Антон Боровиков "Мосты в никуда"

Своя-то жизнь роман такой

в цветной потрёпанной обложке.

Катя Капович

Константин Потапов, «Никто не знает Сашу», роман, 2022

С творчеством Константина я знаком с осени 2016 года, когда в нашем казанском Доме Аксёнова прошёл его творческий вечер стихов и прозы (Дом Аксёнова упоминается и в романе, но об этом чуть позже). Кстати, именно это событие сподвигло меня на то, чтобы свои рассказы не просто публиковать, а и представлять их уважаемой публике, и через год с небольшим я уже проводил свой творческий вечер в том же Доме, а Константин поучаствовал в моей радиопередаче на День Святого Валентина. Но, как говорится в известном фильме, «щас не об этом».

С тех пор я достаточно внимательно следил за тем, что делает Константин, побывал на его интереснейшем моноспектакле «Разговор о другом».

Были у Константина и музыкальные проекты – Posternak и «Лоукоустер», тоже весьма достойные, можете полюбопытствовать.

И вот, наконец, роман. Книга, только утвердившая меня во мнении, что автор – один из самых талантливых литераторов в сегодняшней России.

Я часто писал о так называемых road-movies – фильмах о путешествиях, одном из любимых жанров в кино. Роман Константина, наверное, с большой долей вероятности можно назвать road-книгой, что, конечно, сразу вызывает ассоциации с On The Road Керуака или Travels with Charley in Search of America Стейнбека. Да и сам автор говорит, что Берроуз (еще одна отсылка к битникам), услышав внутренние монологи Саши, задохнулся бы от зависти. Но исключительно ассоциации, я бы очень не хотел, чтобы к автору приклеивались ярлыки вроде «русский Керуак».

Итак, вкратце сюжет: главный герой – Саша Даль (автор впоследствии сказал, что его прототипом стал Алексей Вдовин), поэт и музыкант, выступающий с собственными песнями, при этом не любящий, когда его называют «бардом» или «автором-исполнителем». Саша, пройдя через болезненный развод и странное путешествие в Индию и Непал (так и незавершённая Випассана), отправляется в сольный тур по городам и весям России, включая родной город Саши Поволжск (NB – сам Константин родом из Самары).

Автор достаточно хлёстко и точно описывает посещаемые Сашей места: «Провинция. Жёлтые пятна рекламы. Плакаты угасших звёзд эстрады. Сверхновые рэперы. Две волны, а он где-то между, в слабой доле. Серая пыль на дне маршруток. Хриплое радио. Отвратительные объявления между песнями – не знаешь где сантехнику взять? звони семь пять семь пять семь пять – повторяя это всегда по два раза. Груды мусора во дворах, где брошенная маршрутка прячется за гаражами, как сбежавшая с уроков школьница с сигареткой. Нелепые названия кафе, пыльный хлам на балконах. И бессмысленные пробки – утром в одну сторону, вечером в другую, проще оставаться на одном месте.»

Саша, как я уже сказал, только что развелся с любимой женой Ксюшей, которая ушла работать в модное издание «Гидра» (превед, «Медуза»!), то самое модное, «в главное издание современности. В котором знают, как себя вести с женщиной. Какой альбом, пожалуй, главный в этом году. Кто – лучший писатель поколения. Как правильно мыть руки, дышать, жить, надевать презерватив. Посмотрите наши карточки прямо сейчас.» И эти драматические отношения – пожалуй, один из лейтмотивов романа. «Некоторых людей из головы не выселить, подумал Саша. Да и как спеть про это специально. Это должно прийти и спеться само. Как месячные, подумал Саша.»

Вообще, такие туры – дело сильно утомительное и, в общем-то, не сильно благодарное: «Он раздавал это маленьким залам по двадцать человек, вонючим вокзалам, ночным плацкартам, где засыпаешь под утро, и снова просыпаешься одним толчком, чек, раз-два, раз-два-три, снова петь, и так раз-два-три, четыре, пять городов подряд, поспав часов двадцать за неделю.» Наверняка автор здесь (хотя сам Константин всячески отрицает автобиографичность) вспоминает свой опыт туров, и тот самый, кстати, Дом Аксёнова с портретом писателя, в котором на выступлении Константина посчастливилось побывать и вашему покорному слуге.

Надо сказать, что почти весь роман построен в форме монологов, либо Саши, либо других персонажей, иногда – в третьем лице о Саше, но и это воспринимается как монолог.

Тур проходит, мягко говоря, не совсем гладко – отмены, переносы, проблемы с залами и звуком (в романе мы читаем целую оду правильному звуку от Саши). Принимая его за представителя той, «бардовской», культуры, ему даже предлагают выступить в местном поэтическом клубе – «а зрители у них были, судя по фотоотчётам – сплошь мужчины в потёртых вельветовых пиджаках, постаревшие музы с пронзительным взглядом, и сами пииты – седобородые, лысеющие, пузатые, простатит, алкоголизм, одышка». Гениальное определение такого рода тусовок, под которое подходит и одно известное казанское место.

Вообще весь роман – это, как мне кажется, история внутреннего надлома и внутренних противоречий Саши. Это касается и его отношений с женщинами – бывшей женой Ксюшей, менеджером Алиной и Ритой Малой, странной девушкой с дредами. И, конечно, того, что он делает – с одной стороны, Саша не хочет предавать свое: «Это же Саша Даль, наш Саша Даль, с добрым лицом, он всегда будет романтичным пай-мальчиком с залами на 30 человек. Он должен вот так улыбаться и так отвечать в ВК, и так писать песни. Крошечная армия восхищённых девочек, женщин с редким вкраплением вдумчивых мужчин – любила его и платила за билеты… такое смущение вообще, постыдное смущение перед нормой, и постыдное за то, что как бы предаю свой путь». С другой стороны, болезненное желание, как говорится, fame & fortune[2 - Слава и богатство (англ.)] – массы просмотров и лайков, интервью Дудю, «Олимпийского», заполненного под завязку и прочих признаков «успеха», пусть и сиюминутных. Здесь очевидным антагонистом Саши становится ультрамодный рэпер Гиперболоид или просто Гипер (Моргенштерн? Окси?). И в одном из городов они причудливым образом пересекаются, пусть и косвенно (как – не скажу, спойлеров не будет). Саша говорит, что вообще не может называть рэп музыкой (в чем я с ним солидарен, по крайней мере, в отношении т.н. «русского рэпа. )Впрочем, в свое время сам Константин отлично выразил свое отношение к этому жанру в проекте «Лоукоустер».

И родной город для Саши – тоже повод для самоутверждения: «Я разорву каждый город, и особенно Поволжск, где могут прийти её подруги, если они меня не вконец возненавидели после её развода, я дам самый охренительный концерт в Москве, и даже если она не придёт ни на один – а она не придёт – все её общие знакомые будут говорить про этот концерт, про него, про его песни и голос, что он – последний герой, и эта бл..дская «Гидра», в которой она теперь работает, про него напишет.»

Сюда же можно отнести и сложные отношения с отцом – сильно пьющим бардом «старой школы», который всячески подчеркивает, что не одобряет то, что делает сын. В общем, скелетов в шкафу у Саши предостаточно. Отдадим должное автору – описано это мастерски.

Отдельная история – монологи персонажей романа, весьма колоритных, это и провинциальные звукачи и менеджеры («Охреневший, вообще. Звук говорит, плохой. Не летает говорит. Пздц. Да что значит, не летает. Гусь московский. Бард, бл… Звук не ворона, чтоб летать), и ревнивые быки-гопники, и библиотекарши («Почему я не отменяла наш поэтический, куда пришло всего четыре человека, почему я работаю в глуши, почему я содержу пыльный бастион книг, преданья старины»). Хотелось бы, конечно, особо упомянуть и Бальзака Веньяминовича, «говнаря, уличного музыканта в электричке Тула – Москва, возраст неизвестен» с его проникновенными монологами о мочеиспускании и волшебных свойствах «Жигулёвского» (превед, Веничка!) – здесь отсыл к Самаре, знаменитому пивбару «На дне».

А уж узнать, при чем здесь Дудь, легкие наркотики, ВИЧ, особенности РЖД, посты и лайки, админки групп в ВК и повадки таксистов – это уж предоставляю вам, будущие читатели романа.

Недавно Константин написал о своих текстах: «Это даёт мне свободу писать то, что я хочу, как я хочу. Подстраиваться мне больше не надо. Не надо вилять жопой, чтобы понравится 50 девочкам, вместо 40, чтобы продать билеты на романтическо-поэтический вечер имени меня. Неа. Пусть моя второсортная шляпа остаётся без имени. Промельк в титрах к сериалам не считается.

То, что будет моим – будет таким, как я хочу. Это уже будет первосортным мной.

Даже если это будет третьесортным.»

Уверяю вас, Константин, роман первосортный и очень актуальный, посему настоятельно всем рекомендую «Никто не знает Сашу».

Фото Людмила Кот / pixabay.com

Каннская Византия, или почему я здесь?

Ирвин Шоу «Вечер в Византии» / Evening in Byzantium, 1973

«Почему ты именно в этом городе и ни в каком другом? Почему ты в постели именно с этой женщиной и ни с какой другой? Почему ты здесь в одиночестве, а там – среди толпы? Как случилось, что ты стоишь коленопреклоненный перед этим алтарем и именно в этот момент? Что заставило тебя отказаться от одного путешествия и отправиться в другое? Что вынудило тебя переправиться через эту реку вчера, сесть в самолет утром, поцеловать этого ребенка вечером? Что закинуло тебя в эти широты? Какие друзья, враги, успехи, провалы, ложь, истина, временные и географические расчеты, карты, какие маршруты и автострады привели тебя сюда, в этот номер, в этот вечерний час?»

У нас Ирвин Шоу известен прежде всего по экранизации романа «Богач, бедняк» 1982 года, где как водится, американцев играли в основном прибалтийские актеры, ну, и подавалось всё как, понимаешь, «их нравы».

Итак, «Вечер в Византии». Конечно, Византия – это метафора, как большого скопления людей, так и византийских интриг. Но обо всём по порядку.

Главный герой романа – Джесс Крейг, когда-то успешный театральный и кинопродюсер. Но нынче дела у Джесса идут неважно, пьесы его давнего друга Эла Бреннера проваливаются, нового материала нет, деньги тают на глазах. Этому способствует и начавшийся бракоразводный процесс с женой Пенелопой, с которой он расстается после 20 лет брака, в котором, надо сказать, ни он, ни она примерным поведением не отличались – адюльтеров хватало.

В отчаянном и разбитом состоянии Джесс приезжает на кинофестиваль в Канны, слабо представляя, зачем он здесь. Хотя в один момент он вдруг говорит себе: «Я здесь, чтобы спасти свою жизнь.»

Совершенно неожиданно в размеренную каннскую жизнь Джесса врывается Гейл Маккинон, утверждающая, что она журналистка. Гейл подозрительно много знает о жизни Джесса, при этом продолжает допрашивать его знакомых, которые в это же время пребывают в Каннах.

Джесс встречает массу своих абсолютно разных друзей и знакомых – от преуспевающего агента Мёрфи, который не очень-то благоволит неудачникам-киношникам и писателям, до превратившегося в спивающуюся развалину писателя Йана Уодли, когда-то гремевшего своими бестселлерами.

«– Почему люди, которым за тридцать, намеренно стараются себя уничтожить?

– Потому что им за тридцать.»

Кстати, Уодли произносит практически пророческую фразу (заметьте, 1973 год): «Мир катится к чертям на тошнотворной волне толерантности. Грязные фильмы, грязный бизнес, грязная политика. Всё сходит с рук. Всё прощается. Всему можно найти с полдюжины оправданий.» Не правда ли, актуально?

Но упадническое настроение Джесса никуда не девается, даже встретив в ресторане самого Пикассо: «По пути к выходу он миновал столик Пикассо. Их взгляды на миг встретились. Интересно, как видит его этот старик? Как абстракцию? Угловатый уродливый винтик американской махины? Как убийцу, возвышающегося над телами мертвых азиатских крестьян и подсчитывающего трупы? Как грустного, неизвестно как попавшего на чужой скорбный карнавал шута? Как одинокое человеческое создание, едва волочащее ноги по пустому холсту?»

Надо сказать, Шоу отлично удается передать внутреннее состояние своего героя – это даже не депрессия, это скорее пугающая неопределенность, как в знаменитой фразе Бёрджесса: «What's it going to be then, eh?» Новых спектаклей и фильмов не предвидится, кредиторы наседают, чековая книжка тает на глазах, но тем не менее Джесс пытается «держать фасон»: живет в «Карлтоне», ужинает в дорогих ресторанах, ссужает деньги Уодли и т.д., и т.п.

Этот этап в жизни Джесса – своего рода промежуточное подведение итогов: «Что с ним делается, каковы его актив и пассив, велики ли долги и сколько должны ему. В какую графу невидимой банковской книги стоит внести его женитьбу, дочерей и карьеру. Раз и навсегда дать ему знать, моральный ли он банкрот или человек вполне состоятельный с точки зрения этики, объявить, растратил ли он впустую способность любить, ответить на вопрос, не было ли в эпоху войн и бесконечного ужаса его увлечение миром теней и грёз жестоким нарушением принципов чести и благородства.»

Конечно, немалую роль в осознании того, кто он, к чему пришел и куда идет, играет внезапно приехавшая в Канны дочь Энн. Энн своего рода олицетворение «прогрессивной» молодежи шестидесятых, с ее феминизмом и прочими заморочками. Тем не менее, как любой двадцатилетний человек, она абсолютно открыта в своих убеждениях и до наивности честна и добра – как говорит Джесс, «с ее негибкой, стальной твердости совестью». Энн искренне жалеет Уодли, говоря о том, что понимает, насколько он несчастен, и все его пьяные эскапады – всего лишь крик его изломанной души. Энн всем сердцем хочет помочь Уодли, на что Джесс скептически замечает: «Сколько женщин за все эти столетия, поддавшись таким же иллюзиям, вообразив, что они, и только они могут спасти писателя, музыканта, художника! Смертельная хватка искусства. Убийственное воздействие на женское воображение.»

Шоу мастерски описывает все, что, собственно, и составляет сердцевину фестивальной жизни – просмотры и убийственную желчность критиков, тусовки и терки продюсеров, режиссеров и воротил кинобизнеса по поводу того, куда вложить очередные миллионы. Не только ярмарка, но и ярмарка злословия, правда, Джесс считает, что это свойственно вообще всем сферам человеческой жизни: «Кино – действительно жестокий, изменчивый мир, и люди в нем ужасны. Только этот бизнес не лучше и не хуже других. В армии, например, тебе приходится всего за один день лизать куда больше задниц и напропалую врать, чем за весь год во всех голливудских студиях, вместе взятых».

Джессу предстоит еще и окончательно выяснить отношения со своими женщинами – женой Пенелопой, его парижской любовницей Констанс и прочими. Все они так или иначе оставили след в его жизни, но Джесс чувствует, что всё это – не настоящее, наносное. Это надо оставить, конечно, с минимальной толикой драм и заламывания рук, но – «Женщины любого возраста обладают способностью дать мужчине понять, что он гнусно их бросил, даже если бедняге всего-навсего понадобилось выйти на угол за пачкой сигарет».

Тем более, что, как кажется Джессу, он наконец обрел свою истинную любовь – «Любовь со всеми ее поворотами, интригами, компромиссами, болью и душевными ранами. Любовь, зачастую так жестоко зависящая от денег, моральных принципов, власти, положения, принадлежности к тому или иному классу, красоты или отсутствия таковой, чести и отсутствия таковой, иллюзий и отсутствия таковых». Но так ли это? Здесь надо отдать должное автору – в описании чувств своего героя Шоу не опускается до слезливой сентиментальности или пошловатых сюжетов.

Как же наш герой преодолевает свой кризис? Не плодя спойлеров, могу только сказать – ровно так, как и подобает любому творческому человеку, и в этой новой картине мира неожиданно удачно находится место и Уодли, с которым Джесс наконец восстанавливает нормальные отношения, и голливудским дельцам вроде продюсера Клейна и агента Мёрфи, и Гейл Маккинон, интерес которой к Джессу оказывается вовсе не журналистским, и многим другим.

В послесловии к русскому изданию какой-то наш доморощенный критик (забавная они все-таки публика) упрекает Шоу в том, что, мол, все это вторично, перепевка «Последнего магната» Фицджеральда, а стиль уж очень сильно косит под Хэмингуэя и прочая, и прочая. Ну, с одной стороны, конечно, сложно избежать влияния таких глыб, как Фиц и папа Хэм, а с другой стороны, все-таки у Шоу есть свой стиль, уникальный, неповторимый, делающий его книги поистине ценным чтивом, более чем достойным внимания даже самых взыскательных читателей. Так что – добро пожаловать в Каннскую Византию с её интригами, скандалами, любовными историями и творческими кризисами.

P.S. В 1978 году по книге был снят мини-сериал с Гленном Фордом, Эдди Альбертом и Винсом Эдвардсом. Надо посмотреть.

Фото Rolad Art / pixabay.com

Пламя из искр гения

Леонард Коэн, «Пламя», «Эксмо», 2020

Не нужен мне повод

Тому, чем я стал

Мотив мой всё тот же

Устал он и стар

Не нужно прощений

Виновных нет тут

Встаю от стола я

Бросаю игру

«В томике этом – последние поэтические произведения моего отца. Жаль, что он не увидел результата, – дело не в том, что в его руках эта книга стала бы лучше, воплощенней, щедрее или точнее напоминала бы его самого и ту форму, какую он замыслил для этого подношения своим читателям, – а из-за того, что он оставался жить для того, чтобы ее сделать: в конце она была его единственной причиной дышать». Так в предисловии к книге пишет сын Леонарда Эдам Коэн. Надо отдать должное Эдаму – он буквально по крупицам собирал материал для этой книги, от строчек в записных книжках до рисунков и записей на салфетках. И, кроме того, именно Эдам завершил издание музыкального альбома You Want It Darker, подлинного шедевра, вышедшего за 17 дней до смерти отца, а также посмертного альбома Thanks For The Dance.

Конечно, главным опасением, когда я брал в руки эту книгу, было то, насколько качественно сделан перевод, тем более что тексты Коэна достаточно сложны и разноплановы. Однако, когда листал книгу в библиотеке, наткнулся на перевод Almost Like The Blues, текст которой знаю практически наизусть. И оказалось, что перевод очень достойный, респект переводчикам.

Книга разделена на несколько частей: «Стихи», «Песни», «Выдержки из записных книжек». В основном это стихотворные произведения, некоторые из них уже широко известны как песни с уже упомянутых You Want It Darker и Thanks For The Dance. Сказать, что это прекрасные стихи и тексты – ничего не сказать. Эдаму удалось собрать то, чем всегда был славен его отец, разные аспекты его творчества. Это и лирика -

Если б солнца свет погас

И возникла ночь сейчас

Не осталось ни одной

Души живой

Стал таким весь этот мир

Под великой властью тьмы

Если б не была со мной твоя любовь

И философские тексты -

Всевидит жалость, и никто

Не обречен на муку

Но люди мы – и мы кричим

Взываем мы друг к другу

Весь путеводный свет погас

Учителям не верьте

Не было правды в шаге за -

Не было правды в Смерти

И ирония вместе с самоиронией -

Я был твоей любимой пьянью

Поржали – и забыли

Потом везти не стало нам

Удачи истощились

Вообще Коэн всегда был славен именно своей самоиронией, как он сказал на своем концерте в Лондоне – «я изучал философов, читал священные писания, но умудрился сохранить ясность». В тех стихах и прозе, которые вошли в эту книгу, ирония и самоирония присутствуют по полной программе. Но все-таки, как мне кажется, лейтмотив (не случайно Эдам сказал, что «папа торопился») – это своего рода итог жизни, взгляд на нее со стороны, со всеми ее перипетиями, забавными моментами и трагедиями. Если хотите, творческое завещание гениального поэта и певца.

Книга иллюстрирована рисунками самого Леонарда, зачастую смешными, почти карикатурами, снабженными подписями автора – те самые заметки на полях записных книжек или на салфетках. Тексты на них не переведены, поэтому отдельный интерес и безусловное удовольствие – разгадывать эти написанные изломанным почерком опусы.

Поэтому, если вас привлекает творчество великого канадца, да и просто хорошая, глубокая, жизненная поэзия – добро пожаловать в мир Леонарда Коэна.

Я тот глупец