Какая-то старуха со сморщенным лицом вдруг поднялась со скамьи и демонстративно перекрестилась. Кто-то из толпы над ней посмеялся, а она тем временем судорожно шевелила губами и опять размашисто накладывала на себя крест. Перекрестившись трижды, она вдруг обвела всех испуганным взглядом и скрипучим старушечьим голоском вымолвила:
– Не та электричка! Не вздумайте сесть!
Конечно, слова её никто не принял всерьез.
«Чокнутая», – подобно остальным, решил я и снова стал выглядывать поезд.
Следующий сигнал прозвучал так громко, будто поезд подъезжал к станции. Задрожала земля. И вместе с тем, стал явственно слышен стук колёс и пронзительный скрип тормозов. Но к всеобщему изумлению, самого состава было всё ещё не видать.
Меж тем старуха что-то непрерывно бубнила. Потом она осенила воздух крестным знамением, как бы обращая его на стоявший на платформе народ, и поспешно засеменила прочь. Через минуту она исчезла из виду. И теперь я жалею, что не последовал её примеру.
Ошеломлённые люди разводили руками и обменивались испуганными взглядами. Шум подъезжающего состава и дрожь под ногами свидетельствовали о том, что электричка прибыла на станцию, но её всё ещё не было видно.
Именно в тот момент, когда раздался металлический лязг раскрывающихся дверей, на глазах у поражённых очевидцев, словно по щелчку пальцев мага-иллюзиониста, внезапно возник чёрный вагон.
Как выяснилось, он являлся замыкающим в составе, поскольку в следующую секунду, будто насмехаясь над уязвимостью человеческого разума, стали появляться один за другим остальные вагоны – точно такие же, чёрные, как жерло бездны, с красными, наполовину стёртыми надписями на корпусах.
Очевидно, между словами «Креатон» и «Меларум» недоставало нескольких букв.
Странное зеленоватое свечение выплеснулось из открытых дверей, но к своему сугубому удивлению, я вдруг понял, что вагон не отражается на влажной поверхности платформы. Окна были сильно затемнены, и свет сквозь них почти не проступал.
И из этой бледно-зелёной дымки выплыл, будто призрачный фантом, стройный женский силуэт.
С первого же мгновения, когда я увидел его, меня посетило какое-то неясное волнение. Это определённо была женщина… здесь я затрудняюсь описать это странное и непонятное для меня чувство или какое-то смутное сомнение, сопровождаемое страхом, появившимся, когда я вгляделся в белое лицо проводницы.
Несмотря на тонкую талию и впечатляющую стройность фигуры, лицо девушки, обрамлённое прядями длинных чёрных волос, напоминало лицо трупа, и от взгляда её блеклых, как будто невидящих глаз, меня пробрало ледяным холодом.
Девушка разлепила свои серые губы, и мне показалось, что это далось ей с трудом. Затем она вымолвила что-то, чего я не разобрал, вымолвила таким голосом, глубина и тембр которого только укрепили моё подозрение в том, что она представляла собой ходячий труп.
Люди застыли в каком-то нелепом оцепенении, и страх на их лицах был очевиден. Я обратил внимание на то, что в проёме каждого вагона появилась проводница подобной наружности, стройная, с красивыми чертами на бледном с впалыми щеками лице и серыми онемевшими губами, которые не желали двигаться, чтобы обращение её звучало достаточно внятно.
Тем временем люди стали подтягиваться к краю платформы, толпясь у раздвижных дверей. И так на протяжении всей станции, мужчины и женщины словно посходили с ума, ожесточённо толкаясь, чтобы попасть в поезд.
Сказать, что внезапная перемена, произошедшая в настроении толпы, поразила меня, значит не сказать ничего. Я был просто ошеломлён, и тревожная настороженность моя мгновенно переросла в глубочайший шок. Недоверие моё возросло безмерно, и я понемногу стал отходить, осторожно пятясь короткими шагами.
Вероятно, какое-то гипнотическое внушение заставило их потерять здравый смысл и утратить всякую человечность, поскольку первоначальный внезапный ажиотаж мало-помалу перерос в настоящий хаос. Только что они обменивались оскорблениями и раздраженно кричали, щедро раздавая пинки и пихаясь локтями, как вдруг стали набрасываться друг на друга с какой-то слепой животной яростью, кусаясь и рыча, точно безумные зомби.
Напуганный происходящим, я засеменил увереннее, но зачем-то оглянулся и поймал на себе пристальный взгляд проводницы – и в страхе вздрогнул.
Её окоченелый рот искривила злобная улыбка, сквозь которую проглядывали острые тёмно-серые зубы. Мне снова показалось, что это простое действие далось существу с большим трудом. В ту секунду я вспомнил старуху, что удалилась со станции, прежде чем началось это безумие. Я перебросил лямку своей дорожной сумки через голову и уже набрался решимости бежать, что было мочи, прочь от этого страшного поезда. Но то, что случилось в следующий миг, заставило меня застыть на месте, позабыв обо всём на свете.
В третьем окне слева от входа, отодвинув край матерчатой занавеси, показалось нечто, от одного омерзительного и невероятного вида которого, я ощутил слабость в ногах и тошноту.
С огромной конической головы на меня таращились тусклые рыбьи глаза, смотрели они немигающим матовым взглядом. Голова сужалась книзу и была обрамлена множеством коротких извивающихся хоботков, с маленькими зубастыми ртами на конце каждого из них. Когда я рассмотрел эти жуткие детали через оконное стекло, безрассудный страх лишил меня последних сил.
Видимо, пребывая в глубоком обмороке, я видел нездоровый сон или галлюцинации, вызванные психическим потрясением. Иначе, как ещё охарактеризовать ту череду странных видений, которая проносилась перед взором, всё глубже погружая меня в тёмные пучины неописуемого ужаса?
На протяжении видения меня сопровождал странный прерывистый звук, напомнивший мне ритмичное постукивание метронома.
Мой ум не утратил ясность, и картины, предстающие предо мной, казались потрясающе реальными. Их характер был неимоверно пугающим и временами почти невыносимым.
Я обнаружил себя на маленьком островке света, источником которого был обыкновенный уличный фонарь. Под ногами моими бледнел клочок покрытого оспинами асфальта, его края резко заканчивались там, где чёрной стеной стояла непроницаемая тьма.
Чувство страха боролось во мне с внезапно возникшим любопытством, и я протянул руку, чтобы коснуться этой плотной черноты, как вдруг увидел слабые блики микроскопических огоньков, появившихся повсюду в одно мгновение. Бесчисленным множеством они рассыпались вокруг, но их холодный мерцающий свет был неспособен рассеять этот незыблемый стигийский мрак.
Мириады звёзд словно наблюдали за мной из безмерной космической пустоты.
Загадочный гипнотический стук, упомянутый мной ранее, был непрерывен, однако с появлением звёзд, высыпавших на чёрном полотне мрака, появился далёкий беспорядочный грохот, идущий откуда-то из космических глубин. По мере его приближения, свет фонаря заметно тускнел, пока, наконец, он не погас совсем, оставив меня в кромешной темноте.
Итак, я, словно заключённый в объятия абсолютного небытия, стал ожидать появления чего-то непомерно ужасного, мчащегося с чудовищной скоростью сквозь безымянный космос.
Только благодаря тому, что звёзды вдруг меркли и вновь загорались, мне удалось заметить приближение огромного продолговатого объекта. Через несколько коротких мгновений он остановился на некотором расстоянии от того места, где посреди бесконечности располагался мой нелепый эфемерный островок.
С металлическим скрежетом и тем характерным звуком, который можно было принять за распределение воздуха в тормозной системе поезда, объект прекратил своё движение.
Теперь, рассмотрев его вблизи, у меня не осталось сомнений в том, что это был поезд. На корпусе его вагонов выделялись крупными красными буквами уже знакомые мне маркировки, только теперь надписи имели завидную чёткость и гласили:
«Креатон-Сотот-Меларум».
Возможно, следующий эпизод моих видений способен превзойти даже самую бредовую фантазию сумасшедшего.
Двери вагонов разошлись. Жуткое фосфоресцирующее создание выскользнуло из прямоугольного проёма, направляя перед собой свои тонкие шевелящиеся усики-антенны, словно гигантская креветка с круглой белёсой головой. Когда существо полностью оказалось снаружи, из его отвислого брюха вывалилось несколько пар конечностей, которые мгновенно принялись ощупывать под собой пустое пространство, делая это быстрыми рывками.
Вслед за кошмарным пассажиром показалась паукообразная тварь вдвое меньше его размером, однако же и вдвое его безобразнее. Раздутый тёмный овал с шестью лапами, освещённый холодным тусклым светом звёзд, нырнул в бездну космоса и исчез из виду.
Моё внимание привлекло движение на другом конце вагона. После выхода трёх ящеровидных чудовищ, которые расправили свои необъятные переливчатые крылья, показалась человеческая фигура. По крайней мере, это могла быть фигура гуманоидного существа, облачённого в тёмно-зелёные одежды. На месте, где должно было быть лицо, у него находился отвратительный нарост в виде конуса, переходящий в длинный изгибающийся хобот или щупальце, увенчанное светящейся жёлтой сферой, которая являлась глазом.
Множество и других, не менее ужасных существ, внешний вид которых не представится даже в горячечном бреду сумасшедшего, покинуло тот чёрный, едва различимый на фоне космической тьмы, поезд. Но к тому моменту, когда из окна последнего в составе вагона протиснулось нечто, напоминающее длинного бесцветного слизня, покрытого множеством жёлтых глаз и зубастых ртов, мой разум уже бился в конвульсиях безрассудного ужаса.
С истошным криком я вырвался из омута кошмарного сюрреализма. И первое, что я различил при пробуждении, было ритмичное убаюкивающее постукивание. Когда я понял природу этого звука, что непрерывно слышался мне во сне, от которого я только что освободился, то едва сдержал себя, чтобы не закричать снова. Поскольку, сбежав от ужаса видений, я очутился в кошмаре наяву.
Стук колес и мелькающие за окном угрюмые поля, припорошенные грязным сероватым снегом, заставили меня усомниться в том, что я действительно проснулся. Напротив меня с абсолютно отсутствующим видом сидели двое молодых мужчин, которых я сразу узнал, поскольку они принадлежали к числу несчастных, кто ждал поезда на станции.
Темноволосый широкоплечий парень в светлом плаще отупело пялился в пол, одна его щека была расцарапана, на нижней губе запеклась кровь. А тот, что располагался на краю сидения, то есть ближе к проходу, отрешённо смотрел в окно; левый рукав его пальто был почти оторван, волосы и лицо выпачканы грязью, а одна бровь рассечена.
Я не помнил, чтобы по своей воле входил в поезд. Но то, что открылось моему взгляду за мгновение до потери сознания (определение это не совсем верное – я вполне осознанно наблюдал те ужасные картины), мне не забыть никогда. Так что, в смятении и страхе я спрашивал себя, как сюда попал.
Лёгкое покалывание в кончиках пальцев и холодок, идущий вдоль позвоночника, а также учащённое биение сердца уже окончательно уверили меня в том, что я не спал.
Я размял затёкшую шею и опасливо осмотрелся.
Плацкарт был по большей части пуст. Немногочисленные пассажиры, напоминавшие безвольных кукол с пустыми стеклянными глазами, имели отвратительный бледно-зелёный оттенок кожи. Как я понял, такой эффект создавался из-за света ламп, разливавшегося по салону – это было похоже на повсеместную взвесь ядовитых грибковых спор. Моё раннее сравнение с зомби казалось справедливым, но всё же я понимал, что все эти пострадавшие пассажиры, угодившие в эту странную и загадочную историю, оказались жертвами какого-то коварного внушения.
Их сгорбленные неподвижные фигуры покачивались в такт движения поезда. Доносился приглушённый стук колёс, и на стёкла, казалось, давила внешняя темнота.
Меня охватила крупная дрожь, когда за окнами замелькали белые и синие звёзды. Нет, это не были огни города или другие источники электрического света. Но эти звёзды из неведомых миров, живые и бдительные, они будто наблюдали за тем, чтобы поезд неуклонно следовал своей цели. Это объяснение дала мне интуиция, и у меня не было оснований ей не верить.
Возможно, минуты две назад я ещё видел что-то напоминающее окраины города с их неказистыми домиками, с крышами из замшелого серого шифера, самые обычные виды, однообразные и знакомые. Когда же я покончил с осмотром салона и перестал разглядывать присутствующих странно нахохлившихся пассажиров плацкарта, то вновь обратил взгляд в окно. И уже ничего, что в моём представлении могло вписаться в рамки привычного, я там не обнаружил.
И сколько бы я не вглядывался в темнеющий сумрак снаружи, никак не мог различить в нём знакомый загородный пейзаж из унылых грунтовых дорог и испещрённых рытвинами тропок, голых полей и щербатых полесьев; не представлялись вниманию моему и высоковольтные вышки и столбы, и тёмное небо, казалось, таило теперь в себе что-то новое, чуждое и нездешнее.
Пока я старался постичь происходящее, появился жёлтый сферический объект, вначале ошибочно принятый мной за луну. Он возник на странном небе после появления красных звёзд, от яркого сияния которых белые и синие их предшественницы померкли и приобрели вид чёрных точек – определенно таких же, что наблюдал я в своём кошмарном видении. Я сказал «жёлтый», но цвет его скорее напоминал кровавый отблеск закатного солнца на поверхности тёмных вод. И сфера эта росла, раздуваясь, как пульсирующее жерло, готовое вот-вот извергнуть огненную лаву.
В тот самый миг, когда раздался резкий лязг сомкнувшихся дверей, гигантское солнце, звезда или, быть может, огненный глаз самого сатаны, мгновенно исчез – и всё вокруг, снаружи во внешнем изменившемся мире, и внутри самого поезда, погрузилось в кромешную тьму.
Присутствие проводницы, невидимой в темноте, выдал едва уловимый шелест, раздавшийся рядом в проходе. Задыхаясь от волнения, я вжался в спинку кресла, отказываясь верить всему, что меня окружало – верить в моё физическое присутствие в этом дьявольском поезде среди невероятных химер, в мелькающие за окном странные звёзды… и красные светящиеся глаза, только что вспыхнувшие надо мной.
Как описать тот отвратительный голос, что издавало это ужасное создание? Возможно, некоторые сравнения, которые могут показаться вам нелепыми и вызывающими скептический смех, помогут мне, автору этих невероятных и химерных строк, в этом нелёгком деле.
Представьте себе деформацию какой-нибудь громадной металлической конструкции, например, моста, переброшенного через реку, и стон, что издаёт он под воздействием высоких температур в то время, когда по нему происходит движение тяжёлого транспорта. А теперь вообразите, как этот металлический звук сливается с пронзительным скрежетом попавшего под пресс автомобиля, и вот этот невыносимый для слуха диссонанс в какой-то мере может быть сравним со звучанием ужасного голоса проводницы.
– Этот маршрут не твой, — вымолвила она с почти нестерпимым металлическим визгом. – На следующей станции ты сойдёшь с поезда. Ты вернёшься в свою обитель, ты будешь медленно умирать… тебя убьёт не Он и не Оно, и Вечный Мрак не наградит тебя блаженным безумием, как всех прочих в этом составе и вне его. Тебя поглотит пучина беспощадного одиночества и отстранённость от всех и всего, что было тебе дорого.
Утратив связующую нить с самой жизнью, ты станешь пленником непостижимых страхов, пока Прародитель ужаса не явится за тобой в своём временном обличии, чтобы отнять у тебя и тебе подобных последнюю тлеющую крупицу света. Всё услышанное тобой запиши, чтобы помнить и ждать в мучительном страхе, ибо Ползучий Хаос питается страхами и отчаянием людей.
Вот, я записал всё, что было со мной, и обращение жрицы Ньярлатхотепа отныне приурочено к этой реальности – нам с тобой известной и привычной. Ты, прочитавший моё послание, которое суть не моё, но самого Ползучего Хаоса, раздели же со мною жребий.
Семь чёрных кошек
Ольга Вербовая
Ночной город спал. Придорожные фонари провожали взглядом одиноко шагающую по двору девушку. Марина знала этот район с детства и не боялась ходить вечером одна. Хулиганы и пьянь здесь особо не шастали, сумочек не вырывали.
Он вынырнул из темноты неожиданно – в полицейском мундире, с сильным запахом перегара. Марина его знала – Пётр Филиппов из соседнего дома. Она хотела было пройти мимо, но он преградил ей дорогу.
– Далеко собралась, цыпа? – спросил он, обнимая её.
– Пустите, пожалуйста! Вы пьяный! – запротестовала Марина, пытаясь сбросить его руки со своей талии.
– Не груби старшим, девочка! – пьяно ухмыльнулся Филиппов. – А то найдут у тебя целую сумку марихуаны. Хрен докажешь, что это не твоё!
– Что вам от меня нужно?
– Ну, ты же знаешь! Знаешь!
Руки Филиппова уже не лежали на талии девушки – теперь они бесстыдно шарили по её джинсам в поисках застёжки.
– Пустите! Я буду кричать!
– Давай! Кричи! А я тебе наркоту в карман суну – и в отделение. Сядешь по двести двадцать восьмой. Так что давай раздевайся – и без фокусов…
***
– Мариш, ну, покушай! Хоть немного!
Ласковый голос матери, запах свежеиспечённых блинчиков. Раньше Марина набросилась бы на них и, намазав клубничным вареньем (мама его и сейчас не забыла поставить на стол), уплела бы почти полстопки. Это раньше. А сейчас она искренне не понимала, зачем мать их испекла. Какое отношение эти блинчики имеют к тому, что произошло? Как они теперь могут помочь её горю?
Снова и снова сознание девушки прокручивало кадры произошедшего в тот вечер, который разделил всю её жизнь на до и после. До была настоящая жизнь обычной молодой девушки. Была учёба в институте, мечта стать экономистом, встретить достойного молодого человека, были встречи с друзьями и подружками, вечеринки. А что после? Ничего. Только боль, стыд, грязь. И нет от этого спасения, как нет и выхода. Жизнь сломалась, покатилась под откос.
– Ты бы встала, прогулялась. Чего целыми днями на диване лежишь?
Марина не ответила. Если бы мама знала, что с ней случилось! Но она не узнает, как не узнает никто другой. Филиппов ясно сказал, что если она кому-нибудь пикнет, сядет за наркотики.
Мать тем временем включила телевизор, чтобы послушать последние новости. Показывали какой-то несогласованный митинг в центре. Полиция его разгоняет. Вот трое полицейских схватили какого-то парня и ведут в автозак.
Как ошпаренная, девушка вскочила с дивана и принялась исступлённо колотить костяшками пальцев по экрану телевизора, крича:
– Сдохни, тварь! Сдохни! Сдохни!
– Что же он тебе сделал, что ты его так ненавидишь? – спросила мать, с удивлением и испугом таращась на Марину.
Но не задержанному парню предназначались эти слова. Одним из тех, кто его задерживал, был никто иной, как Пётр Филиппов. Депрессия и безнадёга сменилась жгучей, как огонь, ненавистью.
Новости уже закончились, а Марина продолжала повторять, как заклинание, одно лишь слово:
– Сдохни!
***
«Наказать врага», «отомстить насильнику», «навести порчу» – Интернет выдавал одну ссылку за другой. Порча на смерть по фотографии, которую после наговора зарывают на кладбище… Порча криком в окно, когда, позвав врага со двора, нужно быстрее убегать на то же кладбище и читать заговор… Булавки и восковые куклы… Земля с кладбища под порогом дома врага… Или более современные – порча по телефону на могиле тёзки, порча через компьютерную программу, кодирующая врага на смерть.
Мозг кипел от обилия информации. Если первые ссылки Марина читала с интересом и любопытством, то следующие она уже бегло просматривала, сравнивая с уже знакомыми. Проштудировав около сотни способов наведения порчи, она так и не смогла выбрать, какой же использовать.
Ритуал «Семь чёрных кошек».
Хотя девушка порядком устала от обилия способов магическим путём свести врага в могилу, странное название не могло не привлечь её внимания.
«Если враг мешает вам жить, семь чёрных кошек помогут вам избавиться от него раз и навсегда».
Ритуал оказался несложным, равно как и подготовка к его проведению. За три дня нужно купить на птичьем рынке голубя (только не белого!). Это будет кровавая жертва, которую нужно принести кошкам. Также до проведения ритуала нужно сшить балахон из чёрной ткани с прорезями для головы и для рук. В день проведения ритуала ни с кем не разговаривать…
«Отлично!» – подумала девушка, дочитав до конца.
Впервые за неделю она почувствовала себя не раздавленной и униженной жертвой, а человеком, у которого есть силы действовать. Такие подонки недостойны того, чтобы жить! И она избавит мир от этой гниды!
