–– Нет, ты ничего не понимаешь! Наверное, принимаешь меня за сумасшедшего? Да! Если хочешь, я сумасшедший! Но художнику и нельзя быть нормальным. Иначе он не увидит ту ирреальность, без знания которой не существует искусства. Почему, ты думаешь, на фотографии и в картине один и тот же сюжет выглядит совершенно по-разному? Потому что фотоаппарат фиксирует физическую реальность, а кисть художника – то, что находится за ней. Почти все великие художники были сумасшедшими. Ван Гог сутками беспрерывно рисовал и ведрами пил абсент. Однажды отрезал себе левое ухо, упаковал его в конверт и отправил своей возлюбленной в качестве сувенира на память. А затем написал автопортрет в таком виде и всегда любовался им. Именно в период помрачения рассудка он создал свои шедевры – «Ночное кафе», «Красные виноградники в Арле», «Дорога с кипарисами и звездами»… Анри Матисс страдал от депрессии, бессонницы, иногда рыдал во сне и просыпался со звериным воплем. Без всякой причины у него вдруг появился страх ослепнуть. И он даже научился играть на скрипке, чтобы, когда это случится, зарабатывать себе на жизнь уличным музыкантом. Врачи напрасно убеждали его, что ему нечего бояться, что у него нет никаких глазных болезней. Матисс им не верил… Да и не только художники – все творческие люди не от мира сего. Композитора Шумана преследовали говорящие столы… Писатель Гаррингтон воображал, что мысли вылетают у него изо рта в виде пчел и птиц, и хватался за веник, чтобы разогнать их… Философ Ницше пил из сапога свою мочу, принимал больничного сторожа за Бисмарка, спал на полу у лестницы, прыгал по-козлиному… Вагнер, когда писал музыку, раскладывал на стульях яркие лоскуты шелка, часто брал их в руки и теребил… Флобер во время работы стонал, плакал и смеялся вместе с изображаемыми им героями… Гоголь, Есенин, Бальзак, Жорж Санд… Все они были « с чудинкой». И родные принимали их такими, какие они есть.
–– Успокойся! Все я понимаю. И рада, что ты можешь заниматься тем, что любишь. И переделывать тебя не собираюсь. По крайней мере, до тех пор, пока ты не запрыгал по-козлиному.
Представив мужа за таким странным занятием, Наталья рассмеялась. Улыбнулся и Александр. Обнявшись, они долго сидели молча, думая каждый о своем.
Роспись церквей подходила к концу. О том, чтобы продать картины музеям, за счет чего жили профессиональные художники, Исачев даже не мечтал, его творчество не вписывалось в идеологию социалистического реализма. Жена не раз просила его:
–– Да пойди ты им навстречу. Неужели тебе так трудно нарисовать пару доярок? Чем хуже они мадонн! В конце концов, ты сам не раз говорил, что одежка – всего лишь оболочка, суть художественного полотна не в ней.
–– Ага! Представляю, как это будет выглядеть. Мадонна с бидоном молока! Или еще лучше – мадонна устанавливает доильный аппарат «елочка»! Шутишь! Да я после этого уважать себя перестану. И никогда не смогу уже написать ничего стоящего.
Однажды Наталья сообщила:
–– Девчонки на почте говорили, что РДК собирается пригласить кого-нибудь из художников для росписи холла. Сходил бы, переговорил с заведующей. Там, наверное, можно обойтись и без ненавистных тебе доярок и механизаторов.
В Доме культуры Исачева встретили настороженно. Информация о том, что он расписывает церкви, уже разошлась по всему району.
–– Вообще-то мы подали заявку в Союз художников. Но попробуйте. Может, у вас получится лучше. Только…
Заведующая замялась. Но Исачев понял ее с полуслова.
–– Не беспокойтесь. Религиозных мотивов не будет. Постараюсь предложить тему культуры в современной ее трактовке. Близкой и понятной молодежи. Ведь большинство посетителей РДК именно юноши и девушки.
Над эскизами росписи Дома культуры Александр работал с не меньшим энтузиазмом, чем над фресками для церквей. Показывал наброски Наталье. Доверяя ее вкусу, прислушивался к советам. Наконец, сообща они отобрали десяток рисунков, которые, на их взгляд, соответствовали замыслу заказчика и не содержали никаких крамольных сюжетов. Провожая, жена перекрестила его.
–– Ты что это, стала верующей? – удивился Александр.
Она грустно улыбнулась:
–– Так ведь, кроме Бога, тебе помочь некому…
Рассматривать эскизы Исачева собрались все работники Дома культуры. Александр стоял в сторонке, наблюдая за их реакцией. По несколько раз передавая рисунки из рук в руки, «эксперты» в недоумении переглядывались. Наконец, кто-то из них поинтересовался:
–– Скажите, а что это у вас тут за диковинный зверь?
Исачев подошел к столу.
–– Это не зверь, а птица. Птица феникс. Та, которая, по мифу, бросилась в огонь, чтобы сгореть и возродиться из пепла заново. Понимаете, культура – это ведь то же животворящее пламя, очищающее нас от всякого духовного шлака, возрождающее к нравственной жизни.
–– М-д-д-а… А этот мужик с пикой на коне?
–– Богатырь, стоящий на страже морали. Он готов вонзить свое копье в змея-искусителя, который пытается совратить молодежь, как это случилось с Адамом и Евой.
–– Боже упаси! Не надо нам никаких змей, адамов и ев! – запричитала одна из бдительных сотрудниц. – Пускай их в церквях изображают. Да и люди на ваших картинках какие-то неестественные, больше похожие на святых.
–– Адама и Евы здесь, как видите, нет. Они просто подразумеваются. А люди… Да, их лица просветленные. Искусство одухотворяет, нравственно обогащает даже замшелых обывателей. У Глеба Успенского есть рассказ на эту тему, который так и называется – «Выпрямила». Мне кажется, роспись Дома культуры должна быть не примитивной, а аллегорической. Пусть каждый из посетителей додумывает, что стоит за изображением. Это будит творческую мысль, что и является одной из задач подлинной культуры.
–– Ну, знаете. Так можно слишком далеко зайти! Молодежь у нас еще политически незрелая. Дай волю – до такого додумается, что потом все эти глупости из ее сознания каленым железом не выжжешь.
Поняв, что спорить бесполезно, Исачев какое-то время, по инерции, еще пытался возражать:
–– Что ж вы молодежь ни во что не ставите?! Не она ли строила Днепрогэс, Магнитку, осваивала целину? В годы войны, политически незрелые, по вашему мнению, юноши и девушки сознательно завышали себе возраст, чтобы попасть на фронт. Аркадий Гайдар в семнадцать лет полком командовал. Юрий Гагарин в 26 лет стал первым в мире космонавтом…
–– Молодой человек, не учите нас политграмоте. Люди, о которых вы рассказываете, потому и совершили свои подвиги, что не поддавались религиозному дурману, а свято верили в коммунистическую идею. Может, в церквях, которые вы расписывали, и позволительна двусмысленность, а в советском Доме культуры ее не должно быть. В общем, разочаровали вы нас, молодой человек…
По лицу мужа Наталья поняла все без слов.
–– Ну, и Бог с ними! Гениев никогда не принимали сразу. А ты, Саша, гений. В этом я не сомневаюсь. Не переживай! Как-нибудь перебьемся и без их заказа. Если понадобится, я могу взять какую-нибудь подработку. С голода не помрем.
После этой неудачи Исачев снова впал в депрессию. Жил, словно по инерции: пил, ел, спал, рисовал, выполнял какие-то поручения жены, разговаривал… Создавалось впечатление, что его мозг уснул и лишь механически реагирует на внешние раздражители. Так автомобиль с выключенным двигателем еще катится некоторое время, пока сила трения не погасит энергию движения.
В один из таких дней в мастерскую снова заглянул участковый. Местную шпану, с любопытством наблюдавшую за священнодействием Исачева, сдуло, как ветром. Милиционер, который, похоже, был слегка навеселе, с мрачным видом ходил по комнате, рассматривая картины. Возле полотен, изображавших обнаженных женщин, задерживался особенно долго, внимательно изучая каждую деталь.
–– А вот скажи, Исачев, откуда ты так хорошо баб знаешь? Небось, сотни перещупал, а?
–– Вообще-то, товарищ участковый, это не бабы, а женщины. Для того, чтобы правильно изобразить пропорции их тела, его вовсе не обязательно щупать. Конечно, каждый художник старается писать с натуры. Потому что не бывает двух одинаковых женщин, каждое женское тело уникально. Но наше общество настолько погрязло в предрассудках, что позирование обнаженным считается аморальным. Я могу представить себе вашу реакцию, если бы зайдя в дом, вы обнаружили здесь голую девушку.
–– Д-д-д-а! – крякнул милиционер. То ли от разочарования, что Исачев не доставил ему такого удовольствия, то ли под впечатлением от увиденных картин. – Значит, говоришь, рисуешь по памяти?
–– Не всегда. Если вы заметили, у большинства женщин на картинах есть черты лица моей жены. Надеюсь, рассматривать ее обнаженной мне не запрещено?
Участковый нахмурился еще больше:
–– Свою бабу, Исачев, если она значится в твоем паспорте, ты можешь рассматривать, сколько тебе угодно. И не только рассматривать. Но не надо мне лапшу на уши вешать! Есть сигналы, что сюда частенько заглядывают молодые девицы. Проверю. И если оперативная информация подтвердится, привлеку. И не только за аморалку. Я уже не раз советовал тебе трудоустроиться. Тунеядство тебе с рук не сойдет. Даю последний срок. Если за две недели не найдешь работу, подготовлю документы на привлечение тебя к суду.
–– Но я же художник. Рисовать картины – это и есть моя работа.
–– Я наводил справки. Никакой ты не художник, а богомаз. В нашей стране нет такой профессии…
Визит участкового милиционера окончательно вывел Исачева из душевного равновесия. С каждым днем он становился все более раздражительным. Мог вспылить без всякой причины, оскорбить жену, накричать на детей. Успокоившись, просил прощения, обещал исправиться. Какое-то время в семье царил мир. А затем все повторялось снова и снова. Интуитивно Наталья понимала состояние мужа. Но вывести его из сомнамбулизма, как ни старалась, не могла. В один из таких душевных срывов Александр разбушевался не на шутку – сбросил с подрамника незаконченную картину, растоптал ногами. Его лицо покрылось красными пятнами, в глазах засверкали огоньки безумия. Наталья поспешно увела детей к матери. Опасаясь худшего, позвонила в психиатрическую больницу…
Глава 5
Он попытался открыть глаза, но веки были, будто каменные. Повторил попытку. Сквозь серое марево начали проступать очертания предметов. Белые стены… Под потолком электрическая лампочка, тусклый свет которой едва освещает комнату… Кровати… Чьи-то тени… И звук, похожий на всхлипывания ребенка…
Что-то давило ему на грудь. Он попробовал вытянуть из-под одеяла руки. И не смог. Они были перепеленаты. «Это же смирительная рубашка!» – молнией мелькнула мысль. И он окончательно очнулся.
Первое, что увидел отчетливо – склонившуюся над ним голову. Незнакомый мужчина пристально смотрел ему в лицо. Заметив, что он открыл глаза, радостно захлопал в ладоши:
–– Проснулся! Проснулся! Сестра!.. Сестра!.. Он проснулся!
В комнату вошла девушка в белом халате. Ее лицо показалось ему до боли знакомым. «Ах, да! Она позировала мне для этюда «Женская головка!»
–– Сестра, а я вас помню!
–– И я вас помню, Исачев. Как вы себя чувствуете?
–– Хорошо. Правда, немного кружится голова.
–– Это нормально. Реакция на лекарство.
–– Я, что, в «психушке»?
–– В психиатрической больнице.
–– А почему я здесь? Развяжите меня.
–– Сейчас будет обход. Придет доктор, осмотрит вас. И снимет смирительную рубашку.
–– Зачем вы надели ее на меня? Я ведь совершенно здоров.
–– Знаю. Просто у вас был приступ. Вели себя так агрессивно, что нельзя было даже сделать укол. Вот и пришлось связать руки.
Вскоре в палату, в сопровождении врача и медсестры зашел заведующий психиатрической больницей. Исачев знал его. В таком маленьком городке, как Речица, все знают друг друга. Подойдя к Александру, он дружелюбно улыбнулся ему.
–– Ну, как себя чувствует наш буян?
–– Нормально. А как я здесь очутился, доктор?
–– Не помните?
–– Нет.
–– Ни с того, ни с сего вдруг разбушевался. Рвал и метал все. Пытался уничтожить свои картины. От какого-то Михайлова требовал денег… Перепугал жену, детей. Вот Наталья Николаевна и вынуждена была попросить нас вернуть вам душевное равновесие.
Обращаясь к сестре, заведующий приказал:
–– Освободите ему руки. Вы же не будете, Исачев, снова пускать их в ход?
По лицу Александра пробежала грустная улыбка.
–– Для окружающих я не опасен, доктор. Судьбой связан по рукам и ногам. Вся моя жизнь – смирительная рубашка. И гнев обращен против самого себя.
–– Ну, вот и замечательно. Полежите у нас еще пару дней. Пользуясь случаем, пройдете обследование, попринимаете успокоительное – и домой.
–– А сейчас уйти нельзя?
–– Если будете настаивать, отпущу. Но не советую. Вы еще душевно слабы. Может случиться рецидив… И не смотрите так с опаской на соседей по палате. Это вполне адекватные люди. Как и вы, утомленные жизнью. Буйных больных в вашей палате нет. Считайте, что находитесь в обычной больнице. По доброй воле вы ведь к врачам никогда не обращаетесь. А напрасно. Своевременно обнаруженная болезнь лечится намного быстрее и легче.
–– А разве я болен?
–– С психикой у вас все в порядке. Если, конечно, принять за норму то состояние, в котором пребывает наше общество. Абсолютно здоровых людей сегодня практически нет. Цивилизация, создаваемый ею стресс держат людей в постоянном напряжении. И их психика не может не давать сбоев. А что касается состояния вашего здоровья… У меня такое впечатление, что ваша оболочка не соответствует внутреннему содержанию.
–– Как это понять?
–– Видите ли, у некоторых людей внутренние органы старятся намного быстрее возраста. К этому приводят самые различные факторы: генетические особенности организма, тип характера, вредные привычки, эмоциональные перегрузки. Каждый из них в отдельности относительно безопасен. Но при наложении друг на друга они могут привести к тому, что сердце, легкие будут изнашиваться значительно быстрее, чем тело. Впрочем, это всего лишь мои предположения. Насколько они верны, может показать только комплексное обследование вашего здоровья, для которого у нас, в Речице, условий нет. Советую обратиться к минским врачам. И не затягивайте с этим, иначе может случиться беда…
Выписавшись из психиатрической больницы, Александр несколько дней избегал встречаться с Натальей. Знал, что она прибегла к помощи врачей из самых лучших побуждений, спасая его. И все же где-то в глубине души затаилась мысль о предательстве. Трещина, которая появилась в их отношениях несколько лет назад, из-за чего они то и дело расходились по разным домам, затем снова сходились вместе, все расширялась, готовая превратиться в пропасть. Исачев по-прежнему любил жену, обожал детей. Старший Ярослав часами готов был сидеть подле него в мастерской, наблюдая за тем, как пишет отец, и сам пробовал рисовать. Правда, свои рисунки прятал от всех. Но однажды, разбирая книги, Александр наткнулся на них. Принял даже за забытые собственные наброски. Поняв, что это первые опыты сына, позвал его, усадил к себе на колени.
–– Тебе нравится рисовать?
–– Да, очень. Только у меня не получается так, как у тебя!
–– Получится, сынок. Я вижу, что у тебя есть талант. Но для того, чтобы писать так, как я, нужно много страдать. А я не желал бы тебе этого. Есть много других замечательных профессий, где можно раскрыть свои художественные способности.
–– А что, папа, страдают все художники?
–– Все, сынок. Если они настоящие. И не только художники, но и писатели, композиторы, артисты – все, кто связал свою жизнь с творчеством.
–– А почему?
Александр задумался. Он и сам не знал ответа на этот вопрос. «Если Бог справедлив и всемилостив, как говорится в Библии, почему же он заставляет мучиться тех, кто ищет путь к нему? Какие-нибудь сутенеры, торгующие женскими телами, растлевающие их души, живут припеваючи, не чувствуя угрызений совести, а те, кто старается очистить человечество от скверны, обречены на страдания»… «Это – твой крест, и ты обязан нести его», – говорит батюшка. Но в чем смысл этой жертвенности?..»
–– Не знаю, поймешь ли ты меня сейчас, сын… Со времен грехопадения Адама и Евы все люди, их потомки, больны тяжелым недугом. Их души, которые призваны излучать свет, сами погрузились во мрак. Тебе никогда не приходилось видеть, как трясина засасывает попавшего в нее зверя? Лишившись опоры под ногами, он лихорадочно дергается, стараясь выбраться на сушу, но лишь ускоряет свою гибель. Болото, чавкая, пуская смрадные пузыри, медленно, словно наслаждаясь муками несчастного, поглощает его. Наше человечество оказалось в такой же, только нравственной, трясине. Художники – немногие из тех, кто не лишился рассудка, стараются своими картинами протянуть гибнущим руку. Но наше творчество – это всего лишь тоненькая тростиночка. Разве вытащишь с ее помощью из губительного болота! Бывают моменты, когда кажется: вот напишу я эту картину, увидят люди, как прекрасен мир вокруг, и изменятся, и их души снова наполнятся животворящим светом. Писатель Достоевский говорил: «Красотой спасется мир». А потом видишь, что все тщетно. И это ранит в самое сердце. Если бы удалось взглянуть на него, ты увидел бы, что оно все покрыто рубцами…
–– А что такое страшное совершили Адам и Ева, что должно страдать все человечество? Учитель по истории говорит, что это все сказки, что не было никаких Адама и Евы.
–– Ну да, а человек произошел от обезьяны!..
–– А разве нет?
–– Спор о том, как зародилась на Земле жизнь, наука и религия ведут веками и, думаю, никогда не придут к согласию. Потому что ученые верят только тому, что можно «пощупать». Идея нашего родства с обезьяной принадлежит Чарльзу Дарвину. Был такой биолог в девятнадцатом веке. Он изучал растения, животных, исследовал материалы археологических раскопок и пришел к выводу, что все на Земле, в том числе и жизнь, образовалось само по себе в результате эволюции, которая длилась миллионы лет, то есть без участия Бога. А незадолго до смерти признался, что никогда не сомневался в существовании Творца.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70317016&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
