«Ого! Вот какие джентльмены! Вот какие сэры! Вот какие красавцы! Вот какие кавалеристы лихие! – моментально пронеслось у него где-то там… в далёком-далёком подсознании, в самых-самых дальних загогулинах, нет… не в загогулинах… а в закоулках головы. – Важные, однако, они перцы! Царственные, однако, персоны! Величественные! По всей вероятности, это птицы очень далёкого полёта. Сверх далёкого. Не далёкого, а высокого. Да. Высокого. Сверх высокого. Небесного. Может даже, они являются самыми главными, самыми значительными, самыми величественными топ-менеджерами самого первейшего ранга из какой-нибудь огромной международной компании. Из какой-нибудь трансатлантической или межконтинентальной. Не с Луны ли свалились… эти… эти… эти инопланетяне чудные… красавцы писаные… неземные… Не с Марса ли… Или Венеры… Или далёкого Альдебарана… А может… может из правительства российского… либо из парламента федерального. Да. Это точно. С тех они краёв. Это так, по всей видимости…»
У одного из мажоров очки были с огромными квадратными зеркальными стёклами в изысканной дорогой чёрной роговой оправе, а у другого, наоборот, с очень маленькими кругленькими в шикарном золотом обрамлении. Как у Лаврентия… у Павловича…
Молодые люди привычно катили за собой по два небольших чемодана с яркими наклейками на бортах. Наклейки-ярлыки громко кричали про те места, где эти чемоданы и их обладатели побывали: «Москва», «Рублёвка», «Жуковка», «Архангельское», «Якутск», «Покровск», «Владимировка», «Мохсоголлох», «Жатай», «Бердигестях», «Улан-Удэ», «Кяхта», «Тарбагатай», «Бодайбо», «Кызыл», «Грозный», «Назрань», «Нальчик», «Киев», «Шепетовка», «Париж», «Лондон», «Вашингтон», «Нью-Йорк», «Женева», «Антверпен», «Копенгаген», «Брюссель», «Осло», «Стокгольм», «Хельсинки», «Токио», «Пекин», «Пхеньян», «Ямайка», «Мадагаскар» и тому подобное… Много всего разного…
Чемоданы этих чудных высокопоставленных и великосветских мажоров катились за ними по ковру на маленьких скрипучих колёсиках с неприятными на слух звуками: ширк-ширк… скрип-скрип… вжик-вжик… хрык-хрык… крык-крык… грык-грык…
На плече у каждого то ли знатного топ-менеджера, то ли регионального (а может, и гораздо выше) депутата, то ли федерального министра, то ли ответственного помощника какого-либо весьма важного государственного персоналия, принадлежащего к высшему обществу, к элите, висело по красивому пузатому портфелю из очень хорошо выделанной африканской тёмной крокодиловой кожи.
Кожа на портфелях блестела и притягивала к себе внимание.
Кожа была великолепна, кожа играла на свету своими выступами и впадинами, на ней отчётливо были видны грозные кровавые следы от острых зубов других крокодилов, с которыми этот бедолага однажды боролся за первенство в своём регионе, за право на безусловное обладание всеми без исключения красивыми самками… за выживание, наконец.
Кто победил в том сумасшедшем поединке – неизвестно. Да это и неважно уже.
Важно то, что из той кожи, чудной и крепкой, умельцы знатные заморские пошили такой замечательный во всех смыслах портфель.
Кожа играла на свету своими чудными прелестями и своими дивными изъянами.
А как же иначе? Прелести и изъяны в любом материале есть. И в любом обществе тоже они существуют. Наше – не исключение.
Но мы немного отвлеклись.
Вернёмся, пожалуй, к коже. К той, к крокодиловой. Или крокодильей. Как вам будет угодно. Она была роскошна. Она напоминала далёкую громадную жаркую Африку, прародину всего человечества. Именно здесь нашли самые древние останки рода Homo и вида Homo Sapiens, и его вероятных предков, из которых мы потом получились: и люди, и человеки. Одни стали хорошими; другие плохими; третьи так себе, ни рожи, ни кожи, седьмая вода на киселе; четвёртые вообще никакими… то ли есть они, то ли нет их, по-разному в жизни бывает. Жизнь штука сложная, многообразная и противоречивая.
Огроменные Индийский и Атлантический океаны тут же встали пред глазами.
Жаркие и знойные прерии растянулись на многие-многие сотни километров.
Тропики и субтропики проявились во всей своей красе. Ах, какая прелесть…
Акулы запрыгал из воды, готовые сожрать любого и каждого… Ой! Ай! Уй!
Замаячили величавые пирамиды Хафры и Хеопса, руины и развалины Карфагена.
Великий Сфинкс и не менее великий Нил нарисовались. А в протяжённом Ниле уйма этих… всяких… сожрать любого готовых.
Крокодилы и аллигаторы вдруг забегали… пасти свои раскрыли… зубы острые и длинные показали… Ой! Как бы чего худого не вышло… О, Боже… Спаси и сохрани…
Но разговор сейчас не об этом.
Разговор сейчас о вещах, которые затащили в салон самолёта эти два хмыря, ой, то есть… мажора. Да ещё в таком громадном количестве. По два чемодана на брата – это уже перебор. Даже больше чем перебор. Да ещё портфели пузатые…
Это вопиющее нарушение! Возмутительное безобразие! И даже злостное!
Почему они, эти молодые и хорошо одетые красавцы-мужчины, не сдали свои многочисленные манатки в багаж, оставалось вопросом.
У многих присутствующих и видевших это форменное безобразие и нарушение в голове мышки и крыски забегали… – мол, как это так… дескать, это же… это же… это же сущее вредительство… это же хулиганство откровенное… это же наглость неописуемая.
Но никто и слова не сказал. Нет. Не вымолвил.
То ли боялись связываться, то ли не хотели высовываться… по причине того, что и к ним тогда могут возникнуть вопросы: почему… зачем… ну и так далее…
Даже стюардессы промолчали: то ли языки проглотили, то ли поскромничали, то ли ещё что…
Тем не менее, они ничего им не сказали, не настыдили и не наругали, не сделали замечания, не потребовали немедленно сдать в багаж чемоданы эти противные… и даже не призвали к ответственности за такое злостное нарушение авиационных порядков, законов и уставов. Девушки только очень вежливо и стыдливо, но всё-таки весьма и весьма настоятельно, посоветовали им разместить эти вещи на полу под сиденьями впереди стоящих кресел; мол, так положено на борту воздушных судов.
Ребята же молча, упорно и стремительно, ни на кого не обращая абсолютно никакого внимания, втиснули по одному чемодану на верхние багажные полки, а два других бесцеремонно запихнули за спинки своих кресел, и они оказались прямо перед огорошенным Геннадием Витальевичем.
Лишь благодаря слегка увеличенному расстоянию между рядами, там оставалось ещё немного свободного места, но вот сидеть перед стоящими почти вплотную здоровыми кожаными «гробами» оказалось не совсем приятно и не совсем ловко.
Они мешали. И ещё как мешали.
Как соринка в глазу. Как бельмо. Как бородавка. Как шипишка.
Как корова на сене. Ни корова, а эта… как её… Да это уже не важно. Ни про корову сейчас разговор и не про других жвачных, а про людские неудобства.
Ни повернуться, ни ноги вытянуть, ни вздохнуть, ни… ничего другого ни сделать.
Да вот ещё многочисленные гадкие яркие наклейки отвлекали внимание, на и так расстроенную человеческую психику сильно действовали, на глаза давили, на печень, на селезёнку, на сознание…
А ещё… а ещё под нажимом громоздкой поклажи этих нахальных молодых людей дорожная сумка Геннадия Витальевича переместилась ещё дальше, почти вплотную к борту самолёта.
Он попытался было сделать этим наглецам беспардонным замечание и укорить, что, мол, они себе позволяют, почему ведут себя так кощунственно, аморально и очень бестактно, но в это время сюда шустро, как лань лесная, как козочка, как белочка, как сорока-белобока… подскочила юркая вездесущая стюардесса и быстренько старательно расправила плотную тяжёлую шторку, отделяющую салон богатого бизнес-класса от низшего (нищего) экономического.
Явление девятнадцатое
Штора разделила салон самолёта на две неравные части. На меньшую: всего два ряда по четыре широких кожаных кресла в каждом. Итого: всего восемь пассажиров, но очень и очень уважаемых. И на большую: штук двадцать или тридцать рядов по шесть узких неудобных и тесных кресел, обитых какой-то невзрачной искусственной материей. На этих креслах, если их можно так назвать, сидеть было весьма неудобно и неловко. Да! Весьма и весьма! Не то что неудобно и неловко, а несподручно и неуклюже. Вот как! Да ещё расстояния между рядами были самыми минимальными, люди еле протискивались, как в ушко игольное, хоть мылом мажься, хоть маслом натирайся. И тем не менее на них, на этих неказистых стульчаках с высокими спинками находилось сотни полторы… или две… вообще неуважаемых пассажиров. Таковы порядки… с некоторых времён…
Да-с… как-то не по-человечески это. Изменой попахивает. Предательством…
Разделение общества происходит. На классы… На сословия… На ранги…
Людей делят по толщине кошелька. Одних уважают, других нет.
Но разговор снова не об этом. Разговор сейчас о том, что в самолёте при наличии этой непроницаемой шторы образовалось два почти изолированных помещения.
Да-с! Так и было. Ох, эта ненавистная штора… Ох, она противная…
Хамоватые ребята оказались по ту сторону плотной серой гофрированной материи, на территории, которая для простых смертных является как бы запретной и недосягаемой.
А все остальные, и Геннадий Витальевич в том числе, – тута остались, за чертой явной недоступности и всеобщей недозволенности.
Мол, пшёл вон, чертяка. Мол, неча смотреть на запретное. Мол, запретный плод не для всяких там яких проходимцев. Мол, не твоих глаз и ушей это дело.
Дескать, сиди тута и не рыпайся. Дескать, вали отседова пока цел. Пока ноги-руки тебе не переломали. Шею пока не свернули. Голову пока не открутили.
Дуй, мол, до горы, босяк безденежный.
Шуруй, фунтик, отседова подобру-поздорову…
Ну и так далее в таком же роде.
Типа: посторонним индивидам туда вход строго-настрого воспрещён.
Наподобие: со свиным рылом сюда не соваться.
Вроде как: обезьянам, кошкам, лемурам, собакам и иным зловредным существам делать тута нечего.
Да, не повезло униженному и оскорблённому пассажиру.
Их, мажоров этих, теперь не достать. Никоим образом. Не будешь же штурмом брать запретное.
Всё. Брейк! Разошлись по своим противоположным углам. Разговор не удался.
Каждый остался со своими скорбными мыслями и делами недоделанными, и при своих интересах. Вот что тут главное.
Геннадий Витальевич попробовал достать свою любимую, свою драгоценную сумку, так нагло и беспардонно сдвинутую передними эксклюзивными пассажирами, но это было не так-то просто, это было вообще невозможно – слишком далеко она, душечка, откатилась, почти к борту самолёта прижалась, да и чемоданы чёртовы мешали.
Вот беда-то какая. Вот какая несуразица. Вот какая нелепица.
Вот какое недоразумение. Вот какая гнусность и подлость.
Надо что-то придумать. А что?
Надо каким-то манером ухитриться и выудить свою поклажу.
Надо очень постараться. Надо каким-то образом умудриться. Надо… надо… надо сподобиться каким-то фертом. Надо сделать это. Во что бы то ни стало.
Он думал, думал… и наконец надумал как…
Явление двадцатое
Геннадий Витальевич изловчился и, полулёжа на кресле, вытянулся в струнку, как червяк дождевой, стараясь ногой подтащить её, сумку свою дорожную. Но не получалось. Никак не выходило. Совсем никак. Вовсе.
Как быть? Как поступить? Как достать свою вещицу.
Он сделал несколько безуспешных попыток. Но сумка не поддавалась.
Наконец, с четвёртого или пятого раза, а может, и с шестого, умаявшись от этих противных неудачных попыток, мужчина, выдохнув из себя весь оставшийся там вредный для здоровья и самочувствия углекислый газ и вытянувшись как можно длиннее, уже как длинный-предлинный шнурок от ботинка (позвонки от шеи и до крестца даже захрустели и защёлкали), зацепившись кое-как за торчавшую дыбом ручку сумки острым носком модного ботинка, неимоверным движением подтянул её, свою драгоценную вещь, свою ненаглядную кожаную страдалицу к себе поближе и вздохнул с удовлетворением и даже с неким облегчением. Ух… – вытер он пот со лба. Слава Богу! Удалось…
Затем Геннадий Витальевич встал, поднял её с пола, аккуратно и нежно, как дитя малое и беззащитное, погладил, ласково чмокнул в бочок пузатенький и положил на верхнюю багажную полку, бесцеремонно растолкав по углам чьё-то многочисленное шмутьё, и тщательно, обеими руками, с трудом закрыл крышку, надавив на неё посильнее в центре и по краям.
Всё. Дело сделано. Сумка спрятана. Слава Всевышнему. Можно и отдохнуть.
Теперь можно не переживать. Теперь можно не беспокоиться. Теперь можно нервы не тратить понапрасну. Нервы-то нужны ещё. Да. Они понадобятся. Обязательно. Нервы всегда нужны. Нервы всем нужны. Тем более в таких сложных и коварных ситуациях.
«Так-то лучше будет. Пусть здесь мой баул покоится. Пусть тут лежит. Пусть здесь хранится. Подальше от этих нахалов, от этих подонков. От этих… от этих… от этих… Ох, как бы пожёстче их назвать… как бы похлеще выразиться… Как… как… как… Слов нет. Не могу придумать. На ум ничего не идёт. Мозг уже воспалился. Бурлит там всё. Кипит. Ладно. Чёрт с ними, с бесстыдниками и охальниками, с наглыми человечками, с этими охламонами, с этими срамниками. С этими… с этими… с этими… Да. Пусть к лешему они идут. Туда. В болото. В непролазное. В топкое. В вонючее. Много чести, чтобы про них разглагольствовать. Нечего про них думать. И на моей улице будет праздник. А их… а их… а их Боженька накажет. Да. Накажет. Обязательно. Чтоб знали, как надо вести себя в культурном обществе. Чтоб знали, как обижать хороших и честных людей. Чтобы они, черти полосатые, знали, что такое хорошо, а что такое плохо. Да-да. Это надо знать. Каждому. Всегда и всюду. Везде. Хоть где. Хоть на Земле, хоть на Луне, хоть на Марсе. Хоть на Венере… Хоть на Юпитере. Хоть на Сатурне, который почти не виден. А то… а то… А то ишь они какие… Хамы. Чёрствые человечки. Невоспитанные. Они, наглецы и нахалы, стервецы и огольцы, они, маменькины сынки и белоручки, думают только о себе. А ещё вырядились… как на параде… как на подиуме… как на свадьбе… Но ничего, господа ряженые, отольются вам мои слёзки… Да-да. Отольются. В обязательном, как говорят, порядке. Боженька наш заступится за меня. Вот увидите. Уже скоро. Да. Скоро. Сейчас попрошу его об этом. Будете знать, черти полосатые, как обижать, как унижать честных и беззащитных граждан, как наплевательски к ним относиться, как не уважать их, как презирать нас, бедных, сирых и грешных», – подумал Геннадий Витальевич и нервно поёжился, плечами поводил из стороны в сторону, да так, что косточки хрустнули.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70335001&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
