У Мамаева душа ушла в пятки.
– «Неужели нохчи заметили движение вокруг дома?» – подумал он.
– Слышь, ты, чучело черномазое?! Я сейчас положу болт и на тебя, и на ваш товар, который мне, если честно, на хер не сдался, чтобы за него свою голову подставлять. Понимаешь, ты, овца чеченская?! Я сейчас лягу на дно, и буду убивать вас по одному и группами. Всех подряд. Не разбирая, взрослый или ребёнок. Я же вас всех по именам знаю, ваших баб и ваших детей. И здесь, и в Краскино, и даже в вашей ебаной Ичкерии. Услышал меня? А теперь иди нахуй. Не хочу с тобой, клоуном, разговаривать.
Мамаев говорил не очень спокойно, но ровно и уверенно. Он отключил связь и перевёл дыхание. Теперь надо было ждать. Они обязательно должны были позвонить. Им, почему-то, был нужен он, а не Галина. Всё плохое, что могло случиться с женщиной, уже случилось. Да и пояс шахида не для того крепят, чтобы его снимать. По сути, его бывшая жена была мертва.
Юрий знал, что с чеченцами договариваться бесполезно. Это он знал и по военному опыту, и по опыту Субботина старшего, память которого вдруг всплыла вплоть до двадцать третьего года. Ни одна из Владивостокских преступных группировок не смогла договориться с ними. Чеченцы предпочитали сразу убивать.
Например, в Находке до сих пор продолжались убийства то чеченцев, то местных «авторитетов». Война началась с девяносто первого года, и закончится, «помнил» Субботин, лишь к две тысячи десятому. Но в Находке чеченцы столкнулись с группировкой «Давыдкина-Вытирайлова», поддерживаемых, как знал Мамаев, милицией, а именно управлением по организованной преступности, действующим по иезуитскому девизу: «цель оправдывает средства». Сейчас группировки были фактически ликвидированы. Многие члены убиты, некоторые арестованы и осуждены. Лидеры находились в розыске. Однако выстрелы и взрывы ещё случались.
Своим хамством Мамаев показал, что похищенный чеченцами «товар», его не интересует на столько, чтобы из-за него рисковать жизнью и здоровьем. Он не хотел давать похитителям рычаги влияния. Что-то они, о том, что Субботина интересует Галина, как женщина, наверное, знали. У чеченцев разведка работает очень неплохо. А Субботин мог и проговориться кому-нибудь о своих чувствах.
Потому того Галину и похитили. И если бы Субботин сейчас раскис, то из него бы «свили верёвку», а Галину всё равно бы не отпустили. Скорее всего, она видела похитителей и смогла бы их опознать.
Всё это понял Мамаев, когда проснулся. Он даже подумал, что пока он спал, разумы Субботина младшего, и Субботина старшего «посовещались» и сделали вывод. Вывод Мамаеву не понравился, но ему пришлось с ним согласиться. Согласиться с тем, что Галину ему не отдадут. Или отдадут, но только лишь для того, чтобы взорвать их вместе.
Звякнула рация.
– Ты, что, охренел? – спросил чей-то голос. – Ты что творишь, Субботин? Если по твоей вине сорвётся операция по освобождению заложника, мы тебя в землю зароем!
– Ты кто? – спросил Мамаев.
– Конь в пальто! – сказал голос. – ФСБ…
– Ну, так вот, конь в пальто ФСБ, скачи и ты нахуй, – сказал Мамаев и прервал разговор.
Он прошёл на кухню и, открыв ящик стола, увидел пачку золотого кофе «Лавацца».
– Хорошо живут, – сам себе сказал Мамаев, имея ввиду разведку генштаба вооружённых сил России.
Сам он это кофе не пробовал, но снова всплыла память Субботина, пришедшего из две тысячи двадцать третьего года. Он, кстати, чувствовал, что сейчас Субботин старший доминировал в теле, потому, что Юрий видел всё окружающее, словно со стороны и, что главное, чувства его притупились. Притупились настолько, что возможная гибель его жены уже не казалась ему катастрофой. В голове даже возникла неприятная для Мамаева мысль, что из их двоих: Юрия и Галины, надо спасать того, кого спасти легче. Нельзя оставлять двоих маленьких детей без обоих родителей. И хоть Мамаев в теле Субботина никак не может сойти за их отца, но посвятить свою жизнь им он в состоянии.
Снова сработал зуммер «Кенвуда».
– Говорите, – сказал Мамаев.
– Слышь, Абдула, – сказал голос с гортанным и одновременно гнусавым акцентом, – ты не горячись, да?
– Я не горячусь. Просто не люблю, когда меня кто-то хочет взять за яйца. Если это конечно не красивая девушка. Или я чего-то не понял? Может быть тот, кто со мной говорил хотел у меня отсосать?
– Я тебе сейчас твои яйца отрежу, – зарычал голос первого переговорщика.
– Тап ала! (Молчи!) – проговорил второй, явно обращаясь к первому.
– Ты найди сначала меня, овца ебаная, – крикнул в рацию даже не Мамаев, а Субботин. – Сейчас я знаю, что вы меня ищите. Не знаю, правда, зачем, но не хаш кушать, это точно. И хрен вы меня найдёте сейчас, если только я сам не захочу, чтобы вы меня увидели.
– Слушай, Абдула, не горячись! – попросил второй чеченец. – Может быть мой земляк был неправ…
– Я его выебу, – услышал Мамаев голос первого чечена.
– Или я тебя! – рассмеялся Мамаев. – Что более всего вероятно. А, так как я не знаю, мужик ты или баба, то трахать буду всех подряд. Каждого чечена или чеченку, кто попадётся мне в руки. Вы первые начали войну. И я вам устрою армагедон похлеще, чем в Находке Вэпс устроил семье Хатуева. И, как Давыдкин, подниму флаг: «Бей чеченцев!». Думаешь не получится? Я уже сообщил своим, что меня выпасают нохчи, и если со мной что случится, или я исчезну, чтобы гасили всех. А желающих пустить вашу кровь предостаточно. Веришь, что тогда вашему бизнесу писдец? Ну, и не только бизнесу. И никакой губернатор вас не спасёт. Но, думаю, он даже вздохнёт с облегчением. Но я отвлёкся. Твой земляк всё портит. Убери его от трубки. Говори, что сказать хотел.
В рации молчали, но связь не прерывалась.
– Если бы я тебя не знал, Абдула, я бы сказал, что за гнилой базар тебе надо язык отрезать и засунуть тебе в жопу… – голос говорящего чеченца тихо рычал. Как это у них получается Мамаев не понимал.
– Мы знакомы? –Мамаев удивился оплошности похитителя.
Чеченец ответил через паузу.
– Заочно, – наконец ответил он. – Но это не важно, ведь ты пообещал всех нас убить.
– Я же сказал, если не договоримся. Не я первый начал. А если ты меня знаешь, то должен знать, что я слов на ветер не бросаю. Это тебе могли бы сказать человек сорок, которые мне или моим друзьям угрожали. Но, к сожалению, уже не скажут.
– Не боишься, что нас слушают?
– Не боюсь. Я уже давно мёртвый и мне на всё и на всех моих врагов насрать.
– Ладно, Абдула! Тебя не переговоришь, – как-то устало сказал чеченец. – А встретиться и поговорить по делу надо. Но ты, как я понял, встречаться и разговаривать не собираешься?
– Встречаться не собираюсь, а поговорить… Говори.
– На такие тему по такой линии мне бы не хотелось.
– Сразу чувствуется человек с высшим образованием, – сказал Мамаев и рассмеялся. – У меня музыкальный слух. Я всё-таки вспомню тебя по голосу. Если мы раньше хоть когда-то разговаривали. Не бойся ничего. Я ни ментам, ни в фээсбэ не сообщал. Никто и не подумает слушать этот телефон. А если и слушают, так хрен на них.
Субботин «старший» захвативший полный контроль над телом так разошёлся и говорил так расковано и бесстрашно и уверенно, что даже Мамаев, слушавший это всё «со стороны» тихонько охреневал. А чеченцы, вообще не понимали, что твориться с «клиентов». Вроде бы всё просчитали, а оно вон оно как выходит.
– Ну, хорошо. Поговорим так. Ты в курсе, что тебя хотят назначить положенцем по Приморью? – спросил чеченец.
– Кто? – удивление у Субботина получилось таким естественным, что Мамаев подумал, что Субботин не слышал то, что вчера Мамаеву говорил Кобелев, когда они ехали на конспиративную квартиру.
– Меня? Пложенцем? Кто? Москвичи или Джем?
– Джем, конечно. Москва против.
– О, бля! Ни хрена себе! Без меня, меня женили! И что?
– Ну и вот. Я же говорю: «Москва против».
– И-и-и? – непонимающе спросил Субботин.
– Ну и вот. Узнали, что ты будешь вчера на Острякова. Приехали поговорить…
Рация замолчала. Субботин тоже молчал, не помогая собеседнику выбираться из словесного водоворота.
– Не получилось, – закончил фразу чеченец. – Не стану пояснять почему.
– Посчитали, что так я буду сговорчивее? – Субботин рассмеялся так легко и естественно, что на той стороне снова зависли.
– Ты очень сильный человек, Абдула. Мы уважаем сильных людей. И мы хотели бы порешать всё миром. Если ты скажешь, что откажешься от положения, мы вернём тебе женщину, извинимся и выплатим любую компенсацию. В разумных пределах, конечно.
– У тебя точно есть высшее образование, нохч. Называю тебя так, потому что не знаю твоего имени.
– Ничего страшного. Когда-нибудь ты узнаешь его. Или за дружеским столом, или когда один из нас будет смотреть в глаза умирающего врага. И у меня, да, есть высшее образование. Я инженер. Когда-то был. Ваш Горбачёв начал ломать мою жизнь, а Ельцин продолжает начатое.
– Ха-ха! – хохотнул Субботин. – Смотрю, вы нохчи так все перестроились, что расстроились! Ха-ха! Стихами, блять, заговорил! Но не об этом сейчас. Как ты собираешься разойтись миром?
– Приезжай и забирай женщину! – сказал собеседник.
– Я ему уши отрежу, – сказал первый чеченец.
– Ха-ха, – снова не удержался Субботин. – Вы там промеж собой сначала договоритесь, как вы будете решать: миром или не миром.
– Если не замолчишь, я сам тебе отрежу уши, – сказал по-русски второй собеседник. – Не слушай его. Он ничего не решает. Обидел ты его сильно. Сам должен понимать.
– Куда ехать? – спросил Субботин.
– Наш человек встретит тебя на дороге и проводит к месту встречи.
– Я буду не один, ты понимаешь? – хмыкнул Субботин. – Со мной будут мои бойцы. Много бойцов.
– Ты воевать едешь? Зачем тебе много бойцов? Или боишься?
Рация в руке уже жгла руку и Субботин завернул её в кухонное «вафельное» полотенце «не первой свежести» чистоты.
– Не повторяй ошибок своего земляка, инженер, чтобы потом не обижаться на меня.
– Извини, – неожиданно извинился чеченец.
– Ты мудр и я тебя извиняю. Продолжай. Где я должен встретить твоего человека?
– Я не знаю, где ты сейчас находишься, поэтому скажу так. Будешь ехать от остановки Молодёжная в сторону Зари. В двадцати метрах от остановки увидишь скомканную газету. В ней будет лежать пейджер.
– Какой пейджер в газете? На улице дождь?
– Пейджер будет в полиэтилене, – спокойно пояснил нохч. – Если его возьмёшь ты, то на негог п ридё1т сообщение с адресом, где будет ждать связной.
– Ну ты, инженер, и закрутил шарманку. Как в шпионском романе. Ты, наверное, не инженер?
– Я военный инженер, Абдула.
– А если его возьмёт мой человек? Я не хочу оставаться лежать на обочине дороги, посечённый обрезками гвоздей.
– А своего человека не жалко?
– Его вы не взорвёте. Какой смысл?
– Если ты помашешь из своего джипа рукой, пусть берёт.
– Ага! Я помашу, а снайпер мне башку развалит? Будет так. Мы подъедем на трёх «Паджериках». Ты мои машины видел? Знаешь?
– Видел! Знаю!
– Ну, и вот… Выйдет Санёк – мой начальник охраны. Знаешь?
– Знаю.
– Порешали?
–Порешали.
– Тогда поехали.
– Закладка будет на месте через тридцать минут.
– Ну и хорошо. Отбой связи.
– Но когда сядет связной, в машине должен сидеть ты. Он тебя знает в лицо.
Субботин отключил «Кенвуд», поставил горячую и почти разряженную рацию в зарядник и посмотрелся в зеркало прикреплённое к стене. Узнать в нём сейчас без парика и линз, делающих его голубые глаза карими, Субботина было не реально. Мамаев посмотрел на себя и горько усмехнулся. Кто он сейчас? Субботин или Мамаев? Кого в нём больше?
Глава 7.
Отослав сообщение Сергею Трифонову: «Извини, но изменились обстоятельства. Встреча отменяется», Субботин выехал на «Тойоте Карина» восемьдесят пятого года выпуска с придомовой стоянки, и направился в сторону Молодёжной. Парик лежал в бардачке между передними сиденьями, коробочка с линзами – в нагрудном кармане рубашки.
Припарковавшись далеко за остановкой, он сходил на остановку в киоск «Союзпечать», где кроме газет и журналов продавали сигареты и зажигалки. Купил и то и другое, вернулся обратно, сел в машину и, приопустив стекло двери, закурил.
Мелкий дождь забивал через щель в салон, поэтому покурив, он поднял стекло, опустил спинку сиденья и, надвинув на глаза козырёк бейсболки с буквами «NY», «прилёг покемарить». Мелкий дождь шуршал по крыше и застилал каплями окна машины, преломляя проезжавшие мимо машины. Солнце, скрытое сплошным серым маревом, даже не проглядывало.
Тридцать минут после разговора с нохчами прошли. Скомканная газета лежала на указанном месте. Её увидел Субботин, когда проходил к остановке и обратно. Что странно, при небольшом ветерке газета не улетала с места, а лишь слегка «трепыхалась».
– «Грамотные ребята, – подумал Мамаев. – Чем-то закрепили. Наверное, пришпилили палаточным крюком. По крайней мере, я бы сделал так. А как иначе?» Мамаев мысленно хмыкнул, отстранённо наблюдая за происходящим. «Своё» тело он почти не контролировал. Да, он мог поднять руки, передвинуть ноги, но ему этого не хотелось. Его воля была подавлена. Мысли о весьма вероятной гибели жены протекали, тревожа, как солёная вода рану.
Он пытался размышлять о том, как он её будет выручать, но мысли расплывались, как чернила на воде, растворяясь в разуме старшего Субботина, который мыслил рационально и чётко. С его планом Мамаев согласен не был категорически, но своего придумать не мог, а потому и повлиять на ход событий не мог.
В окно постучали. Субботин «открыл» глаза и мазнул по слегка запотевшему стеклу рукой.
– Слыш, браток, не подкинешь до Зари? – спросил молодой парень лет двадцати съёжившийся под струями мелкого дождя и прячущий голову за поднятым воротником черной болоньевой куртки.
Субботин посмотрел на наручные часы и отрицательно покрутил головой.
– Не-е-е… Человека жду. На десять часов договорились. Вот-вот должен подойти. Не успею вернуться.
