С чистого листа
Нина Петровна Ахминеева
После пожара я не помню ни своего имени, ни прошлого. Говорят, что я – Ярослава Игнатьева, простолюдинка и дочь артефактора-неудачника. Но так ли это? Тем более мои внезапно открывшиеся способности нереальны даже для отпрысков древних высокородных родов.Кто же я на самом деле? И откуда так хорошо владею японским?Примечания автора:ОДНОТОМНИК!Корректор/редактор Татьяна ЛучниковаИллюстрации Вера Антипова
Нина Ахминеева
С чистого листа
Глава 1
В одиночной палате реанимации царил мягкий полумрак. Голубоватая светящаяся жидкость приятно расслабляла тело. В этой то ли ванне, то ли открытой капсуле я лежала, по моим расчетам, часа четыре.
Кто я?
Одна и та же мысль беспрестанно крутилась в голове. Несколько смутно, но помнила то, что происходило сразу после пожара. А вот все, что до него, – как отрезало. Я даже не могла вспомнить собственного имени. Моего прошлого словно и не было.
Как оказалась в том странном помещении без окон? Кто и зачем запер дверь изнутри? Вновь и вновь задавала себе вопросы, ответов не находила.
Приподнявшись, в который раз посмотрела в большое окно на стене. Дежурный врач в белоснежной униформе все так же сидел за столом и наблюдал за показаниями множества медицинских приборов. С досадой поджимая губы, темноволосый мужчина то и дело неодобрительно покачивал головой.
Внезапно доктор пристально посмотрел в мою сторону. С крайне задумчивым выражением почесав пальцем густую бровь, неторопливо встал из-за стола. Тихонько скрипнула дверь. Через пару мгновений услышала его голос:
– Думаю, вам уже можно перейти на кровать.
Не глядя на вошедшего, села. Голубая жидкость едва прикрывала обнаженную грудь. Прежде, когда все болело, мне была безразлична собственная нагота. Но теперь испытывала смущение.
– Я сейчас не мужчина, а врач, – строго произнес реаниматолог. – Без моей помощи вам будет сложно выбраться. Можете поскользнуться, – добавил миролюбиво.
Глянув в умные, усталые глаза, помедлила несколько мгновений. Затем привычным движением собрала липнущие к плечам и спине длинные светлые волосы, аккуратно отжала. Придерживая их одной рукой, вторую вложила в протянутую ладонь и неторопливо встала. Без происшествий выбравшись из капсулы, с благодарностью приняла от доктора большую простынь и закуталась.
– Напомните, как вас зовут, – попросила, прекрасно зная, что мужчина раньше не представлялся.
– А я и не говорил, – хмыкнул тот, указав на стоящую подле окна сложную медицинскую кровать. – Евгений Петрович Хабаров, врач-реаниматолог высшей категории краснодарской центральной больницы.
– Очень приятно, – тихонько выдохнула и направилась к своему новому ложу. Присев на краешек, поинтересовалась: – Евгений Петрович, что с моей памятью?
Спустя пару долгих мгновений медик глухо ответил:
– Нейрофизиология не мой профиль. Слуховые, зрительные, моторные функции у вас не нарушены. Кратковременная память в норме. Это вне сомнений, – внезапно замолчав, он отвел взгляд и с неохотой продолжил: – У вас очень необычная блокировка именно на личность и все, что с ней связано. Предполагаю, так своеобразно проявилась реакция на стресс. Необходима развернутая диагностика, лечение у профильных специалистов…
– Ясно. Перспективы туманные, – перебила я, кривовато улыбнувшись. – В том доме, где случился пожар, еще кого-либо нашли? – довольно витиевато сформулировав вопрос, замерла в ожидании.
На лице мужчины промелькнула тень то ли сожаления, то ли растерянности. Он, определенно, что-то знал. Но вот расскажет ли?
– Отдыхайте, – не став отвечать, строго заявил реаниматолог. – Вот, возьмите, – вытащив из кармана яркую пластиковую упаковку, протянул мне и пояснил: – Думаю, вы голодны. Это детское фруктовое пюре. Полноценный завтрак будет только утром, как и душ. В ожоговой реанимации ни его, ни фена нет, – он задумчиво посмотрел на мои волосы. – А я не открывшийся. Голову высушите полотенцем, – указал на лежащее в изголовье кровати маленькое полотенчико.
Не особо разобрав, что он сейчас сказал, кивнула. Неожиданно резко развернувшись, доктор стремительно направился к выходу, и уже через миг плотно закрыл за собой стеклянную дверь.
Странный он какой-то…
Удивленно пожала плечами, забралась с ногами на кровать и прислонилась спиной к стене. Взгляд скользнул по малюсенькому кусочку ткани, именуемому полотенцем. Его явно не хватит, чтобы даже слегка подсушить мою гриву. Ладно, так обсохнут.
Неспешно открыв крышечку на упаковке, попробовала содержимое. Вкусно. Перевела задумчивый взгляд в окно. Стояла ночь, на темном небосводе мерцали загадочным светом звезды.
М-да. Уж попала, так попала. Но как бы там ни было плакать и проклинать злодейку судьбу не собиралась. Жива. Руки-ноги целы. Значит не пропаду.
Спать не хотелось. Я сидела, прижавшись спиной к стене, и смотрела на больничный двор. Деревья и лавочки постепенно становились видны все отчетливее: скоро начнет светать. В животе заурчало. Тяжко вздохнув, глянула на пустой пакетик из-под пюре. Жутко хотелось есть.
Еще, что ли, попросить?
Не меняя позы, посмотрела в окно, отделяющее палату от помещения для врача. Неожиданно Евгений Петрович быстро поднялся из-за стола. К нему подошли мужчина и женщина в белоснежных халатах. Приветствуя их, дежурный врач уважительно поклонился.
Кто бы это мог быть?
Я с интересом разглядывала визитеров. Мужчина седоват, высок, плечист. Женщина миниатюрна, выглядит безупречно, несмотря на ночь, темные волосы уложены прядка к прядке. На лице властное выражение. Сложилось четкое впечатление, что она привыкла руководить.
Может, по мою душу нейрофизиологи? Вот бы послушать, о чем пойдет разговор!
В это же мгновение до меня долетели звуки речи. Не веря в происходящее, ошарашенно замерла. Неужто начались слуховые галлюцинации? Но нет, невзирая на значительное расстояние и запертую дверь, я действительно отчетливо слышала.
– …только из уважения к вам. Надеюсь, причина вызвать нас обоих посреди ночи веская, – несколько раздраженно проговорила женщина. – Савелию Андреевичу с утра на сложную операцию, – она сердито поджала губы.
– Более чем, Тамара Валерьевна, – уверенно сообщил дежурный реаниматолог.
– Что тут у вас стряслось? – довольно миролюбиво прогудел спутник суровой женщины. Повернувшись к окну в палату, прищурился. Он явно смотрел на меня.
Я прекрасно понимала, что нахожусь в тени, и стоящий на свету мужчина видит лишь мой силуэт. Однако застыла недвижимо и внутренне сжалась. Почему-то мне казалось, что такое умение явно ненормальное.
Тем временем Тамара Валерьевна тоже бросила взгляд в окно. Неодобрительно качнув головой, она нахмурилась и строго спросила:
– Почему не нуждающийся в реанимации пациент не переведен в общую палату?
– Из-за этой поразительно бодрой девушки я и попросил так срочно вас приехать, – не выказывая нервозности, отозвался Евгений Петрович. Повернувшись к столу, взял тоненькую стопочку листов. Затем начал докладывать: – Пять часов назад пациентку в защитном куполе доставили к нам спасатели. При визуальном осмотре мною установлено наличие глубоких ожогов на площади восемьдесят процентов. Согласно протоколу, экстренно поместил ее в поддерживающий раствор. Приготовился лить, но не смог катетеризировать. На этом лечение закончилось.
Боясь лишний раз шелохнуться и привлечь к себе внимание, я всматривалась в застывшие от удивления лица ночных посетителей и пыталась уложить в голове услышанное. Как такое может быть?!
Меж тем, выдержав паузу, Евгений Петрович сухо продолжил:
– Ни единого препарата ввести не удалось: в месте соприкосновения с кожей иглы ломались. В момент помещения в лечебную капсулу я успел сделать поверхностное диагностирование энергетических каналов. На этом все, в дальнейшем тело девушки стало для наших приборов незаметным. Они работают исправно, однако ее не видят. Все имеющиеся в моем распоряжении лечебные и диагностические артефакты при приближении к пациентке самостоятельно переходят в спящий режим. За три часа одиннадцать минут кожные покровы полностью восстановились. Даже волосы отросли. Жалоб не имеет. Состояние удовлетворительное, – реаниматолог передал бумаги хмурящейся женщине.
– Результаты какие-то бредовые. С такой плотностью и скоростью эфир просто не способен циркулировать в теле, – глухо произнесла та, не отводя взора от листов. – Девушка сказала, к какому принадлежит роду?
– Нет, – качнул головой Евгений Петрович. – И родственники пока не объявлялись.
– Покажи, – попросил спутник Тамары Валерьевны. Взяв протянутые документы, вгляделся в них. – Да уж, – пробормотал задумчиво. – Может, она отпрыск древних высокородных? – сделав предположение, тотчас неодобрительно поморщился.
– Даже у них такого не бывает. Лучше нас же знаешь, – опередив реаниматолога, тихо ответила Тамара Валерьевна. – Имперский род? – она остро глянула на мужчину. Заметив на его лице скепсис, с досадой поджала губы и тут же сама ответила: – Маловероятно, – задумчиво помолчав, поинтересовалась у Евгения Петровича: – Что пациентка рассказывает о себе?
– Ничего, – отозвался реаниматолог. – У нее нарушена долгосрочная память, но своеобразно – не помнит только то, что связано с ее личностью. Понимаю, ваш супруг не психиатр и даже не нейрофизиолог, но он очень уважаемый нейрохирург, – Евгений Петрович помялся и тихо признался: – В общем, до вашего решения, как главврача, приглашать штатных специалистов я не рискнул. Медсестер отпустил. Мало ли, что у нас тут за особа, – он покосился на окно в палату.
Кивнув, Тамара Валерьевна вопросительно глянула на мужа.
– Пойдем посмотрим, – деловито сообщил тот и направился к выходу.
Прикрыв на миг глаза, я почувствовала, как в груди быстро-быстро бьется сердце. Сама по себе вылечилась. Способна слышать сквозь стены…
Что я вообще такое?!
Так, стоп! Не паниковать!
Изобразив на лице вежливое выражение, посмотрела на приближающегося нейрохирурга.
– Здравствуйте, здравствуйте! – добродушно пророкотал тот.
Не дойдя до кровати буквально пару метров, он неожиданно замер. Его улыбка медленно сползла, уступив место неверию, граничащему с изумлением.
Не понимая, что произошло, я вопросительно глядела на мужчину. Из-за его широкой спины, перекрывающей обзор, послышался голос Тамары Валерьевны:
– Доброе утро, – обогнув супруга, она хмуро глянула на него, а после перевела взор на меня. И ошарашенно прошептала: – Яра?
Пожав плечами, хрипло ответила:
– Я не помню своего имени.
В глазах женщины появились неподдельное сочувствие и жалость. Присев на краешек кровати, она внезапно взяла меня за руку и шепнула:
– Все будет хорошо.
Савелий Андреевич тем временем обернулся и севшим голосом поинтересовался у стоящего в дверном проеме реаниматолога:
– Откуда ее привезли?
– Минуту, – отозвался Евгений Петрович и куда-то отошел. Через несколько мгновений вернувшись, доложил: – Пожар произошел в доме 716, улица Российская.
Лицо Савелия Андреевича моментально превратилось в каменную маску. Поиграв желваками на скулах, он вновь задал вопрос:
– Еще пострадавшие есть?
– Да, – Евгений Петрович кивнул. Явно находясь в замешательстве, глянул на меня, а затем вопросительно посмотрел на нейрохирурга. Тот моментально нахмурился.
– Расскажите, пожалуйста, при мне, – негромко, но твердо попросила я.
– Говорите, – через пару долгих мгновений разрешил Савелий Андреевич.
Реаниматолог бесшумно подошел к нам. Кашлянув, сообщил:
– Еще один пострадавший – мужчина. Доставлен в наш морг. Личность пока не установлена. Я попросил патологоанатомов, думал пригодится, – он неожиданно замолчал. Потом достал из кармана мобильный и показал дисплей нейрохирургу.
– Я знаю, кто он, – холодно сказал тот. Помолчал, перевел взгляд на меня. Его голос потеплел. – Меня зовут Савелий Андреевич Игнатьев, рядом с тобой моя супруга, Тамара Валерьевна Игнатьевна. Тебе семнадцать лет, зовут Ярослава Владимировна Игнатьева. Ты простолюдинка и дочь моего родного брата Владимира Андреевича Игнатьева. Вы жили вдвоем в том доме, где произошел пожар. А с сегодняшнего дня ты будешь жить в нашей семье, – уверенно произнес, непрерывно отслеживая мою реакцию.
А я, просто сидела и молчала. На лицах мужчины и женщины видела неподдельную тревогу и беспокойство. Однако родственных чувств к этим людям, как и скорби о кончине того, кого назвали моим отцом, не испытывала. Совсем.
Но отчего-то каждой клеточкой тела чувствовала, что они мне не лгут. Может искренне заблуждаются? Впрочем, окончательные выводы делать пока рано.
Не видя смысла притворяться, я негромко произнесла:
– Моя память будто черный провал. Ваши слова не вызвали никаких воспоминаний о прошлом. Я не помню отца,– тяжко вздохнула и добавила: – Мне жаль, но и вас не узнаю.
Женщина крепко сжала мою ладонь.
– Яра, мы о тебе позаботимся, – в ее голосе прозвучало непритворное сочувствие. – Ты пока немного побудь здесь. Мы решим кое-какие организационные вопросы и поедем домой, – нежная улыбка поразительно изменила лицо такой суровой прежде женщины. – Как ты себя чувствуешь? Что-то беспокоит? – поинтересовалась она участливо и одновременно профессионально.
Находясь под перекрестными взглядами трех врачей, я сохраняла хладнокровие. Беспокоило меня очень и очень многое. Но, естественно, об этом говорить не собиралась.
– Я голодна, – сообщила искренне.
