Коротко посовещавшись, «воины» подхватили пленника под руки с двух сторон и почти понесли куда-то, ему оставалось только успевать переставлять ноги.
Пока его волокли, глаза попривыкли к свету.
Большой, пыльный двор, с одной стороны ограниченный каменной стеной с деревянными воротами посередине, с трех других – приземистыми строениями под черепичными крышами. Одно из строений выдавало свое предназначение валящим из трубы дымом и густым запахом готовящейся пищи. Посреди двора был колодец.
Смуглый человек, одетый в какое-то подобие подгузника, вел под уздцы красивую гнедую лошадь. В тени галдели и громко смеялись несколько «легионеров». Они вдруг замолчали и с явным неодобрением уставились на пленника.
«Да нет, я не сошел с ума. Это декорация. Они тут реалити-шоу на древнеримскую тематику снимают, – догадался он. – Но почему тогда все говорят на латинском?!»
Его подтащили к двери, по сторонам от которой торчали два вкопанных в землю древка. На одном был красный вымпел с вышитым золотом орлом, по отчетливой ассоциации – имперским, на втором – несколько позолоченных дисков, поставленных вертикально друг на друга, с искусно вырезанной кистью руки сверху.
Побитый конвоир вошел в дверь и затворил ее за собой. Его напарник отпустил пленника, и тот сразу осел на землю. Через минуту Синий Подбородок вышел и торжественно объявил:
– С тобой будет говорить декурион третьей турмы десятого легиона «Фретензис» Тиберий Куспис Порциус.
– А почему не Марк Туллий Цицерон? Я бы лучше с ним побеседовал, – пробурчал Антон Сергеевич, прежде чем его соскребли с земли и водворили в помещение. Там его поставили на колени, после чего дверь захлопнулась. Теперь глазам нужно было снова привыкать к перемене освещения: в комнате было единственное оконце, больше похожее на бойницу. Свет из него падал как раз туда, где поместили пленника, остальное пространство тонуло во мраке.
Стоять на коленях на твердом полу, со связанными сзади руками, было очень некомфортно, он немного расслабился и опустил зад на пятки… Понемногу стала прорисовываться обстановка. Конструкция, похожая на этажерку с витыми колоннами по углам. На ее верхней полке – силуэт античного бюста. Массивный стол, заваленный свитками. Над ними… немигающие глаза, вперившиеся ему прямо в лоб. Это было несколько неожиданно: он думал, что один в помещении и вышепоименованный Тиберий Что-то-там-циус подойдет позже. Он мысленно усмехнулся и уставился в эти глаза таким же немигающим суровым взором. Игра в гляделки продолжалась какое-то время. Вероятно, почувствовав, что это уже выглядит глупо, «римлянин» моргнул, зашевелился и резко прокаркал:
– Твое имя, разбойник?
– Антоний Сергиус, – исковеркал он на римский манер свое имя. – А разбойником в последний раз меня называла моя бабушка.
– Кто ты такой и что делал в столь поздний час у акведука?
– Ничего, гулял.
– Не смей мне врать! – декурион подался вперед к пленнику. – Признавайся! Ты гнусный шпион и хотел отравить воду!
– Вовсе нет, – он припомнил разговор своих конвоиров у ямы и решил схитрить, предчувствуя, что рассказывать о том, что совершал вечерний моцион, восстанавливаясь после операции на головном мозге, не стоит. – Командир, если честно, я не знаю, как там очутился. Кто-то крепко приложил меня по башке чем-то тяжелым. Мне повезло, что я остался жив… Голова постоянно кружится и болит. А еще я ничего не помню…
Римлянин усмехнулся и облокотился на спинку своего стула, который более походил на эдакий облегченный, походный вариант трона.
– Это был я. И если бы я хотел убить тебя, твой труп сейчас доедали бы собаки.
Потом резко встал, обнаружив крепкое сложение при небольшом росте и по-буденовски кривые ноги, подошел к пленнику и выхватил из ножен меч.
– Я ударил тебя плоской стороной, – он показал, как именно был нанесен удар, затем ловко вбросил меч обратно в ножны. – Видно, немного переусердствовал, раз у тебя отшибло память. Стоять на коленях ровно!
Это было довольно неприятно: демонстрируя прием, Тиберий чувствительно задел рану на голове и, похоже, не случайно…
– И не совестно тебе так со мной обращаться? Я ведь тебе в отцы гожусь… – возмутился Антоний, но встал ровнее.
– О чем ты? – удивился римлянин. – Ты выглядишь не старше меня.
Эти слова подтвердили то, что какая-то поистине странная метаморфоза действительно произошла со старым телом Антона Сергеевича, а вовсе не почудилась из-за черепно-мозговой травмы. Пока декурион говорил, пленник принялся осматривать части своего тела, которые попадали в поле зрения.
– Ты сражался как бешеный зверь, я должен был остановить тебя…– это признание явно далось декуриону с трудом, видимо, застыдился, что пришлось поступиться кодексом воинской чести, напав исподтишка. Он подошел к окну и отвернулся, чтобы скрыть смущение. – Один из моих воинов никогда уже не увидит Рима. Мне надо писать его вдове и объяснять, почему я не уберег его от смерти в мирное время. Еще двое на излечении…
Антонию было не до тонких чувств кавалериста. Он внимательно изучал свои бедра, плотно обтянутые материей – крепкие, мускулистые, они не могли принадлежать пожилому человеку. Прислушавшись к внутренним ощущениям, он вспомнил нечто давно забытое… До этого его отвлекали дурнота, шок от происходящего, постоянная смена освещения. А теперь… Да! Оно самое – ощущение молодости и полноты сил.
– Однако постой. Свое имя-то ты помнишь, мошенник! – тем временем осенило Тиберия, и он резко развернулся к пленнику.
– Имя помню… А все, что было до того, как я оказался в яме – нет, – не сразу ответил Антоний.
– Предположим… Пока я делаю следующий вывод, – Тиберий энергично заходил по комнате из угла в угол, размышляя вслух. – Диверсию я отвергаю. Мы перерыли песок на локоть в глубину вокруг места, где тебя обнаружили. Ничего похожего на сосуд с ядом не нашли… Ты либо дезертир; говоришь на латыни свободно, ловко обращаешься с гладиусом, а амнезию симулируешь, дабы избежать заслуженной кары. Либо сумасшедший. Либо то и другое вместе… В любом случае тебя ждет смерть на арене в зубах голодных и диких животных.
– Вот как… – пленник опешил от столь неочевидного вывода из довольно логичных до этого умозаключений. – Может быть, суд сначала? Врачебная комиссия?
Тиберий немедленно остановился, отставил ногу и приосанился.
– Я здесь и судья, и врач! Баста!
Выдержав паузу, он расслабился и вернулся на свой трон.
– Но ты мне нравишься, и я дам тебе выбор, – заявил он.
– Это какой же? – угрюмо спросил Антоний, интуитивно не ожидая ничего хорошего.
– Ты славный воин и достоин чести умереть в бою с себе подобным! – торжественно произнес римлянин. – Грядут игры в честь десятилетия правления Понтия Пилата, и ты, если постараешься, сможешь принять участие в этом грандиозном событии. Я могу сделать тебя гладиатором!
– Если честно, я вообще ничего подобного не планировал… – признался растерянный Антоний.
Явно разочарованный тем, что его щедрый дар не был оценен по достоинству, Тиберий сухо подытожил:
– Со щитом или на корм тиграм – третьего не дано. В качестве бестиария[3 - Бестиарий – гладиатор, сражающийся с животными. Часто неумелый и плохо вооруженный.] ты стоишь не многим больше облезлого барана. Если же будешь сражаться так, как умеешь, я получу за тебя как за породистого скакуна… И довольно разговоров! Тебя вернут на место, в яму, где ты сможешь спокойно обдумать мое предложение.
– Командир, а можно, я подумаю где-нибудь в другом, более подходящем для этого месте? – с надеждой спросил пленник.
– Ничто так не способствует умственным упражнениям, как темнота и уединение. Они направляют поток мысли в нужное русло. Эту яму для шпионов я придумал сам, – Тиберий снова встал, сложил на груди руки и задрал голову. По всей видимости, гордость была для него настолько важной и основополагающей эмоцией, что он выражал ее всем телом. – В отличие от обычной, например, долговой ямы она имеет непроницаемую для света крышку. Люди в ней становятся более честными и сговорчивыми. Преступники раскаиваются и признаются в своих преступлениях. Шпионы рассказывают то, чего не знали.
Расписав преимущества своего изобретения, он не спеша подошел к выходу и повернулся к пленнику.
– Ступай! Я надеюсь на твое благоразумие. Подумай, что ты теряешь и что обретаешь, приняв правильное решение. И помни, как только согласишься, сразу же попадешь в совершенно иные условия. Голову твою подлечим. А потом я продам тебя в лучшую в Иудее школу гладиаторов. Образу жизни ее питомцев позавидовали бы некоторые аристократы, – он подошел к двери и распахнул ее ударом ладони. – Стража!
В яме Антония ожидали соломенный тюфяк, а еще миска с бараньей похлебкой и костью, на которой даже было немного мяса. Похлебка была недурна – если бы еще соли поменьше да перца побольше… Хлеб, сопровождающий эту трапезу, был груб, но вкусен, или это от голода так показалось… Узнику дали насладиться едой при свете и, когда он выбросил наверх миску, захлопнули крышку.
Вопреки обещаниям древнеримского Мюллера, темнота нисколько его не угнетала. После еды и боль в затылке стала как будто меньше. Он лег на тюфяк и почти сразу заснул.
Во сне к нему пришел генерал КГБ, который когда-то курировал его работу в секретном НИИ, и безапелляционно заявил:
– Собирайся, сынок! Ты снова нужен Родине.
Они полетели на вертолете в тайную лабораторию в Алтайских горах, которая была оборудована самым мощным суперкомпьютером в мире. На КПП их встречал деревянный длинноносый робот с в форме ефрейтора внутренних войск:
– Узнаешь меня, папа Карло? Я так долго тебя ждал…
Потом сон плавно перетек в воспоминания о тех временах, когда был по-настоящему молод.
1.
Когда Антон учился на четвертом курсе факультета математики, в университете появился один из тех самых протокомпьютеров, которые занимали несколько помещений, а по производительности были ненамного эффективней бухгалтерских счетов. С первого взгляда талантливый аспирант влюбился в эту пахнущую озоном вибрирующую груду. Благоговейно заглядывал он в черную, с зелеными искорками символов бездну мониторов, нежно касался упругой клавиатуры кончиками пальцев, одну за другой погружал в пластмассовое нутро машины перфокарты, трепещущие в теплом дыхании ее радиаторов.
Антон стал одним из первых в стране информатиков-программистов. С самого появления понятия «программа» в значении алгоритма для электронно-вычислительной машины стало ясно, что цель научно-технического прогресса в этом направлении – это изобретение более совершенных инструментов рационального познания, чем человеческий мозг. Молодой ученый неизлечимо заразился перспективой, открывающейся для пытливого ума, и с головой окунулся в омут непознанного. Тогда как большинство его коллег пытались использовать ЭВМ как продвинутый арифмометр, исключительно для вычислений, он мечтал научить машину думать и чувствовать. Основной темой его научных изысканий стал ИИ – искусственный интеллект…
Примерно через полгода после защиты кандидатской диссертации его вызвали к ректору. Войдя в кабинет, Антон сразу же почувствовал в воздухе какое-то почти электрическое напряжение.
В кресле ректора сидел аккуратно подстриженный седой старичок в сером костюме. Сам ректор, обычно уверенный в себе и ироничный, сидел на стуле для посетителей, скромно сложив руки на коленях. Он был бледен и явно растерян. Вместо того, чтобы представить незнакомца и предложить присесть, он промямлил, обращаясь к старичку:
– Эту статью он, – ректор бросил взгляд под ноги Антону, – опубликовал без всякого участия со стороны администрации университета. Да я вообще не помню…
– Вы не могли бы нас оставить? – холодно прервал его старичок. – Благодарю.
Ректор покорно встал и вышел из своего кабинета, все так же избегая смотреть на Антона.
– Как все-таки некоторые меняются при виде служебного удостоверения… – старичок достал из внутреннего кармана кроваво-красную «корочку» и проворно развернул ее.
Антону бросился в глаза крупный шрифт «Комитет государственной безопасности СССР» и дальше прописью «генерал-майор…» Удостоверение захлопнулось и вернулось в недра серого костюма.
Антона удивило, что его скромная персона могла заинтересовать столь важного дядьку из комитета. Вины никакой он за собой не знал и не чувствовал. Мысли по поводу государственного устройства всегда держал при себе. О какой его статье может идти речь, он даже не подозревал, их было несколько, опубликованных в разных изданиях. В любой из них ничего крамольного или подрывающего устои советского государства не было и быть не могло…
– Чем могу служить, товарищ генерал? – живо поинтересовался он.
– Ну-ну, зачем же так формально? Василий Степанович, с вашего позволения, – старичок церемонно кивнул. – А служить можете. Во-первых, я хотел поговорить я хотел с вами об этом, – Василий Степанович перевел глаза вниз.
Оказалось, что на столе перед ним лежал номер «Журнала вычислительной математики и математической физики», тот самый, в котором была статья Антона об электронно-вычислительных машинах с неустойчивым состоянием. В этой статье, будучи аспирантом кафедры прикладной математики, он решил пофантазировать о том, что будет, если некое множество условных транзисторов, хаотично между собой связанных, получив импульс извне, будут, реагируя на него, беспрерывно посылать друг другу сигналы различной мощности, и как в этом случае заставить их генерировать нужный экспериментатору ответ.
– Что же в этой статье могло заинтересовать ваше ведомство, Василий Степанович? – Антону становилось все любопытнее…
– Если честно, – старичок доверительно наклонился к собеседнику, – я ничего не понял… Вы не могли бы в двух словах объяснить, о чем здесь речь?
Антон не мог взять в толк, зачем это генералу КГБ понимать смысл довольно специализированной статьи, но терпеливо пояснил:
– Видите ли, некогда в нейрофизиологии была популярна концепция функционирования мозга, по которой нейроны либо посылают друг другу электрический импульс, либо нет. Эту идею использовали для разработки двоичного кода для ЭВМ. Ноль, единица. Знаете?
Старичок кивнул.
– Так вот. Потом выяснилось, что у нервных клеток не цифровая передача, а аналоговая…
Лицо генерала выразило недоумение. Антон пояснил:
– То есть они ретранслируют электрические разряды различной мощности, не «есть-нет», а целый диапазон от нуля до условной единицы. Притом делают это постоянно – клетки всегда под напряжением. Но двоичный код уже закрепился для всех вычислительных приборов. То есть на основе неверной теории родилась активно применяемая практика.
Антон сделал паузу, желая убедиться в том, что его понимают. Старичок кивнул почти сразу. Антон продолжил:
– Я же в этой статье предлагаю модель ЭВМ, действующей по принципам, которыми современные нейрофизиологи объясняют работу мозга. Вот и все вкратце…
После небольшой паузы генерал вдруг заговорил официальным тоном:
– Насколько мне известно, ваша диссертация была посвящена теоретическим основам создания искусственного интеллекта. Тема по нашим временам чересчур новаторская, даже дерзкая. Многие отговаривали вас и упрекали в схоластике. Это так?
Теперь кивнул Антон. Он все еще не мог сообразить, к чему клонит генерал. Попытался объяснить:
– Если бы Джордано Бруно в свое время…
Старик вдруг хлопнул ладонью по журналу и прокаркал:
– Не надо! На кой ляд мне Бруно?! Я про тебя спрашиваю! Почему не прислушался к мнению старших товарищей?
Антон вскочил.
– Во-первых, нечего мне тут тыкать! Пацана нашли! А во-вторых, плевать я хотел на мнение всяких маразматиков!
Повисла звенящая пауза. Потом генерал вдруг откинулся на спинку кресла и расхохотался.
– Молодец! Так нас, маразматиков! Да вы присаживайтесь, Антон Сергеевич, мы ведь только начали…
Антон сел, отдуваясь.
– Ерунду, значит, придумали с двоичным кодом этим? – озорно подмигнул старикашка.
– Да нет… Вовсе нет! Просто код этот и вся архитектура фон Неймана… они хороши для калькулятора, а не для имитации человеческой мысли.
– А вы считаете, что в состоянии предложить более перспективную альтернативу?
Молодой ученый заговорил горячо:
– Если дура-природа умудрилась случайным образом сотворить человеческий разум, то почему человек, пользуясь этим самым разумом, не может создать нечто подобное?
Лицо старика изобразило недоверие.
– Да вы поймите… Ничего сверхъестественного… В мозгу новорожденного примерно такое же количество нейронов, как и у взрослого, – когда Антон расходился, он говорил все быстрее, при этом никогда не теряя нити. – Меняется только количество связей между ними, серое вещество прорастает проводящими отростками нейронов, дендритами. Я сам видел срезы. Это как… предтундровое редколесье и тропические джунгли. Когда плод находится в утробе, он получает очень мало сигналов извне, их недостаточно для начала развития сложного нервного взаимодействия. Потом, когда ребенок рождается, его мозг начинают прямо-таки бомбардировать импульсы ото всех органов чувств. Нервные клетки под их воздействием начинают тянуться друг к другу, в поисках адекватного ответа. У каждой появляется до тысячи связанных с ней соседей. Естественно, она находит их случайно. Не будете же вы подозревать отдельно взятую нервную клетку в способности принимать решение о том, с какой коллегой ей нужно связаться? И вот в этой электрической каше на смену примитивным рефлексам приходит мысль… Так почему же, черт побери, не воссоздать такую модель invitro?
Старичок слушал эту тираду с довольной улыбкой, но, когда Антон замолчал, вдруг снова стал официальным.
– А что если бы вам предложили самую современную лабораторию в мире и всю мощь страны Советов в придачу для воплощения этой вашей идеи?
Антон снова вскочил.
– Это все, чего я хочу от жизни!
