Сергей Ермолаев "Мой друг художник и поэт"

Мой друг художник и поэт
Сергей Ермолаев

Арсений – художник, который никогда звёзд с неба не хватал, просто хотел хорошо жить и всегда заниматься любимым делом. Но жизнь часто преподносила ему испытания и невзгоды. Из очередного тяжёлого периода ему помогла выбраться дружба с девушкой Алей, тоже успевшей натерпеться всякого…

Сергей Ермолаев

Мой друг художник и поэт

Глава 1. Лето на Большой Заречной

Май 2020 года был тёплый. Очень тёплый. Тогда казалось, что лето уже наступило. Но с началом июня погода прекратила баловать. Когда летом ожидаешь постоянное солнце и тепло, а получаешь не пойми что, нет никакого настроения работать. Вообще ни на что нет настроения. Говорят, творческие личности зависимы от смены времён года, перемен погоды, их легко вывести из равновесия любой мелочью. Может быть, это действительно так. Однако на Арсения в последнее время свалилось слишком много бед, чтобы за отсутствие вдохновения винить одни лишь погодные условия. Не такими плохими они были, если подумать. Просто немного ветрено. И прохладнее, чем хотелось бы. Мужчина опустил кисть в баночку с водой и поднялся с табурета. Просидев четверть часа перед холстом с начатой и ещё далёкой от завершения работой, он так и не притронулся к нему.

Арсений пытался написать портрет незнакомки, как-то возникшей у него в голове и засевшей там. Кто же такая она была, эта молодая улыбчивая женщина? Быть может, они с Арсением когда-то давно знали друг друга? Возможно, он видел эту особу где-то, и её образ отложился в памяти, а по прошествии времени вдруг зачем-то дал о себе знать? Ему очень хотелось вспомнить, а если не вспомнить, то узнать, что это была за девушка, связывало ли их что-то раньше. Образ никак не шёл из головы. И когда Арсений концентрировался на нём, ему становилось немного грустно… или, скорее, одиноко. Странные ощущения, учитывая то, что он так и не мог разобраться, что же это – воспоминание или попросту игра воображения? Решив перенести свою незнакомку из мира мыслей на чистый холст, Арсений надеялся таким способом прояснить для себя то, что не давало ему покоя. Закрывая глаза, он очень чётко представлял образ девушки. Но как только принимался рисовать, образ терялся, рука едва могла сделать на бумаге штрих-другой. Незнакомка словно боялась того, что вознамерился совершить художник, и противилась ему. Что ж, пусть. Вероятно, оно и к лучшему. Возможно, ей лучше не появляться в этом мире, дабы не видеть то, как всё обернулось для Арсения, как круто свернула его жизнь с благополучного пути куда-то не туда.

Осторожно выпрямив затёкшую, уставшую от длительного неподвижного сидения спину, Арсений шагнул к ближайшему окну и посмотрел сквозь запылившееся стекло. По улице проезжал автобус. Стёкла в старых трухлявых рамах чуть вздрогнули от вибраций. Всего в девяноста метрах от дома находилась конечная остановка 49-го маршрута. Да и в целом проезжая часть здесь была оживлённая. Не настолько, как на улице Щербакова, делившей Старую Зареку на две почти равные доли и уходившей далеко на северо-восток, но транспорта здесь хватало. Тем более, что под боком располагался офис небольшой мебельной фабрики, работала сама фабрика. Шум от производственных цехов почти никогда не смолкал, продолжался целыми днями и часто даже ночью. Арсений привык не обращать на него внимания ещё в те дни, когда проживал в самом начале улицы, а сюда приходил заниматься творчеством. Проезжавшие всего в трёх-четырёх метрах от дома автобусы раздражали его куда больше, чем шум фабрики или что-то ещё. Особенно сейчас.

Художник отвернулся от окна и вновь уставился на незаконченный портрет. Нет! Никакого желания продолжать корпеть над ним не было. Он попросту не понимал, как ему продолжать, что показать на холсте? Образ, долгое время донимавший его, вдруг выветрился из головы – так же незаметно, как появился. Вместо него внутри оказалась пустота. Может, попытаться закончить незнакомку позже? А вдруг получится? Подумав так, мужчина взялся за холст, снял его с мольберта и отложил в сторону, к другим незавершённым работам.

Небольшой холодильничек, стоявший на полу возле входной двери, оказался пуст. Арсений забыл, что ещё вчера надо было сходить в магазин. На верхней полке стояла одна единственная банка пива. Он взял её и, захлопнув холодильник, вскрыл. Пиво было не из его любимых, но хотя бы холодное и свежее. Всяко лучше, чем ничего. Арсений отхлебнул. И тут замер, уловив в глубине дома чьи-то шаги. Сейчас помимо него в доме постоянно проживал только один человек. Семья снизу с двумя парнишками старшего школьного возраста переезжала в новую квартиру и уже почти не появлялась здесь. Оставался одинокий работяга-вахтовик, с которым художник делил второй этаж. До последнего времени Арсений не обращал на него никакого внимания. И оно понятно, ведь ему не приходилось раньше находиться в этом доме постоянно. Теперь же он частенько испытывал дискомфорт от соседства с этим человеком, оказавшимся весьма беспокойной личностью: любителем выпивать в шумной компании, громко материться и дерзить окружающим, везде и всюду устанавливая свои порядки. Арсений хорошо знал шаги соседа – шумные, тяжёлые, неторопливые. Часто сосед шоркал ботинками по полу или спотыкался, поскольку левая нога у него когда-то была сильно травмирована и с той поры плохо действовала. Однако в этот раз шаги за дверью совершенно отличались от того, что художник привык слышать. Они были короткие, частые и… лёгкие, что ли. Явно шаги не грузного пьяницы, а кого-то другого, более юркого, с небольшим весом. Кто-то совершенно незнакомый, ранее не появлявшийся на этаже, быстро поднялся по лестнице и прошёл в соседскую квартиру. Кто же это мог быть? Не спеша отпив из банки, Арсений продолжал какое-то время прислушиваться, стоя возле двери, но больше ничего не услышал.

Всё-таки нужно сходить в магазин. Как бы ни было грустно, как бы ни давили проблемы, а голод всё же давал о себе знать. Арсений понял, что очень хочет есть. Выпитая банка пива только усугубила положение. Когда художник двинулся за съестным, время перевалило за полдень. Покидая свою комнату-мастерскую, он постарался двигаться очень тихо, не издавая никаких звуков. Особенно осторожно он шёл мимо соседской двери, буквально на цыпочках. В то же время Арсений таил надежду услышать что-нибудь ещё, уловить хоть какой-то звук в недрах квартиры вахтовика. Уж очень любопытно стало, кто мог там у него появиться? Неужто сожителя себе завёл? Или кто-то из родственников приехал навестить? Шаги, что услышал Арсений, не могли принадлежать ни одному из забулдыжных дружков соседа, что, бывало, являлись к нему и днём, и ночью. Скорее, они были похожи на шаги… молодой женщины!

Вдруг Арсений поймал себя на том, что самым наглым образом вслушивается в тишину соседской квартиры, остановившись у её порога. Что на него нашло? Зачем ему это? Ну, пришёл туда кто-то и ладно. Может, работяга завёл себе любовницу? Стряхнув с себя кратковременное оцепенение, художник, пытаясь вернуться к своим привычным мыслям, продолжил путь к лестнице, а затем по лестнице вниз, на выход.

Дом, в котором находилась мастерская Арсения, являлся бывшим мещанским особняком, сложенным из крупных брёвен около 1910 года. Первое время художник очень гордился тем, что может находиться здесь, в одной из старейших построек Старой Зареки, сохранившихся до настоящего времени. Мало того, что особняк был довольно старым, он ещё был самым большим среди домов подобного рода в этой части города. На нижний этаж Арсений никогда не заходил. Ему незачем было туда соваться. А вот верхний он знал отлично. Дом, имевший площадь в 300 квадратных метров, стоял на изгибе улицы и был обращён к ней торцевой стороной. Прямоугольник дома располагался практически ровно по сторонам света: тянулся с запада на восток и уходил в глубь своей небольшой дворовой территории, тесно граничившей с территорией мебельной фабрики. Двор у дома был только с двух сторон: с востока, где в зарослях крапивы и прочих сорняков просматривались руины давно заброшенного сарая и стояла покосившаяся будка туалета, и с юга. Здесь, с южной стороны бывшего особняка, было крыльцо: две массивные двери украшала замысловатая резьба. Та, что слева, вела в квартиры первого этажа, а правая дверь открывала проход к лестнице на второй. Эта лестница насчитывала сначала пять ступеней, затем прерывалась площадкой, поворачивала влево и поднималась уже вдоль дома ещё на пятнадцать ступеней. На втором этаже, как и внизу, было две квартиры. Они располагались слева и справа от прямоугольной площадки, на которую выводила лестница. В первой, где творил Арсений, никто не жил. Да и она давно перестала быть полноценной квартирой. Жильцы съехали оттуда ещё несколько лет назад. Большую комнату они использовали как склад неизвестно для чего, а ту, что немного меньше, отделили, заложив межкомнатный проход, и сдавали Арсению. Планировка соседней квартиры была схожей. Она отличалась лишь тем, что состояла из трёх комнат примерно одинакового размера. К соседу по этажу художник тоже никогда не заходил, но как-то раз, благодаря широко распахнутой входной двери, ему довелось заглянуть в его квартиру. Этого хватило, чтобы понять, как там всё устроено.

На улице было относительно спокойно. Автобусов пока больше не было, а рядом, возле здания администрации фабрики, стояло лишь три машины. Отсюда Большая Заречная тянулась на пятьсот метров вправо, до самого вала в верховьях Старой Зареки, и на два с половиной километра влево, пару раз прерываясь и окончательно теряясь где-то возле безымянного заболоченного пруда, расположенного вдоль Мысовского переулка. Одна из самых протяжённых улиц Заречья! Большей длиной обладала только Береговая. Других улиц схожей длины Старая Зарека не имела. Более оживлённые – да, но не столь длинные. Арсений хорошо знал свою улицу, ведь он прожил здесь всю свою сознательную жизнь. Она была знаковой для своего района. На ней стояло много очень старых домов – и деревянных, и каменных. А её история, как и история всего района, была неразрывно связана с самым ранним освоением Тюменской земли. Сначала возникла улица вдоль левого берега Туры, вскоре названная Береговой. Следующими чётко организованными улицами стали Мостовая, переименованная в советское время в Щербакова, и, собственно, Большая Заречная, которая сохранила своё первоначальное название. Вдохнув свежий июньский воздух, Арсений прикрыл за собой калитку железного решётчатого забора, отделявшего двор от уличного пространства, и двинулся вдоль проезжей части в сторону ближайшего магазина. Идти было всего ничего. Магазин располагался в том же здании, что и офисы мебельной фабрики.

Скорее, даже не магазин, а так… забегаловка размером «шаг на шаг», всего с несколькими витринами и полками, где была навалена уйма разнообразного товара. Арсения мало что интересовало из представленного там изобилия мелочёвки в блестящих упаковках. Ему хотелось купить чего-нибудь из нормальной еды. А выбор этого самого «нормального» оказывался не слишком богат. Можно было потратить несколько минут и дойти до улицы Щербакова, где располагался более-менее сносный супермаркет. Но сейчас идти туда не хотелось. Да и здесь Арсений был «своим»: он всех знал, его все знали. Он даже мог иногда брать что-нибудь в долг под расписку, когда на смену выходила его старая знакомая продавщица. Кстати, сегодня как раз был её день.

– И тебе того же! – отозвалась женщина из-за прилавка с кассовым аппаратом, когда художник оказался внутри помещения и выдавил из себя дежурное приветствие. – У-у-у-у, что-то на тебе совсем лица нет! Заболел, поди?

Арсений никогда не рассказывал ей всего, что происходило в его жизни. А зачем? Ведь от этих рассказов ничего не изменится. А она ему хоть и хорошая знакомая, но всё же не жена и не сестра. Незачем вываливать свои трудности на других людей. Даже на тех, кто готов выслушать.

– Заболел, – кивнул в ответ Арсений, подойдя к кассе.

Он окинул взглядом ближайшую витрину, затем полки позади продавщицы.

– Дай мне хлеба, вон ту колбасу и… какой-нибудь паштет.

– Какой-нибудь паштет! – многозначительно повторила женщина с чуть заметной улыбкой. – Не знала, что ты любитель сюрпризов! Скажи хоть, какой выбирать: подороже иль подешевле?

Разумеется, он выбрал вариант «подешевле». Денег было не так много, чтобы даже такие простые вещи покупать, не глядя на ценник. Арендная плата за комнату-мастерскую на прошлой неделе отняла у него немалую часть его месячного бюджета, который «проседал» уж который месяц подряд. Теперь приходилось экономить на всём. Если так пойдёт дальше, придётся либо идти жить на улицу, либо уже по-настоящему голодать. Если б только можно было совсем не питаться! Но нет, человек должен каждый день хоть что-то есть. Подумав секунду, Арсений всё же решил взять ещё и пива. А, чёрт с ним!

Выйдя на улицу, Арсений заметил очередной автобус, который прошёл мимо. Зелёный такой, не слишком длинный. Нечто среднее между маршруткой и полноценным автобусом. Когда звук его движка пошёл на убыль, мужчина уловил детские голоса. Возле двухэтажной «деревяшки» на той стороне улицы играла местная ребятня. Дом, располагавшийся ровно против того, в котором обитал художник, расселили минувшей осенью, почти под зиму. С той поры он становился то пристанищем для бомжей, то форпостом для игр детишек с округи. Что ж, пусть резвятся. Мелкие сорванцы любят лазать везде, где только возможно, в том числе и по всяческим заброшкам. Ведь очень хорошо, что по-прежнему остаются дети, не зомбированные телевизором и гаджетами, а способные гулять и общаться на улице, даже придумывать себе какие-то забавы и приключения!

Неторопливо возвращаясь к себе, Арсений задержался возле стальной калитки. Его взгляд зацепился за один из башенных кранов, что высились в стороне отсюда, между Щербакова и Красноармейской. Там уже не первый месяц активно шло строительство жилого комплекса, пришедшего на смену целому старинному кварталу. Хорошо хотя бы то, что эти новостройки не будут столь высокими, как те, что недавно выросли рядом с Профсоюзным мостом. Да, хорошо. Но не слишком. Любая подобная стройка – это изменение всего уклада района, его эстетики, самобытности, складывавшихся на протяжении столетий. Бетон, стекло, гранитная плитка и почти никакой растительности – вот он, дивный новый мир, поднимавшийся к небу прямо в сердце Старой Зареки, обретавшей бессмертие в те грустные для неё дни, когда её уникальную старину навсегда сметали с лица земли.

Глава 2. На рыбалку!

Арсений не заметил, как заснул. Видимо, пиво, выпитое на голодный желудок, так подействовало. Но то было кстати, поскольку день всё равно казался пропащим. Следовало бы начать поиски нормальной работы, но мужчина не спешил с этим. Всё надеялся благополучно протянуть, подрабатывая «дворником по звонку», да ещё занимаясь репетиторством по рисованию и истории искусства. Учеников было мало, а в последнее время их число и вовсе сократилось до одного. Однако последний приходил регулярно вот уже на протяжении многих месяцев. И, кажется, не собирался прекращать. Арсений очень на это надеялся. Ему даже приснилось, как он ведёт очередное занятие со своим подопечным. Они сидели возле окна перед мольбертом и оживлённо беседовали, держа в руках кисти. Затем вдруг что-то помешало, нарушило целостность сна. Образы смешались, будто взболтали бутыль с водой. Затем Арсений проснулся в кресле, стоящем почти у самого выхода.

Сквозь ещё не до конца ушедший сон художник понял, что слышит голоса в глубине дома. Возбуждённый и расстроенный женский голосок с надрывом объяснял что-то. Его резко перебил уже хорошо знакомый Арсению рык соседа. Смахнув остатки внезапного дневного сна, мужчина окончательно удостоверился в том, что его зловредный сосед перебранивается с какой-то женщиной или девушкой: слишком уж нежным и высоким был второй голос. Звуки ссоры заинтересовали Арсения настолько, что он поднялся с кресла и прильнул к двери, пытаясь разобрать слова.

– Что же мне теперь делать? Как жить дальше? – донеслось до художника.

Женщина или девушка, вероятно, плакала, а голос её дрожал.

– Будешь делать, что я скажу! – орал за стенами работяга-сосед. – Не устраивает – вали к чёрту, живи на улице!

В следующие секунды раздался звук распахнувшейся двери соседской квартиры. Затем лёгкие шаги. Звук захлопнувшейся двери, причем такой, словно её отправили в исходное положение рывком и с силой, что кратно добавило грохоту. Плач и шаги, поспешившие вниз по лестнице. Спустя несколько секунд всё стихло. Арсений встрепенулся и рванул к окнам, что смотрели во двор, но тут же упёрся в столы с наваленным на них всяческим нужным и не очень барахлом. Они стояли ровным строем вдоль стены так, что к окнам не приблизиться, никак не выглянуть наружу. Вот чёрт! Мужчина подумал секунду, потом метнулся к одному из окон, выходивших на улицу, раскрыл створки и высунулся чуть ли не по пояс. Внизу никого не было. Лишь мимо проплыл очередной автобус, ненадолго нарушив вечернюю тишину. Кстати, время действительно уже стояло вечернее. В небе разгорался яркий закат. Подул прохладный ветер, обещая не по-летнему холодную ночь. Арсений устало вздохнул и втянулся внутрь, закрывая за собой окно. Жаль, что ему не удалось увидеть, кто это был. Но, быть может, увидит позже!

Несмотря на то, что он проспал порядка трёх или четырёх часов, вечер принёс новую усталость, Арсения стало клонить в сон. Однако голод взял верх. Прежде, чем расстелить посреди комнаты постель и завалиться спать до утра, он решил взяться за свои скромные продукты и сделал два бутерброда с колбасой и паштетом. Запил остатками воды из пятилитровой пластиковой бутыли, в которой когда-то давно купил очищенную воду, да так и оставил её у себя. Теперь в этом сосуде появлялась обычная вода с ближайшей водопроводной колонки. Остатки воды показались застоявшимися и даже чуть мутными, но идти сейчас за свежей водой совершенно не хотелось. Мужчина выпил то, что было, и вскоре лёг.

Ночами в любой местности, как правило, тише обычного, и редкие отдалённые звуки – голоса людей и животных, скрип дверей или шаги – слышны, будто они совсем рядом. Но после полуночи большинство звуков всё же исчезает, и мир погружается в сон. Ночь накрыла Старую Зареку бережно, почти незаметно. Это понималось, в первую очередь, не по угасшему небосводу, а по тому, как преобразилась округа. Она, и без того спокойная, затихла так, словно улицы разом вымерли. Лишь сбежавшая у кого-то со двора курица ходила под неярким жёлтым светом фонаря. Типичная сельская местность, хотя отсюда до центра большого, современного, динамично развивающегося города были считанные сотни метров…

Июньские ночи довольно светлы. В июне никогда не увидеть настоящей бездонной черноты над головой. Если небосвод чист от какой-либо облачности, он синий, тёмно-синий, синий с лёгким переходом в чёрный. И звёзд не так много, как зимой. За две-три недели до летнего солнцестояния и две-три недели после него ночи стоят очень короткие, поэтому так происходит. Летом ночи вообще другие. Более «живые», что ли. Когда зимой приходит ночь, всё вокруг как бы умирает, скованное холодом и безмолвием, а летом в отсутствие солнца жизнь хоть и замирает, но по-прежнему продолжается. В каждом ночном шорохе, дуновении воздуха, редком вскрике птицы ощущается что-то волшебное. И как всё прекрасное на свете, летняя ночь быстро сходит на нет. Её неминуемый конец знаменует появление зарева на востоке. Светлая часть небосклона увеличивается с каждой минутой, уверенно оттесняя прочь остатки ночи и гася самые яркие звёзды. Не слышно ничего. Предрассветный час – самое тихое и мирное время суток в природе. Кажется, в этот момент затихают даже самые мелкие букашки, и ветер сбавляет темп, боясь потревожить чуткий сон живых существ. Так продолжается до тех пор, пока небо полностью не разгорится, а из-за горизонта не покажется солнечный диск. Вот теперь просыпаются птицы, начиная щебетать со всех сторон. Где-то заголосит петух. Потом снова. И снова. К нему присоединится другой… Настало время нового дня, новой маленькой жизни. Проснулся и Арсений. Рука сама потянулась к небольшому дешёвому смартфону, что всегда оставался на ночь рядом на полу. Часы на дисплее показывали начало шестого… Такая рань, а окна уже захлебнулись в свету! Хотелось полежать ещё немного. В конце концов, почему нет? Ведь ему никуда не нужно идти: ни запланированной работы, ни других дел. А если вдруг вызовут на участок, где он работал дворником, то всё равно не раньше восьми часов.

Царившая в комнате тишина была внезапно нарушена каким-то щелчком или… чем-то, похожим на лёгкий удар по оконному стеклу. Почти сразу этот звук повторился. Когда звякнуло по стеклу в третий раз, Арсений встревоженно замер, прислушиваясь. Он понял: кто-то с улицы бросал мелкие камушки ему в окно. Интересно, кому это понадобилось и зачем? Неужто кто-то из здешней ребятни дурачится в столь ранний час? Никогда такого не происходило! Тем не менее, обстрел продолжался. В стекло прилетело уже в четвёртый раз. И звякнуло знатно. Арсений не на шутку испугался. Так и разбить недолго! Он прогнал прочь остатки сна и поспешил подняться со своей лежанки. Уже на полпути к окну он уловил снаружи звонкий девичий голос: «Здравствуйте». Затем кто-то зашуршал по пыльной, присыпанной песком дороге… Судя по всему, убегали…

Когда он распахнул створки одного из окон и высунулся наружу, на улице по-прежнему царило спокойствие: ни людей, ни проезжающих мимо машин, никакой суеты и движения. Лишь посреди проезжей части, глядя куда-то в сторону автобусной остановки, стоял невысокий мужичок в резиновых сапогах со связкой удочек и рюкзаком за плечами. Удивлённый появлением своего приятеля, Арсений окликнул его.

– А, дружище! Доброе утро! – встрепенулся мужичок с удочками. – Ты там как, не готов ещё?

Вопрос, который хотел ему задать Арсений насчёт отправленных кем-то в его окно камней, так и застрял у него в глотке. Чёрт побери, как он мог забыть? Как мог запамятовать, что они с другом собирались отправиться рыбачить этим утром? Никогда раньше не забывал, а тут вдруг забыл! И хотя Арсений очень любил рыбалку, сейчас ему никуда идти не хотелось.

– Прости. Забыл, – выдохнул художник.

– Давай, собирайся! Я жду здесь! – бодро выдал рыбак.

У Арсения не выходило из головы то, что произошло мгновения назад. Но вместо того, чтобы всё-таки спросить о случившемся, неожиданно для себя самого он выговорил:

– Хорошо. Я сейчас.

Теперь всё же придётся идти! Хотя, почему бы не порыбачить? Будет полезно отвлечься. Авось, хандра немного отступит, станет легче. Простояв недолго в сомнениях, Арсений махнул на всё рукой и начал собираться.

Через 15 минут они двинулись по тихому, ещё не проснувшемуся району в юго-восточном направлении. Двое любителей ранней рыбалки, двое похожих типажей: невысокие, чуть сутулые и худощавые, с немного вытянутыми лицами и большими носами. Даже одевались они всегда схоже. Заметная разница была лишь в том, что Арсений редко брился, часто ходил заросший и, к тому же, нестриженый, а вот его товарищ следил за собой и при более близком рассмотрении оказывался существенно опрятнее.

– Я не взял червей, – нарушил молчание Арсений, когда они немного отошли от его дома. – Не успел купить. Точнее, забыл…

– Мы каждую неделю вместе выходим на реку! Как ты вообще мог забыть? У тебя точно всё нормально? – озадачился его приятель.

Художник отмахнулся, попытавшись убедить друга, что ничего страшного не происходит, и он переживёт свои невзгоды. На самом деле ему попросту не хотелось ни о чём сейчас говорить. Иначе зачем вообще эта рыбалка, прогулка по реке на лодке? Если уж отдыхать, то отдыхать! И не нужно грузить себя тяжёлыми мыслями.

Их путь лежал через улицу Щербакова на Заозёрную. А далее – через Поперечную на Ломоносова и мимо пустующей территории, где ещё не так давно шумел фанерокомбинат, вниз, на Береговую. За всё время пути товарищам не повстречалось ни одного прохожего. Лишь пару раз мелькнули одинокие бродячие собаки. Странно, ведь почти всегда здесь шастали стаи по четыре особи и больше. И не скажешь, что в сотне метров отсюда, на правом берегу реки, кипит жизнь современного мегаполиса. Хотя, конечно, и тут она когда-то бурлила вовсю!

В начале XX века здесь работала единственная крупная спичечная фабрика за Уралом – производство, запущенное купцом Василием Логиновым, который объединил для этого своё более раннее и мелкое предприятие с аналогичным предприятием своего единственного прямого конкурента, купца Ворожцова. С появлением новой фабрики ожили ближайшие к ней окрестности Заречья. В районе нынешних улиц Ломоносова, Луговой и Береговой селилась не только беднота, но и люди с достатком: мастеровые, состоятельные рабочие, мещане. Об этом свидетельствовали сразу два больших особняка, расположенных чуть дальше на восток по Береговой и имевших номерные таблички «123» и «131». Оба дома с высокими этажами и оконными проёмами почти в потолок, оба с объёмными резными наличниками и богато вырезанными подоконными досками, оба построенные на стыке XIX–XX столетий и принадлежавшие богатым хозяевам. И оба теперь попадавшие под расселение и снос. Рассматривая дома вдоль улицы, Арсений не заметил, как остановился возле самого большого, мощного и мрачного из них, походившего на молчаливый замок, окружённый разросшимися деревьями.

– Береговая, 131, – произнёс он, задержав свой взгляд на адресном указателе.

На минуту художник даже забыл, что пришёл сюда не один, и вздрогнул, услышав за спиной голос:

– Наша лодка на месте. Можем отправляться!

Пока он любовался старинными домами, его друг успел спуститься с проезжей части улицы к реке, где находилась лодочная станция, там обменяться несколькими фразами с охранником и вернуться к дороге. Да-да, отправляться, подумал Арсений. Пора отправляться по реке – сначала вниз, затем вверх, против течения. Всё как всегда. Но вот бы наведаться внутрь сто тридцать первого дома! Ему не приходилось там бывать ни разу, даже во двор никогда не заходил! Наверняка внутри сохранилась часть старинных интерьеров, остались какие-то детали… Было бы очень интересно их осмотреть, изучить, сфотографировать. Вслух же он произнёс:

– Всё собираются сносить. Ты бываешь здесь чаще меня. Не знаешь, вот этот большой дом уже пуст?

Рыбак пожал плечами:

– Чёрт его знает. Не присматривался никогда. В окнах вроде бы пусто. Особенно внизу. Но, кажется, в прошлый раз я видел во дворе какую-то бабульку с маленькой девочкой… А что? Опять хочешь в «расселёнке» пошариться?

Арсений усмехнулся. Да, он любил бывать в расселённых домах, покопаться в оставленных вещах. Попасть в сто тридцать первый дом ему хотелось уже давно. Но сегодня путь туда был заказан. Не только из-за того, что их ожидала рыбалка, но и потому, что сначала следовало убедиться в отсутствии жильцов. Меньше всего хотелось оказаться в обитаемой квартире и попасть под статью о проникновении со взломом. Конечно, Арсений ничего не собирался ломать. Он никогда не занимался вандализмом. Только вот когда поймают, спрашивать ни о чём не станут. Художник ещё раз окинул взглядом заветный дом, вздохнул и развернулся к приятелю:

– Ладно, давай порыбачим.

Они вышли на реку под знакомое тарахтение слабенького моторчика. Мутная вода Туры была обманчиво спокойна. И тем самым пугала. Не хотелось бы оказаться в этой воде и на собственном опыте узнать, насколько здесь глубоко. Даже при полном безветрии возле берега качка всегда была сильнее, чем на середине реки. Поэтому, когда они отплывали или причаливали, Арсений крепко держался за края бортов. Лодка была не особо широкой, и ему легко удавалось ухватиться и за левый, и за правый борт, стоило лишь расставить руки в стороны. Когда они удалялись от берега и оказывались точно посередине русла, двигатель глушили. Начинался дрейф. От лодочной станции МЧС, где приятель Арсения часто оставлял своё скромное судно благодаря договорённости с кем-то, катерок медленно перемещался на несколько километров, влекомый вперёд одним лишь течением. Как правило, проходил час, иногда немного меньше, прежде чем друзья-рыбаки достигали понтонной переправы, перегораживавшей русло и соединявшей берега старых городских районов под названием Лесобаза и Мыс. Продолжительность дрейфа каждый раз была разная, поскольку зависела от интенсивности течения. А оно всегда было очень быстрым весной и в начале лета. В июле–августе течение ослабевало – особенно сильно при засушливом лете. С началом осени оно вновь немного набирало силу.

На самом деле, не так уж важно, сколько времени длился путь рыбаков от точки старта до «конечной» возле лесобазовской переправы. В любом случае они успевали поймать хотя бы что-то. Арсений не был столь искусным в ловле рыбы, как его друг, у которого рыбалка была в крови чуть ли не с рождения. Поэтому он часто отставал от него по количеству выловленных обитателей водных глубин. Да и зачем было спешить, когда они занимались этим только ради самого процесса? Это был отдых.

Глава 3. Новое знакомство

Тура давно стала очень грязной рекой. Несмотря на это, воды её по-прежнему были полны разнообразной рыбы, а люди продолжали за этой рыбой охотиться. Разумеется, мало кто употреблял свой улов в пищу. Но ведь для многих рыбалка – это не столько дополнительный способ прокормить себя, сколько спорт или хобби. Ниже по течению рыбы всегда водилось больше, чем в городской черте. Однако путь дальше преграждала плавучая переправа, и за город просто так было не проплыть. Ни у Арсения, ни у его товарища ещё ни разу не возникло желания причалить к берегу, чтобы перетащить лодку по суше на ту сторону от переправы, а затем продолжить путешествие. Лодка была небольшая и со снятым движком весила всего-ничего: перенести её на 30 метров и снова поставить на воду было вполне осуществимо.

– Но зачем так напрягаться? Ведь нам и в городе неплохо ловится! Верно? – сказал как-то раз хозяин катера.

Они с Арсением тогда прикармливали леща, а вместо него наловили судака и ещё какую-то мелкую рыбёшку, похожую на карасиков. Вот и в этот раз так же: надеялись на одно, а получилось совершенно другое. Когда лодка упёрлась в борт плавучего моста между Лесобазой и Мысом, мужчины сложили удочки и принялись подсчитывать улов.

– Ну что же… – промычал лодочник, порывшись рукой в заполненном наполовину жестяном ведре. – Судак. Судак. Ещё судак… Карась. Ещё один карась. И… чебаки, что ли? Негусто, в общем-то.

– Эти две – точно чебаки! – сказал Арсений, запустив руку в ведро после товарища. – Мой улов!

Всего в этот раз он поднял из реки три рыбины, что было ненамного меньше, чем выудил его товарищ. Ладно, семь рыбин – это тоже улов. По крайней мере, кошкам на вечернее пиршество точно хватит!

Назад они двигались чуть быстрее. Слабый, но надёжный движок, прикреплённый к корме, делал своё дело с упорством маньяка, толкая судёнышко против мощного течения Туры. Всё выше и выше, всё ближе к тому месту, откуда начался их путь. Они не всегда выходили на реку с берега лодочной станции, как в этот раз. Иногда приятель Арсения держал своё водное средство передвижения непосредственно возле дома, в самом начале улицы Береговой. Там у него имелся собственный причальчик, который, впрочем, был сколочен не очень удачно и при весеннем половодье уходил под воду. Они прошли под старым и новым Челюскинскими мостами, поравнялись с территорией лодочной станции МЧС, но хозяин лодки продолжал держать курс, никуда не сворачивая. Арсений понял, что он, скорее всего, надумал идти до своего дома и причалить там. Однако, чтобы удостовериться, спросил:

– Мы идём к тебе? Не будем возвращаться на станцию?

Тот ответил не сразу. Сначала пробежался взглядом по сторонам, словно выискивая что-то вдоль берегов:

– Вода немного спала. Хочу посмотреть, сможем ли пристать у меня. Если не получится, то вернёмся. Ты ж не против ещё немного покататься?

Арсению было всё равно, где сойти на берег. Но там, возле дома товарища, было бы лучше всего – гораздо ближе идти к себе. Он уже давно сложил их удочки, упаковал в чехлы, и теперь сидел, наслаждаясь отличными видами на городские берега.

Не прошло и часа с начала их пути в обратном направлении, как лодка прошла мимо Химико-фармацевтического завода, повернула за речным руслом вправо и подошла вплотную к суше. Берег был в подгнивших из-за высокой воды зарослях камыша и молодых деревьев. Причал рыбака ещё не полностью освободился из водного плена. Однако к нему вполне можно было пришвартоваться, оставить судно и по сырым ненадёжным доскам осторожно пройти к дому, до которого от воды сейчас было не более десяти метров.

Вот и закончилось на сегодня приятное времяпрепровождение, пора возвращаться к своим будням. Так подумалось Арсению. На суше его ждали незавершённые и малоприятные дела, от которых было не скрыться, сколько ни плавай. Нужно было их решать, заниматься обустройством своей жизни. Художник вспомнил, что должен был с утра созвониться со своим адвокатом и обговорить все детали их совместных действий на очередном судебном процессе, намеченном на ближайшие дни. Надеясь, что ещё не слишком поздно для столь важного разговора, Арсений поспешил покинуть лодку и распрощаться с другом. Пройдёт неделя, и они вновь соберутся порыбачить. Потом сядут здесь, возле дома, накормят пойманной рыбой кошек, а для себя организуют шашлычки на настоящем мангале с углями. После, откупорив бутылку прозрачной крепкой, будут отдыхать, периодически заговаривая о какой-нибудь ерунде. Лучшее впереди! Лишь бы успеть покончить к тому времени с оставшимися проблемами, да наконец вздохнуть свободно.

– Что ж, давай! До скорого, коль уже убегаешь, – отозвался приятель, когда мужчины обошли пропитанный сыростью и грибком домишко и вышли через низенькую трухлявую калитку на улицу.

Пожимая другу руку, Арсений проговорил чуть виноватым тоном:

– Извини, что не могу задержаться и помочь с осушением дома, как обещал. Правда, нужно идти, хотя и не хочется. Забыл я совсем об этом адвокате.

Рыбак отмахнулся:

– Не бери в голову. Иди, занимайся, чем надо. Надеюсь, всё у тебя сложится хорошо, и мы это отпразднуем!

Арсений надеялся на удачный исход предстоящего суда. От того, что там решится в отношении него, фактически зависела его дальнейшая судьба. Тут внимание обоих мужчин привлёк шум воды, вырвавшейся из дудки водопроводной колонки. Та располагалась в сотне метров от них по улице Морской, начинавшейся от Береговой как раз в том месте, где стоял дом рыбака-лодочника. Возле колонки топталась то ли девочка, то ли девушка, невысокая и худенькая. Вся обрызганная водой, в намокшем белом платьице чуть выше колен, она обмывала под струёй воды ноги. Арсений прищурился, пытаясь лучше разглядеть происходящее, и услышал возглас друга:

– Оу! Да это же та самая девчонка, что утром бросала камни в твои окна, дружище!