Допросная оказалась небольшой комнатой с диваном, письменным столом и парой стульев. Окон не было – ни настоящих, ни фальшивых. В углу на столике стояли чайник, микроволновка и посуда.
– Располагайтесь, Яна Сергеевна. Отделение у нас маленькое. Мы тут и работаем, и отдыхаем. Устали, так полежите – не стесняйтесь.
– Максим, пожалуйста, позвоните в гостиницу. Скажите, что я к завтраку не приду, чего продуктам пропадать.
– Так позвоню. Там Катюшка моя горничной работает – ей и позвоню. Сегодня ее смена. А мы вас чаем с плюшками сиверскими угостим. Ох, и вкусные они! Так бы ел и ел.
Яна кивнула, улыбнулась. «А участковому я по-другому отмщу, – злорадно подумала она. – Я его в новый роман вставлю. Буду бумагомаракой и разнесу историю по всему свету. А потом книгу ему с автографом пришлю».
Плюшки действительно оказались нереально вкусными. Они с рекордной скоростью растаяли во рту, а нос и щеки испачкали сахарной пудрой. Максим смеялся, а Яна радовалась, что на земле живет такой светлый и добрый парень.
Она легла на диван. Мысли кружились между происшествием в музее и новым романом. Не давала покоя назойливая нестыковка. Яна раз двадцать прокрутила в памяти эпизод с преступником, но так и не поняла, что в нем не так.
В конце концов она решила отложить расследование до лучших времен и с затаенной радостью скользнула в прошлое прекрасной Стефании Радзивилл – самой богатой невесты первой половины XIX века.
«Фонтанка негодовала. Зима 1825-1826 года была слишком долгой и жестокой. Офицерские головы летели с плеч, а лед даже в конце марта стоял прочно – лишь кое-где полыньи расползались, тянулись друг к другу узкими извилистыми протоками.
«Они похожи на пауков, – грустно подумала Стефания. – На больших противных пауков. Терпеть их не могу!»
Девушка отошла от окна, с тоской посмотрела на ряд железных кроватей, покрытых желтыми шерстяными одеялами. Дни проходили медленно и безлико – молитвы, недолгие прогулки, белошвейные мастерские. Скоро выпуск, а пока…
А пока за окнами Фонтанка грезит о весне, пытаясь сбросить в Неву надоевший лед. А она, княжна Каролина Эмилия Луиза Валерия Стефания Радзивилл, мечтает вырваться из двенадцатилетнего плена Екатерининского института.
Годы учебы – это жесткие платья, узкие панталоны из дерюги, ненавистный звон колокольчика, занятия с учителями, отвратительные обеды, молчаливые прогулки по коридорам, а по ночам тайное чтение запрещенных дамских романов. Девочки встают в шесть часов, умываются в прихожей спальни-дортуара, где ночью всегда спит горничная. Строгость. Надзор. Послушание.
Понятия «одиночество» нет. Утро неизменно начинается с суматохи. В спальне пятнадцать воспитанниц, а на всех два умывальника из красной меди с тремя кранами. Вода льется в огромные чаши из дикого камня. Все толкаются, спешат умыться быстрее. А зимой приходится пробивать лед молоточком.
Одеваются парами – шнуруют друг другу платья и передники. Стефания улыбнулась, вспоминая подружку Александру – умную, добрую, веселую. Она все делает бойко, аккуратно, никогда не упрекает за медлительность, только шутит:
– Ты опять о принце мечтаешь, Стефани?? Ля мур э данжюрэ. Берегись ее!
К половине восьмого, по звонку, институтки выстраиваются по росту вдоль кроватей, а из своей комнаты прямо в дортуар выходит классная дама. Прическа, ногти, чистота платья и передника – от зорких глаз не ускользнет даже маленькое пятнышко.
После проверки старшие классы идут на общую молитву в приемную залу. Читают лучшие ученицы. Вечером к девушкам иногда присоединяются высочайшие особы, поэтому часто выбирают Александру. Она всегда проговаривает слова ясно и громко, и никогда не стесняется. Скоро, совсем скоро все это останется в прошлом…
– Стефани?, мон амур, я всюду тебя ищу!
В дортуар вбежала темноволосая смуглая девушка. Ее большие черные глаза лучились восторгом и предвкушением сюрприза.
– Стефани?, я узнала, я узнала такое!
– Не томи, Сашенька, милая, что случилось?
– Только не волнуйся! В Петербург приехала твоя маман.
– Кто, кто сказал? – пересохшими губами прошептала девушка.
– Горничных подслушала, а они классных дам.
– Мама, моя мама… Зачем? Зачем она приехала?
– Не знаю, мон амур, не знаю.
Стефания отвернулась и вновь посмотрела в окно. Фонтанка крошила лед. Снег прорезали бессчетные трещины – весна наступала. Александра обняла подругу за плечи, прижалась горячей щекой к побледневшему лицу.
– Помнишь ее?
– Смутно. Отец погиб в 1813. Тогда мне было четыре года, а в пять лет государыня Мария Федоровна забрала меня в Петербург. Она троюродная сестра моей бабушки Софии Фредерики. Больше маман я не видела. И я не знаю, как она жила эти годы.
– Дамы шептались о многочисленных романах и конфузах…
– Они просто ей завидуют. Теофила блистает в Париже, кружит головы кавалерам, а они с утра до ночи сторожат глупых барышень.
– Мы не глупые, – рассмеялась Александра. – Мы просто еще молодые. Нам всего по 17 лет. Впереди большая жизнь. Мы обязательно будем счастливы!
Девушки теснее прижались друг к другу. Впереди у Александры Россет были 56 лет, у Стефании Радзивилл – всего пять…»
Входная дверь медленно открылась. В комнату вошел Жуков, сел к столу. Яна резко встала, ожидая очередную грубость. Участковый снял фуражку, знакомым жестом вытер голову большим мятым платком.
– Тут вот какое дело, Яна Сергеевна. Приношу вам глубочайшие извинения за свои подозрения и задержание. Вы имеете право на меня пожаловаться в установленном порядке. Координаты вышестоящего начальства есть на информационном стенде при входе. Вы свободны.
– Что случилось? – с тревогой спросила Яна.
– Чушь собачья случилась. Кому рассказать – засмеют.
– Рассказывайте! Считайте, что я ваш главный консультант по чуши. Что украли?
– Ничего. Ничего не украли. Наоборот подкинули.
– В смысле подкинули? Что? Зачем?
Яна села на диван, потерла виски руками. К ней вновь вернулась назойливая мысль о странном поведении преступника.
– Зачем не знаю, – обреченно ответил Жуков. – А подкинули металлическую брошку-розу, приколотую к черному сердцу из тряпочной салфетки.
Подходящих слов Яна не нашла. Она изумленно смотрела на участкового, пытаясь осмыслить услышанное.
– Ларина визжала как боров на закланье, – он говорил полушепотом, непрерывно наматывал платок на пальцы и вновь разматывал. – Сказала, что в жизни к этой розе не притронется и нужно вызывать музейщиков из Гатчины, чтобы установить ценность предмета. Заперла зал и ключи не отдает. Меня начальство в ППС отправит и правильно сделает.
– За что в ППС? Не понимаю.
– Своими силами надо справляться, ить-твою, а не раздувать мелкие происшествия на уровень района. В музее пострадало только окно. Его уже застеклили. А что с розой делать – ума не приложу.
– Не надо пока никого вызывать, – решительно сказала Яна. – Я посмотрю на ваш предмет, а дальше будет видно. Только мне нужно умыться и переодеться.
– Вы действительно сможете понять, как там ее, ценность эту, – с надеждой пробормотал участковый.
– Смогу. Если предмет заслуживает внимания, тогда и будете дергаться, а если бросовый, то пойдет как обычный вещдок.
– Во как! Прямо все по полочкам разложили. Ох, не простая вы птичка, Яна Сергеевна, ох, не простая. Чую огребу еще с вами проблем.
– Телефон верните.
– Ну да, ну да. Держите. Павел ваш раз сто звонил.
Яна выхватила смартфон, выскочила в коридор. Павел опять не отвечал. Она отправила сообщение в мессенджере и вышла на улицу.
– Яна Сергеевна, сюда! Мы в гостиницу заскочим, а потом в музей. Товарищ капитан позже туда приедет.
У «Стефании» к уазику подбежала миниатюрная брюнетка. Максим обнял девушку, зарылся лицом в кудрявые волосы. Яна отвернулась. Смутилась, что невольно загляделась на чужое счастье.
Внутри было тепло и уютно. Хозяйка пила кофе за маленьким столиком, просматривала документы, что-то считала.
– Яночка, дорогая, вас арестовали?
– Раз я здесь, значит, уже отпустили. Все в порядке. Мира Вениаминовна, а мне можно кофе? Надо взбодриться.
– Без проблем. Сделаю. Вы обедать и ужинать будете?
– Только ужинать. Я сейчас в музей, но к вечеру вернусь.
– А что там случилось, Яночка? Весь поселок жужжит. Говорят, что преступник влез в окно, украл золотой шлем барона Фредерикса и рояль композитора Шварца.
– О, Боже, Мира Вениаминовна, вы умная женщина, бизнес-леди, – Яна буквально заплакала от смеха. – Я здесь впервые, но точно знаю, что в краеведческом музее нет и никогда не было золотого шлема. Для подобных предметов нужна серьезная охрана. А рояль Исаака Шварца в Сиверской, но в другом музее. И в любом случае, как, как вы себе это представляете? Как можно вынести рояль через маленькое окошко в башенке?
– Значит, он ничего не украл? – разочарованно пробормотала хозяйка.
– Не скажу, – нарочито грозно ответила Яна. – Это тайна следствия.
– А Геннадий Петрович к нам не заглянет? – смущенно спросила Мира Вениаминовна и опустила глаза.
– Не знаю. Меня Максим привез.
Яна пожала плечами и побежала в номер. Через полчаса уазик уже въехал на улицу, ведущую к музею. По дороге она получила сообщение от Павла. Написал, что до вечера очень занят, предложил созвониться после девяти.
Глава 3.
На музее висела большая табличка «Закрыто», но Пухов решительно отворил дверь.
– Яна Сергеевна, проходите. Сотрудники в зале, а я за Жуковым сгоняюсь.
Входная зона с кассой и сувенирами, ярко освещенный коридор, множество дверей и, наконец, большой круглый зал. Его потолком служили своды той самой башенки, из окна которой утром вылезал преступник.
На выстроившихся вдоль стены стульях сидели молодая крашеная блондинка в спортивном костюме цвета мокрого асфальта, пухлый мужчина средних лет в синих джинсах с большими отворотами и маленькая старушка со шваброй. Яна подсела к модной девушке и погрузилась в созерцание.
В музее давали античную трагедию, а, может быть, драму Шекспира. Действие завораживало. В центре помещения стояла статная дама в брючном костюме цвета индиго. В правой руке она картинно держала рюмку. Угольные стрелки, алые губы – Яна безошибочно опознала Ларину, которую утром так и не дождалась.
Сомнений не было – голову женщины украшала замысловатая прическа из переплетающихся длинных светлых локонов. Они лежали по кругу и возвышались над головой сантиметров на двадцать. Яне безумно захотелось встать на стул и заглянуть в «гнездо» Лариной. Что там? Волосы? Шпильки? Заколки? Мысль о перепелиных яйцах тоже появилась, но тут же исчезла. Ее затмил глубокий голос театральной дивы.
– Где Григорий Семенович? Я уже полчаса жду валерьянку. Бес-чув-стви-е – одно из самых страшных заболеваний души, при котором душа каменеет и теряет связь с миром. Я бы хотела ошибиться, но в большинстве случаев, оно неизлечимо…
– Это откуда? Знаете? – шепотом спросила Яна у соседки.
– Екатерина Садур «Дневники города». Она повторяется. Мы уже выучили почти все пьесы.
Девушка уткнулась в смартфон. Она смешно выгибала подушечки пальцев, чтобы не касаться экрана длинными ногтями.
В зал вбежал высокий сухощавый мужчина. Седина и волевые черты лица придавали его облику неповторимую романтичность. «А вот он точно знает, что Ларина прячет в «гнезде», – Яна сжала рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
– Вот ваша валерьянка. Я на всякий случай три бутылочки купил. Я веревку от рамы отвязал, окно застеклил, осколки убрал. Милена Евгеньевна, дорогая, ведь ничего не пропало, ну зачем, зачем вы так переживаете?
– Это все потому, что я такая! Я дура, я несовременная! Надо относиться ко всему легко и просто, надо на все наплевать! Другие ни о чем не думают, живут сегодняшним днем!
– Михаил Рощин «Валентин и Валентина». Это наш рабочий по зданию – на все руки от скуки. Семеныч отставной вояка, тайно влюблен в Милену, но она вовсе не Ларина. Это узаконенный театральный псевдоним. На самом деле она Конопелкина, но я вам этого не говорила, – злорадно прошептала тайная собеседница. – Она где-то на Урале в театре служила, а потом вышла в тираж и вернулась на родину. Когда тебе под пятьдесят, девочку уже не сыграешь, а старушек изображать не хотела. Так и стала директором. Больше желающих не нашлось. По сути научную работу Витюша ведет, а Милена занимается собой. Говорит, что она лицо музея.
– А вы кем работаете?
– Я Инна, экскурсовод.
– А мужчина с дурацкими отворотами кто?
– Это и есть Витюша. Он не от мира сего, но жутко талантливый. Старушка – тетя Нина, уборщица. А вы из Гатчины приехали?
– Нет. Я из Владимира, тоже в музее работаю. Яна Полонская. На свое несчастье это я сегодня утром видела прыжок преступника с крыши.
– Вот это да! – ахнула Инна и заморгала нарощенными ресницами.
– Тишина в зале. Слышно меня хорошо? Видно хорошо? Все положили руки на колени, слушаем меня внимательно. Не шепчемся, не разговариваем.
– Марьян Беленький «Стриптиз-бар». Выполняйте, Яна, выполняйте. Иначе будет скандал!
Входная дверь громким хлопком возвестила о прибытии гостей. Ларина накапала в рюмку валерьянки, выпила залпом и резко опустила руки. Она глубоко дышала и громко вздыхала.
– Все в сборе. Отлично!
«Те же, Жуков и Пухов», – подумала Яна и тихонько рассмеялась. Максим с удовольствием плюхнулся на стул, участковый подошел к Лариной.
– Милена Евгеньевна, я хочу представить вашу коллегу из Владимира Яну Сергеевну Полонскую. Она специалист высокого класса и любезно согласилась оценить, найденный в музее предмет.
Яна робко приблизилась к Жукову. Ларина убивала ее взглядом Медузы Горогоны. Она скрестила руки на груди и злобно зашипела.
