Как я искала Нахмансонов. Генеалогический детектив
Евгения Демидова
Вдохновляющий и любопытный рассказ о восстановлении своих генеалогических связей.С одной стороны, автор воссоздает многоликий портрет своего рода и его историю – уникальную в личных воспоминаниях и при этом такую типичную в контексте непростой истории Российской империи и Советского Союза. С другой стороны, книга читается как детективное расследование, в котором желание узнать свои корни и упорные самостоятельные поиски приводят к удивительным результатам и неожиданным знакомствам.
Как я искала Нахмансонов
Генеалогический детектив
Евгения Демидова
Редактор Наталья Шевченко
Корректор Татьяна Князева
© Евгения Демидова, 2024
ISBN 978-5-0062-3747-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Я, Евгения Борисовна Демидова, урожденная Нахмансон, давно вынашивала замысел этой книги. Хочу рассказать о своем детстве, о родных людях, которые меня окружали. О том, как я думала, что знаю все о своих семейных корнях, и как выяснилось, насколько мало я знаю даже о самых близких родственниках. Хочу поделиться открытиями и находками, которые ждали меня на долгом пути воссоздания семейной истории.
Надеюсь, что это будет интересно моим детям, внукам, родным, друзьям и познавательно для тех, кто решит заняться историей своего рода.
Детство и родители
1952—1959 годы
Я стою в детской кроватке, держусь за боковую стенку с перекладинами. В комнате горит свет, значит, утро, наверное, зимнее. Я вижу в зеркале, висящем напротив кроватки, лицо папы, он бреется, стоя ко мне спиной. Я, правда, не вполне уверена, действительно ли помню это, или в памяти возникает одна из семейных фотографий.
Мне меньше трех лет, мама уверяет, что не могу я такого помнить, но эта комната, небольшое зеркало, папино лицо, молодое и худое, стоят у меня перед глазами. Бритва опасная, она долго хранилась в наших семейных вещах, в квартире родителей…
Комната, в которой все это происходит, располагалась в коммунальной квартире на улице Кирова, д. 4, в городе Оренбурге, в то время еще Чкалове. Это первое жилье нашей семьи, семьи Нахмансон. Фотографию этого дома я нашла в книге «Оренбургэнерго: Годы. События. Люди»[1 - Оренбургэнерго: Годы. События. Люди: 1943—2003. Оренбург, 2003.]: после строительства он заселялся энергетиками. Потом отыскала этот дом на карте города Оренбурга – он и сейчас существует.
Итак, моя семья.
О семье Хайкиных
Мама – Нахмансон Софья Семеновна, в девичестве Хайкина. Родилась в Куйбышеве (тогда Самаре) в 1923 году в семье старых большевиков. «Старые большевики» – вполне официальный термин: это люди, пришедшие в партию до революции и ее, революцию, собственно своими руками и сделавшие. И мои бабушка и дедушка с маминой стороны – именно такие люди и есть. Из «Википедии»:
В 1922 году было организовано Всесоюзное общество старых большевиков при Истпарте, основным требованием к вступлению в которое было наличие непрерывного партийного стажа в течение 18 лет (то есть по состоянию на год создания общества с 1904 года).
Впоследствии критерии причисления к «старым большевикам» стали менее строгими. Этим объясняется, что первоначально в Общество старых большевиков было принято только 64 человека, а к концу прекращения деятельности общества (1934 год) в нем состояло уже более 2000 членов. При этом сами «старые большевики» в 1927 году возражали против отнесения к их числу лиц, вступивших в партию после 1917 года.
В 1935 году общество было распущено.
Прочитала, что Общество старых большевиков было распущено, и очень удивилась: я, сколько жила с родителями, все время слышала про старых большевиков… Видимо, общество распустили, а понятие осталось.
Родители мамы, Хайкины Семен Исаевич и Фаня Эммануиловна (баба Фаня и деда Сема), после женитьбы в 1917 году и до конца своих дней жили в Куйбышеве-Самаре.
Окружение их семейства составляли старые большевики, партработники, их дети. С детьми из этого круга мама и ее сестра учились и в общеобразовательной, и в музыкальной школе. И лето они все проводили на дачах старых большевиков…
О даче я не могу не рассказать.
Я приезжала на дачу к деду и бабушке каждое лето, с раннего детства и до 1964 года, до бабушкиной болезни. Приезжали всей семьей, с мамой и папой, и оставались на месяц – иногда родители приезжали по очереди, чтобы я могла провести на даче два месяца. В 1957 году родился брат Лева, стали приезжать вчетвером.
Какая это была дача! Располагалась на 3-й просеке – так назывались улицы дачного поселка, которые вели к Волге.
Но главное на даче – это был сад! Не те шесть соток, что стали потом советским стандартом. Мы шли с трамвая по просеке вдоль забора, подходили к нашей калитке, открывали ее – и начиналась тропинка вдоль яблоневого сада. Тропинка была метров тридцать, по моим ощущениям, если не больше. Слева от нее был наш сад, справа – сад семьи Брук, с которой мы делили общий дом. Никаких изгородей между нашими участками не было. И для меня их сад как будто и не существовал, помню только наш!
Потом шли плантации клубники. За клубникой у забора, отделявшего наш сад от соседей по просеке, росли сливы и вишни. Вишни – это были не кусты, а деревья, и ягоды темно-красные, почти черные, крупные, необыкновенно сладкие. Уже потом я узнала название – «Владимировка», старинный среднеспелый сорт.
Мама, выросшая на этой вишне, всю жизнь с презрением относилась к оренбургской и позже свердловской вишне – мелкой, красной и кислой.
Много было кустов малины, в малине прятался дощатый туалет, у дальнего забора – крыжовник, смородина, стручки гороха…
Забегая на много лет вперед, расскажу, что в июле 1974-го мы с мужем после студенческой свадьбы и сессии в университете провели на этой даче медовый месяц. К этому времени бабушки уже не было, 86-летний дедушка был болен, лежал в больнице (в следующем году его не стало). И сад уже восемь лет были заброшен, к нему никто за эти годы рук не прикладывал. Но вишня, малина, клубника росли сами, к нашему наслаждению. Помню самое первое наше с мужем утро на даче: я проснулась раньше него и пошла на участок – а там малина! Я обожаю малину с куста. Полакомилась сама и принесла пригоршню мужу, который еще не встал… и он сказал, что это первая в его жизни садовая малина! А из вишни я даже варенье сварила!
Но вернемся к детству. Мы прошли почти весь сад и вот поднимаемся по ступенькам дома. Он был деревянный, построенный буквой «Г»: одну сторону занимали мы, вторую – семья Брук, тоже старые большевики.
На каждой стороне была огромная терраса, идущая вдоль всего фасада, а это метров двадцать, не меньше, с большим столом и деревянным топчаном. На террасе обедала вся семья и гостевавшие родственники. Две комнаты, отопление – печка, но летом она не требовалась. Канализации в доме не было, дощатый туалет в саду я уже упоминала, вода – кажется, была колонка, рукомойник на террасе… Интересно, вот я пишу – и в памяти всплывают все эти детали.
Мыться мы с дачи ездили на трамвае к дедушке и бабушке в городскую квартиру, наверное, раз в неделю, у них там была колонка нагревательная. Но каждый день ходили купаться на Волгу.
До Волги было минут пятнадцать: сначала по просеке, потом через лес, там дубы росли… Дорога приводила на обрывистый берег. Чтобы попасть на пляж, надо было довольно долго спускаться по ступенькам, а потом после купания подниматься.
Течение в Волге было быстрое. Как-то сидела я на берегу, было мне семь лет, подбежала незнакомая девчонка, думаю, лет четырнадцати, схватила меня за руку и с идиотским смехом (да-да, я именно так о нем подумала) потащила в воду. И убежала, а я стою в реке, вода по грудь. Я повернула было к берегу, хотела выйти, но меня сбило с ног течением. Плавать я еще не умела, и последнее, что я помню, – зеленая вода над головой. Очнулась я на руках у папы – видимо, он не сразу, но увидел, что случилось, и кинулся за мной.
Уж не помню, что с той шутницей случилось. Заняло все происшествие, наверное, минуты. Воды я бояться после этого не начала, но игры и шуточки в ней терпеть не могу, а еще совершенно не выношу, когда заходишь в воду, а в тебя брызгаются – убить готова! Плавать я научилась позже, на море с родителями после шестого класса. И хорошо помню, как, вернувшись из этой поездки, мы приехали на дачу, пошли на Волгу, и я лихо поплыла… а меня как понесло течением! И вода-то не морская, сама не держит! Я выплыла к берегу в итоге, но унесло меня порядочно, и нахлебалась, и испугалась. Ну и запомнила урок Волги: не лихачить!
На этом фото сзади – бабушка Фаня, тетя Ада (жена Сени Хайкина, двоюродного брата мамы и тети Нюси), Наташа Пряхина, я, моя подружка по саду Таня Батманова, ниже дедушка, на первом плане – Борис Пряхин, Сеня Хайкин с дочерью Аллой, справа – мой папа
Дружила я с детьми с соседних дач, с внуком семьи Брук – хулиганистым Гришкой. Все наши друзья, как уже говорилось, были из семей старых большевиков, знакомых друг с другом десятилетиями. Мы относились уже к третьему поколению. Приезжали родные – мамина сестра тетя Нюся с мужем Борисом Пряхиным и детьми Витей и Наташей. Они жили в Чапаевске. Приезжал мамин двоюродный брат, сын дедушкиного брата Владимира, веселый дядя Сеня, его жена тетя Ада и их дети Алла и Боря. Приезжали родители дяди Бори Пряхина, Пряхины-старшие. Всех этих людей сейчас можно увидеть только на старых дачных фотографиях, полных тепла и радости. Лето было праздником!
Обед на даче. Помню этот момент: мама разливает только что сваренный горячий кисель – дует на него
Бабушка, дедушка, Ксана и Надя Брук, наши соседи, и мама с Левой, поедающим малину
Еще всплыло в памяти… Я училась в музыкальной школе, играла на пианино и, уезжая на дачу на два месяца, не могла так надолго прерывать занятия. Поэтому бабушка договорилась с семьей соседей, у которых на даче было пианино, я ходила к ним заниматься.
Мама рассказывала, что они с Нюсей в детстве ненавидели дачу: не хотели уезжать из города, от друзей, да и бабушка заставляла их работать в саду, видимо… Еще мама рассказывала, что до войны их семья занимала не половину дома, а весь целиком! А еще раньше, в 1930-е годы, заборов между дачами не было и сад был весь – общий!
Вот что добавила моя двоюродная сестра Наташа, которая старше меня на девять лет, речь идет о самом начале 1950-х годов: «Когда я была младшей школьницей, во всем огромном дачном массиве не было ни одного забора, разделяющего участки, и мы могли носиться по всему массиву. Для жилья тогда использовались два двухквартирных дома, как у нас, и два многоквартирных двухэтажных, где жили по четыре семьи. Тогда у старых большевиков было понятие общности, своими были только цветочные клумбы возле террасы. Когда в общем саду созревали яблоки или ягоды, все вместе собирали урожай и делили его на всех. Вот такой тогда был коммунизм, но ты уже этого не застала!»
Кстати, дачи не были собственностью семей: дачу выделяли старому большевику в пожизненное пользование, и после его смерти она переходила к супругу/супруге, а после смерти последнего – к другому старому большевику. Так что после смерти дедушки дача перешла к его второй жене, на которой он женился в 78 лет, и перестала быть доступной для семьи. Но дача – это большой кусок жизни даже у меня, не говоря уже о маме, тете Нюсе и двоюродных Викторе (увы, уже покойном) и Наташи.
Как выяснилось много позже, родня у Хайкиных и со стороны деда Семы, и со стороны бабы Фани была огромная, по всей стране. Но я с детства знала, что бабушка и дедушка, как говорила мама, «порвали со своими семьями и ушли в революцию». Уже в 2000-х годах я запросила в архиве ГА РФ в Москве их личные дела и получила два объемных пакета с полной историей, автобиографиями, послужными списками. И теперь я хорошо знаю подробности, которых не знала (и уже не узнала) мама.
История дедушки – Хайкина Семена Исаевича
Дед, 1887 года рождения, был из Гомеля, из семьи ремесленников. И звался не Семен Исаевич, а Симон Шахнович, у него были два брата, Иосиф и Владимир, и сестра Шифра, двойняшка Владимира. Владимир стал военным. Шифра умерла в 1918 году, заразившись «испанкой» от больной матери.
Это то, что я знала от мамы и ее двоюродной сестры Сони Хайкиной, дочери Владимира. Соня жила в Ленинграде, но с мамой они были очень дружны.
Об Иосифе в семье были смутные воспоминания: вроде бы он жил на юге; были сведения, что у него была жена Ева. В альбоме бабушки и дедушки была фотография двух девочек, Лизы и Сарры Хайкиных, 1927 года, присланная в подарок дяде Семену и тете Фане от их племянниц.
Начав с этой фотографии, года два назад я разыскала потомков Иосифа. Иосиф умер в возрасте 31 года в том самом 1927 году, в котором была сделана фотография его дочерей. Как оказалось, одна из них, Сарра Хайкина, умерла в 2013 году, была она журналисткой и оставила очень интересные воспоминания о своей жизни и семье. Я теперь дружу со своими вновь найденными родными, живущими в Израиле, главным образом с троюродной сестрой Евой. И вот она, генетика: у Евы – дочери-двойняшки, у меня – двойняшки, сын и дочь, у нашего троюродного брата Бориса Хайкина – тоже дочери-двойняшки, как и у наших общих прадедушки Шахно и прабабушки Хавы.
Благодаря заметкам Сарры и рассказам Евы я знаю всю историю семьи Хайкиных – Лейбиных – Великович. Судьба этой семьи – роман круче «Санта-Барбары». Оказалось вдобавок, что у деда был еще брат Мендель, о котором вообще не обнаружено сведений. Пока.
