и желании это любопытство скрыть. Феб крайне ревностно относился к любому ее неформальному общению, даже к вечериночному обмену репликами, на людях оставался вежлив и учтив, но дома высказывал претензии.
Когда де Лавендер узнал, что в его отсутствие Вильгельмина беседовала с агентом ФБР, он буквально вышел из себя.
«В следующий раз сначала советуйся со мной, моя дорогая Вильгельмина, – осуждающе поджимал губы Феб. – Ты же знаешь, что каждое слово, сказанное твоим замечательным ртом, может быть использовано против тебя…»
Он имел в виду, «против нас». Феб всегда думал только о себе.
Как оставаться привлекательным атрибутом нарцисса, предметом роскоши, которым он хвастается перед всеми, и при этом не вызвать гнев и подозрение? Вильгельмина пользовалась отсутствием Феба во время командировок, на работе без надзора чувствовала себя комфортно и свободно, выучила все способы выполнить требуемые от нее обязательства, и при этом сохранить время на что-то личное.
Времени было не так много… Но оно было. Терапия, наконец, давала свои плоды – и Вильгельмина становилась все смелее и увереннее.
– Есть новости по делу страшного злодея?
Нет, она определенно не хочет уходить… Аллекс улыбнулся, на щеках появились ямочки, он кивнул очередному гостю, на подносе оставалось всего несколько бокалов.
– К сожалению, – покачал он головой с театральным вздохом, – этого я вам сказать не могу.
– Понимаю, – отозвалась мисс Густавссон.
– Но я могу сказать что-нибудь другое, – спохватился агент Серрет. – Например, – он снова растянул губы и тряхнул волосами, – о том, что у вас в бокале.
Вильгельмина знала, что у нее в бокале – она пила эльзасский рислинг, – но природная любознательность взяла свое. Она опустошила бокал на глазах у Серрета, покрутила им, держа за ножку, как дирижер палочкой.
– Да, расскажите.
Феба не было поблизости, пока можно продолжать… Вильгельмина взяла новый напиток, но не стала пить. Кажется, она чересчур много смотрит на собеседника, чересчур открыто, не может не замечать четкие линии скул, рисунок ушной раковины, мягкие каштановые локоны, упругими полукольцами изгибающиеся у шеи.
– Это рислинг из Эльзаса, немецкий стиль с французского виноградника класса Гран Крю, – говорил Аллекс, а мисс Густавссон смотрела на него внимательно поверх поднесенного к носу бокала, даже серо-голубые глаза не мигали – как у инопланетной кошки. – Забавно, что производитель не признает классификацию виноградников и даже не помещает этот почетный факт на этикетку…
Вильгельмина ощущала не ароматику вина, а парфюмерную композицию дешевого геля для душа, которым пользовался агент Серрет. Дезодорант был без отдушки, как и в прошлый раз их встречи, а то, что она сперва приняла за средство для укладки, оказалось просто водой, которой тот смочил волосы, заставив пряди сложиться волнами.
– Знания о винах тоже обязательны для агента?
Мисс Густавссон чуть прищурилась, лукаво улыбнулась. Аллекс пожал плечом, поднос накренился, он тут же спохватился и ловко выровнял его, очаровательно изобразил изумление и испуг.
– Нет, не обязательны. Я просто работал барменом, пока учился в Академии, мне пришлось знать.
Так вот почему дезодорант без отдушки – привычка! В барах и ресторанах официантам и остальному персоналу нельзя пользоваться ни духами, ни другими сильно ароматизированными средствами.
Вильгельмина кивнула. Агент Серрет вовсе не так прост! Пока она выдумывала, что бы еще такое спросить, чтобы заполнить повисшую паузу, на горизонте мелькнул силуэт де Лавендера.
– Не буду вас больше отвлекать, агент Серрет, – промолвила мисс Густавссон, отступая, огибая юношу по периферии. – Была рада поговорить с вами. До свидания.
– Я тоже, – ответил Аллекс, – был рад, до свидания, мисс Густавссон.
Золотоволосая артистка, как загадочная сирена, вскоре затерялась в толпе, агент Серрет выдохнул, сдувая волосы со лба, на пару секунд замерев в раздумьях.
Когда он отправился на кухню за новой партией бокалов, он увидел мисс Густавссон в компании с золотоволосым мужчиной, очень похожим на нее внешне, но только с более правильными чертами лица. Гордая осанка, взгляд сверху вниз, ироничная, но холодная усмешка на губах…
Рука мужчины скользнула по лопаткам мисс Густавссон неуловимым движением – в глубоком вырезе платья на спине, – и если бы Аллекс в тот момент на них пристально не таращился, даже он бы не заметил, что означало это прикосновение. Мисс Густавссон поднимает на него глаза, хлопает ресницами, робко улыбается…
Аллекс почему-то считал, что Феб де Лавендер, ее отчим, намного старше – этому франту было от силы тридцать пять.
Или он ей не отчим, а опекун, покровитель… Кто их разберет, этих чудаков высшего общества, и что у них на уме? Выходит, ее беседа с Аллексом была лишь развлечением, от скуки, пресытившись пустым трепом с гостями, она решила поболтать с переодетым в официанта агентом ФБР.
А чего он хотел? Все смотрят сквозь него, он всего лишь кукла в белой рубашке с черной бабочкой, в тесных штанах. В костюме, который накануне ему принес Уилл, было невероятно душно и непривычно, он ощущал себя мальчишкой из бойз-бенда.
Идея отправить Серрета на прием к доктору Гаштольду принадлежала Говарду… Клоуну – маскарады, Аллекс не возражал. Он был готов поспорить, доктор Гаштольд тоже был в курсе происходящего, Гатти консультировался с ним по поводу деталей расследования, и всего раз агент Серрет общался с ним лично.
Впечатление сложилось неоднозначное, от Лукаса Гаштольда у него был мороз по коже, и если бы он был животным, у него бы шерсть вставала дыбом. Психиатр был умен, тактичен, остроумен – в своих странных шутках, которые были смешны ему одному, – но как будто бы пустым внутри.
Аллексу были слишком знакомы эти ассоциации, слишком неприятны… Но он не стал ничего говорить ни Уиллу Гатти, ни кому-либо еще. Его отношения с отцом – его лично дело, приводить их как аргумент в своих подозрениях о неискренности доктора Гаштольда было бы абсурдным.
Доктор Гаштольд, к примеру, с теплотой глядел на Гатти – это несвойственно нарциссам. Уилл, как всегда, закрывшись от любых внешних стимулов, будто не замечал взгляда темных глаз, вкрадчивого мягкого тембра, чуть склоненной головы, настроенного только на него одного приемника… Доктор Гаштольд не нарцисс и не психопат, не серийный убийца – он просто сам себе на уме, как и все одаренные и талантливые люди… Это просто Аллексу везде начинают мерещиться монстры и демоны, жрущие представителей рода человеческого, он просто устал.
Может ли быть Сердцеедом, допустим, де Лавендер? А мисс Густавссон – может быть потенциальной жертвой?
Де Лавендер слишком субтильный на вид, он не подходил под портрет атлетичного убийцы… А мисс Густавссон, пусть и светская дива, но выделяется из всей публики званого ужина. Она слишком… живая для этих ходячих мертвецов в шелковых костюмах, масках социального грима на лицах, бриллиантах и пафосных речах.
Или Аллексу кажется… Что мисс Густавссон тут тогда делает, если она не такая, как они?
Нет, ему определенно следует отдохнуть – но, скорее всего, это удастся сделать не скоро.
5. Накормить друга
