Янга Акулова "Преступная гардеробщица"

— Ка-ак?

— Как, как! Да так! В общем, вещичек-то таких, чтоб для театра…

Аня трудится ещё на одной работе: в больнице нянечкой или попросту уборщицей – удобно, прямо через дорогу от театра. Дочь свою если и видит, то в основном спящей. Помнит ли она её имя? Анна сманивала и Надю в свою больницу на полставки – думаешь, намного тебе хватит гардеробных-то, ну за квартиру, ну булок тридцать хлеба… в день по булке, я считала.

— Там, знаешь, ещё «молочные» дают – положено. Правда, старшая сестра всегда забывает… Но если напоминать, дают, – говорила Аня, подливая в чай молока из пол-литровой баночки.

И сманила-таки – совсем скоро. Пошла как-то Надя просто посмотреть… да решила попробовать. А что, действительно удобно – через дорогу. И молочные…

Не такая уж страшная работа – помыть коридор, иногда посуду в столовой. Результат труда, опять же, вот он: было грязное, стало чистым. Не то что в науке – жди десятилетиями. Да и лучше, чем в гардеробе. Никаких ключиков ни к кому подбирать, даже общаться ни с кем – не надо. Сделал свое дело – никакой грязи, и никому ничего…

Зато «на» гардеробе – начальства, почти как подчиненных. Есть и добрые среди них.

— Девчонки, налетайте, – праздничный призыв не главного администратора, а просто администратора.

На прилавок с размаху плюхается большая серая коробка. Надя осторожно заглянула внутрь – что ж это такое? – ворох чего-то мятого, как из размокшего картона.

— Не стесняйтесь!

— Что это?!

— Мороженые стаканчики, – с гордостью, будто всем другим следует загордиться тоже.

Так это… вафельные останки мороженого, которое кто-то выел изнутри, а кожурки оставил?

— Чего ты? Это у нас в верхнем буфете посетителям продают только начинку в вазочках – стаканчики остаются, они чистые.

И несколько гардеробщиц и две контролёрши, окружив коробку, стали выуживать из неё чистые, но раскисшие мороженые ошмётки. Набивали целые пакеты. «Зачем им?!» «Домой относят, может, собакам, может, ещё кому», – отвечала Аня, тоже отобрав себе несколько штук, покрепче.

О богатстве театра для детей и молодёжи ходили легенды. Гибкая его дирекция была вхожа в нужные кабинеты, а кроме того, водила шашни с заграницей, и получается, помогало. Другим городским театрам такое и не снилось. Роскошные декорации, как в старину, костюмы, выплата жалования, наконец. Ясно, бонанза снисходила далеко не на всех и далеко не в равных пропорциях.

— У них тут своё ККЗ – Королевство Кривых Зеркал, со своими придворными и рабами. – шёпотом комментировала Анна.

– Да ладно, рабами… – подсмеивается Надежда. – Скажи-ка лучше, а кто за садами ухаживает?

— Как кто? Садовник. На ставке.

— Да? Что-то я его ни разу не видела.

Администрация не щадила сил, чтобы работа не тяготила подчинённых однообразием. Стоило только потоку сдающих одежду иссякнуть, тут как тут гардеробному народу являлся главный администратор с несмываемой служебной улыбкой: будто одаривая ценными призами, оставлял на барьере возле Ани и Нади по довольно высокой горке.

Всезнающая Аня пояснила: это билеты, на каждом из которых надо было написать места – четко и разборчиво от руки, и проштамповать дату – тугой пружинной гильотиной. Сама она не опускалась – лишь под старательным нажимом. Надиных рук не хватало – налегала всем туловищем. И ничего, не дай бог, не перепутать! И об отдыхе забыть: готовую стопку сдать и получить следующую…

После некоторой тренировки Надежда научилась делать эту работу во сне, но как-то Аня обмолвилась, что за билеты получает доплату… административный отдел. «И ты знала?!»

Она знала ещё и не то: про существование ставки-фантома, пятой по счету в гардеробе. На ней числились ещё две гардеробщицы-подружки – по совместительству, сверх своих законных ставок. Девушками их назвать… молодые особы. Несмотря на то, что одна из них была перекисьно-белая, а другая иссиня чёрная, что-то роднило их, как сестёр. «Тот, у кого нет музыки в душе, кого не тронут стройные созвучья…» – их не тронут нипочём. Тонкий рисунок также не про них, судя по линиям их губ, бровей и век. Жаль, что были они не в курсе древней теории Гераклита, а то бы знали, что скрытая гармония лучше явной, а мера – вообще важнейшая категория эстетики.

Двойняшки дружно исчезали из гардероба на всё время спектакля, небрежно бросив Наде или Ане: «Посмотрите?». И ещё в одном их лица были неразличимы – челюсти их находились в таком энергичном движении, будто соревновались на скорость. И жвачка их была какого-то особого сорта – марки перпетуум, а может, вживлённая? Позволительно им было и опаздывать на смену, и смываться раньше, чтобы на электричку успеть.

– Так доплату свою они главному отдают, — шепчет Анна. — Да, в общем, нам-то… Ихние дела – они и есть, не наши. Платят пока вовремя…

То ещё «ККЗ»!

А вскоре девушек из гардероба и вовсе бросили на участок, весьма далекий от их родного, в самое сердце корабля, на его главную дощатую палубу – сцену. Пора уже наконец во всей полноте ощутить себя истинными её служителями.

Им было доверено отдраить священные доски до блеска – к ответственному вечеру в честь особо важных персон.

…Что-то случилось с Надеждой в разгар акции – внезапная слабость овладела ею, когда она, согнувшись, орудовала скребком. Нет, она, конечно, не против служения сцене… Но такая вдруг непререкаемая тяжесть бархатным занавесом навалилась, не сбросить её, да еще какофония сбесившегося оркестра… Пятитонный занавес окончательно рухнул, плотно накрыв собой. «На сцене… Надо же!» Оркестр стих. Глубокая тьма.

– О! Дитё! А ты что тут позабыл? Тут нельзя. Давай-ка не мешайся, бежи быстрей к маме.

Мужчина в комбинезоне легонько подтолкнул ребенка назад, к лесенке на сцену.

Но мальчик ни с места.

– Мама в командировке, а мне надо к… удаву Каа.

– Какой удав! Говорят тебе, техника безопасности, нельзя!.. Щас на гардеробе пальтишко твое запрячут, и будешь тут ночевать.

Мальчику пришлось спуститься снова в зал, но, выйдя из него, он не побежал в раздевалку. Побрёл по опустевшему уже коридору – сам не зная куда.

В конце коридора была лестница. Стоило к ней подойти, его чуть не сбили с ног катящиеся сверху девчонки. От кого они убегали? От удава?! Мальчик не испугался и пошёл дальше. И на самом верху лестницы он увидел… сияние, а внутри него – фею. С волшебной палочкой в руке. Она неторопливо стала спускаться ему навстречу, длинный шлейф прозрачного платья скользил по ступенькам лесным ручьём.

– Ну вот, ещё один. У вас что, экскурсия сегодня? А где учитель?

Фея поднесла волшебную палочку к губам и выдохнула облако дыма поверх головы мальчика.

– Нет, я сам. Мне надо удава… Каа.

– Удава тебе? – фея разулыбалась накрашенными губами, отставив палочку подальше от своей прозрачной юбки…

…Чей-то голос пробивался сквозь толщу гулкой трясины:

— Ты чего? Думаю – во, как старается Надюха. На коленках, аж, драит. Потом гляжу – лежишь, не шевелишься вроде. Ты чего, уснула, что ль опять?

Тяжесть понемногу отступила. Вынырнуть… Анино лицо – брови подняты вопросительно.

«На сцене… Вот бы весело получилось – оборвалась жизнь начинающей гардеробщицы… » Надежда шевельнула губами, думая, что улыбается:

— Да просто… Выскочила сегодня… Без чая даже.

Валяться посреди сцены становилось неприлично, да и холодно до озноба. Но встать не очень получалось. Над Надей склонилось ещё два лица, незнакомых – принца и девушки. Натуральный принц, хоть и без бархатной блузы, а даже наоборот, в джинсах и сером свитере. А его девушка…

— Лежите спокойно. Я счас, валокординчику…

Голос этот Надя слышала где-то… «В буфете. Мартышка? Симпатичная какая – без

грима. Пепельные волосы до плеч, умные глаза».

Но Мартышка уже умчалась куда-то за кулисы.

Принцу не хотелось отставать по части заботы:

— Может, скорую?

Надежда, не открывая глаз, предалась было волнующему путешествию в страну фантазии – вот она в чём-то пенно бело-кружевном до пят, почти неземная, околдованная сном, разрушить который пришёл, приехал, прискакал… ну и что, что в джинсах и кроссовках…

— Может, правда, скорую?..

Глаза открылись сами собой. Правда жизни была беспощадна и свидетельствовала о том, что вокруг уже образовалась небольшая кучка зрителей этой бездарной пьесы. Надежда поспешила встать. Тут и Мартышка подоспела – со стопкой лекарства.

Послушно проглотив отраву, морщась от горечи, пострадавшая пробормотала благодарность. И потянулась за своим скребком.

– Да вы что! Вам что, жить надоело? Вы посмотрите на себя! Вить, давай, помогай! Поддерживай с той стороны. Доведём до гримёрки, там хоть тепло, не то что здесь.

«Вот так Мартышка! Артисты. И голос совсем другой. Прямо комдив Чапаев». Спорить с ней однако совсем не хотелось, при мысли о тепле. На сцене и впрямь сквозило, как на Северном полюсе. «Послать всю администрацию туда же, на какой-нибудь полюс и не терзаться по поводу того, как она отнесётся к моей самоволке».

— Если что, прикрою, – крикнула Анна вдогонку. – Только ты недолго.

Её усадили в единственное кресло, сильно смахивающее на электрическое. Из реквизита, должно быть. Даже с очень убедительными ремешками на подлокотниках, и при этом – на удивление удобное кресло. Для электрического. Сразу всё и прошло, никакой слабости – не до глупостей с этими ремешками. Волнение. Нет, не от страха. От любопытства… Второй раз в жизни – за кулисами. Как в детстве. Ну и что? Как будто ничего особенного. Театр относительно новый – оттого, наверно, без…признаков призраков. Без каких-то наростов, наносов времени, без тяжелых драпировок, за которыми прячется невесть что. Ну зеркало, ну стол-тумба с ящичками, а вон там в углу на крючке почему-то боксёрские перчатки…

«Слишком юн для привидений…»

— Что вы сказали?

Мартышка, приподняв брови, с интересом смотрела на гостью. Лицо её с близкого расстояния уже не казалось Наде таким юным. «Ох! Видела ведь ее портрет в вестибюле! Как же, как же её имя?..»

– Да я… Знаете, в гримёрных… Они ведь всегда закрыты – для обыкновенных людей… А вы…

– Галина меня зовут. И Витя Моренов – мой муж, – с ноткой гордости в голосе. – А мне послышалось что-то про привидения.

Надежда смущена.

– Могу представить, на кого я сейчас похожа: чем не юное привидение в театре юных зрителей?

Увидев озадаченное лицо Мартышки – как приклеился этот образ! – Надя торопливо добавила:

– То есть… Нет правда, мне всегда было так интересно. Вот вы в своей

гримёрке… Что она для вас?

– А почему вы спрашиваете? – Мартышка распахнула и без того большиее серые глаза и снова стала моложе.

– Ну, это ведь не просто комната. По-моему, для артиста она… пещера Аладдина.

Такое здесь поле, и… если артист захочет, ему откроются сокровища…

Галина приоткрыла рот.

— Сокровища!? – как будто даже испуганно, и переглянулась с мужем. – Так. Для начала… Слушай, Вить! Принеси нам всем по кофе, будь другом. Сгоняй в буфет – у нас кончился.

– Может, чего покрепче? – уточнил Виктор, сжав кулак – так крепко, что под шерстяным свитером обозначились убедительные бицепсы. Да и вся его фигура, в добавление к мужественному лицу, была слепком, нет, не с принца, как стало ясно при дневном освещении. С кого-то из киношных супер-героев – смеси Тарзана с… наидобрейшим добрым молодцем.

— Нет, что вы! Я на работе! Да и знаете, уже всё, нормально себя чувствую…

Но Виктор всё же ушёл, а бывшая Мартышка, теперь Галина, присев верхом на стул, обняла его спинку и обратилась к гостье:

– А вас как зовут?

– Надя.

– Ах да! У вас же написано. Как придумают… А теперь скажите, Надежда Владиславовна, с какой это сосенки вы… ну, рухнули, что выбрали себе работёнку в нашем милом театре? – и Галя скорчила идиотски-приторную гримаску, похожую на администраторшину.

Надя удивилась тоже.

– Так нет… Подождите… Почему сразу… с сосенки?

– Потому что, судя по всему, человек вы… Ну в общем, я ещё тогда посмотрела, в буфете, удивилась. Не отсюда, думаю, персонаж. Я, конечно, ничего не знаю о вас. А вы, судя по всему, мало чего знаете об этом театре.

– Что ж такого надо знать? Для моей работы, собственно, достаточно знать, в котором часу начинается и оканчивается спектакль, ну… может, еще цифры до тысячи.

Галя глянула с лёгким недоверием на собеседницу, ничего не говоря в ответ. Появился Виктор, со своей спортивной выправкой вполне убедительный в роли официанта с подносом. Пришёл как раз вовремя – чтобы заполнить паузу тремя чашечками настоящего, судя по аромату, кофе.

— Правильно, конечно, – весело заявила Галина, протягивая чашечку Наде. – Каждому достаточно заниматься своим делом. Только простите, ради бога! Что-то не очень похоже, что ваша теперешняя работа – это призвание всей вашей жизни.

Из чашки с кофе выплеснулась капля на обслуживающий халат. Уставившись на эту бурую каплю, не поднимая глаз, Надя сказала:

— Да. Не призвание это… Конечно… Вообще, работа по призванию – очень редкое… «Редкая вещь и редчайшее потому счастье», — подумала она про себя, но говорить уже расхотелось.

Отвернулась куда-то в окно. И смутно увидела просторную комнату, заставленную столами с компьютерами, стеллажами до потолка, приборами, слегка запыленными… Научная лаборатория, она же дом родной добрый десяток лет – таким запахом встречала, неповторимым – сухих бумажных листов, таящих в себе бездну сведений – тайных сведений, известных лишь горстке людей, работающих в одной комнате. И он, запах этот, был настоян на запахе озона и настоящего кофе. Что-что, а кофе у них было заведено пить только настоящий. С растворимым открытия не получались.

Добывать золото – золото идей и решений – вот зачем все они ходили на работу. Стоило переступить порог, сразу тянуло зарыться в эти листы, наполнять их новыми сведениями, которые принадлежат пока только ей одной… Где это теперь всё? Растворилось без осадка, беззвучно прекратило свое существование в теле большого института, безо всякой борьбы. Надежда поискала, куда поставить чашку, чтобы ухватить рукой, помешать ему – влажному потоку, хлынувшему из глаз с таким напором, будто давно собирался… Не успела.

Галина забрала чашку из её рук, Виктор хотел было дать Наде салфетку с гримёрного стола, но потом сдёрнул со спинки стула вафельное полотенце и сунул его ей в руки. С укором глянул на жену.

– Ох! Да я просто… Ясно же, человек здесь не от хорошей жизни. Что-то тут не то…

– Ну хватит тебе! – возмутился Виктор.

– Да нет. Это даже хорошо. Правильно, – сквозь слезы гундосила Надежда. – Честно, я наоборот благодарна… Вы здесь первый человек, который хоть как-то… Напомнил…