Светлана Чернавская "Записки корректора"

Кто-нибудь видел настоящее чудо в перьях? А я видела. Это заведующий отделом промышленности и сельского хозяйства Валерий Иванович Чемоданов. Дверь в корректорскую всегда приоткрыта – место бойкое: то авторы прибегают сокращать «хвосты» («хвост» – кусок статьи, не вместившийся в отведенное ему место; полоса, она, как Москва, не резиновая), то Нина Федоровна объявления принесет, то Марина нас поругать зайдет. Только машинистке Люсе, чтоб пообщаться, и из за стола вставать не надо – кабинет напротив, дверь тоже настежь.

…Так вот. Утро. Проносится мимо Валерий Иваныч, взлохмаченный, прижимая к груди желтоватые листочки – кажись, из довоенных запасов бумаги. Ранняя весна, но он без шапки, в одном костюме, на ботинках шнурки не завязаны. И весь в перьях. Листочки – понятно, очередную гениальную статью напечатал на своей «Олимпии», торопится сдать главному редактору и одеться не успел. Жил он, как и я, в пятнадцати минутах ходьбы от редакции. А почему в перьях? Надо же знать Чемоданова: всю ночь печатал статью в своей новой пустой, отдающей эхом квартире. Печатал, повторяю на машинке, по клавишам которой надо ударять, а ударял он одним пальцем, причем с размаху (соседи все запасы пустырника в аптеках скупили), под утро закончил, уставший и счастливый упал в постель, под ним лопнула подушка… Почистили его. Он нас дочами называл…

Родился Чемоданов в Москве, на «Смоленской». Мама – приличная еврейская девушка – каким-то загадочным образом оказалась замужем за рязанским Ваней Чемодановым. В войну она умерла от туберкулеза, отец погиб на фронте. Детство наш Чемоданов провел в детдоме, потом армия, вкалывал на стройке (как он там работал? у самого вес меньше, чем у мешка с цементом) и ведь закончил университет, заочно, родил диплом весом пять кг (на столько он похудел за время работы над ним). Со временем стал отличным журналистом, удостаивался солидных премий. Жил один, и лишь журналистикой. Внешность имел очень своеобразную: тщедушный, глаза в разные стороны, а «брительный день», по его словам, у него случался раз в неделю, по понедельникам. С брендами одежды и обуви особо не заморачивался: покупал все в «Детском мире». Рубашки не гладил, считая пустым делом, – все на брюхе разгладится. Пока жил в редакционном общежитии, за гардеробом худо-бедно соседки присматривали, а тут квартиру получил. Перевез туда вещи, вывалил посреди комнаты и забыл. Потому что главное – творчество. Заехал Юрий Васильевич его проведать, пришел в ужас от беспорядка и попросил Нину Федоровну помочь Чемодановы вещи разобрать. А то, говорит, лежит у него посреди комнаты куча: нужны ему ботинки, он в нее нырнет, вытащит ботинки, нужна рубашка – выудит рубашку, понадобилась стопка бумаги – аналогично… Нина Федоровна, добрая душа, взяла кого-то в помощницы, отработали у него в квартире субботник. Ну и хозяина заставили навести порядок в некоторых местах. Так он потом всем хвастался своим унитазом, который теперь блестит, как у кота яйца. Короче, «чище лошади». Данное выражение у него означало высшую степень качества.

Как-то раз бродил он туда-сюда по коридору, похоже, прибыл с задания, с промзоны. На дворе осень, грязь. Черный кожаный плащ в пол на нашей акуле пера был заляпан до воротника. Сцепив руки за спиной и опустив голову, скорее всего, обдумывал новый материал, собираясь его родить (это его выражение: родил пять, шесть тысяч знаков). Догоняет его посетитель (а в редакцию городской газеты заходили прямо с улицы: обиженные – пожаловаться, поэты – стихи свои почитать), спрашивает, к кому бы обратиться, вы-то, говорит, наверное, сторожем здесь работаете…

Чемоданов прибежал в корректорскую расстроенный и возмущенный. «Сам ты сторож, – бормочет, звезда с ушами!» – в его лексиконе это выражение – самое страшное ругательство. Ну не «звезда» там фигурировала, конечно, другое слово…

P.S. А сельское хозяйство на Севере существовало. Картошка росла на полях окрестных совхозов, морковка, капуста. В магазинах натуральное молоко и сметану продавали, за молочкой народ отстаивал очереди с эмалированными трехлитровыми бидончиками в руках. И даже теплицы на ТЭЦ построили. Первый урожай собирали к 8 Марта. Этот праздник ассоциировался у меня не с цветами, а со свежими огурцами. Интересно, запах ведь у них был, как у огородных, сейчас тепличные просто травой пахнут…

***

С кедра посыпались ветки, шишки, медвежонок…

***

По словам травматолога, весной укусов становится больше не по вине собак.

***

Вломился, как укушенный лось.

***

Доски почетов.

***

Церковь Святых мучеников Флоры и Лавра.

***

Мясо медвежатины, оленины и лосины.

***

Я бывший флотский моряк.

***

Не посещают занятия дети, которым по состоянию здоровья нельзя дышать запахом ремонта.

***

Это важнее, чем решать задуманные проблемы.

***

Мед помогает вывести ненормальные клеточные соединения.

***

Деньги напиналом 50 и 5 иен.

Соблюдай порядок – сон будет сладок

А на место солнышка Сонечки пришла строгий-престрогий новый бухгалтер Татьяна Александровна, которая бухгалтером, похоже, родилась: никакого тебе творческого беспорядка на столе, ни вазочки – летом с колокольчиками, зимой – с еловой лапкой в шишках, ни коллекции лягушек на полочке, как у Сонечки. Всё только по делу. Бумажки ее бухгалтерские разложены в папочки и стоят в шкафах, как солдаты в строю. Чтобы найти нужную, ей достаточно не глядя протянуть руку.

Сама Татьяна Александровна – образец элегантности: всегда в классическом костюме, туфли сияют, ноль украшений, прическа – волосок к волоску. В бумагах – полный ажур, ни одна проверка не могла ни к чему придраться; зарплата – второго числа в 14.00, даже если сама бухгалтер на больничном. Точности и четкости финансовый начальник требовал и от других: Марина, забыв про свой характер, навытяжку отчитывалась перед ней за ошибки в гонорарной ведомости, ремонтники переделывали крыльцо раза три – потому как руки кривые, даже главный редактор получал по шеям за отсутствие подписи на документе или если лишних завитушек в этой подписи нарисовал. На работу она прибывала, как курьерский поезд, ровно в 9.00. Не в 8.59 и не в 9.01. Мы по ней часы сверяли. Шуток наш бухгалтер не понимала, да какие могут быть шутки – она за финансы головой отвечает.

Дома у нее – армейский порядок: тоже все на своих местах, мебель основательная, аксессуары немаркие и никаких бирюлек – сама рассказывала. А иначе никак – в семье одни мужики: муж и два сына, их надо держать в строгости и простоте, а то разбалуются. Еда тоже незатейливая, но питательная и много. И на работу Татьяна Александровна приносила к общему столу если картошку, то кастрюльку, в мундирах, если мясо, то отварной кусок. Ее соленые огурцы мы обожали. Но тоже простые, простым посолом, он так и называется. В трехлитровую банку – огурцы, специи и стопочку крупной соли. Всё. Заливаешь холодной водой (Татьяна Александровна – родниковой, она заготовками занималась на даче), закрываешь капроновой крышкой и – на холод (в подвал). Зимой от трехлитровой банки за одну минуту ничего не оставалось, лишь хруст раздавался и витал по коридору потрясающий аромат.

Но один-единственный раз в жизни Татьяна Александровна решила изменить своим правилам. Надежда принесла к чаю хороший кусок бисквита, испеченный мамой, знатной поварихой и, несомненно, не менее замечательным кондитером. Выпечка просто дышала, была золотиста и ароматна, промазана малиновым вареньем. Исчезла вкуснятина мгновенно. Татьяне Александровне бисквит очень понравился, и она попросила рецепт, изъявив желание поэкспериментировать. Надежда на следующий день принесла листочек от мамы с подробным описанием приготовления. Но дотошная бухгалтерша уточняла все до мелочей: и сколько минут взбивать яйца, и какая должна быть мука, и добавлять или не добавлять соль, и сколько минут выпекать. В выходные, говорит, побалую своих мужчин. В понедельник мы, естественно, поинтересовались: как там кулинарный дебют?

– Вкусно получилось, – отчиталась Татьяна Александровна, – сама удивилась! Только раскрошился бисквит немного, когда его переворачивала. Ничего, ребята кусочками съели с чаем.

– А зачем переворачивала? – настала очередь удивляться нам с Надеждой.

– Ну как – он на сковородке с одной стороны прожарился, а когда на другую переворачивала – раскрошился…

Оказывается, новоиспеченный пекарь понятия не имела, что выпекать бисквит надо в духовке – в рецепте-то не написано. А духовкой и не пользовалась никогда, предполагая – эта камера в плите предназначена для хранения сковородок!

А вот блины ей удавались. Рецептом и с нами поделилась.

Мордовские блины

Пшено – 50 г

Молоко – 1100 мл

Яйцо – 3 шт.

Мука пшеничная – 2,5 стакана

Дрожжи – 20 г свежих или 10 г сухих

Сахар – 2 ст. ложки

Вода – 100 мл

Соль – щепотка

Масло растительное для жарки

Блин не клин, брюхо не разорвет

Самое сложное в приготовлении этих блинов – сварить кашу. Пригорает, зараза! Честно признаюсь – у меня не всегда с первого раза получается.

Итак: тщательно промойте пшено и обдайте его кипятком. В кастрюлю налейте 100 мл молока и 100 мл воды. Всыпьте пшено, поставьте на плиту и доведите до кипения. Посолите, убавьте огонь до минимума и варите, постоянно помешивая, до загустения – каша не должна получиться жидкой. Не прибавляйте огонь и не отвлекайтесь! Снимите с огня и оставьте в прохладном месте до остывания. В отдельную миску разбейте яйца, добавьте муку, сахар и дрожжи. Влейте литр теплого молока и хорошо перемешайте венчиком. Полученное тесто накройте полотенцем и оставьте для подъема минут на двадцать. Остывшую пшенную кашу взбейте блендером и выложите в подготовленное тесто. Осторожно перемешайте, накройте миску с тестом полотенцем, поставьте в теплое место часа на полтора. Выпекайте блины на хорошо прогретой сковороде, смазывая ее маслом перед каждым новым блином. Если сковорода с антипригарным покрытием – можно на сухой. Подавать горячими, со сметаной, вареньем, сгущенкой или медом. Блины получаются толстенькие, пышные, румяные. Вку-у-усные!!!

***

Какое может быть лето без сочного шашлыка с поджарой корочкой?

***

Большинство фруктов нужно кушать до еды.

Писать-то пишу, а читать в лавочку ношу

Кстати, о гениальных строчках. Правильно, однако, заметил Илья Ильф, что гениальные люди пишут разно, а бездарности – одинаково и даже схожим почерком. Почерк Чемоданова не мог разобрать никто. Даже он сам. Хотя отстукивал Валерий Иванович свои статьи дома на «Олимпии» (легендарную машинку передали ему в личное пользование) и приносил их отпечатанными, но в текстах зияли пропуски вместо некоторых букв по причине их отсутствия в допотопном агрегате. Буквы, а то и слова он дописывал наливной ручкой прямо по тексту, мог размазать чернила или пролить кофе. Частенько сам ничего понять не мог, приносил нам свой замурзанный листок и спрашивал: «Что я тут, ешкин кот, наисправлял?».

У остальных корреспондентов почерк был ненамного лучше. Изначально, может, кто и писал каллиграфически (в школе-то мы в свое время по полгода выводили палочки и крючочки в прописях), но попробуй-ка в полевых условиях наспех строчить новости в блокноте! Вы видели рецепты врачей? Похоже пишут и журналисты, к ответственному секретарю материалы в таком виде и поступали. Как Марина разбирала каракули – исправляла, дописывала, – одному Богу известно. Потом эти пачки листков передавала в машбюро, и частенько Люся стучала ей в стенку: «Марина, иди сама диктуй мне эту хрень!». Машинистки были очень внимательными, ничего не пропускали, по ходу дела ошибки исправляли, правда, могли и свои добавить, но только иногда. Им журналисты даже взятки давали, чтоб побыстрее материал отпечатали. Конфеткой, чашкой кофе.

Люся заболела, и все, как говорится, почувствовали разницу. Взяли временно девушку, которая закончила курсы скоропечатания слепым методом (чем очень гордилась!). Печатала и правда быстро, но ошибок городила невероятное количество, а иногда сдавала Марине полнейшую абракадабру. При этом методе нужно каким-то определенным образом ставить руки на клавиатуру и, печатая, смотреть исключительно на образец. Пальцы она могла расположить совершенно произвольно и ни разу на них не взглянуть, причем в процессе одна ее рука по скорости обгоняла другую. Промучились с ней три дня, но когда новенькая в статье Чемоданова вместо слова «слезами» напечатала «мошонка» (он так исчеркал свой текст, что пришлось перепечатывать), «слепая» скоропечатница ушла сама. Чемоданов напутствовал ее словами: «Баба с возу – кобыле легче!». Но настоящим асом по расшифровке всяких загадочных письмен мы единодушно признавали вторую машинистку, Нину Федоровну, которая во-первых являлась секретарем главного редактора, а машинисткой во-вторых.

Так вот. Подал человек объявление (а объявления в единственной городской газете наличествовали на любой вкус: «продам», «куплю», «обменяю» и т.д.), хотел автомобиль продать – так было напечатано вверху на бланке, там же фамилия рекламодателя и номер телефона. А ниже, в клеточках, по одной букве в каждой, сам текст объявления: «ОПИЛКА ДЕД». Два слова. В клеточках – потому что так удобнее подсчитать стоимость объявления. И вроде все разборчиво – буквы выписаны ровно и четко, но смысл никак не постигается. А Нина Федоровна, как на грех, ушла в баню. Нет, ее никто не посылал: «Иди ты в баню!». Парилась по своему желанию, по пятницам, в обеденный перерыв. Традиция у нее такая была. Объявление принимала она, а печатать досталась Люсе. Бедная Люська так и этак складывала буквы, прибегала в корректорскую, к Марине, звонила по телефону, указанному в объявлении, но он не отвечал, а объявление-то оплачено как срочное. Наконец, слава Богу, пришла чисто вымытая и благодушная Нина Федоровна. Мельком взглянула на бланк:

– Все тут понятно – человек машину продает, «Опель Кадет».

– Но как… – ахнули мы.

– Вы фамилию видите?

– Да, Оганесян.

– Ну и прочитайте объявление с кавказским акцентом…

А и в самом-то деле…

Секретарь с делом, как душа с телом

…Нина Федоровна – лицо редакции. Лицо, надо заметить, очень красивое. Впрочем, достоинства секретаря главного редактора я уже описывала. В приемной Нина Федоровна почти с открытия газеты, кого-то другого на этом месте даже представить невозможно: она не только печатает с пулеметной скоростью, но и как свои пять пальцев изучила редакционную кухню, личные дела каждого сотрудника, да что там – всех должностных лиц в Городе по имени-отчеству знает, а то и лично, и, кажется, их рабочие телефоны помнит наизусть. Секретарь она образцовый: редкий посетитель может пробиться в кабинет к Юрию Васильевичу – правая рука начальника виртуозно решает за него многие вопросы. И недовольных жизнью по телефону уговаривает, и порой за наши ошибки отдувается. Ни одного отпускника так не ждали на работу, мы в ее отсутствие ощущали себя обездоленными…

И пришла Нине Федоровне мысль взять под свою опеку не только редакционный коллектив, но и все население Города. Она задумала создать службу знакомств. Сейчас таких сайтов в интернете миллион, а вот как было знакомиться одиноким людям в северном Городе, где к тому же зима десять месяцев в году?

Вопрос о создании такой службы решался на самом высоком уровне – в горкоме партии: а вдруг это безнравственно? Но разрешили. И в каждом субботнем номере стала выходить колонка с заголовком «Я и ты», где размещались объявления от мужчин и женщин, желающих создать пару. Телефон указывался приемной редакции. Заинтересованные звонили, Нина Федоровна заносила их данные в картотеку, потом каким-то образом этих людей сводила. И ведь немало пар образовалось! Удачливая сваха на нескольких свадьбах побывала. «Чуйка», – скажете вы. Может быть. Но одной чуйки все-таки мало, считала Нина Федоровна и подходила к добровольной нагрузке творчески.

Я жила в то время рядом с кинотеатром, и в выходные не раз сталкивалась в прилегающем скверике с Ниной Федоровной, которая всегда прогуливалась не одна, а с разными кавалерами. Это женихи, объясняла. За свою работу свахи она деньги не получала, лишь мизерный гонорар за публикацию колонки, но зато каждые выходные бесплатно приобщалась к кинематографу: потенциальным женихам поставила условие в качестве более детального ознакомления с их характером и биографией водить ее на сеанс.

Но, несмотря на все достоинства, яркую красоту, сама оставалась одинокой. Причину подозревала в собственном росте – 183 сантиметра, конечно, для женщины многовато. Однажды сидели мы с ней на лавочке в парке, она курила, а я рядом дышала свежим воздухом, и подрулил к нам проходящий мимо мужичонка – ну не смог он пройти мимо яркой женщины. Нина Федоровна его пыл остудила креативно: «А давайте, – говорит, – поспорим: я сейчас встану – и вы сразу уйдете». Мужик возражал, поспорили на шоколадку. Я разбивала. Нина Федоровна начала медленно подниматься во весь свой рост плюс каблуки, мужичок стал отступать, задирая голову и делая большие глаза на уровне где-то 155 см над землей. Потом ушел за шоколадкой и не вернулся.

Женихи и невесты иногда смущенно мелькали в приемной, но чаще все-таки общались по телефону. Но один зачастил, как все заметили. Придирчивый жених, отрекомендовала его Нина Федоровна, – никак не может выбрать себе пару; но, как выяснилось, – выбрал, причем с первого взгляда. Высокий блондин с голубыми глазами, на двадцать лет моложе свахи, потерял голову от нее самой. Это мы уж догадались, скрывай не скрывай, а влюбленного человека за версту видать, он начинает светиться изнутри, как будто свечку зажгли.

Мне пришлось наблюдать их в домашней обстановке, на день рождения приглашали. Посидели за столом, потом муж и сын Нины Федоровны пошли в спортбар пить пиво и смотреть футбол. Идиллия. Даже звали парней одинаково, не запутаешься. Но все когда-нибудь заканчивается…

Кто ленив, тот и сонлив

…Проводила я Надежду в отпуск. Отдыхаем мы почти два месяца: Север же, вредность в типографии… Без нее мне тяжко, приходится выполнять двойную работу – читать «с пальцем»…

Как это, спросите? Кладешь перед собой полосу, рядом – оригинал, то есть статью, отпечатанную на машинке. Ставишь указательный палец левой руки на строчку в статье, правой руки – на строчку в оригинале, и вперед: прочитал предложение на полосе – сравнил с текстом в оригинале и так далее. Туда-сюда, туда-сюда… К концу дня в глазах звездочки, в голове туман, а во всем организме – разброд и шатание. На время отпуска одного из корректоров обычно приглашают кого-то на временную работу, «запасника», одному вычитывать полосы в таком режиме по силам максимум две недели, если дольше – страдает качество, а про наши страдания уж молчу…

…В этот раз просто беда – никак не находится временный корректор. Из создавшегося положения спустя две недели руководство вышло таким образом – откомандировали мне на подчитку фотографа. Фотограф Виталий Тараканов свою фамилию носит гордо, утверждая, что она старинного дворянского рода. Правда, никто не проверял, а на память приходит исключительно княжна Тараканова. Но она вроде самозванка была… Ну да ладно… Он высок ростом, представителен, всегда хорошо одет, нет, не выбрит – носит бороду. Борода похожа на чеховскую, аккуратная и ухоженная. Виталий – просто мистер Интеллигентность. И цену себе знает – прежде чем ответить на какой-либо вопрос, делает очень глубокомысленное лицо и театральную паузу.

Со своей камерой он на ты, холит ее пуще своей бороды, и снимки получаются выразительные, четкие, в типографию сдает вовремя. Есть только одно но – подписи под фотографии от него не дождешься. Ровно в 13.00 Виталий уходит на обед, а потом… исчезает. Долгое время это оставалось загадкой: в столовую идут вчетвером (по количеству мест за столиком), возвращаются потом все вместе…

Ответсек ищет его по всей редакции, из коридора слышатся диалоги:

– Тараканова не видели?

– Заходил.

– Тараканова не видели?

– Вышел, видишь, очки на столе оставил.

Короче говоря, создан эффект присутствия, но кабинет закрыт, типография и отдел корректуры ждут-пождут подписи. Напрасно. Часа через полтора фотокор появляется ниоткуда и начинает мерить длинными ногами длинный коридор, с задумчивым видом сочиняя несчастные две, а то и одну строчку. Мешать ему в подобный момент не рекомендуется. Ждем… Один раз по недосмотру так и выпустили газету без подписи под фотографией. Но машинистка Люсьена разгадала-таки тайну выпадения из реальности Тараканова. Оказывается, у него в личном расписании во второй половине дня – послеобеденный сон. Садится в кресло в своей каморке-фотолаборатории и почивает себе: ноги – на стуле, руки скрещены на груди. Это вездесущая Люся разглядела через его окно, запрыгнув на завалинку и уцепившись за подоконник.

А тут фотограф временно оказался не у дел: в типографии поломалось оборудование для изготовления клише, с которого потом печатают картинку, и камера пылилась в углу. Газета без фотографий – как человек без глаз, но какое-то время выходила в таком виде… И стал Виталий моим помощником. С утра он собран и серьезен: подчитывает очень старательно и внимательно. Подчитывать – означает следить по оригиналу за текстом, который я бубню вслух по полосе. Тараканов иногда сухо делает отрывистые замечания по поводу стилистики, наставительным тоном указывает на «ошибки», как ему кажется, в общем, деловит и значителен. И так ровно до 13.00. Дальше вы знаете. А мне обедать некогда – самый разгар работы. Матюгальник не умолкает. В типографии график сдачи полос никто под меня подстраивать не будет, так что приходится работать с удвоенной скоростью. Когда на свет Божий предстает посвежевший Тараканов, первая читка уже сделана, вторую я ему доверить не могу. И он с чувством выполненного долга начинает мерить шагами тишину в коридоре. И отказаться от такого помощника невозможно – он друг заместителя главного редактора Ксении Майской…

Но наконец-то выходит на связь Вика – отличный грамотный корректор, палочка-выручалочка, правда, ее хватает только на две недели. Печальный случай, но «запасник» страдает таким же недугом, как Арбузников… Чувствую себя рядом с ней, как уж на сковородке: знаю, что она алкоголичка, она знает, что я знаю, но я делаю вид, что не знаю, а она – что не знает, что я знаю. Ей тяжко, делает вид, что нет, я чувствую, что это не так, и мне самой тяжко, как будто страдаю я сама. И еще жалко Викторию: хороший человек, добрый, умный. Грамотный! Две недели она выдерживает, а мои мозги немного отдыхают и перестают кипеть.