– Видишь валун чуть левее окна?
– Да.
– Под ним славная верёвка. Опустишь один конец сюда, второй накрепко привяжи к кривому платану.
Доминик расторопно выполнил поручение и вскоре – хотя и с трудом из-за крупного сложения – на свободе оказался Полторы Ноги.
Когда рассвет занимался над городом, беглецы торопливо, насколько возможно при хромоте Эдмона, двинулись прочь. И хотя всё тело Руссо ныло от напряжения и усталости, мальчик был счастлив и уважительно поглядывал на спутника.
– Ну вот, соплячок, теперь я направлюсь в провинцию, а ты можешь отправляться на все четыре стороны, – заявил Полторы Ноги.
– Позвольте мне проехать с вами хотя бы половину пути, господин. Не стоит мне оставаться в городе.
– Ясное дело. Ещё чего доброго опять попадёшься и выложишь, как мы выбрались. Но мне неохота таскать тебя за собой. Так и быть, довезу тебя до предместья и проваливай.
– Идёт, – кивнул Доминик.
Эдмон, видно, был не промах – очутившись в одном из сырых мрачных переулков, он постучал в оконце, что было вровень с землёй, и хриплый голос тотчас спросил:
– Полторы Ноги? Кто с тобой?
– Мой костыль, тупица.
– Чего надо?
– Королевский фрегат и попутного ветра. Не мешало бы ещё парус покрепче.
– Идите к развалинам часовни, будет корабль.
fЭдмон присел на камень и утёр рукавом потное лицо. Сейчас при свете серого утра Руссо наконец хорошенько рассмотрел лицо своего спасителя. На вид Полторы Ноги был в годах, пряди тёмных волос изрядно тронула седина, лицо его было выбрито, и от проросшей за ночь щетины подбородок казался синеватым. Под грубыми чертами угадывался простолюдин, который воображал, что камзол и шляпа с пером придают ему лоску. Пока Доминик разглядывал спутника, подъехала повозка, запряжённая тощей кобылой. Одноглазый парень с кривым носом молча нырнул внутрь и вытащил узел с одеждой. Полторы Ноги мигом скинул мундир, который возница заботливо сложил, сунув себе за пазуху, и переоделся. Кривоносый кивнул и направился прочь, а беглецы забрались в повозку. Эдмон сел на козлы и надвинул шляпу пониже, а Доминик пристроился внутри, и когда заметил, что они выехали на просёлочную дорогу, совершенно расслабился и забылся сном.
Не доезжая до Этампа[3 - Этамп – французская провинция], Полторы Ноги растолкал мальчика.
– Ну что, соплячок, перекусим и распрощаемся.
В придорожном трактире им подали похлёбку, остатки рагу и вино. За еду расплатился Эдмон и, оставив монеты на столе, он просто махнул рукой и отправился в дорогу.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Поначалу Доминик растерялся, но, поразмыслив, решил, что всё не так уж плохо. По крайности он на свободе, а раздобыть еду и деньги его учить не надо. По-хорошему, следовало бы наказать предателя Симона, но пока опасно возвращаться в Париж. И Руссо, умывшись в поилке для лошадей, двинулся в город. Тёплая погода показалась ему хорошим знаком. Стало быть, не придётся думать о ночлеге. Стог сена – вполне пригодное убежище. А про аромат травы и говорить не приходится: это не омерзительная вонь гнилых досок баржи и загаженный берег реки.
Почти всё лето Доминик вёл беззаботную жизнь. Воровать он привык с детства, и хотя тут не было такого раздолья, как в огромном городе, он редко ложился спать голодным. Однако осенью стало трудновато. Заброшенный полуразвалившийся сарай на краю перелеска продувался ветрами, сквозь прохудившуюся крышу текла дождевая вода. Кое-как сложенный из камней примитивный очаг не давал тепла. Собранного хвороста едва хватало, чтобы подогреть украденный у крестьян котелок с унылым супом из одной капусты. В этих местах ярмарки были куда скромнее и пожива не позволила Доминику обзавестись мало-мальски целой одеждой и башмаками.
Руссо примкнул к очередной шайке воришек, но едва успел унести ноги. Тут не было компаний вроде той, что сколотил Симон Коротконожка, все воришки и попрошайки Рамбуйе работали на одного хозяина – некоего Ноэля Плешивого. Тот собирал дань со своих подданных и нещадно их колотил, если сочтёт её слишком скудной. Так что спустя два дня Руссо решился на побег. Но подручные Плешивого зорко следили за каждым, и Доминику пришлось ввязаться в драку с Биби Уховёрткой. Победа стоила ему подбитого глаза, разбитой губы и кучи синяков. Теперь, скорчившись в своём логове, он мучительно искал выход. В город ему путь отрезан, люди Плешивого попросту прикончат его. Крестьяне давно собрали урожай и после выплат сеньору сами еле сводили концы с концами. Эх, вот бы ограбить богатого господина и покинуть провинцию!
Вот уже несколько дней Доминик старательно наблюдал за дорогой. Он совершенно не представлял, как напасть на экипаж в одиночку. Стуча зубами от холода и с урчащим от голода животом, Руссо наконец заприметил седовласого господина, что ездил то в экипаже, то верхом, а то и вовсе шёл пешком. В руках его был баул, по мнению Руссо, набитый деньгами. Иначе чего ради старик постоянно берёт его с собой? Проследив за незнакомцем, Доминик узнал, что тот живёт в довольно хорошем доме на отшибе. Отлично! Соседей рядом нет, по небольшому саду не бегают собаки, и ограда в доме из прутьев. Это ерунда для такого ловкача, как Руссо. Из слуг мальчик успел заметить высокого лакея в летах, толстушку в белом фартуке и крахмальном чепце и молодую горничную с румяным лицом.
Битых два часа мальчик просидел в сени деревьев, ожидая, когда в доме погасят свечи. Наконец окна погасли, и вокруг воцарилась тишина. Доминик выждал ещё с полчаса, пока полная луна не озарила дом скудным светом. Заветный баул хозяин дома оставил внизу, в гостиной. Растяпа лакей не позаботился сразу опустить шторы, и всё было видно как на ладони. Руссо прокрался к окну и, подтянувшись на руках, ступил на откос. Затаив дыхание Доминик прошёлся вдоль выступа и потянул на себя створку. В гостиной было темно, но он запомнил, что баул стоял на стуле справа от камина. Бедняга никогда не бывал в богатых домах и не знал, что солидные люди украшают своё жилище дорогими вещицами. Стоило ему сделать всего три шага, как он налетел на напольную вазу. Ну и грохот! Чёртово украшение бабахнуло как из пушки. Перепуганный воришка рванулся вперёд, пытаясь нащупать баул. Дверь распахнулась, на мгновение выхватив из сумрака лицо лакея.
– Кто здесь? – крикнул он.
Доминик молчал, чувствуя, как сильно колотится сердце. Далее он действовал словно в бреду. Не в силах выпустить ручку баула, а следовательно, признать, что затея его была напрасна, да ещё и глупа, он бросился к окну, и тут грохнул выстрел. Руссо швырнуло вперёд, плечо опалило огнём. Всё ещё не поняв, что произошло, он сделал шаг к окну. Голова его закружилась, ноги ослабели, и Доминик лишился чувств.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Очнувшись, он услышал тихие голоса, но сил открыть глаза или пошевелиться у него не было.
– Досадно, что вы так переусердствовали, Флоримон.
– Что было делать, хозяин? В потёмках не слишком видно, но то, что незваный гость схватил ваш саквояж, я разглядел отлично.
– Ладно, что уж теперь. По крайности бедняжка жив и я постараюсь поставить его на ноги.
Дальше Доминика вновь сморил тяжёлый сон, и более он ничего не расслышал.
Наконец придя в себя, незадачливый грабитель узнал, что находится в доме своей жертвы, доктора Франсуа Оржеваля. Должно быть, Господь проявил милость к заблудшей овце. Доктор не собирался отправлять мальчика в тюрьму, а напротив, заботливо выхаживал его. Силы небесные, сроду Доминик не спал в хорошей кровати с пологом и крепким чистым бельём. Первые дни ему казалось, что он умер и угодил прямиком на небо. Гора подушек и мягкая перина были точь-в-точь как облака. Просыпаясь ночью, он торопливо ощупывал покрывало, дабы убедиться, что происходящее не сон. Днём за ним ухаживала молоденькая горничная Тереза, с простеньким лицом и круглыми румяными щёчками. Кормить приходила толстушка кухарка – она несла на вытянутых руках поднос и сопела от усердия. Захаживал и лакей Флоримон. Покуривая трубку, он рассказывал потешные истории, вообразив, что мальчонке станет веселее, раз уж он вынужден лежать целыми днями. А вечера в его комнате коротал сам доктор. Он осматривал рану на плече, менял повязку, предварительно смазав её целебной мазью, и заставлял своего подопечного принимать горькие порошки.
– Ну что же, рана выглядит неплохо, – заявил Франсуа. – Тебе повезло, что пуля застряла в тканях, не повредив кость. Стало быть, сможешь по-прежнему хорошо владеть рукой.
– Отчего вы лечите меня, господин Оржеваль? Ведь я хотел ограбить ваш дом.
– Ох, ну и дурачок ты, Доминик, – рассмеялся доктор. – Мои пациенты – люди скромные, они страдают от множества хворей, но вот поймать пулю ещё никому не доводилось. А разве хорошо, когда лекарь не умеет лечить оружейные раны? Считай, что у меня свой интерес, проказник.
– Удивительно… второй раз в жизни я слышу, что моими спасителями движет корысть. Вот и Полторы Ноги так говорил.
– Полторы Ноги? Забавное прозвище.
– Да, у него была деревянная подпорка, упрятанная в сапог.
– Скажи, детка, почему ты схватил саквояж, а не фарфоровые безделушки или вазу?
– Вы уж простите, господин. Мне самому совестно, глупо это вышло. Просто подумал, что баул набит деньгами, вы ведь всегда носите его с собой.
– Ты видел меня прежде?
– Ну да, я несколько дней следил за вами.
– Надо же… однако теперь буду аккуратней, – улыбнулся доктор. – Я всегда ношу саквояж с собой, потому что там мои инструменты, порошки и склянки с микстурами. Ведь никогда не знаешь, что понадобится хворому.
Так вечер за вечером Доминик рассказывал хозяину дома о своей жизни, и вскоре Франсуа знал всё, кроме тайны рождения мальчика. Благородный старик ничуть не винил воришку. Нелегко терпеть голод и холод и пытаться выжить одинокому ребёнку.
– А что, дитя, не решился ты вернуться к матери?
– Зачем? Я ей никогда не был нужен, а отчим терпеть меня не может.
– М-да-а-а-а, – протянул Оржеваль, нахмурив брови.
Пожалуй, история маленького больного достигла ушей прислуги. Горничная и кухарка стали относиться к нему ещё заботливей, а смущённый Флоримон выразил надежду, что парнишка вскоре непременно станет лазить по деревьям.
Сам Доминик был искренне ошарашен. Он никак не мог уяснить, за какие заслуги на него обрушилось столько заботы. От взрослых он привык получать лишь оплеухи, пинки и грубую брань. Особенно его смутило и заставило покраснеть до корней волос, когда женщины принялись его мыть – они заставили комнату тазами и кувшинами. Руссо пытался сопротивляться, насколько позволяли силы, однако Тереза, намыливая ему голову, произнесла:
– Ну и бесстыдник ты, Додо. У меня трое братишек, чем ты собрался меня удивить?
Наконец одетого в чистое его причесали, и кухарка, сложив руки на груди, улыбнулась:
– Ты стал такой славный. Додо, хорошенький, как маленький сеньор.
Женщина поднесла ему зеркало, и Руссо замер, открыв рот. Неужели это он?! Темно-русые густые волосы доходили ему до плеч. Лицо было изящным, а кожа ровной, загар успел сойти за время болезни, и теперь оно стало почти белоснежным, с розоватым румянцем на скулах. Синие глаза, тёмные ресницы, прямой нос и красиво очерченные губы.
В эту ночь он никак не мог заснуть. Стало быть, мать оставила его у себя, попросту польстившись на хорошенькое личико. Эх, если бы прежде знать, что он обладает красивой внешностью, разве стал бы он вести такую убогую жизнь? Но, поразмыслив, Доминик счёл, что ничего бы не смог изменить, а в грязи и обносках не всё ли равно, смазлив ты или уродлив?
Пока Оржеваль в очередной раз осматривал рану, мальчик засыпал его вопросами:
– Господин Франсуа, отчего вы всякий раз старательно промываете рану, ведь она прикрыта повязкой и я лежу в кровати.
– Это надлежит выполнять обязательно, дитя моё. Иначе она загноится и все мои труды пойдут насмарку. Ты держишься молодцом, Додо, не хнычешь. А ведь я подозреваю, что тебе больно.
– Это пустяки, господин Оржеваль. Подумаешь, нежности. А что за порошок я пью? Для чего он?
Доктор степенно и подробно отвечал на каждый вопрос. Казалось, ему доставляет удовольствие говорить о своём ремесле. А слушатель ему попался крайне любопытный. И хотя старик, увлёкшись, переходил на врачебные термины, словно стоял за кафедрой и поучал студентов, Руссо слушал его с разинутым ртом.
– Экая досада, что я не знал такого прежде! – воскликнул он. – Ведь я бы смог исцелить своих товарищей. Ах, господин Франсуа, стало быть, я не напрасно смачивал лицо бедняги Мишеля холодной водой?
– Конечно, дитя моё. По крайности ты облегчил ему мучения, ведь люди тяжело переносят жар.
Когда Доминик начал потихоньку вставать с постели, то просиживал в гостиной у камина не меньше двух часов. Он расспрашивал доктора о той или иной хвори и назначении инструментов, которые тот бережно хранил в бархатных футлярах. Однако частенько интересная беседа прерывалась приходом посыльного, и Оржеваль, торопливо надев шляпу и запахнувшись в накидку, спешил к больному.
Когда доктор был занят, Руссо с удовольствием наведывался в кухню. Ему было уютно сидеть в тепле и вдыхать аромат яблок, которые кухарка выкладывала на раскатанном сдобном тесте. Нравилось шутливое подтрунивание Терезы. Пожалуй, только в этом доме он впервые смог общаться с приличными женщинами. В его прежней жизни он не задумывался, есть ли они вообще. Он знал лишь жалких дешёвых потаскух, воровок и гадалок, которыми кишела рыночная площадь. Кухарка с ужасом слушала его отрывочные рассказы. Она промокала выступившие слёзы уголком фартука и тяжко вздыхала. Тереза округляла глаза от любопытства, а солидный Флоримон хмурил брови. Под конец все трое замечали, что Господь явил настоящее чудо, раз привёл мальчонку в солидный дом. И как это выживают люди в таком аду? Нет уж, лучше служить прислугой в провинции, чем хотя бы день провести в Париже. Одна грязь, нужда, преступления. Настоящая клоака. Подумать только, что в этом ужасном месте живёт король!
Доминик снисходительно пояснял, что богатые люди живут вовсе не так плохо. Уж он повидал и красивые особняки, и экипажи. А лошади! Видели бы их! Настоящие красавцы, с блестящими крупами и шелковистой ухоженной гривой!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Руссо окреп настолько, что с радостью начал выходить из дому. От нечего делать он таскался за Флоримоном, пытаясь ему помогать. Теперь он знал, что его благодетель доктор Оржеваль недостаточно богат, чтобы держать множество слуг, посему лакей занимался множеством дел. Собирал сорную траву и опавшие листья в саду. Ухаживал за кобылой и приглядывал за лужайкой перед домом. От лошади по кличке Венера Доминик пришёл в восторг. Живя на барже и ежедневно борясь за кусок хлеба, он и думать не мог, чтобы приблизиться к прекрасному животному или покормить его. Но стоило вернуться доктору, как мальчик бросал всё и мчался к нему с расспросами, чем хворал очередной пациент и как Оржеваль его лечил.
Спустя три месяца Доминик заявил, что решил стать доктором. Франсуа польщённо улыбнулся. Морщинистые щёки его порозовели.
– Этому надо учиться, мой мальчик, да, долгие годы. И в придачу подчинить свою жизнь страждущим. Ведь лекарь должен в любой момент броситься на помощь несмотря на погоду и собственные желания. Скажу тебе откровенно. Не каждый из нас может похвастать хорошим достатком. К примеру, я зарабатываю куда меньше, чем месье Шантон. Но его пациенты – знатные господа. А мои – крестьяне и простые горожане.
– Ну и пусть! – топнул ногой Доминик. – Хворь не выбирает себе жертвы. И знаете, господин Оржеваль, по мне, так вы гораздо лучше Шантона. Он знает только своих пациентов, а богатых людей всегда меньше, чем бедняков, стало быть, врач из него никудышный.
– Почему же?
– Ха! Да очень просто! Откуда ему знать количество неприятностей, что вечно валятся на голову бедноты?
– Хм, а ведь ты прав, Додо, – протянул Оржеваль. – Мне приходится лечить всё подряд, да ещё изловчиться назначить лекарство, которое по силам купить больным. Да… ты прав.
– Господин Оржеваль, умоляю вас! – Руссо сложил ладони. – Научите меня исцелять.
– Ах, мой дорогой… – Глаза старика увлажнились. – Видишь, как складывается судьба. Господь не дал мне своих детей, но послал мне тебя. Пожалуй, завтра я поставлю свечу в часовне отца Ренуара. Веришь ли, все ждут от меня помощи, когда хворают, а выздоровев, готовы позабыть. И никто ни разу не проявил интереса к моему ремеслу. Даже когда мне довелось читать лекцию студентам, у них были скучные лица. Я понимаю. Они молоды и их разум занят более важными для их возраста делами. Что им скромный провинциальный доктор! А ты подчас задаёшь мне такие вопросы и так славно выслушиваешь ответ, что я, право же, испытываю настоящую радость.
– Я уж не знаю, господин. Может, и впрямь такова моя судьба, что я оказался у вас. Но ваше ремесло – единственное, что захватило меня. Отчим пытался пристроить меня в ученики, и в лавку, и в мастерскую, но мне всё было не по душе. Выходит, Отец небесный знал, что я должен стать лекарем. Потому он не дал мне помереть на барже или в тюрьме.
Франсуа поразило, что Доминик не владеет искусством наездника. Если мальчик решился стать доктором, то просто обязан держаться в седле. Как он доберётся до страждущего, если повозка сломается или вовсе застрянет? Так Флоримон взялся за обучение, и Руссо, сдерживая дрожь предвкушения, забирался на лошадь. Конечно, сеньоры обучают своих отпрысков езде сызмальства, и вначале на мулах, но месье Оржеваль не мог ради прихоти позволить себе покупку ещё одного животного. Впрочем, Доминик был этому рад. Не в его характере было искать легкий путь. Лакей, видя рвение мальчика к учёбе, пробормотал, что зима – самое подходящее время. Парнишка частенько летит вверх тормашками и не ломает себе шею только потому, что приземляется в сугроб.
Далее доктор озадачился обучить Руссо грамоте. Прежде чем тот станет составлять снадобья, неплохо бы научиться читать. Эти занятия давались Доминику тяжело. Но желание добиться своего и познать все премудрости врачебного дела заставляли его просиживать над книгами часами, потирая затёкшую шею и моргая, дабы дать отдых глазам. Франсуа Оржеваль не мог нанять ни учителя, ни гувернёра, а посему три раза в неделю Доминик ходил к отцу Ренуару. За скромную плату священник учил его письму и счёту.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70354147&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
La Cour des Miracles (фр.) – Старинное название беднейшего квартала Парижа
