Золотой тупик II – III
Игорь Иванович Бахтин
И понеслось! Непредсказуемые, как и все события страны в это историческое время, события преследуют Эдди. Вторая поездка в Сухуми для него чуть не закончилась гибелью, но он спасает компромат Безуглова, но жизнь Безуглова повисла на волоске. Следуют печальные новости из "мандаринового рая".Эдди звереет! Он атакует святое семейство Оковитых из всех орудий – семья паникует. Эдди в разъездах, маскируется.Время работает на него. Встреча с Джулией даёт шанс увидеть Эдди Мерфи.
Игорь Бахтин
Золотой тупик II – III
Часть
II
Глава I. Утиные истории. Что в имени твоём? Полтергейст плохо берут
Довольно легко удалось купить билет на Бакинский поезд. Отходя от кассы, Эдди неожиданно остановился и придержал Виктора. В соседней кассе тёрся за спиной женщины с сумкой на плече тот самый «дылда».
– Ты что? – приостановился Виктор.
– Этого фрукта в очках случаем не знаешь? – показал он глазами на «дылду».
Виктор впился глазами в карманника.
– Морда знакомая, ярко выраженный «щипач». И, пожалуй, сумочка дамочки обязана вот-вот пострадать.
– Пошли, – бросил Эдди и Виктор пошёл за ним, с недоумением пожав плечами.
Эдди не шутейно ткнул дылду локтем в бок, когда его рука потянулась к сумке дамочки, которая убрала руку с неё, собираясь рассчитываться за купленный билет.
– Слышь, тварина чахоточная, ты чё мою очередь занял?
Дылда ойкнул, согнулся, выпустив из себя со свистом воздух, как проколотый воздушный шарик. Эдди наступил ногой на выпавшее из его руки лезвие.
У Виктора уже готово было слететь с губ: «Эд, не по понятиям это», но отменил это решение другой серьёзный постулат: «Своего не бросай, даже если он не прав», а Эдди был для него не просто свой – родной человек.
Дылда выпрямился. Пыхнули вспышкой страха тусклые обкуренные глаза, сфотографировав друзей. Не сказав ни слова, вор галопом рванул из зала ожидания.
Виктор повернулся к Эдди.
– Не понял? Что у тебя за тёрки с этим обкурком?
Эдди поднял лезвие.
– После расскажу. Давай выйдем, дичь где-то рядом. Возможно мы увидим один прекрасный дуэт. За мной, Баня!
Дылду нашли за киоском Союзпечати. Потирая бок, он что-то быстро и взволнованно говорил красномордому старшине. Виктор, кажется, что-то стал понимать, нахмурился, стал рядом с Эдди. Сержант растерянно вытирал лоб платком, усы обессиленно, по-рачьи, провисли. Дылда забегал глазами, засучил ногами, словно разминался перед бегом.
Эдди помахал перед лицами плутовской парочки лезвием, сломал его на две половинки и выбросил.
– Ничто на земле не проходит бесследно. Говорил я тебе, старшина, что мы ещё встретимся? Пока дыши, у меня сейчас нет времени. Но теперь жди обратку и пей валокордин.
Он тронул Виктора за плечи.
– Пошли, товарищ майор.
У вагона Виктор раздосадовано спросил:
– Что за дела, в самом деле, Эд?
– Всё расскажу, когда вернусь. Коротко, эта нечистая пара кинула меня здесь на пять штук баксов, – обнял его Эдди, – нужно ехать, после, после, когда вернусь.
Уже когда он стоял в тамбурном проёме, Виктор, почесав затылок, сказал:
– Я эту сладкую парочку как-то в кабаке нашем видел с шалавами. Они пятигорчане, мент в гражданском был, ещё официантке тыкал в лицо корочкой, мол, обсчитала.
– Это хорошая новость, брат. До встречи на щедрой Ставропольской земле.
В купе сидели трое: мрачный мужчина в пиджаке с орденской планкой, узбек в тюбетейке с тёмным лицом, испещрённым густой сетью мелких морщин, тоже в пиджаке, и седой сухенький старичок-боровичок с розовыми щёчками, опять же в пиджаке.
– Добрый день господа. Я попал на сессию Верховного Совета Пиджачной республики? – рассмеялся Эдди, присаживаясь рядом со старичком, который услужливо подвинулся, хотя места было достаточно. Узбек дружелюбно закивал головой, а мрачный пиджак, буравя глазами невозмутимо уставившегося на него Эдди, процедил:
– Здесь господ нет, здесь люди собрались трудовые, понимаш, заслуженные, господин хороший!
– А вас, надо понимать, избрали в этой сессии спикером? – обвёл Эдди глазами попутчиков.
Угрюмый холодно отрезал:
– Не нравится наше обчество? Вагон почти пустой, можешь устраиваться, как тебе нравиться. А нас, понимаш, не тронь, видно сразу, что ты за гусь.
Узбек закивал головой ещё дружелюбней, морщинки сбежались к глазам, они лучились добротой:
– Вазми, дарагой, кароший ябулук, – протянул он Эдди яблоко.
Эдди учтиво поклонился ему и взял яблоко.
– Рахмат, дорогой аксакал. По всему, плюрализм мнений ещё существует, не все желают мне остракизма. Вот товарищ с Востока не против моего присутствия и даже оказывает мне знаки внимания. Надеюсь и вы не возражаете против моего присутствия? – повернулся он к старичку.
– Да Господь с тобой! – старик с опаской глянул на пыхтящего орденоносца, тронул Эдди рукой, на которой не хватало двух пальцев. – Все едем согласно купленным билетам.
– Вот видите, – повернулся Эдди к мрачному орденоносцу, – Коллектив не возражает. Люди усвоили принципы плюрализма мнений и в этом несомненные плюсы демократии.
– Да чхать я хотел на вашу дермократию! Мы эту дермократию в гробу видели, понимаш! Сюда Сталина на пару недель, он бы быстро всё на свои места поставил! Вы у народа спросите, нравиться ему такая жизнь? В гробу мы её видели, дермократию вашу! – повторил орденоносец, кивая в сторону узбека и старика.
– Я, честно говоря, не понял, как вы лёжа в гробу, могли видеть демократию. Хотя, рассуждая философски надо признать, что смерть всё же самое демократическое явление – перед ней все равны. Нет, конечно же, в истории были случаи, когда летаргический сон инициировал поспешные похороны, – бросил Эдди с невинным видом.
– Ты чё лепишь? – стал приподниматься пламенный трибун.
– Мы на «ты» перешли? Спокойнее, спокойнее, давайте проведём конструктивные прения, – улыбаясь, проговорил Эдди и обратился к старику без пальцев, – вот вам, как живётся сейчас, дедушка? Совсем прижало?
– Не скажу, что плохо, – рассудительно заговорил старик, – И потяжельче были времена. Я ить на чужого дядю пропахал всю свою жизнь, а ихнего светлого будущего так и не увидел. Сейчас кой-какой просвет жизни образовался, а главное страху нынче у людей нету. Страх он разный бывает. Один, значится, когда, положим, пуля у виска просвистит, аль лошадь понесла, дом загорелся, а ты в ём. Пуля пролетела – лошадь остановилась – пожар погасили – нету страха. А другой страх, когда живёшь и всего боишься. Собрал, стал быть, ты свою пашеничку и дрожишь: ждёшь, когда в дверь прикладом стукнут и заберут зерно. И забирали, кому и куда не говорили, а уж, чтоб заплатить за дармовщинку и речи не было. Это ж грабёж, да ещё, ядрёна вошь, именем народа. И рыло татю такому не начистишь, уведут под белы ручки. Так и жили, язык за зубами держали, кабы чего не вышло. Дети и внуки сейчас хоть спокойно спят. Дома и телевизир есть и машины, Федор мой самосвал себе купил, не новый, но на ходу. Дороговизна? Ну, так каждый труд оплачиваться должон, глядишь, заработал деньжат и дорого не покажутся товары. Главное, чтобы человеком ни помыкал никто, тогда и работать можно. И не дай Бог, мил человек, моим внукам и детям, чтобы времена старые вернулись, Новое – оно всегда молодое, бродящее, перебродит и всё наладится. Только б революций не было и войны…
– Оно, конечно так, но ежели, как что, то отнюдь, дедушка, – усмехнулся Эдди, – но с центральной вашей мыслью я согласен. Однако сомнения имеются. Первое: строим капитализм, а он, как учил Карла Маркс, кризисами славен. С этим явлением мы не очень знакомы, а последние годы застоя жили так, как им, там на Западе, и не снилось. Второе: по поводу ваших слов, «не помыкал бы никто». Помыкать, дедушка, непременно станут. Сейчас соломку подстилают, после обложат налогами и законами людоедскими. Третье, насчёт оплаты труда: заплатят столько, сколько посчитают нужным, а взбрыкнёшься – выгонят в три шеи. По поводу революций. Французский народ тюрьму штурмовал, победил и танцевал на её развалинах. Танцевали, танцевали, а после подвинули народ ростовщики, лавочники, олигархи и аристократы. И, наконец, последнее. Россия, дедушка, страна берёзовая, домотканая, лапотная, сдобренная советским строем, нам к капитализму трудно будет привыкать. Там на Западе тыщу лет уже при нём живут, зубами поскрипывая, приспособились. Но, в принципе, настрой ваш мне нравиться, он положительный и оптимистичный. Но не обольщайтесь, дедуля, это всего лишь передышка. Пояса придётся затягивать всем. Один поэт замечательно сказал: «Уважаемые потомки! Не спешите выбрасывать котомки».
Старик крякнул и задумчиво почесал затылок.
– Ну, а вы, дорогой аксакал, вам как живётся? – обратился Эдди к узбеку.
Узбек улыбнулся частоколом прореженных золотыми вставками ртом
– Хлопка – карашо, верблюд – карашо, чай – карашо, сахар – плоха.
Эдди перевёл попутчикам:
– Перевожу на общедоступный русский. Уважаемый старец доволен жизнью, только не радуют его перебои с поставками сахара, но с сахаром не очень сейчас во всей стране. Так что, господин спикер, прошу прощения, товарищ спикер, налицо, как видим, оптимизм народа в пику вашему нигилизму и озлоблению.
Мрачный закричал, обращаясь к старику и испугавшемуся узбеку:
– Товарищи! Вы понимаете, что вы тут наговорили? Вы жили, как у Христа за пазухой! Нас хотят сделать рабами. За что боролись? Весь мир смеётся над нами, порядка нет. Придёт время всем воздастся за такие вот разговорчики. Это я вам говорю, майор запаса Уткин, тёртый калач.
– Об меня зубы сломаешь, говорил тёртый калач, когда прошёл год с того дня, как его испекли, – буднично произнёс Эдди, заставив беспалого старика откровенно рассмеяться.
Майор смотрел на него, усиленно моргая глазами, а Эдди, как ни в чём ни бывало, продолжил, не дав ему опомниться:
– У Христа за пазухой тепло зимой, но жарко летом. Скажите, товарищ Уткин, вам не хотелось бы пожить ещё лет двадцать-тридцать, посмотреть, как там дальше жизнь сложится? Я знаю, хотели бы! И мы все хотим. Вы проиграли, но жизнь от этого не остановилась ни для вас, ни для других людей, а все эти ваши, так сказать, утиные истории о старых добрых временах яйца не стоят выеденного… утиного. Живите, товарищ Уткин, сейчас, завтра может не наступить, жизнь такая штука коварная! Крякал, крякал и вдруг – бемс! И «крякнул».
Так и найдя ответа на колкость Эдди, Уткин угрюмо ответил:
– Наступит, наступит светлое завтра. Мне такая жизнь, не подходит, всё не по-людски. Взять хотя бы газеты. Противно читать, понимаш, учат разврату, насилию и спекуляции. Оно понятно за такие статейки писаки деньгу лопатой гребут, продались, понимаш ли, лапшу на уши народу мечут.
Уткин сделал паузу, и не расшифровав, кому продались продажные писаки, распаляясь, продолжил:
– Раньше газета клеймила всю эту мразь – тунеядцев, спекулянтов, проституток и нарко?манов, мы всем миром с гадостью этой боролись. А сейчас вся эта гадость писакам платит, чтобы они их рекламировали. Развалиться, понимаш, какая-нибудь, этакая, тьфу, профура в кресле, титьки вывалит перед газетчиком, кофейку с коньячком глотнёт, и давай ему про свою сладкую жизнь лепить. Газетчик слюни глотает и строчит в блокнот. Потом в газету, а как статейку эту девчонка безмозглая и сопливая ненароком прочтёт? Прочтёт и подумает: «А я чем хуже этой профуры, я тоже сладко пожить хочу?» Я бы всю эту банду писак на Север, к ногайцам, отправил оленей пасти, кабы власть моя была. Сталина! Сталина на них всех нет! Нужно повсеместно применять расстрелы.
Эдди завёлся. Начал он издалека:
– Это вы правильно сказали насчёт ногайцев. Многим нашим журналистам не повредило бы съездить за счёт государства в жаркие степные районы страны подлечить расстроенное пляской цен здоровье, кумыса попить. Журналистов у нас много, а денег мало, а перепадает только самым ушлым. Большинству того, что они зарабатывают, хватает сейчас лишь на экскурсию в ближайший магазин. Вот у них там…
Он эффектным жестом вытянул руку к окну и сделал эффектную паузу. Все повернулись к окну, за ним мелькали опоры высоковольтных передач и редкие тополя. Несколько мгновений, молча и пристально, все смотрели в окно, пытаясь увидеть на горизонте далёкие благополучные страны, вздохнув, повернулись к Эдди.
…вот у них там, —продолжил Эдди, опуская руку, – можно всего лишь один стоящий репортаж написать и жить на гонорар всю оставшуюся жизнь.
Угрюмый ухмыльнулся.
– Небось сам с этого корыта кормишься, то-то защищаешь паразитов, помелом метёшь.
Эдди терпеливо его выслушал и сказал с лёгким укором:
– Вы, товарищ Уткин, несправедливо на прессу обижаетесь. Во всём нужно искать плюсы. Пресса, кроме информационного, имеет множество жизненно полезных значений. Я так понимаю, что именно информационная составляющая портит вам кровь? Так не тратьте на это ваши уставшие в походах мозги. Просто используйте газеты с пользой в хозяйстве тогда ваше озлобление непременно пройдёт.
– Это как же, заместо туалетной бумаги использовать? Это я завсегда, с удовольствием, – хмыкнул Уткин, – особливо со статейками, к-хе-к-хе, писарей дерьмовых.
– Ну, при современной нехватке туалетной бумаги – это тоже выход. Вы, так сказать, входите в прямой физиологический контакт с текстом этих мерзких писак и получаете некий род сатисфакции. Про вредность свинца писали долго, но страна семьдесят лет отважно использовала газеты, как безальтернативный в гигиенических целях. Был, правда, период времени, который вам так мил, когда желательно было, чтобы сосед-стукач не видел, как вы гнусно с фотографиями вождей в сортире обращаетесь. Это – да, пахло тайгой. Но ненужно принижать и полезные достоинства газет. В конце-концов из газеты всегда можно свернуть себе самокрутку самосада или махры, сделать шапочку, чтобы не покупать на лето панаму, кораблики внуку, самолётики. Наконец, идя в пивную, воблу завернуть в неё, мочалку, в баню отправляясь. Стены оклеить под обои, костёрок помогут разжечь газеты, вместо портянок прекрасно можно использовать, Я знаю около ста способов полезного употребления газет. Могу половину этих советов дать вам бесплатно, но вторая половина советов, простите, будет платной. Между прочим, один мой знакомый с хорошим чувством юмора, благодаря именно газете, стал миллионером. А дело было так. Одна американская газета объявила конкурс. Она опубликовала фотографию мужчины и женщины в постели занимающихся, прошу прощения за новомодное слово, сексом, ну, вы понимаете. За лучший заголовок к фотографии была объявлена премия в миллион долларов. Мой знакомый прочитал об этом и отослал в редакцию американской газеты нашу советскую газету, подчеркнув заголовки газетных статей. Все эти газетные шапки он предложил использовать в качестве заголовка к той самой нехорошей фотографии. И представьте, он победил! Ни один, все заголовки из советской газеты стали по мнению жюри лучшими. В американском посольстве в Москве в торжественной обстановке острослову вручили миллион долларов. Он немного потерял, некоторую часть миллиона его обязали внести в Фонд Мира и голодающим Эфиопии, но не обеднел. Открыл шикарную прачечную в столице, прикупил усадьбу в Подмосковье с землёй и живёт как белый человек.
– Как это? – вытаращил глаза майор запаса.
– Так это, так это, так это, – улыбнулся Эдди и взял со стола «Комсомольскую Правду». – Любой из нас мог бы выиграть этот миллион, если бы обладал чувством юмора. Занятно, что любая наша газета подошла бы для победы в этом конкурсе. Просмотрим хотя бы эту. Вот, пожалуйста, гениальный заголовок к той самой нехорошей фотографии: «Быки развратничали. Арендатора под суд». Как вам? По мне, совсем неплохо.
Попутчики смотрели на Эдди, раскрыв рты. Поискав глазами очередной заголовок, он продолжил:
«Медовый месяц полковника Исаева», неплохо, неплохо. В конце-концов, это правда. Медовые месяцы не только полковника Исаева, но и всех молодожёнов именно с определённых действий в спальне начинаются, а полковники снимают китель и сапоги. Дальше… это конгениально! «Делегации встретились, уже хорошо». Представляете, они только встретились, а им уже хорошо! А что будет дальше! Но вот, по мне, отличнейший заголовок: «Не надо трогать зад тигра!»
Узбек рассмеялся вместе с Эдди:
– Тигра нельзя… это…нельзя…
Эдди согласно кивнул.
– Абсолютно с вами согласен, уважаемый аксакал, это очень опасно, ему такие ласки могу не понравиться. Смотрим дальше. «Как «прокатили» фрау Шветцер». Или вот ещё суперзаголовок: «Что может помешать плохому танцору?»
