Алексей Игоревич Жеребцов "Недетская игра в прятки"

– Только не этот. От его взгляда мне становится холодно, стынет кровь, мне кажется, что он из тех людей, которые приносят боль и несчастье. Когда я его увидела, почувствовала, что мне необходимо уйти, и чтобы объяснить свой внезапный уход пришлось сказать, что беспокоюсь о Грише. Это нехорошо, но другого объяснения не нашлось.

– Ничего страшного, ты мать и твое беспокойство о сыне – это нормально. Ты посмотри на него. Видишь? С ним все хорошо. Мы позанимались, поиграли.

Гриша подошел к Анне, прижался, потом показал бумажный кораблик:

– Баба Настя учила меня делать кораблики.

Анна погладила его по головке:

– Какой красивый кораблик. У тебя получается. Ты сам его сделал?

– Получается, только когда Баба Настя помогает.

Анастасия Георгиевна улыбнулась:

– Честный мальчик, не может солгать даже в такой мелочи. А пойдемте-ка мы пить чай.

Анна взяла Гришу за руку:

– Пойдем, попьем чаю, а потом спать и я тебе почитаю.

После чая Анна уложила Гришу и прочитала его любимую «Сказку о попе и о работнике его Балде» он уже давно знал эту сказку наизусть, но с удовольствием слушал. Потом Анна улеглась сама, но долго не спала, ее не покидали мысли о случившемся сегодня в театре, она помнила пристальный взгляд Соколова, чувствовала и опасалась, что от него может исходить угроза и для нее и для тех, кто рядом.

Утром, к одиннадцати часам Анна пришла в театр, она ожидала увидеть радостные лица актеров, обсуждающих вчерашнюю премьеру, но в фойе и коридорах не было оживления, несколько актеров с озабоченными лицами разговаривали и курили у открытого окна рядом с комнатой администратора. Анна подошла, поздоровалась и поинтересовалась:

– Как премьера? Я ожидала, что будет успех, мне пришлось уйти после первого акта, и я слышала аплодисменты. Почему такая тишина в театре? Что-то случилось?

Актер Коржиков, которому Анна в недавнем прошлом помогала восстанавливать тексты ролей, соскочил с подоконника и спрятал за спиной папиросу:

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, премьера удалась, но вот сегодня… Иван Николаевич, он пока не появился – Коржиков пожал плечами, – пришла его жена, прошла к директору, уже пятнадцать минут там. Ждем.

Анна нахмурила брови:

– Понятно. Продолжайте ждать. Пойду, узнаю.

Она повернулась и быстрым шагом отправилась в приемную директора.

Светлана что-то печатала на машинке, когда вошла Анна, отвлеклась от работы и пригласила Анну присесть напротив:

– Ужас, что творится. Екатерина Андреевна – жена Рокотова здесь, пришла, вся в слезах.

Анна ее оборвала:

– Света, не томи. Скажи, что случилось?

– Они заперлись, говорят тихо, ничего не слышно, но когда я принесла им чай, удалось понять, что сегодня утром к их дому подъехала машина, какие-то люди постучали в дверь и попросили Ивана Николаевича проехать с ними.

Анна прикрыла глаза и тихо произнесла:

– Оперативно.

Светлана не расслышала:

– Не поняла. Что ты сказала?

– Нет-нет, это я так, о своем. Я дождусь Екатерину Андреевну. Ты не против?

Светлана улыбнулась:

– Нет, конечно. Можем поболтать, теперь так редко общаемся, расскажи, как твой Гриша?

Анна отрицательно покачала головой:

– Нет, Света, не сейчас. Я тихо посижу, а ты продолжай работать. Потом, когда все прояснится, тогда и поговорим.

Светлана кивнула и продолжила печатать.

Анна отвернулась к окну, пытаясь успокоиться. Стала прислушиваться к шелесту листвы на ветвях деревьев, неравномерно раскачивающихся под легкими порывами свежего ветерка. Густая зелень за окном создавала тень и прохладу. Сквозило. Не хватало теплого пледа или горячего чая, но Анна не стала отвлекать своими капризами Светлану от работы. Так она сидела в задумчивости, как вдруг возник сильный порыв ветра и сквозь густую зелень листвы пробился яркий теплый луч солнца. Он осветил окно, за которым находилась Анна, на несколько мгновений этот луч подарил тепло, показалось он обязательно победит сырость и темноту, но так же, как неожиданно появился, этот луч очень быстро исчез. Его свет скрыла густая листва. Анна подумала, что так же и в ее жизни, после беспросветной тьмы, в которую в недавнем прошлом она была погружена стараниями следователей ОГПУ, вдруг появился свет – Гриша, Анастасия Георгиевна, а затем и театр. Они поселили в ее душе надежду, ей стало казаться, что самое страшное, что могло с ней случиться уже позади, но ОГПУ переименовали в НКВД, и совсем было ушедший ужас, стал возвращаться в ином обличье. Все так знакомо: раннее утро, машина, люди в форме и предложение проехать с ними. Все это она помнила из своих последних мгновений на свободе в Москве. Вчера следователь Соколов увидел ее в ложе театра. Рядом находился Иван Николаевич. Неужели ее тень коснулась Ивана Николаевича, и теперь он поражен тем же недугом, что и она, рождающим недоверие и подозрительность карающих органов Советской власти, как бы они не назывались?

Размышления Анны были прерваны появлением Екатерины Андреевны и Директора, который попросил Светлану проводить супругу режиссера домой. Заметив Анну, директор спросил:

– Анна Леонидовна, у вас что-то срочное?

Анна коротко ответила:

– Можно зайти к вам? Всего на пару слов.

Директор придержал дверь, пропуская ее в кабинет, поделился своими утренними ощущениями:

– Неожиданно начался сегодняшний день, но, кажется, гроза прошла мимо и, слава богу.

Анна с надеждой посмотрела на директора:

– Скажите, что происходит? Актеры, персонал все взволнованы, обеспокоены отсутствием Ивана Николаевича, но если гроза прошла мимо, надо всех успокоить.

– Да-да, конечно. Сейчас, расскажу все по порядку. Сегодня утром все собрались и были в хорошем настроении, но вдруг пришла вся в слезах Екатерина Андреевна – супруга Рокотова, сказала, что ранним утром к ним в дверь постучали люди, представились сотрудниками НКВД и забрали Ивана Николаевича, без вопросов и обвинений, просто предложили «проехать». Она не знала, что ей делать, что подумать? Пришла ко мне. Единственное, что смогла сказать, что их было три человека, и они увезли Ивана Николаевича на черной машине. Я позвонил в Горсовет, в отдел по культуре, там ничего не смогли мне объяснить и предложили перезвонить в Горотдел НКВД, скажу честно, очень не хотелось туда звонить, но пришлось, рядом была Екатерина Андреевна. Вежливый человек пообещал выяснить и перезвонить. Минут через десять раздался звонок, я давно так не волновался, когда брал трубку, но, как будто все обошлось, мне сказали, что Иван Николаевич отпущен.

Анна продолжала озабоченно смотреть на директора:

– Предложили проехать, а почему и зачем не сказали?

Директор пожал плечами:

– Не сказали, да я и не спросил. Отпустили и, слава богу.

Анна задумчиво произнесла:

– А могли и не отпустить.

– Что вы, Анна Леонидовна. Иван Николаевич честнейший человек, преданный искусству, добропорядочный гражданин своего отечества, невозможно найти причины, чтобы его задерживать и в чем-то обвинять.

Анна, склонив голову, подумала иначе, но с директором согласилась:

– Да-да, конечно, вы абсолютно правы.

Через короткую паузу она подняла глаза, посмотрев на директора:

– Так я пойду, что сказать актерам? Они собрались на репетицию.

– Скажите, что до обеда все свободны, а там посмотрим.

Через час режиссер появился в театре, он шел, низко опустив голову, Анна встретила его в фойе:

– Иван Николаевич, здравствуйте! Очень рада вас видеть. Помните? Вчера я просила, чтобы вы рассказали, как прошла премьера, как приняли зрители спектакль? Что говорили вам москвичи?

Иван Николаевич смотрел на Анну, грустно улыбаясь:

– Здравствуйте, Аннушка, я обязательно вам все расскажу о премьере, но сейчас мне нужно повидать директора. Может, пройдем к нему вместе, я расскажу, что со мной произошло сегодня утром.

В кабинете директора Иван Николаевич повторил все, что уже было известно от его супруги, и замолчал, тогда директор осторожно спросил:

– Да-да, Екатерина Андреевна нам рассказала, что за вами приехали люди на черной машине, но в чем причина такого внимания к вам? Что они от вас хотели?

Иван Николаевич, вздохнув, продолжил:

– Те, кто за мной приехал, не намерены были разговаривать, отвезли в свое Управление и проводили к своему начальнику. Он представился следователем Соколовым.

Анна, ожидала услышать эту фамилию, но все равно побледнела, а Иван Николаевич продолжал говорить:

– Он мне сказал, что был на премьере. Ему понравилась постановка, но в разговоре с городским начальством, он почувствовал, что им хотелось бы видеть на сцене нашего городского театра, не устаревшие спектакли, рассказывающие о переживаниях и душевных порывах экзальтированный барышень, скучающих от безделья в своих поместьях. Они ждут от нашего театра новые постановки, в которых прославляется героизм нашего народа, свершившего Великую Революцию и победившего сильного и коварного врага во время Гражданской войны. И теперь, они хотели бы увидеть, что преодолев неимоверные трудности, наш народ с энтузиазмом занят строительством нового свободного и справедливого общества.

Директор покачал головой:

– Ну, что ж. Этого следовало ожидать. Нам и в самом деле стоит больше внимания уделять современной советской драматургии. У нас слишком много Чехова и Островского, но об этом можно было поговорить и здесь в театре или в Горсовете. Зачем надо было посылать за вами сотрудников НКВД?

Иван Николаевич пожал плечами и заговорил снова:

– Это было только начало разговора. Дальше следователь поведал, что мы с вами не только смущаем советских граждан старорежимными постановками, но и, в то время как город испытывает недостаток продуктов питания, наши артисты прямо на улицах устраивают шумные вечеринки, завлекая и угощая вином запоздалых прохожих. Он сказал, что прошлой ночью поступило немало жалоб от оскорбленных горожан, требующих призвать к порядку разгулявшихся актеров театра.

Директор удивленно слушал и смотрел на Ивана Николаевича:

– Мне кажется, в тех словах, что я сейчас услышал есть серьезное преувеличение.

Иван Николаевич согласно склонил голову:

– Я примерно в также все объяснил следователю. Правда лишь в том, что вечеринка, в самом деле, была, и в ней участвовали наши и московские актеры. Нас поздравили с удачной постановкой, отметили успех и разошлись. Немного пошумели на радостях, когда выходили из театра. Ничего необычного.

– И, что же следователь?

Иван Николаевич грустно смотрел перед собой:

– Следователь лично мне вынес строгое предупреждение. Сказал, что я, как один из руководителей театра, несу персональную ответственность за поведение, образ мыслей и образ жизни наших актеров, и в конце заявил, что я обязан фиксировать и сообщать ему лично обо всем, что происходит в театре. Тогда он не станет отражать произошедшее минувшей ночью в протоколе и это не ляжет пятном на моей чистой, незапятнанной до сегодняшнего дня, биографии.

После этих слов Ивана Николаевича директор откинулся на спинку своего кресла и с серьезным лицом стал смотреть в потолок:

– Добрались и до нас.

Анна напротив подалась вперед и взволнованно произнесла:

– Иван Николаевич, не принимайте происшедшее близко к сердцу. Следователю вам нечего предъявить. Он понимает, что вы неопытный в юридических вопросах человек и пытается взять вас на испуг. Ведь к тому незначительному ночному инциденту, на который он ссылается, вы не имеете никакого отношения, но используя эту нелепицу, он собирается сделать из вас своего послушного подчиненного. Он надеется, что вы станете следить за своими коллегами и наушничать.

Директор вернулся к разговору:

– Все, что сказала Анна Леонидовна правильно, но, вы-то что ему ответили?

Иван Николаевич растерянно смотрел на директора:

– Я не помню. Его слова меня сильно расстроили. Стыдно признаться, но я и вправду был как-то не очень собран. Я растерялся.

Анна сочувственно смотрела на него:

– Скажите, он что-нибудь просил вас подписать?

– Нет, кажется, нет.

Анна облегченно вздохнула:

– Ну и, слава богу. Тогда вы ему ничем не обязаны и можете забыть о его предложении.

Директор посмотрел на Анну и подумал, что эта женщина совсем не проста и неплохо ориентируется в том, как следует вести себя во взаимоотношениях с органами, видимо она получила хороший опыт, когда велось расследование пожара, в котором пострадала ее семья. Он обратился к Анне:

– Думаю, нам стоит провести собрание коллектива. Ивана Николаевича мы пощадим, ему не стоит еще раз вспоминать о произошедшем с ним сегодня утром. Я хочу попросить вас, Анна Леонидовна, поговорить с коллективом и предупредить наших актеров о необходимости вести себя скромно и корректно в общественных местах нашего города.

Анну удивило такое предложение, но, посмотрев на Ивана Николаевича, она согласилась:

– Хорошо, если вы считаете, что будет удобно, чтобы я это сделала? То я попробую.

Директор, улыбнувшись, закончил этот разговор:

– Уверен, вы справитесь. Я попрошу Светлану собрать всех в зале сразу после обеда, а вы, Иван Николаевич, отправляйтесь домой. Вам и самому нужно отдохнуть и супругу успокоить. Репетицию отложим на завтра, а за вечерним спектаклем я прослежу. Не беспокойтесь.

После обеда все собрались в зрительном зале, и Анна провела собрание. Она тщательно подбирала слова, говоря о том, как важно привлечь зрителя в театр и что это необходимо сделать, единственно заслужив уважение и доверие горожан. Это возможно сделать не только своей талантливой игрой на сцене, но и проявляя скромность в повседневной жизни вне театра. Они – горожане, должны видеть, что актеры театра, такие же простые люди, они также преодолевают временные трудности повседневной жизни и также прилагают все силы к тому, чтобы все мы увереннее двигались в будущее по пути строительства справедливого и благополучного общества.

Анна закончила свое выступление так, чтобы у актеров не возникло желания поинтересоваться об утреннем происшествии с Иваном Николаевичем:

– Вижу, что все сказанное мной понятно, не вызывает вопросов и не требует обсуждений, до вечернего спектакля осталось не так много времени, поэтому всем занятым в нем актерам предлагаю сосредоточиться на своих ролях и образах и готовиться к выходу на сцену, со всеми остальными прощаемся до завтра. Завтра утром, как обычно, Иван Николаевич проведет репетицию.

Она была уверена, что уже вечером все сказанное на собрании будет сообщено следователю Соколову, поэтому постаралась избежать вопросов и обсуждений причин проведения этого собрания.