Санька куда-то заковылял, пьяный на улице уснул, был сильный мороз, лишился ноги. На заводе работал токарем, говорят, хороший был токарь. Спился. Взаймы все просил: «Дай 10 рублей. Отдам». И так каждый раз. Он дал тогда 100 рублей, как бы авансом, чтобы больше не просил. И Санька больше не просил; жил в церкви, снег убирал, батюшка приютил из жалости.
Городок был маленький, 17 тысяч населения. Чуть ли не каждый второй знакомый.
О-о-о… Валентина… В норковой шубе… Кажется, это было давно, лет сто прошло, и было ли вообще.
Как не было? Как сейчас: парк, он и она… Она вдруг побежала в глубь парка. Он пошел искать, не нашел. Она сама вышла. Он потом спросил, зачем она это сделала. «Хотела узнать, будешь ли ты меня искать», – отвечала она. Странное желание.
О Жирковых из третьей квартиры он знал немного – пьющая семья. Дочь Ольга училась на повара. Он поднимался к себе на третий этаж. Ольга: «Дай закурить». И тут он вдруг понял, что это судьба, стал ухаживать за Ольгой, даже писал стихи. С Валентиной он больше не встречался. Ольга только смеялась: «Разные мы. Я курю… Будешь жалеть». Он и слышать ничего не хотел: ты хорошая, лучше всех. Вышло, как Ольга говорила. Уже в первые годы совместной жизни она все где-то пропадала, приходила навеселе. Дальше все хуже. Ольга уже нигде не работала, ходила с каким-то слесарем. Он подал на развод. Ольга скоро вышла замуж за Семенова. Так мужик ничего, только страшный матерщинник, грубиян. Он сошелся с некой Ларисой, тоже как Ольга, не лучше. Потом была Катька.
Женись он в свое время на Валентине, ходил бы сейчас в дубленке и горя не знал.
Опять эта женщина в темных очках! Эти ее темные очки… Очки тут, конечно, были ни при чем. Встреча с женщиной в темных очках не обещала ничего хорошего, бывает же такое. Вчера он специально, чтобы не встречаться со страшной женщиной, пошел через рынок – и опять эти темные очки… Детектив. Кажется, пойди он другой дорогой, все равно бы попался. Так надо. Только кому? Он был не в восторге. Но кто-то же организовал эту встречу. Программа. Мир как большой компьютер.
До масленичных гуляний – 20 минут. Он пошел в столовую. «Ключ у кассира» – была табличка на туалете. В зале за столом у окна женщины друг другу что-то доказывали, уже пообедали, тарелки были сложены одна в другую. Женщину в красной кофте он где-то видел. Знакомая? Нет, показалось. Борща не было. Он взял рассольник, рыбу без гарнира. Женщины уже ушли. Рассольник был не похож на рассольник, мало было специй. Рыба тоже какая-то… Лучше бы и не заходил, только потратился.
На площади было многолюдно, гремела музыка. На сцене уже плясали. Высился шест с подарками; стояло чучело зимы для сожжения. Все как в масленицу. Пахло шашлыком, были блины, мед, попкорн. Шумно было, как-то бестолково. Мастер с женой тут стояли. Была и Софья, соседка, все спрашивала при каждом удобном случае, не женился ли еще… «Не нашел ту, единственную…» – отшучивался он. Признаться, он и не искал. Домой! Домой! Было не до масленицы, блинов. Подороге он зашел в магазин за рыбой. В витрине сельдь была хорошая, а вот из холодильника гнилая.
– Сам ты гнилой, – не задержалось за продавцом.
Да и цена… в гастрономе дешевле.
Погода совсем испортилась, задуло.
Танька, племянница Суркова, школьного тренера, бегала, разносила почту. Худая. Некрасивая. За 30 уже, а все не замужем. С такой внешностью трудно найти жениха.
Что-то Софьи Николаевны, учительницы русского языка и литературы, не видно. Приболела, может. Он все хотел спросить про… хвост пистолетом, но не решался. Это было в восьмом классе. Он сидел на предпоследней парте. Был урок литературы. И тут вдруг Софья Николаевна ни с того ни с сего: «Антонов, держи хвост пистолетом!» Он не понял. Ребята потом долго дразнили: «хвост пистолетом».
Что Софья Николаевна хотела сказать этим, что имела в виду? Может, как-то образно: «хвост пистолетом»?..
Фото
В 40 лет был развод, и вот уж 7 лет – одна, так больше и не вышла замуж, хотя была возможность. Бывший муж первое время после развода приходил, хотел опять жить вместе. Она и слышать об этом не хотела. Он нисколько не изменился: все так же пил, гулял. И она была такая же – нелюдимка, тоже не изменилась. Она не оправдывалась, не перекладывала всю вину за развод на супруга, тоже была виновата; что-то недоглядела, упустила, не так сказала… Не сошлись характерами. Она вполне это допускала. Она много думала, представляла: что, если бы не развод. Что из этого получилось бы. Была бы польза или вред? Личная жизнь – это все так серьезно и непросто: как компьютер, сложнее. Межличностные отношения… Союз любящих сердец… Слова, слова… а за ними личная жизнь, и непростая, и обговорить все, решить полюбовно не предоставляется возможным. Конфликты есть и будут. Это – жизнь. Компьютер – и тот ломается. Надо выходить из ситуации, договариваться, уступать, терпеть… Другого пути нет. Супруг первым заговорил о разводе. Может, хотел попугать. Она была за развод. Наверное, можно было все уладить, если сильно захотеть. Сейчас легко было говорить об этом. Тогда жизнь под одной крышей с пьяницей… Если бы он не изменял, она согласна была терпеть, а так не жизнь – пытка. Скандалы за скандалами. Нервы на пределе. Бежать! Бежать! Чтобы ничего не видеть и не слышать. Но как убежать, когда – семья, сын. Если разобраться, бежать-то было некуда. К сестре? У нее у самой муж пьяница. К отцу? Выход был один – развод. Да! Развод!
Главное в семье – это терпение и еще раз терпение. Но тогда никто никому не хотел уступать, стенка на стенку. Какое тут терпение. 7 лет совместной жизни ничему не научили, ничего не дали – прошли впустую. Единственное, что как-то сближало, связывало эти 7 лет, была постель. Она не хотела другого партнера, он тоже был в восторге. Общие интересы… Их не было. Она любила читать, спорт. Он всегда хотел выпить – чтобы в компании. Она терялась в компании. Семейная жизнь не сложилась, не сошлись характерами. Да. Характеры были разными. Она была человек уравновешенный, любила порядок. Он жил эмоциями. Она не уверена была, что удалось бы сохранить семью. И дело тут не в характере. Она была не подготовлена к семейной жизни, вышла замуж уже в годах. Все второпях, наспех. А как любовь? Она томилась, переживала, были и слезы… Все было. После свадьбы она с головой ушла в работу, работала корреспондентом, писала стихи. Муж все обижался на невнимание. Она почти все вечера была занята. Может, это и стало главной причиной развода. Все может, она ничего не исключала. В области межличностных отношений не бывает мелочей. Брак – дело серьезное.
Прошел месяц после развода, она все никак не могла поверить в свое чудесное избавление от пьяницы мужа. Совместная жизнь – это для кого-то, она же хотела быть свободной. И вот она получила эту самую свою свободу. Она много писала. даже бросила курить. Сын уже был взрослый. Как ни хорошо было одной, а замуж все равно надо было. Природа брала свое. Да и нехорошо быть одной, не принято. Она была еще не старуха, мужчины на улице оглядывались. И она написала в брачное агентство, в газету некоему Александру. Через неделю она получила ответ. Александр был не против встретиться. Встреча состоялась. Она повела себя так, словно и не писала, а если писала, то скуки ради. Она была не против интима, что касается совместной жизни, не хотела терять свободу, да и как оно все будет еще: может, Александр тоже будет пить. Она вроде как уже привыкла одна. Александр настроен был серьезно, просто так встречаться, для интима, не хотел. Отношения зашли в тупик. И тогда она опять написала в брачное агентство. Отозвался Олег Викторович, директор школы. Человек серьезный. И она была не хохотушка.
Два серьезных человека – не много ли? Она не стала встречаться. Кроме Олега Викторовича было много других мужчин. Не все было потеряно. И она познакомилась с Григорием из соседнего дома напротив. Григорий выпивал, к тому же нигде не работал. Он приходил каждую неделю и не по одному разу. И однажды пропал. Она месяц ждала, все надеялась, что Григорий объявится. Потом она познакомилась с Олегом. Молодой. 35 лет. Скоро Олег уехал к матери в Пензу, и она опять осталась одна.
Зимой вечерами она не знала куда себя деть, находила такая тоска, хоть плачь… Хорошо сын заходил. Это был праздник. Сын уходил, и она опять оставалась одна. Нехорошо. Кто-нибудь должен быть, с кем словом можно было бы перекинуться, – хотя бы живность какая, собака, кошка. Но она целый день на работе, а собаку надо кормить, выгуливать. Нет, это не подходило. Да и запах был от собаки. Можно было купить попугайчика или аквариум с рыбками. Но за рыбками тоже нужен уход, менять воду… Как-то весной она принесла из леса птенца, нашла. Купила клетку. Теперь она была не одна. Но птица и трех дней не прожила. Свободы, наверное, было мало, а так… зерно, вода – все было. Она завернула птицу в тряпочку и отнесла в лес. Больше она птиц домой не приносила.
Была осень. На детской площадке у дома ребята поймали ящерицу, и она ее выпросила, принесла домой, посадила в банку; потом купила аквариум, насыпала песку, цветной гальки – красиво все оформила. Чтобы ящерице не скучно было, она попросила ребят принести еще одну. Ящерицы за месяц подросли. Они хорошо ели тараканов. И тут на ящерицах появились мелкие красные точки, жучки. Их было много. Ящерицы похудели. Одна умерла. Вторая как-то странно, боком стала бегать, точно парализованная. Уже выпал снег, стало холодно. Придя с работы, она положила полуживую ящерицу в спичечный коробок, вышла на улицу, дошла до сквера, приоткрыла коробку и бросила ее под дерево в надежде, что ящерица на воле выживет. Ящериц она больше не заводила. Хватит смертей. Она все хотела продезинфицировать аквариум, но руки не доходили. Можно было купить крысу. Умное животное. Но она их боялась. На худой конец можно завести сверчка. Опять же эта трескотня. Спала она чутко. Сверчок, крыса… Все это было несерьезно.
Закончив очерк, она встала, вышла из-за стола, подошла к книжному шкафу. На верхней полке среди фарфоровых статуэток животных, она одно время собирала их, стоял портрет мужчины в деревянной рамке под стеклом. Мужчина был в футболке. Мужественное лицо. Лет 30. Фотографию эту она вырезала из газеты. Фотография эта якобы приносила счастье.
– Что смотришь? – обратилась она к фотографии. – Устала я. Час просидела с очерком.
Мужчина на фотографии был похож на Голикова, главного инженера с «Техпрома». Голиков был высокий, солидный мужчина. Какого роста был мужчина на фотографии? Не маленький, наверное, думала она.
– Вот так жизнь и проходит: день за днем, – говорила она с фотографией. – Незаметно. Вчера как сегодня, сегодня – как вчера.
Но вчера она к фотографии не подходила, некогда было. Фотография – она есть, пить не просит. Стоит себе и стоит.
– Пойду чай поставлю.
Она месяц жила с фотографией и не знала имени мужчины. Нехорошо. Федор – красивое имя. Она не теряла надежды встретить свою настоящую половину. Она все ждала: кажется, не сегодня, так завтра кто-то придет… И все в жизни наладится. Может, этот кто-то уже стоял у дверей…
Теракт
1
«Внимание! Внимание! Говорит штаб гражданской обороны, – хрипело радио. – В 12 часов дня в Сурже был совершен теракт с применением радиоактивных элементов. В городе возникла радиационная опасность!..»
И в поселке Липатово, в 90 км от Суржи, все осветило, был толчок. Тепловозы на станции несмело затянули скорбную песнь. И скоро это был один мощный, лавинообразный, сметающий все на своем пути гудок. И от него не спрятаться, не скрыться: он настигал везде. Запоздало слабым завыванием давала знать о себе швейная фабрика. Никто не хотел молчать. «… В укрытие. Используйте для этого подвалы, ямы и просто жилые помещения. Проследите, чтобы плотно были закрыты окна, двери; заделайте все щели. Выход из убежища и укрытий разрешается только по сигналу. Категорически запрещается на зараженной местности поднимать пыль, прикасаться к окружающим предметам, курить, употреблять пищу и воду. Перед входом в помещение необходимо произвести частичную дезактивацию одежды и обуви. Для этого ее вытряхивают, чистят щеткой, веником или выколачивают палкой. Следите, чтобы пыль не попадала на кожу. Обувь обмывают водой или протирают влажной тряпкой. Помните: от ваших действий зависит ваша жизнь и жизнь многих людей. Граждане, будьте осторожны! Будьте внимательны! Внимание! Внимание! Говорит штаб гражданской обороны. В 12 часов дня в Луже был совершен теракт с применением радиоактивных элементов. В городе возникла радиационная опасность…»
Для Ефимова Андрея Андреевича, в прошлом кандидата технических наук – Андрей Андреевич вот уж десять лет наукой не занимался, работал статистом в «Госстрахе», – теракт не был неожиданностью: было где схорониться, как учило радио. Правда, убежище только на две трети было готово, но все-таки лучше, чем ничего. Строиться Андрей Андреевич начал в прошлом году, проштудировал массу литературы по гражданской обороне и скоро проникся сознанием важности своего стратегического объекта, как он называл убежище. Время было неспокойное – диверсии, теракты.
– Татьяна, давай скорей! – кричал, торопил Андрей Андреевич жену. – Зачем пошла на кухню? Чего там?! Дыши через платок, как я! Брать с собой ничего не надо! Как только уровень радиации спадет, мы вернемся домой. Через три дня будем дома.
Про три дня Андрей Андреевич говорил, чтобы успокоить жену. Убежище было рядом, за баней.
– Татьяна, скорей! – стоял Андрей Андреевич у люка убежища. Ревели станция с фабрикой. На улице – никого. Березовая роща за станцией присмирела. Небо – перистые облака. Дорога… Черная собака с вислыми ушами, дворняга. Собака не бежала, скользила, точно заводная игрушка. Андрей Андреевич ни разу не видел, чтобы так бегала собака. Что-то зловещее было в ее скольжении. Что-то здесь было не то, собака неспроста. Все в этом мире имеет свою заданность, пылинка не сядет просто так.
– Осторожно. Лестница, – помогал Андрей Андреевич жене спускаться в убежище.
– Как здесь темно! – ужаснулась Татьяна.
– Ты хочешь, чтобы висела люстра в 500 ватт? Садитесь, мадмуазель, в кресло и ничего не бойтесь, – Андрей Андреевич включил свет, закрыл люк.
Это была небольшая комната. Шкаф, кровать, стол, диван. В конце комнаты – две двери: слева «Склад», справа – «Подстанция». Строя убежище, Андрей Андреевич много раз представлял себе как все будет: примерно так оно и было – яркая вспышка, ударная волна…
– А здесь, Андрей, ничего.
Татьяна сидела в кресле, безжизненно опустив руки.
– Я все-таки старался, хотел, чтобы все было хорошо. Конечно, не все получилось
Андрей Андреевич стоял около жены, точно страж.
– А я тебя ругала: зачем копаешь? Я до сих пор не могу прийти в себя… Этот шум, вой. Ты слышишь?
– Здесь тихо.
Андрей Андреевич хотел рассказать жене про заводную черную собаку, но не стал расстраивать, Татьяна и так была не в себе.
– Андрей, у меня после этой вспышки такое ощущение, словно меня ударили по голове… – говорила Татьяна и все что-то искала, шарила глазами. – А что у тебя за колесо в углу?
– Вентиляция, для фильтрации воздуха.
Татьяна ничего не ответила. Тревожным оставался ее взгляд.
Андрей Андреевич учился с Татьяной в одной школе. Она была бойкая. Лицо в веснушках. Андрей Андреевич был на два года старше Татьяны, высокий, с круглыми совиными глазами. После армии Андрей Андреевич окончил подготовительные курсы, сдал экзамены в институт. Татьяна работала в ателье. Похорошела. Невеста. Андрей Андреевич стал с Татьяной встречаться. Год ходил. Женился. Учеба, работа – Андрей Андреевич перевелся на заочное отделение – отнимали много времени. Татьяна обижалась: все одна, уезжала к матери, приезжала, не разговаривала, мирилась. Шли годы – детей не было. Татьяна все никак не могла поверить в свое бесплодие, плакала, читала или смотрела телевизор – и в слезы, опять смотрела телевизор. Обоим уже было за сорок. Татьяна уже не бегала больше к родителям: ушло то время.
– Татьяна, тут в шкафу у нас с тобой теплое белье, – как с маленькой, говорил Андрей Андреевич. – В нижнем ящике – обувь.
– Я посмотрю! – крикнула Татьяна, встала, открыла шкаф.
– Татьяна, ты что ищешь? – забеспокоился Андрей Андреевич.
– Ты почему мое розовое платье не взял?
– Зачем оно тебе? В гости ходить? К кому?
Татьяна задумалась.
– Иди, Татьяна, на диван. Мы сейчас все обговорим… Не переживай. Все будет хорошо.
Татьяна осторожно закрыла шкаф, села в кресло.
– Надо было все-таки взять розовое платье.
– Зачем оно тебе? Зачем?
– Мне его будет не хватать. Оно хорошо сшито.
– Человеку всю жизнь чего-то не хватает, – говорил себе Андрей Андреевич. – Все равно, – стояла на своем Татьяна.
– Через три дня мы с тобой будем дома смотреть кино, – очень хотел Андрей Андреевич, чтобы Татьяна поверила. – Ты наденешь свое розовое платье.
– Если не три дня, а месяц нам здесь жить? Я, Андрей, не выдержу. Слышишь? – все смотрела Татьяна на шкаф.
– Во-первых, не кричи, успокойся. Во-вторых, продуктов у нас с тобой максимум на пять дней…
А что потом? Признаться, Андрей Андреевич не знал, загадывать не хотел. Этот теракт с радиоактивными элементами – как война… Ионизированное излучение, ударная волна… Люди перестают узнавать друг друга, становятся умственно неполноценными. Человек не может отличить левую руку от правой, таращит глаза, манипулирует пальцами, хихикает…
Андрей Андреевич опять думал о заводной собаке. Может, это не собака была? А кто? Показалось? Татьяна сидела в кресле, низко опустив голову. Она больше ни о чем не спрашивала, успокоилась, устала.
Андрей Андреевич тоже перенервничал, устал. Андрей Андреевич представил себя наверху с женой. Все разрушено. Никого кругом, а если кто и остался, так это заводная собака. Но почему заводная собака?
– Андрей, мне холодно.
– Сейчас, Татьяна, я тебе кофту достану, – Андрей Андреевич и себе достал из шкафа свитер. – Может, шубу достать?
Татьяна укрылась шубой до подбородка, как одеялом. Андрей Андреевич и так был человек немногословный, а тут, с терактом, совсем замолчал. Надо было говорить, отвлекать Татьяну, чтобы не думала о плохом. Но Андрей Андреевич не мог перебороть себя, заставить говорить – характер.
– Татьяна, давай ужинать.
– Давай.
По глазам Андрей Андреевич видел: Татьяна все никак не могла прийти в себя. На ужин были консервы. Сок. Вместо хлеба сухари. За столом никто словом не обмолвился. После ужина Татьяна играла пустым стаканом – опрокидывала, клала, катала по столу. Андрей Андреевич ждал, когда Татьяна заговорит: она всегда первая мирилась. У нее хорошо это получалось, отходчивая, она не держала долго зла. Но ссоры не было. Откуда тогда эта отчужденность?
Андрей Андреевич встал из-за стола, достал из шкафа транзистор, поставил на стол. Была симфония, Бах. Скоро новости.
– Выключи, – шепотом попросила Татьяна, перебралась в кресло, укрылась шубой.
Андрей Андреевич убавил громкость.
– Сейчас новости будут.
– Наверху – сумерки, – заметила Татьяна. – В окнах свет. Обожаю я эти вечерние часы… Томик Бунина.
Татьяна любила перед сном читать, потом быстро засыпала. Рассказы были как снотворное. «… Заделайте все щели. Выход из убежища и укрытий разрешается только по сигналу. Категорически запрещается на зараженной местности поднимать пыль, прикасаться к окружающим предметам, курить, употреблять пищу и воду…» Ничего нового.
Андрей Андреевич рано лег. Татьяна не стала одна сидеть, тоже легла. Все кругом было чужое, незнакомое, Андрей Андреевич никак не мог уснуть. И Татьяна не спала, хоть и лежала тихо.
– Я никак не могу привыкнуть к этой кромешной темноте, – наконец подала Татьяна голос. – Как в яме, заживо погребенная.
Андрей Андреевич не хотел отвечать:
– Конечно, нужна привычка. Пожилой человек облеплен этими самыми привычками, как морское дно ракушками.
Больше Татьяна не заговаривала.
2
Проснулся Андрей Андреевич с чувством вины, но ничего противоправного он не совершал. Откуда эта вина? Андрей Андреевич давно проснулся – лежал. В убежище никогда не будет солнца – жди не жди. Надо было вставать, а он все лежал. Чем больше лежал, тем навязчивее становилась мысль о подъеме. Андрей Андреевич нащупал рукой под кроватью транзистор, включил. Число жертв теракта достигло 5000. Больницы переполнены, не хватает донорской крови.
Андрей Андреевич выключил транзистор, чтобы жена не слышала.
– Андрей, включи свет.
Просьба жены послужила для Андрей Андреевича сигналом, что пора вставать
Свет вдохнул в скудную обстановку убежища жизнь, вернул предметность.
– Андрей, какой сейчас уровень радиации? Я всю ночь думала о ней, не видно, а столько бед.
