Катя Ким "бестелый"

бестелый
Катя Ким

Россия в 00-ые. Группа молодых людей, состоящих в оппозиционной коммунистической партии, планирует украсть тело Ленина из Мавзолея. Однако они сталкиваются не только с почти невыполнимыми условиями операции, но и с опасной мистической сущностью, которая начинает преследовать каждого из них.

Катя Ким

бестелый

Глава 1. ОНО

Все начинается со стука в дверь.

Журнал, сигарета, омлет, поздний рассвет, маленькая крошка на столе – все течет обыденно. А потом прорывается стук в дверь, и мне часто стучат в дверь: стучат, чтобы получше закрутил протекающий кран, чтобы занести почту, чтобы спросить, не хочу ли я купить пылесос или, еще хуже, взять кредит на пылесос – да, я определенно имею опыт со стуком в дверь. Но этот стук какой-то другой, этот стук как пришествие, как замирающая кислость на языке, и я почему-то сразу хорошо понимаю это.

Меня что-то гложет. Сосет под ложечкой. Вытираю руки о домашние штаны, медленно складываю газету – Марк, Марк, успокойся, Марк, ты один, давно один.

Здесь никого нет никого нет никого нет кто-то

Марк, открой дверь.

Мне кажется, что во мне нет костей, когда подхожу и пытаюсь посмотреть в глазок. Мне кажется, что ОНО вернулось, ОНО здесь, почти в моей квартире, на пороге, прямо передо мной. Почти, почти, почти. В желудке все сворачивается. Прислоняюсь лбом к прохладной двери и делаю несколько вдохов. Потные пальцы нащупывают пачку сигарет в кармане. Все нормально, Марк, все нормально, но ощущение нормальности пропадает, оно пропало еще тогда, когда я поднялся со стула, или тогда, когда услышал стук. Он повторяется – возможно, я брежу, возможно, это иллюзия, но он менее настойчивый, не такой требовательный, ОНО будто знает, что я уже тут, ОНО вежливо просит меня успокоиться.

Нет никакого ОНО, нет, это ушло, это давно не в моей жизни, это давно исчезло, осталось там – там, где не может быть этой квартиры, не может быть меня. Закрываю глаза, смотрю на блики света и выдыхаю.

Пальцы скользят на задвижке, и я быстро распахиваю дверь.

Пару секунд смотрю в глаза напротив, пара секунд требуется для узнавания, и внутри меня все замирает, я чувствую только пустоту, а потом все возвращается с небывалой силой, меня почти трясет, и я с той же скоростью, что и открыл, пытаюсь захлопнуть дверь, но он придерживает ее ногой.

ОНО тут нет, тут есть он, которого я почти забыл, тут есть он, просто он, но я знаю, что он принес ОНО с собой. Мой иррациональный страх становится мне понятным, и я мгновенно хочу уйти, а он держит чертову дверь. И улыбается.

– Привет, Марк. Рад видеть тебя. – Он улыбается еще шире, и из-за этой улыбки я узнаю его в точности и хочу послать нахуй.

Он – из моей прошлой жизни, оттуда, где я нашел свободу, а потом был проклят за это. Он из Москвы, которой я бежал, и я не понимаю, что он делает здесь, в этом городе, на пороге моей квартиры.

Перевожу дыхание и оглядываю его более спокойно. Почему-то хочется нервно усмехнуться – он смотрится настолько странно, настолько не гармонично в моей квартире. Он действительно будто бы был вырезан из Москвы и вставлен сюда. Разглядывая его, я задумываюсь, каким безумным и тревожным наверняка выгляжу со стороны, и теперь точно не сдерживаюсь от усмешки.

– Убирайся отсюда. – Мне хочется назвать его имя, но не помню. Смутно вспоминаю фамилию, К… Ко… Корин? Кореев?

– Мне правда нужно поговорить с тобой. Пожалуйста.

Я пристально смотрю на него, и то ли из-за улыбки и запыхавшегося вида, то ли из-за мысленной борьбы в попытке вспомнить его фамилию впускаю его в квартиру.

Постепенно невидимая рука, сжимающая горло всегда, когда появляется ОНО, отпускает меня, но я прекрасно знаю, что ОНО все еще тут, вместе с ним. И теперь вместе со мной.

Он спокойно разувается, поправляет рубашку и поворачивается к зеркалу. Прослеживаю за его взглядом, и мне кажется, что он смотрит не в свое отражение, а за себя, я уверен, что он тоже ощущает присутствие этого непонятного, бесцветного, чужого. Мы проходим на кухню.

– Чай? – Мой голос звучит уже более спокойно, и теперь мне легче думать. Зачем он здесь? Почему именно он здесь?

– Мне казалось, ты больше по кофе.

– Да. Поэтому тебе предлагаю чай.

Он поправляет волосы, и я ловлю этот жест – мне становится лучше от того, что он тоже нервничает. Корцев?.. Корбицкий?..

Мы молчим, и я в тишине завариваю ему чай. Чувствую неловкость буквально на коже, но мне даже не о чем завести разговор, я не знаю о нем ничего, я помню лишь первые буквы его фамилии и то, что он учится на филфаке.

– Как учеба?

Он пожимает плечами и пристально смотрит на то, как пододвигаю к нему чашку. У него светлые глаза, и мне немного не по себе от его взгляда.

– Вполне прилично, хоть и все так же бессмысленно, – отвечает и делает глоток. На его лице снова появляется довольная улыбка, и я не понимаю, почему она так сильно раздражает меня. – В целом, мне нравится. Думаю, это мое.

За окном орет птица. Я нервно закрываю его, чтобы было, чем занять руки.

– Ты, должно быть, достаточно отдохнул от учебы, – делает небольшую паузу, и я смеюсь, а потом зажигаю сигарету. Он отлично знает, что я взял академ, сбежал из города обратно к себе и родителям не для того, чтобы отдохнуть от учебы. Он даже понятия не имеет, чего мне стоило отказаться от всего, чего я добивался столько лет, просто потому что ОНО преследовало меня.

– Ты привел ЭТО с собой.

– Правда? – Он поднимает одну бровь. – Нет, Марк, ОНО всегда с тобой. Я не…

– Его не было. Я переехал, и это прошло. А ты решил снова вывести его… натравить на меня.

– Это не собака, которую я могу натравить на тебя. – Его челюсть немного расслабляется, ему, должно быть, легче разговаривать по делу, разговаривать о тех немногих вещах, которые действительно связывают нас, а не об абстрактной учебе. – Может, ты как-то… ну, знаешь, эмоционально огородился от этого, и ОНО на какое-то время оставило тебя.

– Да без разницы, поверь мне, я не хочу, чтобы это возвращалось. И я, блять, понятия не имею, почему ты посчитал нормальным прийти сюда и снова… погрузить меня в это дерьмо.

– Я не собирался. Я же не думал, что ты давно не встречался с этим. – Он посматривает на мою пачку, и я протягиваю ему сигарету. Когда закуривает, вспоминаю его фамилию. Корицкий. Точно. Корицкий. – ОНО никогда не покидало меня… Поэтому у меня и мысли не было, что…

– А ты пытался? Хотел, чтобы ОНО оставило тебя?

Корицкий смотрит на меня как на сумасшедшего.

– Конечно, я хотел, Марк. Конечно.

Поднимаюсь, чтобы снова приоткрыть окно, и внутри все чуть расслабляется от того, что я могу с кем-то поговорить об этом. Даже при таких обстоятельствах, даже при том, что не хотел его видеть и не хочу до сих пор, даже при том, что виню его в неожиданном визите. Я так давно не обсуждал с кем-то ОНО, я год назад запрятал эти мысли глубоко в себе, я всегда понимал, что одно мое слово об этом – и меня посчитают идиотом или безумцем. Корицкий же – один из тех, кто знает, что ОНО не просто плод моей фантазии. Вернувшись в родной город и избавившись от прошлого, я сам стал подозревать, что все придумал, что этого не могло быть в действительности. Я читал книги по психологии и размышлял, какие эмоциональные потрясения могли так сильно разыграть мою фантазию в Москве. Я готов был признать себя чокнутым, чтобы не признавать, что ОНО существует.

Но вот Корицкий здесь. И он не просто знает, о чем я говорю – он чувствует это.

Он – доказательство того, что я нормальный. И доказательство того, что все по-настоящему.

Это успокаивает меня так же сильно, как и пугает.

– Твой академ закончился. – Корицкий стучит пальцами по столу, и я пихаю его руку. – Извини.

– Я собираюсь отчисляться.

Он кивает, и у меня чешутся запястья – мне кажется жутким, что он знает обо мне достаточно много, а я не знаю его имени. Ощущение, будто он в курсе всех карт, что у меня на руках, а я в курсе лишь того, что у него есть парочка козырей.

– Поэтому я здесь.

Мне хочется спросить: “Почему ты?”, и я прикусываю язык. Не знаю, почему не подумал об этом раньше, но сейчас вопрос кажется очевидным – действительно, почему он? Корицкий едва знал меня, когда появилось ОНО, но остальные были моими друзьями.

Когда я только переехал, я думал, что они найдут меня. Что ко мне придет Марина, с которой я целовался, Арсений или Кирилл, с которыми я жил. Но никто не приходил. Никто, с кем я был близок и разделил страхи по поводу ОНО. Я ждал, а потом прекратил. И теперь, когда прошло больше года, передо мной сидит Корицкий – человек, которого мы долгое время не принимали в свои ряды, которого я видел всего несколько раз перед тем, как уехать.

– Тебя послал Кирилл?

Корицкий снова улыбается, и я пристально наблюдаю за этим.

– Меня никто не посылал, но все знают о моем приезде к тебе. Это было общее решение.

– Ты до сих пор общаешься со всеми ними? Как они?

– Хм… – Корицкий снова собирается начать барабанить пальцами по столу, и я быстро подвигаю ему пакет с полузасохшими вафлями. Мне они не понравились, но я решил их оставить на случай, если ко мне придут гости, которых мне будет плевать, чем угощать. Сейчас именно такой случай. – Саша Боков теперь в отношениях с другой Сашей. Мы теперь называем его Саня, чтобы отличать их. Арсений и Кирилл полгода жили с Колей, ты не знаешь его, он с первого… то есть теперь со второго курса. Но потом он устроился уборщиком в кафе и начал приносить им тараканов, так что они выселили его.

Прикусываю губу, чтобы не рассмеяться, и мне по-настоящему радостно слышать новости о старых друзьях, но мы с Корицким оба прекрасно осознаем, что спрашивал я не об этом. Точно так же, как и осознаем посыл его “Выселили его”.

“Они выселили его, Марк”.

“Комната свободна”.

“Ты всегда можешь вернуться”.

Я не вернусь.

– Как насчет вашей… деятельности?

– Нашей, о не вашей, Марк. – Корицкий продолжает после паузы, после того, как откусывает вафлю. Я со скептицизмом наблюдаю за тем, с каким наслаждением он ест эти трехмесячные вафли. – Мы продолжаем ее. То есть… после появления, ну, ты понял, мы думали все свернуть, но ОНО не такое, каким кажется. Собственно, не об этом. Мы продолжаем, но без тебя, безусловно, все не так, как было.

Теперь я точно понимаю, зачем он здесь, хотя догадывался с самого начала. Меня успокаивает противная мысль о том, что после моего ухода все не так гладко – мне всегда эгоистично хотелось, чтобы у них ничего не получилось без меня, мне хотелось, чтобы моя значимость в том, что мы делали, была достаточно сильной. Это звучит жалко – я сам покинул их. Я создал наш кружок в конце первого курса. И в конце третьего собрал вещи и уехал в родной город.

– К сожалению, я ничем не могу помочь.

– Можешь.

Он действительно считает, что могу? После того, как ОНО чуть не свело меня с ума, я могу?

– Они реально решили, что ты сможешь убедить меня вернуться?

Корицкий становится серьезнее, но улыбка так и остается на его лице.

– Да, они решили именно так. – Он пододвигает чашку, а я добавляю кипятка. Хотя искренне не хочу. Хочу, чтобы он ушел. – Слушай, я знаю, что ты боишься. Мы все тогда хотели бежать, ты же понимаешь. Но я уже заикнулся, что ОНО не такое, каким кажется. Оно на самом деле не желает тебе ничего плохого, только… направляет тебя. Сейчас я это понимаю. Ты помнишь, когда ОНО появилось. ОНО хочет определенного. И точно не хочет навредить никому из нас, в том числе и тебе.

Чем больше он говорит, тем сильнее я убеждаюсь, что ОНО сыграло шутку с его здравым смыслом. Это понятно – я чуть не свихнулся за две недели, а Корицкий живет с этим почти полтора года. Он ловит мой взгляд, и я пытаюсь найти признаки безумия в его действиях. Корицкий запрокидывает голову и смеется. Смеется. Абсолютно нормально, даже как-то по-ребячески. У меня в желудке сворачивается комок.

– Я знаю, Марк, знаю, как это звучит, но ты же не чувствуешь это, когда я разговариваю с тобой, правильно? Потому что я нахожусь в некоторой… понимаешь ли, в некоторой гармонии с этим. ОНО не злится, когда я не сопротивляюсь ему.

– Не злится? Ты собираешься меня сейчас учить, как вести себя себя с этой неведомой херней? – Мне хочется то ли заплакать, то ли рассмеяться. Я начинаю ненавидеть Корицкого. Из моей груди поднимается ненависть, которую я не испытывал очень давно. В середине разговора я даже подумал, что рад – он пришел, рассказал о моих друзьях. Но сейчас, сейчас я ненавижу его. За то, что выворачивает, достает из меня то, что я давно пытаюсь отпустить, за то, что будит во мне что-то замершее, остановившееся, поставленное на паузу. – Ты слышишь себя? Ты привел ЭТО ко мне! Когда я отлично жил столько времени без… без ОНО!

– Отлично ли?

– Да, блять, отлично! У меня прекрасная работа, родители рядом, новые друзья, новая жизнь. Мне все равно на то, что… происходит у вас. Я не имею к этому никакого отношения!

Корицкий откидывается на стуле, и с его губ впервые за весь наш разговор сползает улыбка. Без нее он выглядит намного уязвимее. Припоминаю, что он на год младше меня, только поступил на третий курс, и эта ничтожная разница отчего-то кажется мне преимуществом. Он бледный, белый весь, его и без того светлые волосы выцвели на августовском солнце, а кожа осталась такой же белой, и я думаю о том, какой он странный, нелепый, неестественный и как мне легко сломать его, победить его. Он заявился ко мне с этой наглостью, с мыслью, что после его маразматических слов я действительно поверю ему и вернусь в ад, и мне хочется наказать его за это. За то, кем он возомнил себя, за то, что он делает со мной, заставляя вновь вспоминать все, что я месяцами выскребал из себя.

– Все ребята написали тебе письмо. – Корицкий достает закрытое письмо из рюкзака и кладет на стол рядом с пепельницей. – Может, ты поверишь им. Знаешь… – Он устало трет переносицу. – Мы решили, что поеду именно я, потому что я лучше всех умею справляться с ОНО. Мы подумали… что ОНО все еще преследует тебя, и когда я появлюсь и ОНО немного успокоится, ты поверишь мне.

– Может, это твой замысел? Ты типа… подружился с этой херней? А теперь приводишь его ко мне домой и манипулируешь мной.

– Так получается, если, по твоим словам, я “подружился” с ним, это возможно? Ты же видишь. От него отнюдь не обязательно бежать.

– Вот не надо учить меня. Ты научился справляться с этим, отлично, я тебя поздравляю. Я научился справляться по-своему. Как я тебе сказал, ОНО отстало от меня. По крайней мере, до твоего идиотского появления.

Корицкий улыбается, и я снова натыкаюсь на эту броню, и я снова думаю, что проиграл в тот момент, когда он постучал в мою дверь.

– Хорошо, я понимаю, это твое право. – Он закуривает вторую сигарету, его чай наверняка остыл, и я не подливаю ему больше кипятка. – Но ты должен знать, что нужен нам. Как я сказал, мы продолжаем заниматься тем, что ты создал. И ты помнишь, что сказал в тот вечер. Из-за чего ОНО появилось.

– Вот только не надо перекладывать на меня какую-то ответственность.