Натали Тумко "Самоселы"

И любовь, и грусть.

Машина шла легко. После городка с долгим названием Владимиро-Алексеевское, опять пошла череда сел и деревенек, иногда попадались одиночные хутора, но чем ближе к городу, тем все меньше и меньше, реже и реже.

Пару раз на холмах красовались церкви. Баба Тоня исправно крестилась и вполголоса читала «Отче наш» или «Оптинских старцев».

Останавливались на отдых. На ночлег разбивали палатки-времянки и готовили в котелке на газовой походной печке кашу с луком и шкварками. У деда обнаружился запас одуванчикового сиропа, сироп разводили родниковой водой, и пили с наслаждением, глядя на звезды.

На третий день, часам к одиннадцати, на пути возникло препятствие.

До границы с городом оставалось всего пара километров, когда дорогу преградили два человека в длинных темных одеждах. На груди у каждого белой краской были нарисованы символы, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это менорахи – семисвечники. Карина вспомнила, что семисвечник символизирует семь дней творения и как-то связан с планетами, но больше ничего умного вспомнить не получилось.

Один человек был высокого роста и держал в руках флаг на длинном шесте. На флаге тоже был изображен семисвечник, только не белый, а синий на ярко голубом фоне. Кроме того на этом же флаге было написано несколько слов на незнакомом языке, и буквы были такие странные, что казалось, будто флаг расположен вверх ногами. Карина тут же подумала, что раньше можно было попасть в тюрьму, если поднять перевернутый флаг. Но сразу же поняла, что не помнит, в какой стране такое практиковалось.

Второй человек, ростом пониже, был без флага и очень волновался. Шажочки его были торопливы, движения порывисты, и весь он словно мечтал оказаться подальше от этого места, но судьба или собственная глупость поместили его сюда, и поздно было что-либо делать.

– Дьявольский город! – воскликнул тот, что повыше и поувереннее. – Не ходите туда! Недобрая сила поселилась в тех местах, сгубите себя: и тело и душу сгубите.

– Вы из какой-то секты? – спросил отец.

– Неуважением нас не тронуть, – заявил высокий, причем не понятно было, в чем именно заключалось неуважение, и угадал отец или нет. – Всех предупреждаем: и любопытствующих и безумных – уходите! Не лезьте сами в логово бесам!

С краю дороги стояла палатка, стояла видимо уже давненько, потому что полиняла от дождей и солнца.

– Добрый человек, – сказал отец мягко, но непреклонно, – посмотри внимательно: разве мы похожи на любопытствующих? Мы едем на семи машинах, у нас с собой утварь и живность. Лучше отойди с дороги, и не мешай людям возвращаться к себе домой.

– Дураки, – вяло отозвался сектант. – Мое дело предупредить.

– Ну, считай, предупредил, – кивнул отец и плавно двинул машину вперед.

Сектанты отступили и пропустили процессию. Уже проезжая мимо палатки, Карина увидела, что с обратной стороны к палатке прислонен плакат: «Бешеный город. Не ходите туда».

– Мы не можем не идти, – вполголоса ответила Карина тому, кто написал плакат, хотя понимала, что в ее ответе никто, кроме нее самой, не нуждался.

У стелы с названием города снова остановились. Здесь прощались с Яном и Верочкой и перенесли кое-какие вещи с их машины в один из прицепов. Прощание было коротко, говорить больше было не о чем.

Через двести метров от стелы на огромном щите посреди дороги было написано очередное предупреждение: «Осторожно! Вы въезжаете на территорию города! Опасно для жизни!»

Щит перегораживал дорогу, и пришлось выйти из машин, чтобы оттащить его в сторону.

Отец внимательно прочитал надпись, хмыкнул и изрек:

– Это правильно. Это чтобы лишние не совались.

– А мы не лишние? – полюбопытствовал Антон.

– Мы не лишние, мы домой возвращаемся.

– Смотрите, – тихо произнес Вадим.

За суетой не заметили, что из-за деревьев уже показался краешек города. Там, вдалеке, виднелись крыши высотных домов и шпили антенн. С такого расстояния трудно было определить есть ли разница с обычным городом, но все знали – разница есть.

– Вот, – сказал Вадим, – город…

Трудно сказать, чего все ждали. Воспоминания у каждого были собственные.

– Пока тихо, – заметила Карина.

– Принюхивается, – кивнул отец с одобрением.

– Помнится, в некоторый год, – сообщил дед, – будучи в коем я был нестерпимо молод, выпало на мою долю рыбачить в этих местах. Реку-то позже отвели, теперь она впадает в водохранилище, о чем в свое время с гордостью трубила местная пресса.

– Это ты к чему? – с подозрением поинтересовалась баба Саша.

– Лещи были – во! – дед развел руки с оптимизмом истинного рыбака.

Родня, привыкшая к эксцентричности деда, не стала вдаваться в подробности прошлой рыбалки, а разбрелась по машинам и снова тронулась в путь.

Теперь ехали медленно, осторожно, словно прощупывая местность. За шестнадцать лет пригородная зона совсем пришла в упадок. Дома стояли полуразрушенные, трава и молодые деревья росли и на крышах, и на этажах, выглядывая через разбитые кривые окна любопытной зеленью.

Светофор наклонился и посмотрел на людей разбитыми фонарями. Карина заметила движение краем глаза, но не смогла точно определить, что именно движется.

– Кажется, светофор… – начала она. Но не договорила.

– Что «светофор»? – попросил уточнить дед.

– Кажется, он шевелился, – сказала Карина. Но на удивление это сообщение ничуть не встревожило деда.

– Подумаешь, светофор у нее шевелится! Ерунда какая. Вот если бы он работал – вот это бы сталось неприятственно.

Впереди идущие машины опять замедлили движение, и Карина силилась определить, в чем же дело. Наконец, причина обнаружилась.

– Что это там, впереди? – раздалось с заднего сидения.

– Вода… – произнесла Карина.

Половина дороги превратилась в полноводную реку. Слева, там, где когда-то затевался новострой, разлилось болото, и недостроенные дома торчали из воды, гротескно и нелепо отражаясь среди лягушачьей икры и прошлогоднего перегноя. Справа, однако, дорога оставалась совершенно чистой, и линия воды в точности совпадала с разделительной полосой на асфальте.

– Река, что ли разлилась? – спросил дед.

– Разлилась, – согласилась Карина. – Хотя, насколько я помню, реки-то тут никакой не было.

– Может, русло поменяла, – предположила баба Тоня, дед тут же возмутился:

– Поменяла? А какого рожна она течет, вон как по дороге? С каких это пор у нас реки дорожной полиции подчиняются? И ты смотри, зараза, ведь точнехонько по линии!

Обсуждать реку дальше не имело смысла, поскольку отцовская машина остановилась, а следом и остальные – на бетонном блоке, лежащем посреди бурлящей реки подобно острову, сидел человек.

Незнакомцу на взгляд лет было около двадцати пяти, одет он был в джинсы и футболку с надписью «Всеядное поколение». Обуви на нем не было, зато в левой руке он держал невероятных размеров персик, и, хоть и не ел его, но явно намеривался это сделать. Парень подождал, пока машины затормозят возле блока и после этого во всеуслышанье произнес:

– Приветствую! А так же от имени города, а не только собственного! Ожидали.

– Добрый день, – поздоровался отец, остальные кивнули в знак согласия. – Надо ли понимать, что нас действительно ждали, или это так говориться?

– И то и другое верно, – заявил паренек. – Если на постоянное место возвращаетесь, так милости просим, выбирайте жилье. Только без мародерства, этого здесь не любят. Да и чужая вещь вас не примет.

– А если нет у меня здесь дома? – спросила Алиса.

– Самоселов любых приветствуем.

Алиса кивнула. Она не сомневалась в подобном ответе.

– Ты тоже самосел? – спросил отец.

– Вот еще! – презрительно фыркнул парень. – Я коренной житель. Я никуда не убегал.

Все замерли. Семья давно обсуждала мысль о том, что мог кто-то и остаться в городе, когда все случилось, и что тогда сталось с ними?

– А… почему ты никуда не ушел? – спросил Антон.

– Стыдно было уходить! – воскликнул парень. – Стыдно было бросать его. Как ребенка испуганного оставить, как детеныша без опеки бросить!

– Хорош детеныш, – пробурчал дед. – Да и ты молод больно, тебе, поди, лет семь-восемь было, когда приступ прошел?

– Ехать пора, – сказал отец. – До вечера надо жилье найти, устроиться. А кто его знает, как оно будет…

– Пап, вы езжайте, а я догоню, – сказала Карина.

Отец кивнул, процессия тронулась неспешно к центру города.

– Ну? – спросил парень, догадываясь, что у Карины какие-то вопросы к нему.

– Ты изменился, да? – спросила Карина немного настороженно. – Нельзя остаться прежним, когда вокруг все… все вот так, – ей было трудно выразить свои мысли, но собеседник понял.

– Сформулировала! – хохотнул он. Потом спрыгнул с блока в воду и выпрямился во весь рост. Вода доходила ему почти до колен. – Не смотря на твою ссору с родным языком, мысль твоя не далека от истины. Действительно, все кто здесь остались – изменились. Только это не сразу понятно и простым взглядом не заметишь. А с чего вдруг такой вопрос?

– Чувствую странное, объяснить не могу, – сказала девушка.

– Ну, в целом правильно чувствуешь, – кивнул парень. – Позиции поменялись: раньше город подчинялся человеку, был его слугой, а теперь человек подвластен городу. И если ты не согласишься с этим – погибнешь. Ты еще все поймешь, и у тебя еще будет выбор, тут не пугайся, все случится вовремя.

– Что случиться?

Парень загадочно улыбнулся, хмыкнул, а потом развернулся и, не прощаясь, направился по реке прочь от дороги.

Карина завела машину, но прежде, чем тронуться с места, девушка увидела еще кое-что необычное: дерево в двух метрах от дороги стало медленно проворачиваться вправо, словно кто-то выкручивает его из земли. Карина закрыла глаза, встряхнула головой и снова взглянула – дерево продолжало вращаться.

– Невозможно… – прошептала она. – Внизу – корни…

– Что говоришь, внуча? – встрепенулась баба Тоня.

– Нет, нет, ничего, – быстро проговорила Карина. Не хватало еще стариков напугать. Мало ли… ну вертится. Ну и… ну его.

И девушка поспешила вперед, чтобы не потеряться и догнать родных.

. . .

– Это наш дом, – сказал отец, когда все семейство замерло перед неутешительным зрелищем: пятиэтажка, явно давненько не посещаемая людьми, совсем одичала. Там, где стекла в окнах поразбивались, блестела паутина. Паутина была усеяна глазами, не глазными яблоками, а глазами, такими, как их рисуют дети – плоскими, как листики. А может, это такие листики, от какого-нибудь странного дерева… Где-то окна вообще заросли, будто их и не было. Хорошо, хоть подъезд выглядел обычно и не обещал сюрпризов.

– Мы к себе пойдем, – сказал дядя Матвей, кивнув на свой дом по соседству.

Отец кивнул.

– Да, расселяемся пока, а вечером все, милости просим к нам.

– Часов в восемь подойдем, – кивнул дядя Матвей.

Квартира Карины и ее родителей располагалась на втором этаже и окнами выходила на другую сторону, поэтому неизвестно было, остались ли окна в их квартире и как вообще обстоят дела с освещением. Девушка направилась к подъезду.

– Карина, не суйся пока, – попросил отец. Именно попросил, понимая, что дочь уже взрослая и вольна принимать самостоятельные решения. Карина пожала плечами:

– Как скажешь, пап. Все равно придется зайти, не в палатках же сидеть, раз приехали…

– Ничего страшного, – произнесла подошедшая Алиса. – Здесь не опасно. Для вас – тем более. Не сомневайтесь, я бы знала.

Никто не стал спорить с Алисой и вовсе не потому, что она так уверенно говорила, а потому, что она редко была в чем-либо уверена, но если уж была – то никогда не ошибалась. Кроме того, ведунья не стала ждать остальных, первая шагнула в подъезд, погладила дверь и открыла ее без каких-либо трудностей. После Алисы сразу же заторопился дед и обе бабушки, Карина тоже было двинулась, но отец удержал ее за руку.

– Вот что, Карина. Ты уже взрослая, привыкла быть самостоятельной, потому – держи, – отец протянул ей связку старых ключей.

– Что это?

– Это от квартиры твоей тети. Светланы, сестры моей покойной. Она перед смертью наказала, если вдруг вернемся – тебе ключи отдать. Вроде как дарит она тебе квартиру, если так можно сформулировать. Ты, конечно, можешь любую другую выбрать, но это ж все-таки – не чужое.

– Спасибо, – Карина взяла ключи и подумала, что это похоже на тетю Свету – даже в панике она не забыла закрыть дверь своей квартиры. – Но сначала я домой загляну, хорошо? Хочу на свою комнату посмотреть.

– Это конечно, – сказал отец.