– Что? – недоуменно выпаливаю. – Вы мне собственных детей так доверяете?
– Почему я не должен вам доверять, Лилия Владимировна? – уклоняется от ответа. – Вам есть, что скрывать от меня?
– Разумеется, нет, но…
– Тогда ни к чему лишние разговоры, – жестко перебивает меня. – Я задерживаюсь, поэтому и решил позвонить вам и попросить, чтобы вы лично проверили мальчишек. На случай, если приставленный к ним педагог, чьего имени я не запомнил, окажется таким же бестолковым раздолбаем, как математик.
Виктор доходит до точки кипения. Его раздражение не только слышится в стальном голосе, но будто даже проникает в динамик телефона, ползет по сотовой сети и выплескивается в атмосферу, нагнетая ее до предела.
– У него форс-мажор, – машинально оправдываю коллегу.
– Защищать других – неблагодарное дело, Лилия. Никто вас за это не поблагодарит, только зря себя подставляете, – поучительно тянет Воскресенский.
– Человек человеку волк? – хмыкаю, придерживая ворота, пока мальчишки покидают территорию центра.
Слышу шум заводящегося двигателя и автомобильные гудки. Дергаюсь, инстинктивно хватаю детей за одежду, притягиваю к себе. Осмотрев полупустую дорогу, осознаю, что звуки доносятся из трубки.
– Подождите, я правильно понимаю, что… – говорю тише, чтобы не спугнуть момент: – вы лично едете за детьми? Неужели нашли окошко в своем плотном графике? – сарказм срывается с моих губ, и я тут же закусываю нижнюю. – А как же Игорь?
– Я дал ему кое-какое поручение… – хрипло говорит Виктор, будто что-то скрывает, и откашливается. – Я успел бы приехать к концу занятия, если бы ваш придурок не отменил его без предупреждения, – цедит зло.
– Извините…
– Не извиняйтесь за других, – вновь отчитывает меня, как глупую, наивную девчонку, чем раздражает неимоверно. – Черт! Опять пробка, – сигналит так, что у меня закладывает уши.
В динамике раздается целая какофония звуков и сдавленных ругательств. Пугающие гудки, визг тормозов, шум оживленной трассы. Мне становится по-настоящему страшно.
– Успокойтесь, Виктор Юрьевич! – взволнованно откликаюсь я. Чувствую, как сердце заходится в груди. – Не торопитесь, я буду с мальчиками вплоть до вашего приезда. Мы посидим в кафе через дорогу. Вы легко его найдете по вывеске.
– Зачем в кафе? – удивленно переспрашивает он.
– А для чего, по-вашему, люди ходят в кафе? – смеюсь, взлетая по ступенькам. Толкаю дверь, чтобы впустить детей в теплое помещение. Вдыхаю сладкие ароматы выпечки. – Пирожные есть. Да, мальчишки? – усаживаю Даню и Лешу за круглый столик у окна.
– Понял, я скоро, – бесстрастно отрезает Воскресенский, и конец его фразы вновь тонет в сигналах нетерпеливых водителей.
Боже, что он делает? К нам торопится или… на тот свет? Сумасшедший!
– Виктор Юрьевич, ваши дети в надежных руках. Верьте мне и берегите себя, – порывисто выдыхаю. По ту сторону линии воцаряется напряженное молчание. – Вы нужны им. Ваша жизнь важнее, так что будьте внимательны и осторожны на дороге.
Моя очередь его отчитывать. Судя по паузе, Воскресенскому такой выпад не по душе. Я устала подстраиваться под его настроение, в нем заключены все оттенки мрачного и нет ни одного лучика света. Он сам не устал от тьмы, которой окружил себя? Видимо, ему комфортно, когда душа изнывает в тюремной камере.
– Хм, жизнь. Ну да, – неопределенно хмыкает он. И отключается, не прощаясь.
Растерянно убираю телефон, напоследок мазнув по гаснущему дисплею большим пальцем, и шумно выдыхаю через рот. Не знаю, чем я на этот раз задела Виктора. Что я сказала не так? Наоборот, пыталась сгладить острые грани… и все равно поцарапалась.
Воскресенский слишком таинственный и закрытый. В отличие от озорных мальчишек, на которых я и обращаю все свое внимание, чтобы отвлечься от угнетающего разговора с их жутким отцом. Нас ждет как минимум полчаса отдыха, что для меня непозволительная роскошь, и я намерена насладиться каждой минутой в компании лучезарных детей.
Искренний, переливчатый смех разносится по кафе – и я с удивлением осознаю, что он вырывается из моей груди. Давно я не чувствовала себя такой расслабленной и счастливой. Запрещала себе наслаждаться жизнью, да и подходящего случая для этого не было.
С мальчишками я становлюсь другим человеком, чистым, беззаботным, обновленным. Они напитывают меня наивной детской энергией, согревают душевным светом. Сопротивляться невозможно. И не хочется. Поэтому я позволяю себе раствориться в моменте и плыть по течению.
– Какие вы у меня замарашки, – ласково отчитываю их и тянусь за салфетками.
Стоит мне на секунду отвести взгляд, как ребята успевают еще сильнее перепачкаться кремом. Леша специально окунает пальчик в пирожное, а потом щелкает им брата по носу, оставляя жирный след. Хрюкает, изображая поросенка, за что получает затрещину от Дани. С диким хохотом они нападают друг на друга прямо за столом.
Маленькие задиры, специально привлекают мое внимание. Их борьба шуточная, не злая – и направлена, прежде всего, на меня. Я – зритель в театре двух актеров, которые жаждут отклика «аудитории».
– Так, брейк! – фырчу на них, проглатывая смешок. – Разошлись по разным углам ринга! – строго свожу брови.
– Ай-м сорри, – нараспев лепечут оба и, взмахивая угольно-черными ресничками, мило улыбаются.
– Пить хочется, – жалуется Леша, а Даня кашляет от смеха.
Пользуясь временным затишьем, вытираю их испачканные личики и ручки. Наливаю чай, разбавляю его водой из графина, двигаю кружки к детям. Перевожу дыхание, пока они с жадностью запивают сладости.
По спине прокатывается волна жара. Огненная сфера бьет между лопатками, разгоняя жидкий огонь по венам. Легкие взрываются, лишая меня кислорода.
Я знаю, чей взгляд буравит мою спину. Я чувствую его еще до того, как обернусь. Узнаю по тяжелым, нервным шагам. Догадываюсь, кто останавливается позади, раньше, чем мальчишки завопят в унисон:
– О, папа приехал! – и подскакивают со своих мест, чудом не смахнув тарелки со стола. Посуда позвякивает на самом краю.
– Собирайтесь, мы спешим, – доносится над самой макушкой, и я машинально запрокидываю голову. – Здравствуйте, Лилия Владимировна, – грудной бас окутывает хрипотцой.
Импульсивно поднимаюсь, едва не стукнувшись о волевой, щетинистый подбородок. Тяжелая ладонь вовремя опускается на мой затылок, оберегая от удара. Вторая рука ложится на плечо, осторожно сжимая. Воскресенский невозмутимо, спокойно и немного лениво делает шаг назад. Ведет себя так холодно, будто просчитывает каждый мой хаотичный рывок наперед. Двигается неторопливо, но четко.
– Добрый день, Виктор Юрьевич, – разворачиваюсь к нему лицом.
Кивает коротко, небрежно, жестом подзывает детей, собирается приобнять их, но отвлекается на подошедшего официанта. Улыбчивый парень протягивает нам счет. Машинально хочу взять и расплатиться, однако Виктор отстраняет меня. Не посмотрев сумму, достает несколько купюр и пренебрежительно отдает официанту, отмахнувшись от него. Молча простреливает меня хмурым, янтарным взглядом, предупреждая мои возмущения. Возможно, в другой ситуации я действительно воспротивилась бы, но сейчас, когда он так близко, предпочитаю не провоцировать его. Проглатываю все слова, что крутятся на языке, и выдавливаю из себя благодарную улыбку.
– Папа, попробуй! – требовательно зовет Леша.
– Да, вот это вкусно, – Даня отламывает ложкой кусочек своего тортика и подает отцу.
Вопреки моим ожиданиям, Воскресенский вдруг приседает к ним и послушно берет угощение. Кажется, улыбается при этом, но мне сбоку сложно рассмотреть выражение его лица. Мальчишки победно хихикают, словно достигли заветной цели. Как мало им порой надо для счастья – всего лишь капелька отцовского внимания.
– Давно были вместе в кондитерской? – догадываюсь по их поведению.
– На День рождения, – выпаливают они, сдавая папу.
– А когда…
– Лилия, прошу вас, избавьте меня сегодня от ваших лекций, – осекает меня Виктор и встает, опираясь рукой о край стола. Случайно цепляет рукавом пиджака тарелку, мазнув по пирожному. Даже не замечает, что испачкался.
Порывисто перехватываю его ладонь, слишком горячую для такого ледяного мужчины. Поворачиваю к себе, осматриваю масштаб нанесенного тортиком ущерба. Игнорируя ошеломленное покашливание Виктора, салфеткой аккуратно убираю прилипший крем, а потом беру солонку со стола.
– Вы неаккуратны, – отчитываю его, как нерадивого ребенка, и щедро посыпаю пятно на рукаве солью.
– Что вы делаете, Лилия? – опешив на мгновение, недоуменно выдает Воскресенский. От шока даже не думает сопротивляться. Просто стоит, замерев и превратившись в скалу, и наблюдает за моими действиями.
– Соль поможет справиться с жирным следом, – начинаю говорить смело и твердо, но под конец фразы от моей решительности не остается и следа. Что я делаю? Я ведь не в центре, а темноглазый, мрачный мужчина напротив – не один из моих малышей. – В противном случае пятно въестся в ткань и не отстирается, – лепечу в свое оправдание.
– Это не ваши заботы. И не мои, – забирает ладонь из моей слабой хватки. И сжимает в кулак. – Я просто отдам пиджак в химчистку.
– Да, простите, – качаю головой, чувствуя себя полной дурой. В мире Воскресенского все решают деньги. Ему не нужно беречь вещи или экономить на чем-то. Мы разные, и нам никогда не понять друг друга.
– Или новый куплю, – подтверждает мои мысли, а потом добавляет тише, с ухмылкой: – На деньги, вырученные от возврата вашего костюма в магазин…
Значит, я не ошиблась офисом, не зря сделала утром крюк на автобусе и лично передала посылку охране. Все хорошо, она попала по назначению.
– Спасибо вам еще раз, – прячу взгляд.
Я поступила правильно, но все равно теряюсь под испытывающим, укоризненным темным взглядом. Чтобы не сгореть от стыда, переключаюсь на мальчишек. Вывожу их в холл, помогаю одеться.
– Более адекватной благодарностью было бы, если бы вы оставили одежду себе. В конце концов, подарки не возвращают, – чеканит Виктор, приближаясь сзади.
На мои плечи внезапно опускается плащ. Вздрагиваю от неожиданного проявления заботы, от близости Воскресенского, от тепла его пальцев.
– Виктор Юрьевич, вам не понять, – вспыхнув, как подожженная вата, я оборачиваюсь. – Мы с вами из разных миров. Для меня это дорого, а я не люблю оставаться в долгу перед чужим человеком. Мне от вас ничего не нужно, кроме…
– Хм? – заинтересованно хмыкает он, поймав мой взгляд.
– Кроме вашего активного участия в жизни детей. Ваших же детей, – настаиваю, заметив перемену его настроения. – Этим вы очень поможете мне как педагогу, – с трудом выдерживаю зрительную схватку. – И себе тоже. Вам еще долго растить и воспитывать своих сыновей, так что очень важно не упустить их с детства, – все-таки заканчиваю шепотом.
Воскресенский не отвечает. Выглядит так, будто я причинила ему боль своими словами. Молча открывает стеклянную дверь, морщась от трели колокольчика, и пропускает меня на улицу.
– Куда вас подвезти, Лилия? – спрашивает спустя время, когда мы оказываемся на парковке.
– Я не хотела бы отнимать ваше ценное время, – язвительно бросаю, а сама кутаюсь в плащ и ежусь под усиливающимся дождем.
– Время… – задумчиво повторяет Виктор. Усаживает детей в автокресла, после чего требовательно обращается ко мне: – Однако вы отнимаете его. Своей пустой болтовней. Садитесь в машину и говорите адрес, – распахивает передо мной пассажирскую дверь.
Разряд грома недвусмысленно намекает мне, что пора спрятать глупую гордость в дальний уголок души. В конце концов, Виктор не предлагает ничего предосудительного, а я опаздываю на собеседование.
– Спасибо, – удивляю нас обоих своей покорностью. Занимаю место рядом с водителем, диктую улицу и номер дома.
– Уверены? – почему-то уточняет Воскресенский, иначе смотря на меня. Напряженно и настороженно.
– Да, – проверив данные в объявлении, подтверждаю убедительно. – Но если вам далеко и неудобно…
– Лилия, прекратите. От ваших «но» у меня начинает болеть голова. Иногда нужно быть проще и уметь принимать помощь, – устало произносит он и трогается с места.
Отворачиваюсь к окну, за которым разворачивается буйная стихия. Мысленно благодарю Виктора, но вслух боюсь даже пикнуть. На протяжении всего пути в теплом салоне звучат лишь голоса детей.
Глава 8
Виктор
Я солгал, когда небрежно обронил, будто у меня болит от Лили голова. На удивление, нет. Наоборот, ее голос воспринимается как нечто приятное и успокаивающее. Интонации, тембр, переливы – ничего не раздражает. А смех… Его я сегодня услышал впервые. Мельком в кафе, на протяжении каких-то пары секунд, приглушенный хохотом и радостными воплями детей. Но и этого хватило, чтобы он застрял в моем мозгу. Непривычно искренний и настоящий, в отличие от жеманного, кокетливого женского хихиканья, к которому я привык.
Воспроизвожу этот смех мысленно, потому что в реальности его не хватает.
Шум дождя, перешептывания мальчишек, гул двигателя… Все как обычно. Так, как должно быть по пути домой. А ощущение, будто деталь пазла выпала, без которой картина внезапно стала неполной.
Не отвлекаясь от дороги, боковым зрением улавливаю очертания Лили. Она сидит, съежившись в кресле, кутается в тонкий плащ. На меня не смотрит – отвернулась к окну, за которым видна лишь плотная завеса дождя.
Обиделась на мои резкие слова? Недаром затаилась, как мышонок. Ведет себя по-детски. Хреновый, значит, психолог, если с собственными реакциями совладать не может.
Молчит, объявив мне негласный бойкот, часто, дробно дышит, оставляя рваные следы пара на запотевшем стекле, и делает вид, что любуется пейзажами.
Не верю. Нечего там разглядывать. Такой ливень обрушился на землю, что дорогу хрен разберешь. Благо, я знаю маршрут…
– Куда вы направляетесь, Лилия? – разрываю тишину, когда она становится невыносимой.
Училка вздрагивает от неожиданности, тяжело выдыхает, украдкой стирает влажное пятно, оставляя на стекле отпечатки пальцев – и спустя секунду поворачивается ко мне.
– Если скажу, что домой, не поверите? – запахнув плащ по самое горло, все равно мерзнет, но старается не подавать вида и ничего не просит.
«Такая и не попросит», – мелькает в сознании, а уголки губ криво дергаются то ли в ухмылке, то ли от недовольства.
– Нет, – потянувшись к приборной панели, усиливаю обогрев, хотя, если честно, мне и так уже жарко и душно. – Домашний адрес не сверяют по бумажке.
– У меня собеседование на должность репетитора и няни, – признается прямо и открыто, не выкручиваясь и не заигрывая. Лиля слишком простая для этого.
– С кем вы договаривались? – уточняю, а сам судорожно копаюсь в закромах памяти.
– Через агентство. Мне сказали, что меня будет ждать… – ныряет в потрепанный кармашек дешевой китайской сумочки и достает сложенный вчетверо листок. Опять вчитывается в свой красивый почерк, только теперь не улицу называет, а имя: – Альбина Степановна. Я так поняла, это не хозяйка, а…
– Управляющая, – машинально выпаливаю, осторожно входя в поворот. Все становится на свои места.
– Да, – соглашается, не заметив подвоха, и аккуратно убирает «шпаргалку» на место. – Если я ей понравлюсь, тогда меня представят хозяину, и мою судьбу будет решать уже он, – сообщает, но не останавливает на этом поток речи. Продолжает размышлять вслух: – Хотя правильнее было бы в первую очередь познакомить меня с ребенком. Ведь если с ним не получится наладить контакт, то и продолжать нет смысла, – возмущенно отчитывает воображаемого собеседника. Не догадывается, что адресат ее гневной тирады находится ближе, чем она думает. – Мне же не с отцом сидеть…
– Получится, – бросаю взгляд на сыновей и удовлетворенно хмыкаю. Все складывается удачно. Однако меня мучает один вопрос: – Вам так нужны деньги, Лилия?
– Работа, – строго исправляет она меня.
– Это одно и то же, – скептически хмурю брови.
– Не всегда, – занудно спорит. – Деньги добываются разными способами, не всегда честными и чистыми. А я хочу именно заработать. Своим трудом…
– Значит, нужны деньги, – делаю единственно верный вывод, однако мои слова вынуждают Лилю нервно фыркнуть. Гордая, хотя в ее положении это мешающий фактор. – Я мог бы вам предложить должность…
– В строительной компании? – перебивает Лиля, превращаясь в напряженный серый комок. – Вы же ею руководите? Ни за что! Я там работать не буду, – выпаливает испуганно, с налетом горечи.
Покосившись на часы, отсчитываю время до возвращения Игоря. Надеюсь, он нароет всю информацию об этой странной, таинственной девчонке. Ему и так пришлось бы это сделать, ведь теперь у меня появилось полное право ею интересоваться.
