Юрий Витальевич Яньшин "Второй день на царствии"

– Да как же это так?! – вновь закудахтала она, округляя в изумлении глаза. – Вот так, запросто и безнаказанно разбомбить?!

– Конечно. Пока там, наверху делят портфели, никто не решится, не только ответить, но и попытаться остановить выпущенные по нам ракеты.

– А как же генерал-то, который выступал днем? Как бишь его? А, Афанасьев! – не сразу припомнила она. – Его же вроде как поставили командовать? – не переставала удивляться и в то же время засыпать вопросами жена.

– Поставить-то поставили, да ведь власть от такая штукенция, мать ее ети… – почесал он за ухом. – Её мало объявить. Надо чтобы с этим еще и все согласились. Мы тут сидим и не знаем, что там в столицах-то творится. Кто признал, кто не признал. Да и на международном уровне.

Митрич еще немного посопел, задумчиво оглаживая бороду, а затем добавил, как бы про себя:

– Да и то сказать, по закону, вишь, не в свой черед он за царский венец ухватился, вот беда. Могут ведь и вовсе не признать. Так что, смутно сейчас на Руси-матушке. И боюсь, что этим постараются воспользоваться наши недруги.

– Охти ж, страсти Господни! – мелко закрестилась бывший комсорг медучилища.

– Вот и я к тому. Днем разговаривал с Ивановым…

– Это который военпред из Москвы с комиссией по приемке прилетел? – перебила мужа всезнающая жена. – Он там, в генерал-лейтенантах бегает.

– Ну, ты, мать, и скажешь, – хохотнул он. – Слово то, какое придумала: «бегает»! Да не сбивай меня с толку. Так вот. Он настоятельно рекомендует тебе завтра лететь с ним на материк.

С этими словами он посмотрел на свою «половину» долгим и слегка печальным взглядом, как бы уже не прощаясь. Она, перехватив этот взгляд, только широко разинула рот в полном и неподдельном изумлении, как будто он сморозил какую несусветную глупость, на которую-то и ответить сразу не мочно. Наконец, через некоторое время, придя в себя, выдала на гора:

– Вот смотрю я на тебя, старый, и все больше убеждаюсь: чем старей – тем дурней ты становишься. Да неужели ты хоть на миг мог подумать, что я тебя оставлю тут одного, а сама уеду, как ни в чем не бывало?!

– Уезжала же… – не преминул он вставить ей шпильку.

– Да. Уезжала. Не спорю. Но по другим причинам, а не из страху. Детей надо было устраивать, да и здесь ничего не было. Все позакрывалось. И тебе тогда ничего окромя твоих пьянок ежедневных не угрожало. Так что ты кислое с пресным не смешивай.

– Не поедешь, значит? – пряча в бороду теплую улыбку, строго спросил он.

– И-и, не думай даже об этом! – замахала она на него руками.

– А ежели ракеты полетят на нас? – хитро прищурился он, втайне гордясь своей супружницей.

– Ну, так что ж? Полетят и полетят, – спокойно и без лишних эмоций согласилась Фроловна, а затем принахмурив брови, соображая что-то про себя, выдала. – Баллистические – вряд ли. Чай там тоже не дураки сидят, в америках этих. Знают, поди, что обратка завсегда будет. Не нынче, так опосля. А крылатые? – тут она опять немного задумалась, но быстро нашлась. – У «томагавков»[16 - Имеется в виду «Томагавк» AGM-86C CALCM.] от энтих, я слышала, в последней модификации дальность от менее 2000 километров. Да и то производство мелкосерийное только началось. Сыроватая, вишь, модель. Так что вряд ли их задействуют. С Востока – далеко, не дотянутся, да и «Клевер» на Котельном[17 - «Клевер» – военная база на о. Котельный в Восточно-Сибирском море. Комплекс зданий в своей конфигурации напоминает цветок клевера.], в случае чего прикроет. С Западу – не пройти, тамотко на Кольском стоит едва не дивизия С-400, ужо не пропустят, да и флот – того, всегда спит вполглаза. Остается – Север. «Лансеров»[18 - Стратегический бомбардировщик-ракетоносец В-1В «Лансер».], у американцев в этом районе, нет и не предвидится, да и мало их, на запчасти все растащили ужо. «Спириты»[19 - Стратегический бомбардировщик В-2 «Спирит».] – не катят, потому, как не приспособлены для войны в широтах высоких, покрытие у них малозаметное уж больно сильно обледеневает, а значит и проку от него никакого нетути, да и могут нести токмо бонбы, брюхо у них, вишь, под ракеты не приспособлено. Остаются тока «пятьдесят вторые», которые мне ровесниками будут. С энтими – смех и грех. Ну да их и видать за тыщу километров, как муху на стекле. Ежели наш «трилистник»[20 - «Арктический Трилистник» – военная база на острове Земля Александры в архипелаге Земля Франца-Иосифа. Основная задача базы – обеспечение противовоздушной обороны.] не проспит, то отобьемси. Скоростенка-то у «топоров» не ахти будет. Дозвуковая. Не чета «Кинжалам»[21 - 9-А-7660 «Кинжал», он же Х-47М2 – гиперзвуковой авиационный ракетный комплекс.] будут. Наши летуны, что на «МиГах»[22 - Имеются в виду МиГ-31 – стратегический перехватчик, предназначенный для поражения крылатых ракет.] у нас тут околачиваются, если допрежь того не вылакают весь спирт[23 - МиГ-31 в качестве одного из компонентов топлива использует чистый спирт.], то завсегда успеют перехватить все ихние ракеты. Так что, батюшка, я так по-старушечьи прикидываю, с воздуха нам не грозит ничего. А за море – не скажу. Не знаю. «Подсолнух»[24 - Подсолнух – загоризонтная коротковолновая радиолокационная станция ближнего действия. Служит для обнаружения надводных и воздушных целей на расстоянии до 450 км. Применяется в береговых системах контроля надводной и воздушной обстановки.] то еще тока-тока смонтировали, а в деле не проверяли. Или проверяли, да я не усмотрела?

Митрич как открыл рот в начале монолога супруги, так и сидел с ним, выпучив глаза и делая судорожные движения челюстями, чтобы его хоть как-то захлопнуть. Всякого мог он ожидать от своей «половины» за полвека «мирного сосуществования», как иногда в шутку называл он их брак, но тако-о-ого! Сидел, чувствуя себя дурак дураком, и никак не мог понять, кто сидит напротив него, подперев в задумчивости щеку рукой – фельдшер-акушер или Начальник Главного оперативного управления, умело скрывающийся под личиной простоватой на вид и в речах пожилой женщины. Он, в свое время, окончивший академию, и то с трудом мог оперировать подобными сведениями и тактико-техническими характеристиками вооружений. Она – баба абсолютно безграмотная в воинском деле, не отличающая танк от бэтээра, дала полный стратегический расклад всего Северного ТВД.[25 - Театр военных действий.] Наконец, сделав над собой невероятное усилие, он кое-как, при помощи руки сумел вправить отпавшую челюсть и с нескрываемым опасением, рискнул поинтересоваться у глубоко законспирированного сотрудника КГБ, в этом он уже почти не сомневался, которого ему подсунули пятьдесят лет назад:

– Ты, это, мать, где же успела нахвататься таких секретных сведений?

– Дык, – ухмыльнулась та, – чай не в пустыни живем. Люди-то кругом военные шарахаются. А в магазине-то пока стоишь в очереди, чего только не наслушаешься. Не от самих мужиков, так от женок ихних.

– Вот так вот живешь-живешь с человеком и не знаешь, что он и не человек вовсе, а ходячий «сборник индексов ГРАУ»,[26 - Индекс (Главного Ракетно-Артиллерийского Управления МО РФ) условное цифро-буквенное обозначение образца вооружения и военной техники, присваиваемое одним из Заказывающих Управлений Министерства обороны] – покачал он головой, не переставая, однако, удивляться аналитическому складу ума этой кочки, что сидит напротив него.

– Так что, никуда я не полечу. А тем более сейчас не оставлю тебя один на один с этой страшилищей, старый ты греховодник! – кивнула она в окно, где виднелся край сарая. – Всюю то жизнь, норовишь мне какую ни то свинью подложить, аспид проклятый, и вот на тебе. Дождалась. При живой-то жене в дом медведицу приволок. Срам, да и только! Что люди-то скажут?!

– Пустое, мать, баешь, – пристрожил он начавшую было заходиться неправедным гневом супругу. – Никаких таких срамных мыслей на ее счет у меня не имеется. Просто пожалел, пропадет ведь сама и дите ее с нею. И народ ничего не скажет. Проинструктировал уже. Люди с понятием, в отличие от некоторых несознательных элементов.

Все же желая как-то смягчить вновь чуть было не вспыхнувшую перепалку и желая потрафить своей Фроловне, Митрич опять хитренько пряча улыбку в бороду спросил:

– И как это ты, Фимушка, не испугалась-то ее? Я ведь сарай-то закрывать не стал, думал, что раньше тебя до дому вернусь.

– Как не испугалась? Испугалась, конечно, спервоначалу. К дому подхожу, ан глядь, на талом-то снегу во-о-т такенные лапищи медвежьи, – развела она руки в стороны. – Пригляделась и вижу, что они, следы энти, вровень с твоими идут. Ага, думаю, значит рядом шли. Следы ровные, да размеренные, значит шли не торопясь, вроде как на прогулке. А там уж и маленькие углядела, – принялась она охотно пояснять. – Еще ближе подошла, смотрю, вроде как кровь на снегу, будто драли кого. Опять испугалась. Пригляделась. Думаю, если бы моего сожрали, то протез от наверняка бы остался валяться, да и калоши, а тут только копыта и видать. Вспомнила я про полть оленины в сараюшке. Да и след твой усмотрела, к крылечку ведет. Ну, думаю, живой значит окаянец. А из сараюшки, слышу, ворчанье, да сопенье. Думаю про себя «раз старика моего не тронул, то и мной может побрезгует». Заглянула. Смотрю, она там забилась внутри, скалится, а передней лапой к себе медвежонка прижимает, вроде как сама опасается. Я ее не стала дразнить, конечно, духом своим, развернулась, да и пошла до дому. Потому как женщина женщину, какая бы она не была, а завсегда понять сможет, и войти в ее положение. А там, немного погодя, и народ стал собираться, в курсе видать. И агитацию твою слушала опосля. Ажно чуть не прослезилась сама. Вот, – закончила она свое повествование, чинно сложив руки на коленях.

– Купер[27 - Джеймс Фенимор Купер – американский писатель, известный своими романами из жизни коренных жителей Северной Америки.] ты наш Фениморушка! – засмеялся старик, вставая и обнимая за плечи свою ненаглядную бабку. Та, в ответ зашмыгала носом, накладывая на его узловатые руки свои пухлые ладошки.

II

Выпроводив из кабинета этого «гаденыша», как успел про себя окрестить старлея Уржумцев, он не стряпая набрал номер амбулатории. К трубке долго никто не подходил. Андрей Семенович уже хотел было ее положить, как на том конце явно запыхавшийся голос терапевта просипел:

– Терапевтическое, слушаю.

– Здорово, Григорич! – обрадовано поздоровался Уржумцев, узнавая голос заведующего терапией. – Ты как будто стометровку с барьером пробежал.

– Семеныч, ты что ли?! – отозвалось в ответ. – Еле признал тебя. Ты там еще не весь на сопли изошел в карантине?

– Да нет, не весь еще. Кое-что осталось, – хохотнул майор.

– Чего там у тебя такое, что ты меня от телевизора оторвал?! – возбужденно спросил врач.

– А что, – майор кинул взгляд на часы, – оторвал тебя от лицезрения парада?!

– Да какого, черт возьми, парада?! Ты в своем уме?! – чуть не взорвалась трубка в руке Уржумцева.

– А что случилось-то? – уже с беспокойством спросил майор.

– Телевизор включи, дурень!

– Да нет у меня в кабинете телевизора, ты же сам знаешь. Ты толком скажи, что стряслось? – уже не на шутку взволновался старший дозиметрист.

– Тогда радио включи! Теракт в Москве. Прямо на параде! Бомбу взорвали! Прямо на трибуне! Все правительство наше поубивало разом! – выдавал информацию доктор, будто телеграфировал короткие сообщения.

– Да ты что?!

– Вот тебе, и что!

– Ладно. Сейчас включу, – упавшим сразу голосом сказал майор.

– Включай, – разрешил Григорьевич. – А звонил-то ты зачем?

– Да я тут, – сразу начал мямлить Уржумцев, понимая всю незначительность своей просьбы.

– Ну, говори, говори, – поощрил его терапевт.

– Да, вот хотел сказать, что направил к тебе старшего лейтенанта Шептицкого…

– Что с ним? – перебил его доктор.

– Собственно, ничего такого. Просто хотел, чтобы ты дал заключение о его состоянии здоровья, препятствующем несению службы, – совсем уже поникшим голосом поведал Уржумцев, впрочем, не вдаваясь в подробности.

– Это который Шептицкий? Из «паркетных»?

– Ну да. Он самый. Я как-то рассказывал тебе о нем. Пренеприятный типчик.

– Ой, Андрюха, ну ты прям наивный нанайский парень, как я погляжу.

– А что не так-то?

– Да все не так. Я не даю никаких заключений. Единственное, что я могу, так это на основании выявленных симптомов направить его на комиссию. А уж там, хирург, травматолог, ЛОР, невропатолог, уролог, маммолог, проктолог, гинеколог и патологоанатом, пусть дают заключения, каждый по своему профилю.

– А гинеколог-то зачем? – обалдел майор.

– Шутка, – коротко бросил Григорьевич.

– Ну, ты его примешь, если что? – с надеждой спросил приятеля Уржумцев. – И пожалуйста, постарайся найти у него что-нибудь этакое, да позаковыристей.

– Ладно, постараюсь, – добродушно пророкотала трубка и запикала короткими гудками.

Майор осторожно положил трубку и вспомнив о чем шел разговор до этого, метнулся к приемнику, стоящему на верху шкафа с хранящимися агитационными плакатами. Включил. Как раз шел репортаж с места трагических событий. Там же, стоя у шкафа, прослушал ленту новостей связанную с последними событиями на Красной площади, и глубоко призадумался. В связи с последними событиями, грозящими явной смутой, еще неизвестно чья сторона одержит верх в будущем конфликте за власть. А конфликт непременно будет, майор в этом нисколько не сомневался. Сам-то летёха, так себе, гугно на палочке, а не человек, но вот в каком стане окажется его папаша, пребывающий сейчас в немалых чинах, это был вопрос из животрепещущих. До сей поры, папаша явно чего-то опасался, если скрыл в такой глуши своего единственного и от того наверняка любимого отпрыска, никак не способствуя взлету его карьеры. А что будет сейчас, после этих событий? Останется ли он на месте, воспарит ли в поднебесье или камнем рухнет вниз? Это будет зависеть от того, к какой партии он сумеет примкнуть – к победившей или проигравшей. И на этом фоне история со злополучным рапортом может оказаться куда более опасной для карьеры самого Уржумцева, чаявшего не сегодня, так завтра получить вожделенные погоны подполковника, да и смотаться отсюда, пока последние зубы не растерял от цинги. В сложившейся ситуации, рапорт, лежащий в верхнем ящике письменного стола, был совсем некстати.

III

Окрыленный советом майора, Шептицкий ринулся было в амбулаторию, но потом вспомнил, что давненько не менял своего исподнего белья, а щеголять перед врачом в несвежих трусах и еще более несвежих, да еще и с дыркой носках, было для него, как говорится, не комильфо. Поэтому он, прежде чем идти к врачу, решил срочно принять хотя бы душ, а заодно и сменить одежду. Круто развернувшись, он скорым шагом направился к длинному одноэтажному зданию, где находилось общежитие для не обремененных семейными узами офицеров. Комнаты для офицеров располагались по обе стороны длинного как чулок коридора. Его комната под номером 36 располагалась в самом конце коридора. В общежитии было пустынно в это время, как в Сахаре. Часть офицеров несла дежурство, часть отсыпалась, а еще часть проводила время в общественных местах – клубе, спортивном комплексе или столовой. По неписаному правилу офицерского братства, двери в комнаты закрывались только на защелку, и поэтому войти в любую из них можно было без труда – всего лишь отжав дверную ручку. Арнольду было крайне непонятно это обобществление, и он в нарушение традиций, в свою дверь велел врезать замок. Подойдя к своей двери, он вытащил ключ и вставил в замочную скважину. «Хмм, – подумал он, проворачивая ключ, – я ведь точно помню, что закрывал дверь на два оборота, а получается, что только на один. Интересно». Открыв дверь, он не стал сразу заходить внутрь, а осторожно, не переступая порога, заглянул в комнату. Осмотр ничего подозрительного не выявил. Следов пребывания кого-то постороннего не было. Немного потоптавшись, он перешагнул порог и очутился в небольшой, но уютной комнате, где располагались кровать, диван, платяной шкаф, письменный стол и тумбочка с телевизором. Ничего особенного – обычный набор «трехзвездочной» гостиницы в какой-нибудь Сызрани. Сразу открыл дверь в санузел – никого. Вдохнул с облегчением. «Может я и сам все-таки всего на один оборот закрыл?» – подумал он, поуспокоившись немного. Но не тут-то было. Окидывая внимательным взглядом комнатенку, вдруг неожиданно обнаружил на письменном столе конверт. Обычный, почтовый конверт, как и сотни тысяч его собратьев, разве что без адреса получателя и отправителя. Сердце Шептицкого бухнуло, как молот по наковальне. Раз, еще раз. Дрожащими руками, будто кур воровал, взял его со стола. Конверт был не запечатан. На ощупь чувствовалось, что он не пустой. Сунув пальцы внутрь, нащупал листок бумаги. Вытащил. Раскрыл, сложенный пополам тетрадный листок в клеточку. Ровные и крупные буквы письма не оставляли сомнений в отправителе. Почерк отца он узнал бы среди тысяч иных. Быстрым взглядом пробежал глазами по строчкам. «Здравствуй, Арни! Пишу тебе с подвернувшейся оказией. Почему редко звонишь? Я уж не говорю о том, что практически не пишешь. Мы все тут беспокоимся о твоем самочувствии, особенно мама. Все-таки Север – самое полезное для здоровья место, но в твоем случае спасительное. Думаю, что ты понимаешь, о чем я говорю. Тучи над твоей головой, кажется, понемногу начинают рассеиваться, но нужно еще некоторое время, чтобы все успокоилось. Я работаю в этом направлении. Когда в следующий раз захочешь позаимствовать у меня денег, не забудь вернуть их купюрами того же самого достоинства, что и брал. Кстати, твоя знакомая И. шлет тебе привет и присоединяется к нашим с мамой пожеланием тебе доброго здоровья. Это письмо, как ты верно уже заметил, я посылаю не через почту, а через хорошо знакомого и доверенного человека. По его прочтении, верни ему назад. Слушай и исполняй все, что он тебе скажет, как если бы это исходило от самого меня. Надеюсь, что ты не разочаруешь нас с мамой». Письмо было туманным и одновременно достаточно красноречивым. По всему выходило так, что отец был не просто в курсе «проделок» любимого сыночка, но и в какой-то мере его сообщником, если не сказать тайным руководителем. Раздумывая над письмом отца он не заметил, как входная дверь тихо отворилась и за его спиной появилась человеческая фигура одетая не в привычную для этих мест форму, а в столичный «прикид» одного из многочисленных военпредов прибывших с генералом Ивановым для оценки проводимого сегодня эксперимента. Кто это был, понять оказалось совершенно невозможным, потому что на голове гостя была надета черная «балаклава», полностью скрывающая черты лица. Знаков воинского отличия тоже разглядеть не было никакой возможности. Они были тщательно скрыты под накинутым башлыком. Он неслышно положил руку на плечо Шептицкого. Тот вздрогнул от неожиданности и повернулся всем телом к вошедшему.

– В-вы, к-кто?! – взвизгнул он от неожиданности фальцетом.

– Не шумите, Шептицкий. Это не в ваших интересах, – спокойно произнес неизвестный в прорезь маски. – Я тот, кто указан в письме вашего батюшки.

– Как вы сюда вошли?! – чуть сбавив тон, но, все еще дрожа телом, спросил Арнольд.

– Хватит лепетать глупости! – прошипел «почтальон». – Я, честно говоря, думал, что вы будете поумнее. По крайней мере, со слов вашего отца.

– Вы знаете моего отца?

– Говорят, что на детях природа отдыхает. На вас она основательно потопталась.

– Что вы имеете в виду? – уже обиделся Шептицкий.

– Отдайте мне письмо, как было велено, и садитесь, – повелительным тоном сказал гость и буквально вырвал письмо из рук старлея, самого толкая к креслу. Повелительный тон, с каким он разговаривал с хозяином вкупе с властными манерами, наводили на мысль о немалых чинах визитера.

Всегда привыкший уступать грубой силе, Арнольд и на этот раз подчинился, наконец, уразумев, что этот хам, в принципе не должен ничего плохого ему сделать. Арнольд буквально упал, как подкошенный в кресло возле стола, и прижухался там, зажав руки коленями. Пришелец вольготно разместился на диване. К чести Шептицкого, следует отметить, что он довольно быстро пришел в себя и уже через несколько мгновений с интересом поглядывал на визитера, ожидая от него следующих шагов по налаживанию контакта. А тот, в свою очередь не спешил с вручением «верительных грамот», внимательно оглядывая хозяина с ног до головы, словно прицениваясь. Первым нарушил молчание генеральский сын:

– Я так полагаю, что вопросы типа с кем имею честь, не имеют практического смысла?

– Верно. Для вашей безопасности будет лучше, если я останусь «мистером Икс».

– Ладно. Не буду настаивать, хоть и неприятно вести тайные беседы неизвестно с кем.

– Почему сразу тайные? – удивился собеседник.

– Ну не светские же разговоры вести под маской и с конспирологическими ухищрениями, упомянутыми в письме отца? – в свою очередь выдал порцию удивления Арнольд уже окончательно пришедший в себя.

– Ну, вот теперь я действительно вижу перед собой сына Стефана Станиславовича.

– Степана Станиславовича, – поправил его старлей.

– Не суть, – отмахнулся тот. – Однако, не гоже отказываться от истинных имен своих предков, павших в священной борьбе за рiдну Краину и благородные кости которых лежат по закарпатским схронам.

Арнольд поморщился от пафосных речей незнакомца, затронувшего тщательно оберегаемые семейные тайны семьи Шептицких. Однако, оброненная собеседником фраза сразу раскрыла перед ним лагерь из которого к нему заявился незваный посланник. Неверно истолковав гримасу на лице Шептицкого, гость поспешил его успокоить:

– Не волнуйтесь. Я проверил вашу комнату. Никаких «жучков» в ней нет. Можете говорить, совершенно открыто.

– Что вы имеете мне сообщить? – попытался взять быка за рога дозиметрист.

– Прежде всего, мы хотим поблагодарить вас за оказанные нам в прошлом, хоть и небескорыстно, услуги, которые помогли нам несколько скорректировать наши научные изыскания в деле усовершенствования средств химической обороны стран альянса.

– Т-а-а-к, – протянул Шептицкий, до которого стала доходить мысль о некоей связи своего отца и его опрометчивого, о котором-то он не слишком и жалел, поступка, совершенного в порыве страсти к роковой красотке Ингрид, – выходит мой отец, как минимум, в курсе всех моих контактов с вашими представителями?

– Беру свои слова обратно. Вы на редкость сообразительный, для своих лет, молодой человек! – хохотнул гость из-под маски. – Скажу даже больше. Именно фигура вашего отца и является центральной во всей этой кутерьме, которая сложилась вокруг вас. И я даже уверен, что именно он, а ни кто иной, подвел к вам эту не безызвестную Ингрид. И операцией по вашей вербовке руководил он сам. Так что, позвольте поздравить вас с продолжением дела династии борцов с москальским режимом.

– Ага, – не нашелся, что ответить Шептицкий.

– Ладно, – сжалился над ним гость, – это все лирика, не имеющая отношения к нашему разговору. У меня, действительно, не так уж много времени, чтобы засиживаться тут с вами, ведя речи на патриотическую тему. Из письма отца вы видимо уяснили, что все исходящее из моих уст должно быть вами принято к безусловному исполнению, так?

– Да, – коротко кивнул старлей, уже начиная догадываться какое задание ему сейчас дадут.

– Ну, так вот, – продолжил посланник, – эксперимент, успешно проведенный сегодня утром на вашей базе, крайне заинтересовал и даже встревожил наших друзей из-за океана. По имеющимся у них сведениям, в случае дальнейшего успеха в продвижении этого типа оружия, основанного на новых физических принципах, может в корне изменить сложившийся десятилетиями баланс между основными соперниками.

– Да, – согласился Шептицкий, – основные принципы воздействия аппарата на материальные объекты мне, более-менее, известны. И они довольно впечатляющи.

– Вот именно! – поднял к верху указательный палец визитер. – А вы представляете, что будет с нами, с вами, да и всем цивилизованным миром, попади оно в руки ваших оголтелых вояк, если они, каким-то чудом, дорвутся до власти?

– Президент Бутин, мне кажется, не относится к числу маньяков, жаждущих пролития рек крови, – попробовал возразить Арнольд.

– Какой Бутин?! Вы что, с Луны свалились и не знаете, что происходит у вас в стране?!

– А что происходит?! – округлив глаза, спросил Шептицкий, привставая с кресла.

– Час назад, во время военного парада на него самого и на почти всех членов его правительства было совершено покушение смелыми до отчаяния заговорщиками из числа правильно ориентированных граждан. Была взорвана мощная бомба, прямо под трибунами со зрителями. В общем, никто не уцелел.

– Шутить изволите?! – не поверил ему Арнольд.