Мамусик против Ордена Королевской кобры
Анна Пейчева
Любовь Васильевна уверена, что ее сына подставили. Ну не мог такой воспитанный юноша украсть бесценную книгу рецептов Екатерины Второй! К тому же мамусик все равно готовит лучше… Однако все доказательства – против Степы. Придется пенсионерке Суматошкиной один на один сразиться с могущественным Орденом Королевской кобры, вооружившись лишь своим оптимизмом и безграничной любовью к сыну…
Анна Пейчева
Мамусик против Ордена Королевской кобры
Глава 1
– Степочка, сыночек!
– Да, мамусик?
– Зайчонок мой, сегодня солнышко – головку напечет! Ты кепочку надел?
– Да, мамусик!
– Я тебе с утра футболочку погладила, твою любимую, с машинками. Ты ее нашел на стульчике?
– Да, мамусик!
– Ты с Павликом и Андрюшей пойдешь?
– Да, мамусик!
– Хорошо, зайчонок мой маленький. Только коньяк не смейте заказывать! Пиво – и не больше двух бокалов. И закусывайте, умоляю вас, мальчики, закусывайте!
– Ладно, мамусик. Я пошел!
Я бросила тесто для пирожков и выбежала в прихожую, как была – руки в муке, волосы растрепались. Но как не поцеловать сыночка на прощание! До ночи же не увидимся!
– Я спать не лягу, Степочка, буду тебя ждать, – сказала я дрожащим голосом, оставляя смачный ярко-розовый поцелуй на его чисто выбритой щеке. Каждое расставание с моим милым зайчиком, пусть даже всего на пару часов – невыносимая пытка. – Пирожки приготовлю к твоему приходу…
Наспех стряхнув руки, я потянулась к его любимой кепочке с якорем и иностранной надписью «Captain», которую он случайно нацепил задом наперед. Мой сыночек должен быть самым аккуратным!
Однако Степочка тут же упрямо вернул кепку на место, выставив всем на обозрение ее некрасивый пластиковый хлястик.
– Пирожки – это неплохо, но вот ждать меня сегодня, мамусик, не надо, – забасил Степа с высоты своих ста девяноста двух сантиметров, оттирая щеку от моей помады.
Рост ему достался от отца, от Петеньки, светлая ему память, такой же богатырь был. А от меня – большие голубые глаза и русые волосы. Правда, я свои-то, разумеется, крашу. Наш сосед, Яков Матвеевич, называет этот цвет «спелая пшеница». Интеллигент, в Эрмитаже работает, между прочим, знает красивые выражения!
– Почему это не надо тебя ждать, малыш? – спросила я с подозрением.
Он замялся:
– Я в ресторане, наверное, задержусь… Там сегодня Пантера выступает, хочу послушать.
– Так, – сказала я и опустилась на табуретку. – Как Пантера? Ох, не нравится мне это, Степочка!
Дело в том, что Пантера – это наша соседка с пятого этажа. Мы живем на седьмом – и то слышим, как она там у себя со своими дружками, так называемыми музыкантами, репетирует: басы весь дом сотрясают до основания, гитара гудит, сама Пантера в микрофон надрывается. Вместо нормальной прически – сине-черные дреды, ничем не отличающиеся от пакли; в носу, представьте себе, пирсинг, а на лодыжке, сама видела – татуировка с пантерой.
Ха, Пантера! Придумала себе кличку для сцены. А сама-то – простая Катя Ромашкина из новгородской деревушки. Уж я-то, королева нашей парадной, все про всех знаю.
– Раз ей там разрешили выступать, Степочка, значит, это никакой не ресторан, а обыкновенный кабак, и тебя там могут даже избить всякие пьяницы!
Вот теперь я по-настоящему испугалась.
– Ладно тебе, мамусик, не накручивай себя! – постарался успокоить меня сыночек. – Это отличный ресторан, дорогой. Нет там никаких пьяниц. И потом, мы же будем с Павлухой и Андрюхой.
– Нет, зайчонок мой, что хочешь говори, а у меня плохие предчувствия! Материнское сердце не обманет! – Я чуть не расплакалась, хотя ревой никогда не была.
– Всё, мамусик, мне пора. – Степа решительно открыл дверь. – Парни заждались уже, а вдруг «Нива» опять не заведется? Вроде я стартер починил, но уверенности нет… Перестань дергаться, возвращайся к своим пирожкам и сериалу.
– Аревуар, сыночек, – грустно сказала я безжалостно захлопнувшейся двери. Наш сосед, Яков Матвеевич, говорит, что правильно – «оревуар», но ведь «аревуар» звучит напевнее! Французишкам следовало бы посоветоваться со мной, прежде чем устанавливать дурацкие правила произношения некоторых слов…
Как жаль, что Степочке уже двадцать пять! Двадцать лет назад я бы просто взяла его на ручки и никуда бы от себя не отпустила. А теперь – не удержишь.
Я поплелась обратно и принялась раскатывать тесто, но мысли мои были далеко. Ничто не радовало меня: ни свежий ремонт на кухне в ярких, бодрящих тонах – красные шкафчики, голубой диванчик, желтые шторы; ни распустившаяся герань на подоконнике. По телевизору крутили мой любимый сериал, «Цветок миндаля»; но даже перипетии личной жизни марокканских принцесс, вопящих друг на друга из-за пропавшего золотого колье стоимостью в десять верблюдов, – оставляли меня равнодушной.
Поставив противень с пирожками в духовку – с мясом, мои фирменные, делаю их на полном автопилоте, – я принялась крутить в руках бумажку с названием ресторана. «Туфелька Екатерины», в одном из дворов на Малой Садовой. Всегда заставляю Степочку писать адрес, где его можно найти, если что.
Таймер духовки звякнул, и одновременно у меня родилась свежая мысль: нужно просто поехать в этот ресторан и незаметно проследить за сыночком! Сяду где-нибудь подальше, чтобы он меня не видел, и тихонечко буду контролировать, чтобы на него не набросились пьяные дружки Пантеры и прочие сомнительные личности.
Сразу стало легче.
Я торопливо выложила пирожки на блюдо (ну хорошо, хорошо, парочку съела тут же, у плиты, обжигая рот) и бросилась в свою комнату одеваться.
Спальня моя вызывает жгучую зависть у всех моих подружек и в особенности – у моей старшей сестры Глафиры, надменной старой девы, у которой квартира – скучнее не придумаешь. А вот у меня не просто спальня – а настоящий восточный шатер. После того, как Петеньки не стало, нужно было все в квартире поменять, чтобы начать жизнь с чистого листа…
Не зря же я всю жизнь проработала учителем труда! Сама сшила шикарные многослойные шторы, бордовые с золотом; из этой же материи соорудила чудесный арабский балдахин с кистями над кроватью – Степочка помог его подвесить к потолку, он у меня мастер на все руки. Советский дубовый паркет закрыла пестрым ковром. С дачи мы со Степой привезли на нашей «Ниве» старую железную скамеечку, я ее покрасила золотой краской из баллончика, сделала милые подушечки, так что теперь это никакая не скамейка – а уютная кушетка для послеобеденного отдыха.
Недавно еще раздобыла на рынке кальян, но как пользоваться им – не знаю, да и знать не хочу, сначала я вообще думала, что это такая ваза. Поставила для колорита на подоконник. Степины друзья, Павлик с Андрюшей, надо мной подшучивают из-за этого кальяна, а мне нравится его замысловатая форма. Прямо чувствуешь себя героиней «Цветка миндаля».
Нет, правда, очень рекомендую этот сериал. Если вы хоть немного похожи на меня, вам он точно понравится. Женщины в нем покорные и красивые, а мужчины – властные и сильные. Жаль, не встретился мне за всю мою жизнь такой герой, которому хотелось бы покориться. Все больше самой приходится командовать…
Не успела я достать из шкафа нарядную одежду, как требовательно затрещал дверной звонок.
Глава 2
Яков Матвеевич Вальтер живет в соседней квартире №28 уже, наверное, четверть века. И ровно столько же лет он в меня влюблен.
Разумеется, женщина всегда чувствует, когда у мужчины при взгляде на нее начинает чуть чаще биться сердце. Подобные открытия всегда радуют, даже если семейная жизнь сложилась вполне себе удачно. И все же – приятно иметь под боком преданного поклонника. Особенно такого.
Яков Матвеевич, как всегда, радовал глаз своей утонченной элегантностью. По-видимому, он уже готовился ко сну, поскольку был облачен в бежевый аристократический халат со стегаными шелковыми отворотами. Из-под халата, конечно же, выглядывала белоснежная рубашка, а не пошлая голая грудь, как у некоторых. На шее был замысловато повязан свежий бежевый платок. Светлые брюки мягкими складками ниспадали на замшевые домашние туфли.
Он был похож на парижского щеголя середины девятнадцатого века, присевшего на минутку, чтобы перевести дух после светской прогулки по вечернему бульвару дю Тампль; вот только Яков Матвеевич присел в свое инвалидное кресло не на минутку. Вот уже четверть века он не может встать. Совсем.
Двадцать пять лет назад с ним произошел несчастный случай. Несмотря на все мои выпытывания и приставания, подробностей трагического события я так и не узнала. Все что мне было известно: Якову Матвеевичу чуть меньше шестидесяти, он доктор исторических наук, помогает Эрмитажу готовить выставки, коллеги называют его «Стивеном Хокингом от истории»… Он одинок, если не считать рыжего кота Ренуара и приходящей сиделки – дальней родственницы.
И я уже говорила, что он безнадежно в меня влюблен?
– Добрый вечер, Любовь Васильевна, не побеспокоил? – Яков Матвеевич подкатился чуть ближе и учтиво склонил голову. – Я подумал над вашей просьбой – мне кажется, лучше всего арабскую атмосферу вашей спальни дополнят репродукции Анри Матисса. Его марокканский цикл – эти сочные цвета, майоликовая плитка, яркое солнце, мечети…
– Ох, Яков Матвеевич! – перебила его я, схватившись за сердце. – Миленький мой, родной, как бы я хотела сейчас с вами об этом поболтать! Но мне срочно нужно убегать.
– Что-то случилось? – корректно поинтересовался сосед. – Я могу вам как-то помочь?
Из приоткрытой двери его квартиры высунул любопытный нос рыжий безобразник Ренуар, желая тоже поучаствовать в интересном разговоре.
– Да как тут поможешь… – горестно махнула я рукой. – Сама, всё сама! Степочка так и норовит вляпаться в неприятности, нужно предотвратить. А то ведь, не дай Бог, женится еще на этой Пантере! Мне такая криминальная невестушка ни к чему.
– Вы о Катерине с пятого этажа? – удивился Яков Матвеевич. – Не знал, что ваш Степан к ней неравнодушен.
– Пока еще, я надеюсь, равнодушен. Но сегодня вечером все может измениться, и я должна проследить, чтобы этого не случилось! – твердо сказала я. – Поеду в ресторан, где она выступает, и прослежу, чтобы эта девица к моему Степочке не приставала!
– Любовь Васильевна, – поднял брови Яков Матвеевич. – Простите великодушно мою бестактность – но уместно ли это? Вы вырастили хорошего сына, у него есть своя голова на плечах, он отдает себе отчет в происходящем…
– Вот-вот, за такими эти пантеры и охотятся! – отрезала я. – Вам, Яков Матвеевич, не понять материнскую тревогу! За каждым супергероем, как я всегда говорю, стоит его мамочка. Которая правильно направляет его суперсилу и оберегает от всяких хищниц.
– Еще раз простите, – снова склонил серебристую голову сосед, ухватился за поручни кресла и начал его разворачивать. – Не смею больше вас задерживать. Да, и повторюсь: если с моей стороны нужна хоть какая-либо помощь, не медлите ни минуты, обращайтесь, несравненная Любовь Васильевна. Вы знаете наше с Ренуаром искреннее к вам расположение…
Я кокетливо улыбнулась и завернула ему с собой парочку горячих пирожков – а то чем он там, старый холостяк, питается! Сиделка его готовить не умела совершенно.
Закрыв за Яковом Матвеевичем дверь, я побежала обратно в спальню.
Так, какой наряд подойдет для дорогого ресторана, расположенного в непосредственной близости от Невского проспекта?
Пожалуй, вот эта леопардовая кофточка со сборкой на правом плече будет смотреться неплохо. А если сверху еще шелковый шарфик с тигровыми полосками повязать? Ну вот, шикарно получилось. Все лишние килограммы спрятаны. И кто теперь хищница, а, Пантера? Черные брючки – и в пир и в мир годятся. Ортопедические туфли казались грубоватыми, но на ноги все равно никогда никто не смотрит.
Я взбила свои короткие желтые кудряшки, облилась любимыми духами под названием «Персидская гурия», подхватила блестящую розовую сумочку и критически обозрела себя в зеркале. Роковая женщина, фам фаталь! Или фем? Надо будет потом у Якова Матвеевича уточнить. Воркует на французском, как уроженец Прованса, куда он мечтает переехать на постоянное место жительства.
Повинуясь внезапному порыву, я прикрепила на левую грудь большую брошь, усыпанную гранатами, и наконец-то вырвалась на улицу.
Петербург уже накрывали белые ночи. Пик их придется на двадцатые числа июня, но и сейчас, второго числа, вечера были светлыми. В этом фантастическом освещении даже наше Купчино казалось вполне себе романтичным местом.
Впрочем, романтика эта была на любителя, с некоторым криминальным оттенком. Степочка, обожавший американские фильмы, называл Купчино «питерским Бруклином».
Трясясь на трамвае и глядя на побитые фурами дороги, на потрепанные спальные девятиэтажки, на облупившиеся балконы, заваленные разномастным барахлом, от пляжных зонтиков до горных лыж, от мешков с картошкой до дермантиновых чемоданов, – я размышляла о том, почему мне никогда не хотелось переехать в другой район. Меня не прельщал ни просторный Приморский, ни зеленый Выборгский, ни солидный Василеостровский; я оставалась равнодушной к историческому шарму Петроградского района, к морской славе Кронштадтского, к столичным амбициям Московского.
За что же я так любила свое Купчино?
Уж точно не за его репутацию, весьма сомнительную: Фрунзенский район являлся неким анклавом, отрезанным от остального Петербурга многочисленными дорожными путями, малосимпатичным Обводным каналом, несколькими кладбищами. До недавнего времени на полмиллиона человек здесь приходилась всего одна станция метро, которую нужно было брать с боем.
Мировой значимости события, гремевшие в культурной столице, до нас доходили разве что в виде странных, искаженных до неузнаваемости отголосков. И все же – я просто обожала Купчино.
Наверное, дело было в том, что купчинская прописка являлась официальным доказательством стойкости характера. Тюфяки и размазни здесь надолго не задерживались. Район принимал только избранных. Если ты из Купчина – значит, ты истинный боец…
Потолкавшись как следует в метро и переругавшись с какими-то обнаглевшими тетками, которые лезли в вагон без очереди (вторник, будний день, что поделаешь!), я выскочила на станции «Гостиный двор», в самом центре так называемого «Золотого треугольника», ограниченного Невой, Гороховой улицей и набережной реки Фонтанки, где сосредоточены основные городские достопримечательности, самые дорогие бутики и прочие туристические заманиловки. Но мне сейчас было не до неторопливых прогулок по «музею под открытым небом».
Я летела по Малой Садовой, ничего не замечая вокруг.
Бежала мимо порхающего в струе воды каменного шара, мимо гранитных вазонов, из которых выплескивались разноцветные каскады петуний, мимо кованых уличных фонарей, строгими стражниками оберегающими покой петербуржцев. Сверху, с карнизов нарядных особняков елизаветинского барокко, на меня смотрели кот Елисей и кошка Василиса, а слева – бронзовый бульдог, но я не обращала ни них никакого внимания – никогда не любила животных, грязь от них одна.
Найти ресторан оказалось непросто. Я немного поприставала к прохожим, выспрашивая, где тут «Туфелька Екатерины», но мне попадались сплошь одни туристы, и все они отправляли меня в ближайший обувной магазин. Наконец я заметила нашу белую «Ниву» в глубине двора-колодца и только после этого – скромную латунную вывеску на неприметной серой двери.
Я всегда говорю: нечего порядочным людям делать в ресторанах, лучше дома посидеть, оливьешку под телевизор поесть. Тихо, спокойно. А тут – батюшки-светы! (Яков Матвеевич постоянно меня поправляет – говорит, что правильно «святы», но мне так больше нравится). Батюшки-светы, это кто сюда за деньги-то свои кровные пойдет!
Во-первых, музыка. Никакой вам Аллы Пугачевой или, скажем, Софочки Ротару. Низкими басами перекатывается какой-то вражеский рок. Хорошо хоть, негромко.
Далее – закопченные балки на потолке. Ну что у них, денег на белила не хватило? Неужели так сложно как следует отскрести эти деревяшки и покрыть их свежей красочкой – как мы со Степочкой привели в порядок нашу любимую дачку прошлым летом!
Похоже, экономили здесь буквально на всем – ни скатертей, ни даже клееночек на грубых деревянных столах. Вместо приличных стульев – деревенские скамьи. И это я не говорю про освещение! Наверное, специально держат зал в полутьме, чтобы люди не видели, что им на тарелках приносят.
