Счас прямо, бегу и падаю! Отвязаться от Катюхи стоило просто титанических усилий. Пришлось соврать, что у меня встреча с отцом. Считая минуты до расставания, я подвёз её к торговому центру. Катрин почему-то приспичило пораспинаться о нашей любви ещё минут двадцать, после чего она вымелась, наконец-то, из машины.
Свободен! Да, любовь – штука непростая. Устал я что-то сегодня. Хочу домой.
Для уютного домашнего вечера я приобрел бутылочку сухого "Циклос Мальбек", а на закуску неплохой сырок, который готовят из лосиного молока на одной ферме в Швеции.
Так вышло, что дорога домой, в «Золотую милю», легла через тот самый перекрёсток. Каково же было моё удивление, когда я увидел знакомого попрошайку в инвалидном кресле. Я-то думал, он укатил на обед. А то и вовсе решил взять отпуск после неудачи с долларами.
Нет, преспокойно катается между машин, собирает свои жалкие гроши. Он узнал мою машину. Я по ненавидящему взгляду понял – узнал.
Неожиданно мне в голову пришла гениальная мысль. Я вытащил из бумажника две пятитысячные и опустил стекло. Ухмыльнувшись попрошайке, помахал красненькими купюрами. Что ж, боец, ты понял все правильно – унизишься – я тебе их отдам. Всё по– честному.
Ветеран помедлил, а затем повернул колёса инвалидного кресла в мою сторону. А я и не сомневался. Ради денег это быдло ещё не на такое пойдет!
Инвалид вплотную подъехал к «Инфинити». Я ждал, что он жадно протянет руку за желанными бумажками, и даже приготовился торжествующе улыбнуться. Ведь я победил его.
Но вместо этого попрошайка неожиданно смачно плюнул на блестящую дверцу моей драгоценной машины и был таков.
Гори в аду, безногий! А я ему ещё десять тысяч рублей хотел дать. Правильно говорит один друг отца: народ – чернь неблагодарная.
На следующий день я проснулся около двух часов дня с чёткой мыслью, что жизнь в грязной осенней Москве меня достала. Завтра же куплю билет в Италию. У отца там симпатичная вилла на берегу океана. Надо развеяться, а то что-то паршиво мне. И башка побаливает.
Наскоро запив сыр остатками вина, я спустился на подземную парковку. Выбор мой пал на «Бентли». «Инфинити» после плевка того бомжа я как-то брезговал. Правда, бентляха для Катюхи, типа, разбитый, но, учитывая её айкью, это не проблема. Придумаю что-нибудь.
Катрин я наплёл, что машину восстановили за одну ночь. Безмозглая курица схавала и это. Кстати, оделась она ужасно. В каком-то блестящем платье, волосы собрала в дурацкую причёску а– ля «я у мамы умница»… Мелькнула мысль высадить её прямо на МКАДе, где ей в таком прикиде и самое место, но всерьёз я её обдумать не успел, а потом стало уже поздно.
Девушка с воодушевлением принялась болтать о предстоящем приёме, но, уловив моё мрачное настроение, заткнулась. Благодарение богу! А то бы я точно её высадил, хоть прямо и посреди поля.
Башка раскалывалась нещадно, но я знал одно хорошее средство от головных болей. Лишь мы выехали на трассу, я тут же разогнался на максимальную скорость, представляя себя Михаэлем Шумахером. Это немного помогло. Я даже сообразил, что Шумахером не надо, он ведь сейчас явно не в лучшем состоянии.
Было около пяти и уже начало смеркаться. Встречные машины проносились мимо, слепя светом фар. Я мастерски обогнал какую-то фуру.
–зая, может, сбавишь немного скорость? – подала голос Катрин.
– А что такое? – удивлённо поинтересовался я, выжимая из машины максимум того, что она может дать.
– Мне страшно!
– Не бойся, котёночек, – просюсюкал я. – У меня же сверхспособности, забыла?
Впереди показался зад серебристой ауди. Конечно, вряд ли за рулём сидит та овца, что подрезала меня вчера, но обогнать это железо я посчитал делом своей чести.
Но всё пошло не так. Когда я лихо стал обходить ауди, колёса моего драгоценного, верного «Бентли» попали на грязную обочину. Мы заскользили, а потом начался ад.
Машина, перевернувшись, рухнула в кювет и покатилась по полю, как полупустая консервная банка, которую швырнули со всей дури. В роли несчастных сардинок, болтающихся в этой банке, выступали мы.
Земля и небо смешались в единое целое… Удар. Дикий лязг. На очередном витке лобовое стекло протаранил сук дерева, попавшегося по дороге, и осколки градом посыпались в салон.
Мне не хватает воздуха. Господи, неужели это конец? Но я не должен умирать, только не я. Я не заслужил этого! Ощущение, что мы уже много часов находимся в машине, летящей в никуда, и это будет продолжаться до скончания века, накрыло меня с головой. На деле прошло каких-то секунд двадцать.
Казалось, железо ожило, со всех сторон давит на меня, хочет объять, поглотить, превратить в лепёшку из крови и мяса.
Когда это кончится, о господи, когда? Если останусь целым, больше в жизни не сяду за руль машины. Это слишком страшно. Слишком больно. Помоги мне, господи!
Удар! «Бентли» пропахал крышей землю. По-моему, у меня оторвало голову. Удар! Вращающиеся колёса с силой впечатались в жирный чернозём. Снова удар! Машина, словно поверженный зверь, лежит на боку. Кажется, она больше не хочет меня убить.
Первые пять секунд я вообще не существовал, ничего не видел, не ощущал, не чувствовал боли. Только потом, именно потому, что пришла она, боль, я понял – жив.
Вслед за этим пришли звуки. Шум трассы, вой сирены, далёкий гром, который, наверное, грохотал лишь в моих ушах. И ещё один звук. Тревожный.
Где-то, звонко плещась, струится вода. Мы что, около ручья приземлились, что ли?
Потом я окончательно очухался и понял, что это весело льётся из пробитого бака бензин. Надо выбираться, а то машина сейчас взорвётся к чертям собачьим!
Скорее, скорее, скорее! Я пошевелился, превозмогая боль в теле, по которому будто прошлись катком. Машина лежит на правом боку, что значительно облегчает мне задачу. Мятая дверь совершенно деформирована и вряд ли откроется, зато я смогу выбраться через провал с острыми неровными краями, на месте которого недавно было стекло.
Вдруг мой взгляд упал на место рядом с пассажирским. Пристёгнутая, в отличие от меня, ремнём безопасности, Катюха, нелепо изогнувшись, лежала на сидении, придавленная вмявшимся внутрь боком машины. Голова девушки свисала вниз, и из-под напитавшихся кровью волос текла тонкая струйка. Мертва.
Я отвернулся и сделал рывок вверх, к свету и жизни.
Слабый стон послышался сзади. Приказав себе думать, что это почудилось, я полез вверх.
– Эдик…
Слабый голос девушки заставил меня карабкаться вверх с утроенной силой. Если я примусь вытаскивать её – сгорим оба. А так – выживу хотя бы я. Тем более, я, скорее всего, вообще ей одолжение делаю. Она же вся переломана, наверняка после аварии останется инвалидом. И зачем ей такая жизнь? А может, её успеют вытащить. Полицейские там или кто… Я же слышал сирену.
Наконец, я выкарабкался из салона, спрыгнул на землю и на четвереньках попытался отползти как можно дальше от искорёженного куска железа. Сил идти не было. Каждая клеточка моего тела нещадно болела.
Где полиция, где врачи? Один несчастный "фольксваген" с маркировкой ДПС стоял на обочине. Машины равнодушно проносились мимо. Ни один человек не остановился узнать, нужна ли помощь.
Смешно придерживая от порывов ветра форменную фуражку, через поле ко мне бежал дэпээсник. В конце концов, головной убор его всё-таки слетел, открыв миру кудрявую черноволосую шевелюру.
– Там бензин хлещет! Бегом отсюда, сейчас рванёт! – крикнул он, подхватив меня под белы руки.
Ужас сковал все мои члены. Выжить в этой страшной аварии, чтобы потом погибнуть от взрыва… Я хотел пробормотать что-то про Катюху, но язык прилип к нёбу.
Взрыв застал нас почти у самой у обочины. Никаких ужасающих звуков, как в кино. Просто громкий хлопок. Я обернулся. На месте моей красавицы «Бентли» полыхал костёр. Погребальный костёр, подумал я, вспомнив девушку, которую оставил в машине.
Но я ведь правильно поступил. Правильно! Иного выхода не было. Я не смог спасти её и погиб бы сам.
– Где, мать твою, врачи? -заорал на дэпээсника. – Где врачи? Меня должны осмотреть! Кажется, у меня сломано ребро!
– У вас шок, – произнёс кудрявый сочувственно. – Садитесь в нашу машину, мы отвезём вас в ближайший пункт скорой помощи.
– Не надо меня туда везти! – разозлился я, бухнувшись на заднее сидение патрульной машины. – Позвоните моему отцу, он найдёт лучших докторов! Нет, лучше отвезите меня к нему. Тут недалеко. Там, где особняк Полонского. Вы знаете, где особняк Полонского?
За рулём сидел рыжий мужик в шляпе и светлой жилетке поверх чёрной рубашки. Это что ещё за хмырь? А когда на сидение рядом с водительским уселся чернявый, я и вовсе перестал что– либо понимать. Вместо потасканной формы дэпээсника на нём был клетчатый пиджак. Когда это он успел переодеться?
Что это вообще за клоуны?
– Кто вы такие? – раздражению моему не было предела. – Отвезите меня к отцу немедленно и тогда вам заплатят!
– А нам уже заплатили, – подал голос водитель, даже не обернувшись.
– Это что, похищение с целью выкупа? – я откровенно захохотал. – Да папин друг из ФСБ вас в два счёта найдёт!
– Не думаю, – покачал кудрявой головой черноволосый.
Тут я вовремя вспомнил, что айфон-то у меня в нагрудном кармане. Экран был покрыт паутиной трещин, но он работал. Ха! Сейчас позвоню папе, и эти два козла мигом поймут, с кем связались. Но странное дело, хоть айфон и работал, однако сеть не ловил. Что за фигня здесь творится? Я попытался открыть дверцу, но её будто заклинило.
– Вы что, офонарели, бомжи привокзальные? Вы не знаете, кто мой отец! -заорал я. – Он из вас вмиг бефстроганов сделает!
Они сидели спокойно, как вдруг рыжий обернулся и с нечеловеческой силой схватил меня за грудки, притянув между сидениями. Его кошмарное лицо было лишь подобием человеческого. Из правого зрачка, издеваясь, скалился Микки Маус.
– А сейчас ты замолчишь, и всю дорогу будешь сидеть тихо, – прохрипел он, обнажив багровую пасть, усеянную острыми клыками.
– И не будешь мешать нам с Гармогеном Галактионовичем рассуждать о поэзии, – добавил чернявый, обдав меня тлетворным дыханием. – А то под такие вопли о вечном говорить как-то не резон.
Я мяукнул и забился в угол салона, обитого красной кожей.
У меня было всего два объяснения происходящего. Либо я умер, и эти двое отвезут меня в рай, либо я сошёл с ума.
ГЛАВА 4
Раиса
– А она красивая.
– Делай свою работу молча.
– И платье у неё очень красивое.
– Молчание!
–то-то Марта разозлится! Ганс её бросит, и будет обхаживать эту, новенькую. Марта ей все волосы выдерет!
– Мне неинтересно, что ты думаешь.
– Гретхен? А можно я возьму себе её платье?
– Я сожгу его. Непрощённым не положены такие вещи.
– Ну Гретхен!
– Смотри хорошенько. Если проснётся – не разговаривай с ней.
– А ты куда, Гретхен?
– Не твоё дело.
Проснулась я давно, и лежала с опущенными ресницами, внимательно прислушиваясь к разговору. Все произошедшее со мной отлично помнила, хоть и не совсем понимала. Я попалась на краже, и хозяева картины вызвали полицию. Но полицейские оказались двумя монстрами, которые увезли меня в тёмный лес. Машина ехала так долго, что, в конце концов, я уснула.
Очнулась от голосов. Один принадлежал девочке-подростку, а второй – женщине в годах. Глаза я не открывала, надеясь уловить хоть какую-нибудь информацию о том, где я и что, чёрт возьми, происходит. Ясности этот диалог принёс мало, но одно я поняла точно: пока что убивать меня не собираются. И то хлеб.
Ресницы рискнула приподнять лишь тогда, когда услышала тихий звук прикрываемой двери. Я лежала на деревянном полу большого, судя по всему, полуподвального помещения, напоминающего то ли кухню, то ли старинную операционную. Девочка лет двенадцати с усердием мыла полы.
– Эй! – тихонько окликнула я её, приподнявшись на локте.
Она тут же обернулась и уставилась на меня с огромным любопытством. Похоже, несмотря на запрет пожилой Гретхен, поболтать она не прочь. Что мне только на руку.
– Ты можешь сказать, что это за место? – поинтересовалась я, не очень надеясь на ответ.
И правильно.
– Гретхен запретила с тобой разговаривать, – живо проинформировала меня девчонка.
Спасибо, дорогая, я в курсе! Я окинула её с головы до ног быстрым оценивающим взглядом. На ней было простое тёмно– зелёное платье из грубой ткани. Нечесаные волосы забраны в неопрятный хвост, завязанный полоской одной ткани с платьем в куцый бантик. Ладно, зайдём с другой стороны.
– Как тебя зовут? – спросила, изобразив в голосе заинтересованность.
– Элька, а что? – тут же ответила девочка.
Она прекратила своё занятие, и теперь стояла, возя шваброй с надетой на ней тряпкой по одному и тому же месту. Вот ты и попалась.
– Хочешь, я отдам тебе своё платье? Оно мне не нравится!
– Гретхен не разрешит, – с сожалением произнесла Элька, кинув взгляд на моё порядком потрёпанное, но сохранившее часть своего былого лоска вечернее платье. – Она сказала, что сожжет его в печи. Значит, сожжет.
– Да? А кто такая Гретхен?
– Она велела не разговаривать с тобой, – произнесла вредная девчонка и принялась за своё занятие.
– Ладно, но она же ничего не говорила про мои серёжки, – закинула я удочку во второй раз. – Ты можешь забрать их себе. Если скажешь, куда я попала…
Глаза Эльки загорелись жадностью, но она не двигалась с места. Для пущей убедительности я сорвала с ушей серёжки и протянула ей. Они были копеечными – никаких тебе изумрудов и бриллиантов. Несмотря на это выглядели симпатично – зелёные стекляшки ромбовидной формы в окружении крошечных белых камушков.
После этого колебалась девчонка недолго. Она подскочила и царапнула с моей ладони серёжки, и они мгновенно исчезли в недрах её некрасивого платья.
– Где мы? В какой стране, в Германии? – такой вывод я сделала, судя по именам Гретхен и Ганс.
Но Элька удивила меня, покачав головой.
– Мы находимся ни в какой стране, мы находимся в Доме.
– Где этот дом? Где-то же он есть?
