Владимир Майоров "Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина"

– Опять павшинские с дедовскими подрались. Но несильно. Всего несколько разбитых носов.

– Я уж устал их мирить. Надо Серого с Кручёным свести, пусть полаются – может помирятся. Стаса попроси. Пусть приведет их завтра утром, ну, в десять, к плотине.

– Мы же в десять как обычно в блиндаже встречаемся.

– Сёма… Вы там как-нибудь без меня.

– Как, без тебя? Да что мы без тебя сможем?

– И плохо! Я ж вам не мамка, чтобы за мой подол держаться. Знаете же, что мое время заканчивается.

– Так тебе ведь только осенью шестнадцать стукнет. Говорил же, до сентября, а то и дольше вместе работать будем.

– Думал, дольше, а выходит – меньше. Мы вчера с Кристинкой коляску остановить не смогли. Из-за этого она чуть под грузовик не угодила. Так что передай всем – встречи со мной запрещаю. Только через Контакт, в крайнем случае – по телефону. Еще что-то интересное есть?

– Откуда… Все разбежались, и крошки, и наши. В Чертаново какой-то шестиклашка домой вовремя не пришел. Так пусть чертановские разбираются – их там много. А в нашем районе даже не утонул никто.

– Когда ты перестанешь глупо шутить? Не можешь по-умному – промолчи. Лучше с чертановским комком* свяжись. Они у тебя что-то спросить хотят, или попросить.

– Слушай, давай им сами какого-нибудь хакера сварганим. А то я уж умотался: Семочка – тут, Семочка – там, Семочка – тут, Семочка – там.

– Кончай гнать пургу. У самого-то, небось, рот до ушей. Ладно. Ребятам привет. И подумайте, как там всё без меня организовать.

Теперь Жуковских разыскать… Что они, тоже все разъехались? Давно в Контакте не были. И Федор на своей страничке давно не появлялся. Иван оставил условную фразу, прочитав которую, Федор поспешит с ним связаться.

А может, зря он торопится? Жарко было, не сосредоточились, в фазу не попали… Может, он и не теряет силу. Что за беда, если он встретится с ребятами несколько раз. Не может же он вот так, разом, стать для них заразным…

Иван бесцельно гонял курсор туда и обратно, потом выключил компьютер, взял мобильник, нашел номер, дождался ответа:

– Привет! Куда ты исчез?

С ней всегда так. Два дня назад поругались, казалось, на всю жизнь. А сегодня: «Куда ты исчез!». И ведь сама никогда первая не позвонит.

– Что делаешь?

– На реку собираюсь. Пошли?

– Пошли. Я сейчас к тебе забегу.

– Один или с Кристинкой?

– Ты против неё что-то имеешь?

– Ну что ты! Просто спросила, сколько яблок брать.

– Сейчас прибегу.

Иван был зол на себя. Всегда так. Чуть пальчиком поманит – и он сразу тут: «Гав! Гав! Гав!». Хотел ведь выдержать характер, показать, что оскорблен… А ей достаточно было сказать: «Пошли купаться!». Где же его гордость? Разве это достойно мужчины?..

Мысли крутились в голове, пока он бежал, а когда увидел Алёну в сарафанчике

на крыльце с пляжной сумкой через плечо, куда-то испарились. Осталось лишь ощущение абсолютного счастья.

– А Кристинка где?

– Простыла. Ей купаться нельзя.

– Её яблоко пополам съедим, – Алёна пожала плечами и пошла по тротуару.

И так она всегда. Вышагивает своими ходулями и смотрит куда-то вдаль, будто ей наплевать, что кто-то семенит сзади. Правду сказать, ходульки у неё очень даже ничего, загорелые, прохожие с другой стороны улицы заглядываются. Выглядит она почти как взрослая, а он пацан-пацаном. И чего она с ним таскается. Вокруг неё одиннадцатиклассники крутятся. Иван как вымахал после восьмого, так первым на физкультуре в шеренге стоял. А потом постепенно смещался, смещался и докатился до третьего с конца. Одно утешает, он теперь тоже одиннадцатиклассник.

Тут внутренний голос услужливо напомнил, что с сентября будет абсолютно все равно – в одиннадцатом он классе или в пятом.

Когда они перешли железную дорогу, Алена умерила шаг.

– Завтра опять в блиндаж?

– Откуда ты знаешь?

– Весь город знает. Как воскресенье – вы на пятидесятый. «Алло, алло! Тревога! По тропе идут двое… Отбой!». Играться не надоело?

Иван знал, что Алена обижалась – он ни разу не позвал ее на пятидесятый. Не мог. Из-за этого у них часто случались размолвки.

– Я завтра не еду, – произнес он после небольшой паузы.

– Как?! – Алена резко остановилась и повернулась к нему. Иван не помнил, чтобы Алена вот так останавливалась.

– Сама же говорила, сколько можно в игрушки играть!

Алена отвернулась и почти побежала. Иван едва поспевал за ней. Никогда нельзя было представить, как она отреагирует на те, или иные слова. Ну что такого он сказал? Почему она так разозлилась?

На берегу она со злостью бросила сумку наземь и опустилась на край откоса.

– Ну почему? Почему! Я ничего не понимаю. Эти ваши воскресения были самым главным в жизни. Это было святое. Ты ни разу не взял меня с собой. Ни разу! Что я тебе, враг? Шпион? Выдам кому-то ваши никчемные тайны? И вдруг: «Надоело в игрушки играть!» Что-то случилось? Я же вижу – что-то случилось. Почему ты мне не говоришь? Почему не пускаешь? Ты открываешь мне узенькую дверцу, крохотный кусочек своей жизни, а мне этого мало! Понимаешь ли, мало! Какой же ты дурак!

Она молча скинула платье и прыгнула в воду. Плавал он лучше её. Теперь бы запросто переплыл Сейм не то, что в кроссовках, а даже в резиновых сапогах…

«И не встретил бы Игната», – съязвил внутренний голос.

Ладно, это не главное. Главное – с чего это Алена взъелась? Хорошо она сделала, что в воду прыгнула. Можно плыть рядом и ни о чём не говорить. Плыть рядом – это здорово! Лучший способ помириться. Это она здорово придумала. Она умная…

Умная-умная, а что же тогда? Тоже думала, что в воду прыгает? Она никогда не говорила, почему? Что тогда случилось? А Иван никогда не спрашивал. И это тоже было правильно. Есть вещи, с которыми человек должен разбираться сам.

Они запросто перемахнули реку туда и обратно. Алена выбралась на берег совсем другой.

– Давай яблоки есть! – крикнула она, будто собака встряхивая волосами.

Большие красно-желтые яблоки хрустели, словно и не было никакой ссоры.

– Уезжаешь? – неожиданно спросила она.

* * *

Анна Степановна была в растерянности. Собственно, чувство это появилось в начале года, а потом разрасталось и разрасталось. Тогда Иван неожиданно заявил, что хочет уехать учиться в Бурск. Почему? Одиннадцатый класс, хочет, чтобы ничего не отвлекало. Там он сможет хорошо подготовиться к экзаменам… Глупости, говорила она, и здесь можно организовать себя так, чтобы минимизировать помехи. Тьфу-ты! Словечко какое: «ми-ни-ми-зи-ро-вать»! Канцелярит лезет, как ни противься. Должность такая – директор.

Что-то происходит с Иваном. Наверное, влюбился. А что еще может случиться с мальчишкой в шестнадцать лет. Самое время… Может быть, дурная кампания? Ну, кампания у них, вроде бы, хорошая. Ребята все положительные. Организация у них. Играем в тимуровцев, шутил сын. Ну, какие тимуровцы в двадцать первом веке? Большинство и слова такого не знают…

Анна Степановна в тайне даже от Игната Максимовича съездила на пятидесятый километр, нашла их блиндаж. Понравилось. Всё чисто, аккуратно. Никакого баловства. Ни бутылок пустых, ни окурков вокруг не валяется. И вообще, грех ей жаловаться. Школу Бог хранит, хотя сама она и неверующая. Дисциплина в порядке. Пошаливают ребята, случается, но до хулиганства дело не доходит. Драк давно не было. Возятся в коридоре, куда от этого деться. Ну, прикрикнешь, пригрозишь родителей вызвать – всё успокаивается. В туалете не курят и не выражаются. Почти. Коллеги приезжают и удивляются: «Как вы добились, что у вас в туалетах не курят?» Тщеславие нашептывает – такой у нас эксклюзивный метод воспитания. Только она-то знает, никакого такого метода нет. Раньше вовсю дымили, в туалет войти без противогаза невозможно было, а года три – как отрезало. Так что за кампанию можно не тревожиться. Влюбился, наверное. Девочка эта, Алёна, непредсказуемая какая-то. Может ни с того, ни с сего с урока уйти. Хлопнуть дверью и уйти. И невозможно добиться, что случилось? Родители… А что – родители? «На вас вся надежда, – говорят, – мы с ней никак сладить не можем». Угораздило же Ивана в такую штучку влюбиться. И взрослая она какая-то не по годам… Вон, Кристинка, хвостиком за Иваном бегает. Умненькая, скромненькая, но палец в рот не клади. Хорошая жена была бы, только они разве об этом думают? Им надо нечто эдакое, с другой планеты. А «эдакое» – часто просто дурость. Ну, своей головы не приставишь. Странные вещи про нее рассказывают. Будто из-за несчастной любви выбросилась с двенадцатого этажа. Единственная многоэтажка в округе. Жила бы как все, в старом доме, руку сломала бы или ногу. А вернее всего – ничего не сломала бы, потому что бросаться со второго этажа глупо. С двенадцатого тоже глупо, но эффектно. Для дур. Значит, она – дура, но мне-то от этого не легче. Итак, во-первых, врут, что она выбросилась с двенадцатого этажа, иначе больницы бы она не миновала. И это в самом лучшем случае. Во-вторых, врут, что Иван её на руки поймал. После этого они вдвоем в палате лежали бы. А вот, что он ее на руках держал – пожалуй, не врут. Хотя, с другой стороны, с чего бы ему незнакомую девушку на руки брать? Подойти к незнакомке и сказать: «Извините, можно я возьму вас на руки???» Это уже даже не из двадцатого, это из девятнадцатого века.

Анна Михайловна махнула рукой и уменьшила пламя под закипающей картошкой.

* * *

Валерий привык доверять первому впечатлению. Оно ни разу не подводило. Все дальнейшие проверки подтверждали интуитивно сделанный вывод. Вот и сейчас – будто специально подстроено. Его последнее дело – и появление нового бойца. Всё складывалось замечательно. Конкурс в Брянске. Беседы, споры обсуждения. Обсудить было что. Оставалась пара недель для завершения дел. Валера не верил россказням о том, что некоторые и после шестнадцати способны работать. Ещё в детском доме он был приучен к порядку. Раз сказано: шестнадцать – это конец, значит, конец. Всё оговорено, всё подготовлено. Отряд не заметит потери бойца. Он уйдёт, но бой продолжится. Бой тяжелый, временами скучный, победа в котором придет очень нескоро. И тут – эта катастрофа. Они не сразу поняли, что с самолетом что-то случилось. Всё было нормально, заходили на посадку. Вдруг хлопок, потом другой, самолет тряхнуло, земля оказалась неожиданно близко, в окна хлестали ветки. Сиди он рядом с ребятами, может быть и дотянули бы до полосы. Должны были дотянуть. Но эта корреспондентка уговорила поменяться местами – хотела в полете побеседовать с участниками хора. Вот и побеседовала. Его выбросило на кресле как из катапульты. Он был так сосредоточен на удержании самолета, что ничего не успел сообразить. Наверное, и вправду, родился в скафандре, как хирург пошутил. Или он сам?.. Не помню. Самолет упал, но, говорят, много живых осталось. Ему бы только с ребятами посоветоваться. Иван – вполне подходящий малёк… И всё-таки странно, будто подстроил кто-то. Неожиданно заболела мать, неожиданно приехал в Бурск, во время катастрофы оказался на берегу, он, Валерка, сидел на чужом месте и его единственного выбросило из самолёта прямо в объятия Ивана. Слишком много совпадений. Он ведь учил ребят – слишком много случайностей не бывает, это уже закономерность, возможно – промысел. И в чём его роль? Наверняка все устроено для того, чтобы избежать коллективного приёма. Пошли бы споры, возражения. Почему именно его. Почему именно мы? Он ведь из другого региона – пускай там и принимают. Твоё мнение уже не главное, ты ведь дела уже сдал, считай, что на пенсии, на покое. Значит, если ошибёмся, на нас все шишки посыплются. Куда смотрели, зачем торопились… Так и замотают парня. Нет, надо спешить, пока остаются силы. И сделать всё самому. Или всё же посоветоваться с ребятами? Ведь не простят потом, скажут, учил всё делать вместе, а сам… Ребят надо найти, и чем быстрее, тем лучше.

А ведь если бы его из самолёта не выбросило, пожалуй, и дотянули бы до аэродрома…

* * *

– Ты уезжаешь?

Она смотрела так, будто видела его насквозь, до последней кровинки. Врать ей было бессмысленно, да и зачем?

– Врёшь! Врёшь ведь, правда? Кристинке бы врал, ребятам своим, а мне зачем? Отец ведь вместе с твоим работает. Говорит, торчать в этом Бурске совсем не обязательно. На недельку раз в месяц приезжать – и всё. А так и получать меньше будет. Говорит, из-за тебя переводится.

– В Бурске бабушка больная.

– Опять врешь. Была бы больная – сюда забрали бы. И на каникулы ты бы к ней поехал. Так ведь не едешь!

– Мне через два месяца шестнадцать исполнится. Нельзя мне здесь оставаться, – брякнул Иван, будто кто-то его за язык потянул?

– Оп-па! Сказанул, так сказанул. Что, в нашем городке мор на шестнадцатилетних? Или охота, как на диких зверей? Но мне же в мае шестнадцать стукнуло. И – ты смотри, смотри – вполне живая и никуда не сбежала.

– Ты – это другое дело!

– Почему же? Почему для вас шестнадцать – запретная тема? Я давно заметила – глазки в пол и молчок. У вас что – клуб самоубийц? Что, для вас в шестнадцать жизнь заканчивается? Если хочешь знать, цифры вообще не имеют никакого значения. Что шестнадцать, что двадцать пять. Если ты козел, ты и в тридцать козел.

– Иногда имеют, – снова зачем-то ляпнул Иван. Ну почему при Алёне он не может держать язык за зубами?

– Обо мне-то ты хоть подумал?

– Ну не могу же я всё время быть при тебе нянькой!

– Это мама твоя так говорит? Дурак ты, дурак! Может в Бурске своем поумнеешь… Давай ещё раз на тот берег сплаваем.

* * *

Как узнать о судьбе пассажиров? Детективы обычно ищут большие скопления людей, чтобы послушать сплетни. Первое – в холле больницы. В реанимацию не пускают, и родственники толкутся у дверей целый день, а некоторые и на ночь остаются.

Большие сборища людей похожи на структуру жидкости. Как молекулы воды плотной толпой окружают растворённые в ней ионы, так и люди кучкуются вокруг наиболее энергичных личностей. Иван переходил от группы к группе и слушал. Многие обсуждали, почему упал самолет. Никто точно не знал, но предположений было множество. То ли топливо было дерьмовое, то ли приборы старые, то ли пилот уснул, хотя как он мог уснуть во время посадки? Значит, инфаркт случился, или инсульт. А может, бомба была? Хвост-то отвалился. Была бы бомба, изнутри всё разворотило бы. А те, кто в хвосте летели – живы остались. Кто-то, говорят, из обломков вылез и сам в город уехал, и на нём – ни царапины. Да нет, это тот, кто с креслом в болото упал, чуть не утонул, еле вытащили.

А хвост-то почему отвалился?..

На вопросы, что стало с ребятами из хора, с теми, что из Брянска летели, отвечали – весь самолет из Брянска, ребята, вроде, живы все, а где – никто не знает. Точно, не здесь, потому что не слышали, чтобы кто-то спрашивал.

На рынке женщины судачили во всю, причем версий было значительно больше, вплоть до атаки инопланетян. Впрочем, в инопланетян верили мало, больше в террористов. Причем, сам террорист, как говорили, выбросился с парашютом, и его поймали в болоте за речкой. О ребятах из хора точно не знали, но бабка, торговавшая помидорами, рассказала, что соседская женщина уехала в Германию, куда отправили несколько детей. Собиралась надолго, потому одалживала деньги у соседок.

– Горе-то какое! – вторили друг другу товарки.

Сходил Иван и по адресу, который, почему-то после некоторых колебаний, дал ему Валера. Но дом был заперт, а соседка сказала, что хозяева уехали к сыну в Германию.

– А ты слышал… – наверно, соседке было скучно, и она стала рассказывать историю о двух диверсантах, которых поймали в березках со сломанными руками и ногами…

На этом месте Иван соврал, что ему срочно надо в больницу, и позорно сбежал.

* * *

Проводив Алёну, Иван, вернувшись домой, засел за компьютер. Ответа на его письмо не было. Никто из Жуковских на сайт не заходил. Это было странно, потому что они договаривались сообщать друг другу в случае отъезда, ну а на сайт можно было бы зайти из любого места, где есть мобильная связь. Не могли же они все вот так взять и уехать в глухую тайгу. Была ещё одна крайняя возможность – позвонить на мобильник. Иван не знал телефонов членов жуковской ячейки, такие контакты не приветствовались, но был один секретный номер, на крайний случай, и сейчас он нутром чувствовал, что такой случай настал.

* * *

Пока Иван играл в детектива, бродя по рынкам, Валера, воспользовавшись его компьютером, быстренько все узнал в Интернете. Наградили же парня родители имечком. Как прикажете его называть? Иван – совсем по-взрослому, а он же пацан ещё. Иван Сусанин… Смешно. Ваня?.. Сразу приклеивается – «дурачок». Несерьезно как-то. Там, правда, Иванушка, но и Ваня недалеко ушел. Скажем – Ванька, ответят – встанька. Остается – Иван. Придётся терпеть и опускать по случаю, чтобы комплекс величия не вырабатывался. А то еще возомнит себя Грозным.

По поводу компьютера сначала нянечки выступали. Дескать, нельзя, больной еще не окреп. Так я им быстренько объяснил, что от наличия у меня компьютера зависит не только благополучие жизни на Земле, но во всей нашей части Вселенной. Наверняка они посчитали меня психическим, на что я им пояснил, что психическому лучше не противоречить. Могли, конечно, и в дурдом отправить, но в нашей больнице такого нет, а в психушку с моими повреждениями не возьмут.

Так что про ребят я выяснил. Тяжелые ребята: ожоги, переломы, кома. С нами в самолете немецкая журналистка летела, та, на чьём месте в момент катастрофы я оказался. Она о конкурсе писала, и чем-то наша компашка ей приглянулась. Вот и напросилась на свою голову в этот самолет несчастный, чтобы о нашем житье-бытье написать. Я таких «неожиданных» поворотов опасаюсь, помню правило – садись во второе такси, но поделать ничего не мог. Теперь-то думаю, что дамочку эту нам провидение послало. Она настояла, чтобы ребят наших вместе с ней в Германию забрали, за счёт каких-то благотворительных фондов. Так что связаться с ребятами не получается. Наверное, тамошние нянечки психологически устойчивее наших, российских. Ситуация-то глупейшая. Рядом парнишка, замечательный парнишка, свой в доску, искать таких – за год не сыщешь. И лет всего двенадцать, и живёт в Красногорске, в том районе наших нет. Валера чувствовал, что новый знакомый подходит на сто пятьдесят процентов. А чувство его никогда не подводило. Обидно, что ни с ячейкой не посоветуешься, ни стоящую проверку не организуешь. Ну и что с того, что не получается по-настоящему проверить. Все, кого он рекомендовал, проверки на «пять» проходили. Ни одной осечки. А то ведь потеряется парень. Сентябрь придет – никому ничего не объяснишь. На звонки отвечать не будут – номер в черный список занесут. Сайт заблокируют. Сам наставлял, каждого гонял – как с сентября жизнь обустраивать. Ребята у него дисциплинированные, к порядку приучены. Никому не сможет он сообщить про Ивана.

Вводить одному – грубейшее нарушение Устава, который сам же и написал. Связаться с другими ячейками? Тоже не ахти, выходит, на них ответственность переложить хочу. Нет, всё-таки стоит рискнуть.

Так Валера спорил сам с собой, пока не уснул.

* * *

Утром в воскресение Иван пошёл на стрелку. Специально задержался минут на десять – пусть подождут, подумают.

Серый и Кручёный стояли в разных концах поляны, демонстративно отвернувшись друг от друга. Иван знал, что его ненавидят и боятся. Это было плохо. Значит, когда он уйдёт, драки начнутся по новой. Порядок должен покоиться на разуме и справедливости, а не на страхе. Но иначе не получилось. И так были потрачены масса времени и сил, чтобы тины* могли без опаски ходить по городу и ездить на электричке. Никто не пристанет, не побьёт, не отберёт деньги и мобильники. Жаль только, что порядок поддерживается лишь его авторитетом, и ребятам придётся изрядно потрудиться, чтобы не растерять отвоёванное.

* * *

Кручёный ненавидел Пряхина. Ненавидел, потому что не понимал. С детства он усвоил, что миром правит сила. Кто сильней, у того много денег, а деньги в нашей жизни – всё. С малолетства с завистью оглядывался на бритоголовых бугаёв, лениво вылезающих из чёрных «Бумеров». Свою внешность Кручёный презирал. И Кручёным его прозвали за то, что при ходьбе он извивался и раскачивался будто глист. Позже он услышал в какой-то передаче, что себя надо любить, иначе ничего не добьёшься. Крепко подумав, сообразил, что на самом деле похож на кобру, приготовившуюся к броску. Постепенно он осознал, что лозунг: «Сила-деньги-власть» можно вывернуть наизнанку: «Деньги-власть-сила». Кручёный стал замечать не только качков, топчущихся у чёрных лимузинов, но и мозгляков, которых эти качки охраняли. И ещё он понял, что с помощью мозгов можно раздобыть гораздо больше денег, чем поигрывая перекаченными мышцами.

Иван же не вписывался в простую схему. К власти он не стремился, дорогими вещами не хвастал. И сила его была непонятная. Казалось, чуть поднажми – и сомнётся Ванька, сбежит. Но неожиданно Кручёный будто упирался в стену, и непонятно откуда вырастало понимание, что не надо эту стену трогать, не то раздавит. А ещё непонятная компашка этих историков. Если их двое – не подходи. Почему-то сразу страшно становится до дрожи. В одиночку застать их, конечно, можно, но кто-то второй вскоре обязательно появится, и тогда… Самое поганое, если живот прихватит. Тут уж позора не оберёшься.

Слава Богу, верховодить среди ребят Кручёного Ванька не пытался, силу главаря не подрывал. Правда, что это за сила, если туда не ходи, сюда не моги. Хотели пару станций у Дедовских отбить – и этого нельзя.

Ненавидел Кручёный Ивана, но поделать ничего не мог. Пока.

* * *