– Иди к мотоциклам. Жди.
И исчез.
После прокуренного смрада дискотеки воздух был приятен и свеж. Дашка стояла опираясь на «Урал» Богданова и кутаясь в свою джинсовку, которую, оказывается, оставила на руле. Дашка мёрзла. Платье действительно стало влажным, и теперь её пронизывало сквозняком. Хмель выветрился, захотелось спать. Дашка почему-то не думала про драку, в этот миг Челюкин, Богданов и Юлька как бы перестали существовать. Она просто ждала и смотрела на небо.
Глаза её привыкли к темноте, и ночь оказалась вдруг очень звёздной. Дашка подумала, что в городе не бывает таких звёзд. Здесь они обволакивали. Своим свечением создавали ощущение объёма, будто весь этот космос на самом деле находился внутри неё, в животе. Дашка задохнулась от восторга и жалости, что всё это величие и красота могут быть восприняты только на незначительное мгновение и нет никакой возможности получить это навсегда, стать частью этого.
– А может, и есть, – самой себе сказала Дашка и застегнула на куртке пуговицы.
Богданов вёл Челюкина и Юльку за руки, как детей. Он действительно сейчас казался их старше. Под левым глазом набух отёк, из носа кровило.
– Ты лампочку разбил? Молодчик! – Челюкин одобрительно похлопал Богданова по спине.
– Охренел? – кричала Юлька. – Я всё видела. Зачем он этому чуваку влупил?
– Надо уезжать, – серьёзно сказал Богданов.
– Это не он начал. – Челюкин, утирая окровавленные губы, тяжело посмотрел на Дашку.
– Ты едешь? – спросил Богданов у неё, садясь на мотик и заводя мотор.
Она села, обхватила его руками.
– Спасибо этому дому, – Челюкин отвесил поклон в сторону дискотеки, – пойдём к другому.
– Быстрее! – скомандовал Богданов.
Со стороны дискотеки послышались выкрики. Их искали, и теперь, когда включились фары и стал слышен мотоциклетный рёв, нашли. Тёмные фигуры бежали, матерясь, в их сторону. Челюкин газанул. Юлька взвизгнула и заорала матом. Дашка сильнее вжалась в спину Богданова, ей показалось, что теперь она влюблена в него.
На перекрёстке после въезда в Буланово Челюкин с Юлькой свернули направо, Богданов повёз Дашку налево. У неё упало сердце. Он остановил лютик возле бабушкиного дома.
– Иди, – сказал он.
Уже светало, и над травой поднимался слабый молочный пар.
– Прости, – сказала она, слезая с мотоцикла и чувствуя щиколотками мокрую траву.
Он посмотрел исподлобья так, будто одновременно прощал и прощался.
– Дура малолетняя, – сказал он.
Дашку словно резануло от этих слов, выступили на глазах слёзы.
– У тебя кровь. – Она потянулась было вытереть струйку у него под носом, но он отстранился, скупо кивнул и вывернул газ на руле.
Дашка стояла ещё минуту, глядя на удаляющийся мотоцикл и спину Богданова, вдыхая утренний деревенский воздух с лёгким привкусом выхлопных газов и чувствуя здесь себя чужой. Она знала, что больше никогда не увидит ни Богданова, ни Челюкина, ни ночной деревенской жизни, где перемешаны убожество и величественная красота. Даже Юлька, хоть и останется сестрой, больше никогда не будет подругой. Зря Дашка всё же не доверилась ей. Может быть, всё было бы иначе.
В сарае замычала корова. Дашка открыла калитку и вошла во двор. Пройдя сквозь огород, она вышла к берегу. Хотелось обнять берёзу и выплакаться, стоять и смотреть на тёмный речной поток, уносящий тоску и похмелье. Но берёзы не было, остался только вывороченный кратер в земле, свежая рана на боку обрыва. Вода унесла дерево. Такое высокое дерево. Такая узкая река. Обрыв без берёзы стал пуст и неуютен. Дашка пожала плечами и побрела к дому, чувствуя такую усталость, словно прожила сто лет. На крыльце стояла бабушка в своём обычном цветастом халате и фартуке. Она вышла доить корову. Дашка кивнула ей и пошла спать.
Юлька на следующий день уехала в Оренбург: у неё оказались какие-то срочные дела, связанные с поступлением. Ни Челюкин, ни Богданов к Дашке больше не приезжали, хотя она ждала. Дашка всю оставшуюся неделю помогала бабушке: таскала лейками воду для огорода, полола грядки, собирала упавшие яблоки и созревшие арбузы. А в субботу приехала мама, похудевшая и счастливая, и Дашка поняла, что они с отцом помирились.
На поезд Дашку и маму провожали дядя Толя и Юлька. Пока сидели в зале ожидания, мама уговаривала дядю Толю привезти следующим летом бабушку к ним, в Тулу.
– Она не поедет, ты ж знаешь.
– Матери уже тяжело одной в деревне.
– Не одна она. Мы рядом, – успокаивал дядя Толя.
– В Оренбурге?
– Сел да приехал. Бешеной собаке семь вёрст не крюк.
С Юлькой разговор выходил какой-то официальный: школа, выпускные экзамены, институт. Юлька этим летом не поступила и собиралась идти работать швеёй. Про Богданова и Челюкина не говорили.
Объявили поезд. На перроне пахло жарким асфальтом, мазутом и тухлыми овощами. Долго тащились по солнцепёку с сумками: номера вагонов были с хвоста. И уже перед посадкой Юлька протянула Дашке бумажку:
– Челюкина адрес. Напиши письмо.
– А ты?
– Сдался он мне. У меня в Оренбурге парень.
После возвращения в Тулу Дашка написала два письма. Одно Челюкину, в котором признавалась в любви. Второе – Богданову, где объясняла, почему поступила так подло. Оба письма она отправила на адрес, что дала Юлька. Ответа ни на одно не пришло.
Уже в октябре Дашка забыла про деревенскую любовь. Одноклассник Сашка Назаров предложил ей «ходить», и она согласилась. Вечерами они гуляли по городу, взявшись за руки. Потом Дашке это надоело, и она бросила Назарова, а вместо него влюбилась в Кольку Сизова.
Бабушка ещё долго жила в Буланово. Каждую весну часть огорода смывало паводками в Салмыш. Когда бабушка умерла, дом хотели продать, но из-за участка, подмытого до середины, покупателя так и не нашли.
Жуки, гекконы и улитки
Повесть
Жук
Юленька прыгала по дорожке вокруг бассейна через две плитки на третью, пытаясь не попасть на полоску шва. Эта игра надоела ей, но она старалась привлечь внимание мальчика, который стоял на краю площадки и смотрел в сторону.
– Привет! – не выдержала Юленька. – А ты английский?
Она остановилась рядом с мальчиком и посмотрела туда же, куда и он. На траве лежал огромный рогатый жук с коричневым панцирем.
– Я русский! – угрюмо сказал мальчик и скосил на Юленьку глаза.
– А как зовут?
– Федя.
– Меня Юленька. Но у меня есть тайное имя! – Она замолчала.
Федя исподлобья посмотрел на неё.
– Ладно, так и быть, скажу. Настя! – она прошептала имя мальчику прямо в ухо. – Меня им крестили, поэтому его нельзя знать.
– Зачем же сказала?
– М-м-м-м… – она театрально почесала макушку. – Не знаю. Может, ты мне нравишься.
– Так быстро люди не нравятся.
– А мне нравятся. Мне всё нравится. Кроме лука и варёных яиц. Ты любишь варёные яйца?
– Настоящие мужики едят всё!
– А что, бывают игрушечные мужики? – Юленька захихикала.
– Бывают мямли и размазни!
– Это которых по тарелке размазывают?
– Если ты будешь надо мной смеяться, я уйду! Я старше, и я – мужчина. Ты должна меня уважать!
– Ладно, ладно! – легко согласилась Юленька.
Федя присел на корточки и аккуратно взял жука. Жук не шелохнулся.
– А тебе сколько лет-то?
– Восемь.
– Мне пять.
– Вот видишь!
Юленька снова стала перепрыгивать плитки, допрыгала до куста с тёмной, вощёной листвой и нежно-розовыми цветками.
– Смех, кстати, продлевает жизнь. Мама так говорит, – заявила она.
– Что? – не понял Федя.
– Ты сказал, чтобы я не смеялась. А смех продлевает жизнь!
Федя держал жука и смотрел на Юленьку.
– Видела жука? – шёпотом спросил он.
Она оглянулась, смерила худого, загорелого, коротко стриженного и лопоухого Федю взглядом и беззаботно махнула рукой:
– Ой! Да тыщу раз!
– Кто бы сомневался!
– Шучу. Не понимаешь, что ль? Покажи! Покажи жука!
Он загородился от неё плечом.
– Ну пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
– Ты же тыщу раз видела. Отстань.
Юленька поджала губы и, засунув руки в круглые карманы платья, села на край лежака. Она задумчиво смотрела на голубую воду, сквозь которую просвечивали выложенные мозаикой дельфины. За дорожками бассейна начинался тропический сад, полный зелени, острого пряного аромата и стрекотания неизвестных существ. Юленька громко вдохнула горячий и влажный воздух и сказала, указывая на соломенную крышу навеса:
– Хорошо в теньке. Шоколадка не тает. – Она зашуршала в кармане фольгой. – Хочешь шоколадку?
Федя обернулся.
– Иди ко мне, – Юленька постучала по лежаку ладошкой.
Федя подошёл.
– Смотри, вот жук, – он поднёс ладонь к её липу. – Я просто не хотел тебя пугать.
Юленька кончиком пальца дотронулась до блестящего панциря, потрогала рога.
– Ой, как страшно! Ну и чудовище!
– Большой!
– Он кусается?
– Он же мёртвый!
– А так бы полпальца откусил.
