– Кого? – засмеялся Святослав. – Дружины? Смердов?Варягов? Славян? Кого?
– Всех, кто тебя князем почитает!
– Попробовали бы не почитать! – белозубо оскалился Святослав.
– В глаза-то почитают, а за глаза злословят и проклинают! Ты чужой отчины ищешь, а свою не блюдешь!
– Не вы ли, – закричал Святослав, – попов в Киев понавезли! Шепчутся за моей спиной, как раки в корзине шуршат! Ужо! Сделаю я их из черных – красными! Как раков, заживо сварю. – Князь вскочил, исходя гневом. – Небось когда Хазарию сокрушил и город Итиль взял – все меня славили, а теперь за спиной шепчетесь! Погодите, узнаете вы гнев мой!
– На кого тебе, неразумному, гневаться? – грозно сказала мать. – Пока ты землю родную от злодеев-хазар оборонял и жег гнездо их сатанинское, на работорговле разжившееся, весь мир поднебесный за тебя Бога молил! А как пошел ты в державу дальнюю на Дунай, как бросил ты город свой, и княжество, и людей своих – от кого ты ждешь подданства?.. Киев крещен, народ милосердия жаждет, а ты в язычестве закоснел! Ты жертвы людские сатане приносишь!
– Это вы бога себе выдумали, на дереве распятого! Нищего! Немощного! Вы что? С сим убогим державу сотворить думаете? Бог грозен бысть должен! Гнева его трепетать должны народы! А вы все плачете! А того ты, мать, не понимаешь, что каждый, кто крест на шею навесил, слуга не княжеский! Кто попу грехи свои понес – тот лазутчик византийский! Они хуже хазар-иудеев! Вы из-под одной дани вылезли, а в другую дань скачете!
– Господь нас спасет и державу созиждет! Господь заповедал: «Блаженны кроткие, ибо они наследят землю…» Кроткие, а не воители!
– Старухи болтают, а лодыри да трусы повторяют! – закричал князь.– Я державу новую сотворю! И место ей определю под солнцем! И новую столицу воздвигну посреди владений своих!
– И где же?
– На Дунае!
– Могилу ты себе воздвигнешь! – тихо произнесла княгиня.
И сказано это было так убежденно, что князь сбился с крикливого тона и уже совсем по-другому, но так же недобро сказал:
– И не стой с вороньем своим христианским у меня на дороге! Не сейте за спиною моею крамолы! Всех с пути моего сотру! Али ты не помнишь, что сделал Олег с Аскольдом, когда тот противу него и пращура моего, Рюрика, умыслил?
– Олег был варяг дикий! – сказала Ольга. – А ты – князь! Грызлись они меж собою, Аскольд и Олег, за Киев, как собаки за кость! А тебе Киев – отчина!
– Киев в христианстве вашем сгнил давно! Огнем его чистить надобно! Понавезли чепухи византийской! Скоро в баб все киевляне превратятся! Кого только нет в Киеве! И славяне, и евреи, и печенеги, и византийцы, и хазары, и аланы! Яма выгребная, а не город! И бога привезли, смех сказать, нищего-немощного! Державу сила созиждет! Надобно к варяжской силе возвращаться! С гнилого пути византийского сворачивать! Того дружина хочет, а она мне мать и отец!
– Твоя дружина наполовину христианская! – сказала Ольга.
– В том-то и беда, что зараза ваша – прилипчивая! Огнем от нее освобождаться нужно! – Князь резко повернулся и ушел, хлопнув дверью.
Долго стояла посреди горницы старая княгиня. Не шелохнувшись, стояли у дверей дружинники нарочитые – немые, как притолоки.
– Погибель ты себе создал, – услышали они не то шепот, не то вздох старой княгини.
Не юношами, но мужами сильными пришли двое дружинников, нарочито безымянные (ибо несть у стражника, немо стоящего, имени), на службу к Ольге и, служа ей бестрепетно долгие годы, на службе сей состарились. Сильно их служба переменила. Сопутствуя княгине во всех странствиях заморских и во всех делах киевских, немо стоя за ее спиною, видели они все и понимали много. Может, даже больше, чем бояре думные. Привыкнув к ним за долгие годы, и старая княгиня доверяла им больше, чем боярам да воеводам.
Оба дружинника крестились в Византии, а спустя срок приняли у старцев киево-печорских обет монашеский и службу свою правили теперь, имея на то благословение особое.
После того памятного разговора Святослава с княгиней (которую надобно звать не Ольгой, как произносили славяне варяжское имя «Хельги», а по христианскому имени – Елена, но, страшась козней диавольских, сие имя Божие княгиня таила) и стала она быстро гаснуть. И ее – воительницу победную, княгиню несгибаемую – стала гнуть к земле старость. Все чаще стала она останавливаться на теремных лестницах и переходах – отдыхать, опираясь на посох княжеский. Все меньше стала играть с внуками, да и то сказать – внуки выросли, а до правнуков она еще не дожила… Все длиннее стали ее молитвы. Но Киев, да и вся держава неспокойная – пестрая, разноязыкая и воистая – были в ее воле, хотя и соблюдали покорность Святославу.
Незадолго перед смертью княгиня, сидя в кресле византийском будто на троне малом, вдруг оборотилась к ним – стражам своим многолетним.
– Ухожу я, – сказала она им, коленопреклоненным. – Срок мой близок, и смерть моя при дверях…
Тяжело переводя дыхание, она долго молчала.
– Вам – не стражам, но спутникам моим в странствиях земных – доверяю… Князь Святослав державы не созиждет! Ибо видит власть в силе, а власть – в правде. Правды же он не имеет. Правда его была, когда он на Итиль воев вел, когда державу оборонял. Но воителем сильным быть – не вся служба княжеская. Князь не себе, но народу своему служит… А Святослав дружине служит, да и то не всей. А только варягам. Он – один, и его предадут на погибель, ибо он во мрак язычества державу свою влечет, а держава Киевская – к свету православия стремится. Кроткие наследуют землю. Кроткие, а не воистые, – повторила она, – ибо у кротких – правда. Князь ее постоянно искать должен, иначе его ждет погибель.
Она молчала долго, следуя мыслям своим. Потрескивали дорогие восковые свечи, плясали отсветы на иконах в божнице, на беленых стенах шатались тени.
– Блажен князь, егда слышит правду кротких, ибо они глаголят правду Господню. И державу наследует их воля, а не воля княжеская. Ныне князь противу воли кротких идет…
Коленопреклоненные старые воины жадно слушали каждое ее слово.
– Держава созиждется не силою, но духом единым. Единения в духе искать надобно. И Вавилон разноплеменный пал, и Бог разметал языки по лицу земли; и Хазария богопротивная хоть сильна покуда – время ее сочтено. Ибо не запоры и оковы крепят державу, но дух единый.
Князь – что?.. Он и в жизни-то своей не властен, а когда гласа народа своего слышать не хочет, то державе своей – опасен. – И, делая над собою усилие – мать ведь Святославу, – она сказала, словно сама себе:
– Святослав не обратится к истине. Не принимает Господь мои молитвы! Упустила я его. Святослава-князя – убьют. Его и сейчас-то не сила дружины держит, но жизнь моя. Кто придет за ним? Хочу князем Ярополка.
И дружинники кивнули, думая, что им поручается новая служба.
– Погодите! – сказала она, кладя им руки на плечи. – Погодите. И Ярополка судьбу я вижу плачевну. Не успеет он собрать дружину верную. Сильны сыны сатаны в державе нашей, и диавол, учитель их, хитростен. Надобно дальше смотреть. Меж народом княжеским и князем – дружина стоит. Дружину менять нужно. Новые люди веры Христовой, Господу служащие всем сердцем, всем помышлением, прийти должны… Они щитом князю станут, они, яко стрелы, пронзят все тело державы и скрепят его. Они… Благословляю вас искать для новой державы воинство новое.
Она перекрестила их седые головы, дала приложиться к руке.
– Не плачьте, – сказала она мягко. – Я за службу вашу Бога просить о вас буду. Тяжела она, но во благо – служба сия…
Весной, едва поднялась первая трава из степи, как вал морской надвинулись печенеги. Они легко форсировали Днепр и обложили едва успевший затвориться Киев так плотно, что невозможно было подойти и напоить коней в Лыбеди-реке. Их нашествие было полной неожиданностью для Ольги и для воеводы славянского Претича, что с малой дружиной стал на стены.
Почему пришли с левого берега кочевники? Чего добиваются они? Устоит ли Киев, ежели пойдут они на штурм? Княгиня старая, но не согбенная и думные бояре ее, седые, будто пеплом подернутые, сели обсуждать происходящее…
А под стенами уже дрожала земля от конского топота. Пылали костры до самого горизонта, и голоса печенегов слышны были на безмолвных стенах киевских.
– Князь с дружиной далеко! – сказал Претич. – С малыми силами нашими в осаде не отстояться.
– Где князь сегодня? – спросила Ольга.
– В месяце езды, ежели со всей дружиной поспешать будет.
– Подайте весть князю, – приказала старуха. И, тяжело повернувшись к воеводе, спросила: – Претич, как думаешь, чью руку печенеги держат?
– Тут и думать нечего! – сказал Претич. – Царьграда. Нонь князь с царем болгарским Калокиром Царьград крушит – вот они со спины и ударили.
– Князь четвертое лето на Царьград походом ходит, что ж печенеги прежде мирны были? – Видать, договор у них с Византией.
– У них и с нами договор.
В открытые окна терема ветер доносил запахи степи и дымных костров, на которых печенеги жарили конское мясо.
– Лазутчиков с левого берега нет? – спросила в тишине Ольга.
– Нет. Не пройти ко граду. – Надобно вылазку сделать. Отогнать их маленько… – предложил один из молодых бояр.
– В пустоту ударишь! – сказал Претич. – Они живо от ворот откатятся, за собою в степь тебя утащат, а дорогу назад перекроют. Вот ты и полоняник, а и меча ни с кем не скрестишь…
Княгиня долго молчала, сжимая старческой худой рукою посох.
– Войско за стены выйти не может, а мысль преград не знает! – сказала она непонятную военачальникам фразу. – Кто печенегов подкупил? Царьград? Думайте, бояре да воеводы!
– Ежели и Царьград, – сказал после долгого молчания Претич, – то через хазар.
– Видишь, как ловко. И тем и этим на пользу, – сказала княгиня. – И через Тьмутаракань, не иначе, хазары послов византийских с дарами к печенегам пропустили… – И она вдруг улыбнулась.
– Что, матушка? – вздохнул Претич. – Что веселого ты нашла в нашей беде нонешней? Оборониться-то нечем! Дружины нет!
– Это и есть оборона наша, – сказала княгиня. – Уж коли так Бог судил. С Византией князь воюет, но не Киев…
Воеводы насторожились.
– Хазария недобитая мечтает как можно более воев наших руками печенегов истребить. Дескать, пущай печенеги и славяне с варягами и русами друг друга бьют, – глядишь, на их костях и Хазария прежнюю силу вернет. И кинулись бы вы с печенегами драться – потому что князь Византию воюет, а печенеги союзны грекам!
– Никак не уразумею я, к чему ты, княгиня,.. – начал Претич.
– Так ведь и мы грекам не враги, – сказала княгиня и добавила властно: – Берите дары. Берите попов и послов византийских, пущай во всем облачении к печенегам выходят.
И уверяют их в дружестве, и пусть не возвращаются, пока печенеги от стен не отойдут. Они войны хотели, они в крови нас утопить задумали… – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Но Господь заповедал: «Кроткие наследуют землю». Кроткие…
Она стояла все время у окна и глядела, как выходило поутру из ворот посольство. Как целый день там, во глубине серых кибиток печенегских, волнами подымались и гасли голоса. И отошла, только когда с гортанными криками печенеги стали откатываться от стен.
Телохранители помогли ей вернуться в княжеский покоец. Чувствуя старчески непослушное и неуклюжее тело свое, едва переставляя ноги, доползла Ольга до подобия трона, будто надломилось в ней что-то. Широко открытыми глазами смотрела она округ, словно впервые видела покои свои и божницу, прикрытую занавеской.
– Отодвиньте, – повела она слабой рукою.
Дружинники-монахи осторожно отвели занавеску. Среди мелких икон – одна большая, византийского письма, засияла, как драгоценный камень. Богородица Одигитрия смотрела на княгиню, испуганный ребенок прижимался щекой к щеке ее…
– Вот и я… Отдала… – прошептала старуха, и слеза потекла по ее коричневой морщинистой щеке.
Стоящие при дверях монахи-дружинники скорее почувствовали, чем поняли, что думает она о Святославе. А по теремным порогам уже топали мягкими сапогами бритоголовые белозубые печенеги, с одной прядью на лысой голове, как у Святослава…
– Хан Ильдей пришел к тебе, матушка, – доложил Претич.
Княгиня велела пропустить Ильдея. Громадный печенег еле просунул широченные плечи в узкие двери. Увидел икону, заулыбался.
– Царьград! – одобрительно сказал он.– Я Царьграду – друг, я грекам помогаю. Мне Царьград нравится!
– А Итиль-град, Тьмутаракань тебе тоже нравится? – улыбнулась княгиня.
– Чему там нравиться?! – закипятился кочевник. – Хазары злы! Они нас из-за гор выбили, по степям кочевать заставили. Но мы сильны и здесь хазар бьем. А там, где остались слабые печенеги, их хазары ловят и в рабство за море продают! Мы с Царьградом дружим, а хазар – бьем! – Он пристально разглядывал иконы. – Я в Царьграде был! Такое видел! Красиво очень. И поют красиво! Я плакал, как красиво поют. И огни горят – чуть не ослеп.
Ольга старательно обошла молчанием так и просившийся слететь с губ вопрос, кто научил печенегов идти на Киев. Знала – Ильдей не скажет.
– Людей ловить нельзя! – сказала Ольга. – И продавать нельзя!
– Кто сказал?! – повернулся всем корпусом неожиданно гибко Ильдей. – Мой Бог не велел. – А кто твой Бог? Перун? Яхве?
– Христос, – сказала княгиня. – Вон образ его. Он заповедовал людям любить друг друга. – Я знаю, – сказал Ильдей. – У нас греческие попы жили, много говорили, многие наши крестились…
– Ну а ты что же?
– Я мал был…
– Так теперь крестись!
– Теперь у нас другие попы пришли, от арабов, – мусульмане. Многие их слушают.
– А ты?
– Не знаю, – сказал печенег. – Мне Царьград по душе. Я красоту люблю. А у мусульман нет красоты…
– Детская у тебя душа, – сказала Ольга Ильдею. – Таких, как ты, мой Господь любит.
Ильдей довольно засмеялся.
– Ты хорошая! – сказал он. – Ты добрая. А Святослав князь – злой! Зачем вам такой князь? – Он – сын мой! – сказала Ольга.
– Если бы мой сын творил неправду, я бы убил его, – сказал печенег.
Ольга вздрогнула.
– Твоя правда, – прошептала она.
– Давай, – сказал, внимательно глядя на нее, Ильдей, – мы с тобой мир сотворим! Не с князем, а с тобой. Тебя наши люди уважают. Ты нам зла не делаешь.Твои слуги с нами торгуют честно, детей не отымают, в полон не берут, хазарам не продают. Давай в мире жить.
Вот что, – сказала Ольга, – ежели надобен тебе князь добрый, пообещай мне, что служить ему будешь. И вечный мир с ним сотворишь.
– Со Святославом?
– Нет, – твердо сказала старуха. – Святослава не воротишь!
– А с кем?
– С Ярополком. Он князь будет добрый…
Ильдей, который был не так прост, как казался, и когда подходил ближе, то было видно, что и немолод, долго и пристально поглядел на Ольгу и вдруг сказал:
– Ты сильная, как она. Ты сильная, как эта женщина, что родил Бога вашего. Я знаю про нее.
– Поклянись!
– Клянусь, – сразу ответил Ильдей. – Буду служить Ярополку.
– А что ж ты не торговался, никакой с меня клятвы не взял либо выкупа? – спросила Ольга, когда принесли им закуски и яства и стали потчевать.
