– Если бы не иван-чай, я бы точно повесился, когда меня бросила Клава. В тот день я выпил четыре литра иван-чая. Он спас мне жизнь!
– Ну ты и монстр! – усмехнулся я. – Что за Клава? Рассказывай.
– Клава классная… топ-топ, – Фидель нервно мял ухо.
Вдруг он посмотрел на меня с напряжённым выражением лица, будто внутри него произошёл не словесный запор, а самый настоящий. Фидель хотел что-то громко выкрикнуть, высказать в грубой форме, но никак не мог на это решиться. Он глотнул иван-чая, и… напряжение его отпустило, тело расслабилось. Иуда откинулся на спинку стула и стал нежно рассказывать про туристку Клаву, про то, какая она красивая и добрая, просто лучшая.
– Мы-мы… мы должны были через неделю ехать с ней в Крым, Лисью бухту около Коктебеля. Ещё позавчера у нас с ней всё было серьёзно. А вчера она мне позвонила и сказала, что нам лучше расстаться.
Пауза.
– Почему же она так решила? – логично спросил я.
– Просто, – Фидель пожал плечами.
– Просто так даже мухи не трахаются! – возразил я и потребовал конкретного ответа. – Почему? Говори. Чистосердечное признание облегчает душу.
– Почему-почему, потому что она встретила другого! Какого-то альпиниста, ёбаного Лёшку! – выкрикнул Иуда, и дальше его речь размазалась картофельным пюре по тарелке.
Фидель распустил нюни: рефлексировал и корил себя, утверждая, что он сам во всём виноват, погубил их отношения, а Клава оказалась во всём права. Святая, непорочная Клава!
– Теперь мне только одна дорога – на помойку, а лучше – к дровам: чурбанам и прочим опилкам. Клава мне прямо так и сказала: что я туп и неотёсан, как дерево, что я для неё слишком лоховат и обычен.
– Прямо так и выдала? – удивился я, а про себя подумал: какие жестокие, бессердечные слова. Откуда в девушке столько желчи?
– Конечно-конечно! Так и сказала, – шёпот Фиделя стал напряжённым. – Гадина она! Гадина поганая!
– Что?
– Мымра-мымра! Мымра! – рявкал он. – Мымра она и гадина!
Фидель будто принял слабительного: его словесный запор прорвался.
– Шлюха клубная! Она никогда меня не понимала! Постоянно таскала по этим вонючим дискотекам. А мне они на хер не нужны! Я обычные места люблю! Парки, пляжи и бульвары. И людей я обычных люблю, а не всяких хитро сделанных! Поваров я люблю, слесарей и парикмахеров. С ними хоть разговоры понятные вести можно! А из тех, у кого высшее образование, так я только с тобой, Серёга, и общаюсь.
– Серьёзно? – не поверил я.
– Конечно-конечно. У нас в похоронном бюро все или после техникума, или сразу после школы. Один я с вышкой.
Помолчали. Я сходил за вторым сидром, а Иуда подлил себе иван-чая. Выражение его лица стало трагическим. Он всем видом показывал, что не прочь поговорить ещё и ему обязательно нужно облегчить душу. Его желание мне было вполне понятно: я и сам чувствовал нечто подобное, когда меня бросали девушки. Выговориться в такой ситуации очень важно, возможно, даже жизненно необходимо.
– Чего грустишь, товарищ? – шутливо спросил я, чтобы подтолкнуть Фиделя к исповеди, и даже процитировал Пушкина: – Чего тебе надобно, старче? Я – твоя золотая рыбка. Говори!
Иуда печально посмотрел на меня с выражением «шутки тут неуместны».
– Клава-Клава! Серёга, я очень любил Клаву. Больше всего на свете. И так ждал этого отпуска в Крыму.
Его лицо сжалось в комок боли, и он прошептал:
– Нет-нет. Я не могу больше. Я сегодня непременно повешусь. Душа разрывается. Нет мочи терпеть. Нет!
Я глотнул сидра и громко стукнул бокалом о стол.
– Запрещаю умирать! – приказал я.
– Ок-ок! – Фидель неожиданно быстро согласился, но потребовал альтернативу смерти. – Что же мне теперь делать? Мне не хочется жить!
Я завис секунд на двадцать: не мог придумать никакой альтернативы – как вдруг вспомнил про Джанхот.
– Есть одна идея, есть! – одним глотком я допил сидр. – И отличная! Едем с нами в отпуск? На хутор Джанхот, недалеко от Геленджика. Не Крым, конечно, но ведь тоже Чёрное море. Мы как раз искали пятого попутчика. Чтобы всё было как в советской комедии «Три плюс два». Мы все фанаты этого фильма! – соврал я.
Это была ложь во спасение. Так я считал тогда.
– Не знаю даже, – Иуда колебался. Идея ему понравилась, но ему было неудобно. – Я ведь никого не знаю, кроме тебя. И ведь с вами двумя будут две девушки. Я буду пятым лишним. Неловко как-то.
– Не стоит об этом беспокоиться! – заверил я Фиделя. – Ванчоус – мировой парень. Он точно не будет против, чтобы ты с нами поехал. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас? Это вообще не вопрос.
– Давай.
Я набрал номер Вани и объяснил ему ситуацию. В ответ он попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к Иуде лично:
– Уважаемый чувак! Я буду очень рад видеть тебя в Джанхоте, на территории счастья! Донт ворри! Ю а велкам![8 - Dont worry! – Не переживай! ? Не волнуйся! (пер. с англ.). You аге welcome! – Добро пожаловать! ? Пожалуйста! (пер. с англ.).]
– Топ-топ, спасибо! Спасибо огромное! – Фидель расплылся в улыбке.
– Значит, решено! – подвёл я черту и пошёл за третьим сидром.
Машу и Галю не стали беспокоить по пустякам: не поставили их в известность об изменении количества участников отпуска. И хорошо, и очень правильно. Если бы поставили, то поездка в Джанхот вряд ли бы состоялась. И я, и Ваня это понимали: Иуда, очевидно, был пятым лишним, но… также очевидным было и то, что он нуждается в срочной дружеско-туристической помощи. Мы с Ванчоусом не могли поступить иначе. Это и есть так называемая мужская солидарность.
* * *
– Ну что, пойдём? – спросил Фидель. – Завтра на работу.
– Уже? – Я допивал четвёртый сидр. Мне было хорошо и хотелось продолжения. – Может, посидим ещё? Я бы ещё один сидо-рок оформил.
– Нет-нет, извини. Мне пора. У меня завтра катафалк на девять утра заказан.
– Ладно.
Я встал из-за стола и отнёс пустой стакан на барную стойку. Я – аккуратный человек, даже когда пьян. Мы с Иудой вышли на улицу. Ни я, ни он не курили сигареты, но теперь нам обоим захотелось табачного дыма внутрь. Мне – потому что я наклюкался, ему – чтобы расшевелить нервы после иван-чая.
– Do you have a cigarette? – спросил я у пузатого бритиша около бара. Он ответил «оф кос» и протянул мне пачку красного Marlboro. – Can I take two? One more for my friend. Thank you very much![9 - «У вас есть сигарета? Могу я взять две? Ещё одну для моего друга. Спасибо большое!» (пер. с англ.).]
Мы закурили, у Иуды была зажигалка. Стояли и долго наблюдали, как толпа вокруг нас меняет очертания: одни болельщики уходили, другие возвращались после матчей. Все они орали до хрипоты и пили много крепкого пива. Иногда происходили мелкие стычки, но ни одна из них не переросла в мордобой. Всё всегда заканчивалось миром: болельщики братались, обнимались и жали друг другу руки. Некоторые даже плакали от нахлынувших чувств.
– Типичные международные отношения, – хохотнул я.
Вдруг загорелись фонари: Москва перешагнула черту, отделяющую день от ночи. Фидель прищурился от яркого света и выкинул бычок в мусорку. Потом вытащил из рюкзака банан и начал его быстро есть.
– Оголодал, что ли? – спросил я.
Голова у меня кружилась под воздействием алкоголя и табака.
– Конечно-конечно, – ответил на автомате Иуда.
В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.
– Попал, – пьяно ухмыльнулся я. – Трёхочковый.
– Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, – мрачно произнёс одноклассник.
Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я – на кольцевую линию метро, он – на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.
Глава 3
– Мажет, – сказал я минут через сорок после того, как съел грибы.
– Да, – протянул Ванчоус, внимательно рассматривая воздух. – Солёная тут атмосфера, как в море.
– Да-да, как жёлтые Lays, – добавил Иуда и глупо улыбнулся.
Всю неделю, что мы провели в Джанхоте, я уговаривал его с нами употребить. От кокаинчика он упорно отказывался (я, правда, и сам только раз понюхал), но на грибы Фидель всё-таки согласился.
Решающим аргументом стало то, что это такой же натуральный продукт, как иван-чай или петрушка. То же я говорил и девушкам, но они честно признались, что боятся галлюцинаций. Максимум, на что они согласилась, – это проконтролировать нас.
– Наркоманы, – хихикнула киргизочка.
Студентки, выполняя своё обещание, внимательно следили за нами. Маша – с опаской, записывая что-то в блокнот. Галя – с интересом, потягивая холодное пиво. Фоном играл хит беззубого Шуры «Ты не верь слезам». Обожаю эту песню.
– У реки два берега. У реки два берега. У реки два берега, – начал я подвывать вокалисту, раскачиваясь всем телом.
Вдруг моя голова отяжелела: превратилась в пачку оливкового майонеза. Меня будто выдавили на кусок хлеба, размазали ножом и накрыли куском жирной ветчины.
«Непокорные. Непокорные. Непокорные», – продолжал гнусавить Шура.
Я ссутулился, потеряв контроль над мимикой, и стал ритмично всасывать в себя воздух, чтобы изо рта вдруг не капнула слюна или, не дай бог, не полилась целая струйка: всё-таки Маша рядом. Зачем позориться?
– Вы как? – спросила она, оторвавшись от блокнота.
Ванчоус слабо кивнул, Иуда глотнул иван-чая, и только я издал мягкие звуки, буквы «р», «в» и «м» пропали:
– Пашио не.
– Это с непривычки, – успокоил меня Ваня. Он говорил монотонно, как робот. – Через пять минут всё будет нормально.
Я не поверил ему. Невозможно было в это поверить: меня здорово таращило. Я встал и неуверенно прошёлся по кухне, пытаясь фокусироваться на предметах, вспоминая их названия. Мне казалось, что каждый правильный ответ делает меня трезвее. Я начал перечислять про себя всё, что вижу вокруг. Старая жёлтая кушетка. На ней – Иуда и Ванчоус. Маша – за кухонным столом. Галя – на табуретке около газовой плиты. Обои лимонные, с тёмными кружочками, похожими на арбузы. Раковина с ржавыми подтёками, а вот кран – блестящий и новый. На стене – плакат «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу». Холодильник небольшой, как сугроб, и, кажется, ещё советский, потому что тарахтит раз в двадцать минут.
«Довольно», – решил я и остановился по центру кухни.
Мне стало легче. Голова опустела, а в горле появилась приятная сухость. Я глотнул холодного пива, отчего мне стало ещё лучше, но всё же не так хорошо, как хотелось бы. Где-то на грани подсознания роились беспокойные, коварные мысли. Тревога стучалась в мои двери, как вражеское контрнаступление. Я чувствовал низом живота, что паническая атака уже на подходе. Мне нужно было срочно уединиться, хотя бы на полчаса.
– Я это… того… пройдусь по дому немного, – сказал я ребятам. – Мне так проще будет… с головой.
Под общее молчание я вышел из кухни и попал в коридор. Он был колюче-жёлтым, будто лампочка светила через куст облепихи. Держась за стену, я продвинулся вперёд на пару шагов. Пол подо мной скрипел, а в глазах гуляли круги, как шаровые молнии. Сбоку располагалась входная дверь с большим зеркалом: я посмотрелся в него. Там отражался обгоревший человек. Кожа лица отслаивалась, глаза были мутными-мутными: не столько из-за грибов, сколько из-за алкоголя. Человек в зеркале пил каждый божий день отпуска. Девушки, Фидель и Ванчоус пили тоже, но они держались достойно, в отличие от меня. Пару раз я засыпал на пляже, а один раз даже на лавочке около магазина.
Мне стало стыдно, и я опустил глаза. На грязном половике стояли четыре пары шлёпок и одни рваные кроссовки – мои. На тумбочке лежала туго свёрнутая пенка, рядом с ней – связка ключей. Дверь в комнату, где жили Ванчоус и Галя, была приоткрыта. Просторный, светлый зал. Я прошёл дальше по коридору и оказался у совмещённого санузла: туалет плюс душевая. Смыв работал плохо, поэтому приходилось добавлять из ведра.
Я повернул налево и открыл дверь в спальню: там жили мы с Машей. Это была комната, похожая на больничную палату, где под наркозом пыли и темноты обитала громоздкая мебель. Я тоже в своём роде там обитал: спал всегда крепко, без секса и снов. Почему? Потому что всегда был упорот. Я даже не спал, а находился там под наркозом алкоголя и витамина D.
Я отодвинул штору и открыл окно настежь. В комнату хлынул свежий воздух. Я опёрся руками на подоконник и стал смотреть на бескрайнее море. Оно было спокойным – беспокоилось небо. Кучево-дождевые облака нависали над гладью воды, как свежие батоны, готовые накормить Джанхот пресной водой. У меня начались звуковые галлюцинации. Я отчётливо услышал две песни «Иванушек Интернешнл»: «Тучи» и «Снегири». Я обожал обе, поэтому скрестил их внутри себя. У меня получилось, что снегири – не гири, потому что тучи, как люди, а значит, дождь неминуем. Мысль устремилась дальше, выстраивая свою неумолимую, никому непонятную логику.
«Вода – это жизнь, но ведь и сперма – это жизнь! – подумал я. – То есть… вода – это сперма. Или сперма – это вода? Сперма или вода? Вот в чём вопрос! А также в другом. Мы что же, получается, все спермоглоты?»
В голову лезла всякая чушь и несусветица. Я провёл сухим языком по сухим губам. Во рту – остатки Аральского моря. Мне нестерпимо захотелось пить и на волю, вон из этого дома, из этой наркотической клетки.
– Есть вода? – я вбежал на кухню.
Маша вздрогнула и недовольно посмотрела на меня.
– Чего пугаешь?
– Душа поёт! – ответил я, хотя душа моя не просто пела, она буянила. Настроение скакало, как цены на нефть в момент нестабильности.
Она открыла холодильник и протянула мне бутылку минералки. Я хищно присосался к ней. Вода была газированной, и моя благородная отрыжка растянулась не меньше чем на десять секунд.
– Пойдёмте гулять, пока светло?! – крикнул я. Мне захотелось немедленно выпить чего-нибудь крепкого и вкусного. – До конца отпуска осталось три дня! Нужно успеть отдохнуть, оттопыриться по полной! Ну же!
– Нет-нет. Я – нет. Я пока тут, – заговорили одновременно Фидель и Ванчоус. Они были ещё убитыми и никуда не спешили.
Галя тоже не проявила интереса, зато Маша, сделав строгое лицо, сказала, что составит мне компанию, к тому же нам нужно поговорить. Она быстро переоделась, и мы вышли из дома. Я прихватил из холодильника банку пива и теперь с удовольствием его пил, спускаясь с горы. Меня плавно мазало, и я улыбался всем рыбам Чёрного моря.
– Куда пойдём? – спросила Маша.
– К воде, – ответил я. – Можно на центральный пляж.
Он был совсем рядом, но дорога до него занимала не меньше десяти минут, потому что асфальт по пути разбился и вспучился, как застывший поток лавы. Помпеи отдыхают.
– Я упаду сейчас! Ай! Серёжа, помоги мне! – Маша шагала осторожно, как по минному полю.
Я взял её под руку, но вместо благодарности услышал очередное оскорбление:
– У тебя изо рта воняет, как из кабинета химии. Перестань постоянно пить это дешёвое пиво!
Я недовольно поморщился: вот уже пару дней Маша пилила меня. Ей хотелось контроля надо мной, но я был сепаратистом в отношениях и не поддавался, терпеливо выслушивал все претензии, но пропускал их мимо ушей, ничего не оседало в моей голове.
